Эра победителей

Светлана Викторова

Единственная дочь Правителя государства, дерзкая и бесстрашная, отправляется на поиски украденной реликвии – священной Чаши.Но, оказавшись в смертельной опасности, понимает, что угодила в сети коварных планов Правителя враждебного государства, цель которого хитростью, вероломством и силой подчинить своей власти соседние земли, включая те, которыми правит ее отец.Девушка намерена выжить, чтобы разоблачить злодея.

Глава 10.

О том, что жизнь стоит борьбы, даже если шансов не предвидится.

И о том, как страх превосходит благородство

Когда Имакс вынырнул на поверхность, с трудом освободившись от веревок, он несколько раз жадно вдохнул свежий ночной воздух, восполняя длительную задержку дыхания.

В следующую минуту он увидел недалеко от себя удаляющуюся корму судна, которое с боков было освещено фонарями. К своему удивлению, он заметил далеко впереди над водой еще несколько таких же огней, выстроенных в цепочку.

«Ага, так мы здесь плыли хотя и последние, но отнюдь не одни…» — мелькнуло в голове, но Имаксу было не до того, чтоб раздумывать об этом.

Он освободился от лишней одежды, которая, намокнув, лишь тянула его ко дну.

Тьма стояла непроглядная из-за полного отсутствия звезд, и определить, в какой стороне берег, не представлялось возможным.

Он решил плыть наугад в направлении, перпендикулярном к борту растворившегося в темноте корабля, оставив его справа от себя. Именно в этой стороне должен быть берег, если допустить, что корабли идут в Глариаду, иначе говоря, вдоль побережья. Другого Имакс предположить не мог.

Тот голос на палубе, приказавший Имакса бросить за борт, упомянул о том, что скоро предстоит бросить якорь. Не в открытом же море? Учитывая время в плавании, выходило, именно в Глариаде.

И он поплыл. В полную темноту, выбрав наугад направление. Он старался грести изо всех сил, вложив в них всю свою решительность и надежду на спасение.

Но преодолев приличное расстояние, несмотря на хорошую физическую подготовку, Имакс начал чувствовать растущую усталость во всем теле. Каждый взмах тяжелеющими руками давался все труднее и труднее.

Он плыл в беспросветной темноте, вода и небо слились в единое бескрайнее «ничто», вне времени и пространства. Тишина была такой же бескрайней, как и океан вокруг него, и лишь легкие всплески воды нарушали ее, и только подчеркивали гнетущее одиночество, заставлявшее цепенеть саму душу.

Время от времени он переставал грести и замирал в надежде уловить направление потоков ночного бриза, чтобы определить, с какой стороны земля, но переменный ветер препятствовал этому.

Та мысль, которую он старался удерживать как можно дальше от себя, запрещая ей вторгаться в сознание, тем не менее, по мере его усталости, приближалась к нему все ближе и ближе. А именно: если он ошибся и плывет в открытый океан, то все его старания напрасны, и сколько бы он ни плыл, он приближается лишь к своему неизбежному концу.

Он видел себя затерянным во мраке ночи, вдали от людей, вдали от жизни, вдали от Солнца, где нет силы, способной прийти ему на помощь, и чувство ужасающего одиночества и неотвратимой обреченности готово было поглотить все его существо.

Имакс отчаянно вглядывался в темноту, замирал над водой, напряженно вслушиваясь, пытаясь различить хоть что-нибудь, что могло послужить ориентиром в этой непроглядной гнетущей темноте.

Ничего. Лишь мрак и безмолвие.

Теперь ему стало казаться, что он не плывет, а лишь перемешивает воду на одном месте, никуда не двигаясь, и он будет так барахтаться до тех пор, пока бездушная бездна, забрав все силы, поглотит и его самого, насмехаясь над его жалкими попытками уцелеть. Он чувствовал, что с каждым мгновением теряет спасительную надежду.

Никогда в жизни ему не было так страшно, как теперь. Страх разрастался леденящей волной, стремясь сковать все его мышцы и каждую клеточку и парализовать саму его душу.

Но с одержимостью человека, которому уже нечего терять, он принял решение бороться до конца.

Собрав всю свою волю, Имакс продолжал отчаянно грести, не отдавая себе отчета, куда он плывет, сколько он уже проплыл и что у него впереди. Он решил: что бы ни готовила ему судьба, в какой бы точке океана он ни находился сейчас — он будет грести до последнего взмаха, до последнего вдоха….

И он продолжал плыть. Напряженно, отчаянно, преодолевая нечеловеческую усталость и стараясь ни о чем не думать. Ни о чем. Чтобы не позволить чувству страха и безнадежности лишить себя мужества.

Ему казалось, что целая вечность прошла с тех пор, как он вступил в эту роковую схватку за жизнь. Но вокруг по-прежнему был бескрайний океан и мрак ночи.

Наконец он почувствовал, что безвозвратно теряет силы и глубина всё более властно притягивает его к себе.

Имакс сделал последнее напряженное усилие, скудный вдох над поверхностью и затем начал медленно уходить под воду.

Он успел подумать, как обидно умереть вот так, вдали от тех, кто любит тебя и кто так никогда и не узнает, что же на самом деле произошло и как он отчаянно боролся и проиграл… Все напрасно. Это конец…

Но, с другой стороны, теперь он освобожден от всех обязательств перед жизнью, потому что сделал все, что мог, что только было в его силах…

Имакс, погружаясь в глубину, выдохнул последние пузырьки воздуха… и почувствовал, что вместе с ними его покидает жизнь…

Внезапно он ощутил, что его ноги коснулись чего-то твердого.

«Берег!» — успела мелькнуть пронзительная мысль.

Имакс, поджав колени, оттолкнулся от попавшегося под ноги валуна.

В этот неистовый толчок он вложил всю несокрушимую волю к жизни, которой в последние свои мгновения все еще продолжал обладать…

— Поздравляю с успешной операцией, Дрейд! Ты хорошо проявил себя. Волевым и находчивым. Я не ошибся в тебе. Глариада получит достойного правителя в твоем лице. Я умею держать обещания. Только, друг мой, Глариада — это не единственное место на карте, которым я намерен завладеть.

Кабуфул прохаживался по своей новой резиденции в захваченной Глариаде. Это был один из апартаментов Дворца Правителя — великолепного архитектурного ансамбля, в котором ранее располагались и кабинеты Верховного Правителя, и помещения представительств других государств.

После вторжения Нурона здесь размещался центр Военного Управления, откуда осуществлялось руководство военными действиями, вплоть до вчерашнего дня, когда в тыл отважно оборонявшейся Глариаде внезапно с моря был нанесен удар сокрушительной силы — и сопротивление этого небольшого мирного государства было окончательно сломлено.

Кабуфул упивался победой. Вслух он расхваливал Дрейда, но про себя восхищался самим собой. Это ведь была его, Кабуфула, идея — удар с моря. Дрейд лишь помог ее осуществить. Что ж, свою задачу он выполнил безупречно и, конечно, заслуживал похвалы.

— Тебя удивляют мои амбиции? — продолжал Кабуфул, перехватив вопросительный взгляд Дрейда. — Привыкай, друг мой. Глариада — слишком легкая добыча. Мы взяли ее почти голыми руками.

— Ну, не совсем…

— Ладно, ладно. Твоя заслуга бесспорна. Но, согласись, Флавестина — орешек куда потверже.

— Флавестина?

— Ты не ослышался, друг мой. Именно Флавестина с ее налаженной экономикой, бескрайними просторами, лазурным побережьем…

Дрейд забеспокоился:

— Но о Флавестине не было речи!

— Зачем забегать вперед? Я обещал тебе Глариаду — у тебя будет Глариада. А мне нужно кое-что посолидней. Не пугайся, я не собираюсь громить Флавестину. Нельзя позволять успеху ослеплять себя, друг мой. Надо быть реалистами. Флесил пока слишком силен для нас. И поэтому у меня другой план.

Все это время Кабуфул продолжал прохаживаться по паркету великолепного зала, украшенного золотой инкрустацией, прекрасно меблированного.

Дрейд стоял перед ним с самого начала беседы, так и не получив приглашения присесть, и только провожал Кабуфула глазами то в одну, то в другую сторону.

— Я еще обдумываю его, — продолжал Кабуфул, — но помощь твоя мне будет необходима. Поэтому потерпи пока с владычеством в Глариаде до того, как мы разберемся с Флесилом.

Кабуфул как раз поравнялся с Военным Советником, и Дрейд резко остановил его за плечо.

— Послушай, Кабуфул, насчет Флавестины мы не договаривались! Даже не надейся, я не стану предавать свою страну, ясно?

Кабуфул с усилием опустил вниз удерживавшую его руку Дрейда и приблизился к самому его лицу:

— А ты её уже предал. Или — нет? А как же перебитые посты? А захваченные корабли? Или все это из патриотических соображений? — Кабуфул отстранился и с усмешкой продолжил. — А, понимаю, ты, конечно, думал, что предал только Глариаду. Так запомни, друг мой, предатели не бывают наполовину или частично, предатель — он всегда целый, настоящий. Вот так. Что скривился? Слушать неприятно? А ты не заставляй меня говорить гадости. Идет?

Кабуфул широким жестом забросил руки за спину и продолжил движение мимо Дрейда в прежнем направлении:

— Итак, на чем я остановился? Ах, да. На великих планах будущего…

Дрейд не слушал его. Для себя он решил, что ни за что не станет участвовать в заговоре против Флавестины, каким бы он ни был.

Когда Игрит вновь проводили в сарайчик, она услышала, как за спиной со скрежетом щелкнула задвижка двери. Она снова почувствовала волнение, которое почти рассеялось во время разговора с этим человеком, учтиво пригласившим ее полчаса назад на беседу за раскладным столиком на улице.

Он задавал очень много вопросов, но при этом был необычайно вежлив и обходителен с ней. Игрит почти поверила, что она у своих, — и вот она опять под замком.

Девушка подошла к своей соломенной лежанке в глубине сарая и в задумчивости села на нее. Она пыталась проанализировать прошедшую беседу с этим, вполне доброжелательным человеком.

Он извинился за «грубое обращение», сказал, что нуронцам той ночью не удалось уйти далеко, они были настигнуты, обезоружены и все схвачены.

Но Игрит никак не удавалось заполнить одно «белое пятно» в этом разговоре. Если они захватили нуронцев, то почему он ничего не упомянул ни о предателе, ни о том, зачем они двигались к побережью, хотя бы вскользь?

Может, он хотел, чтобы Игрит первая сказала об этом? Ведь он очень интересовался, что она видела той ночью. А, возможно, считал неразумным проявлять излишнюю разговорчивость с первой встречной…

Следовало признать, что никакой ясности для Игрит прошедшая беседа так и не внесла.

Девушка посмотрела на запертую дверь. Ей казалось, что роль незадачливой горожанки, направлявшейся к родственникам во Флесил, ей удалась идеально, и была уверена, что ее отпустят после этой беседы.

Сарайчик находился, видимо, где-то на отшибе, и голоса людей и их смех доносились откуда-то издалека.

Вдруг она услышала громкий и протяжный рев зверя. Она хорошо знала, кому принадлежит этот рев, — такие могучие и раскатистые звуки издают только барсы.

Конечно, если это лагерь, то он охраняется.

Игрит вздохнула. Дома ее нет вторые сутки. Отец и мать, должно быть, сходят с ума из-за ее отсутствия.

Игрит поудобнее уселась на сене, выпрямила спину, закрыла глаза. Ей удалось успокоиться и расслабить все мышцы. Она попыталась полностью сконцентрироваться на отце. Игрит воспроизвела в сознании его четкий образ, затем поочередно обстановку в своем доме и в рабочем кабинете отца.

Но ей не удавалось уловить ни одной определенной картины, она ощущала лишь смятение и какую-то общую суету.

«Что-то не так. Что-то стряслось во Флесиле», — с тревогой подумала она.

Военный Советник неподвижно стоял у окна. Он чувствовал себя в цейтноте. Как могло такое случиться? Совершенно непостижимо, каким образом дочь Верховного Правителя могла так не вовремя оказаться в долине?! И именно она, а не кто-то другой!

Дрейд напряженно обдумывал произошедшее.

Последний тайный визит к Кабуфулу в Луристоль едва не стоил ему очень серьезных неприятностей, когда по дороге ему чудом удалось избежать стычки с нуронцами, возомнившими себя хозяевами на захваченной земле. Если он будет случайно разоблачен, не важно даже какой из сторон, ему не избежать объяснений и вполне предсказуемых последствий.

Навещать Кабуфула лично становилось очень опасно. Но осуществлять связь посредством курьера, который мог бы его выдать, было еще опасней.

И вот теперь эта девчонка!

Сейчас для него ответ на вопрос, узнала она его или нет, стоил гораздо больше всех богатств Глариады. Ведь если — нет, ее можно было бы просто отпустить, — шла бы себе восвояси. Они стояли в этом глухом месте полевым лагерем, и через день-два их здесь не будет. И ни она, ни сам Верховный Правитель никогда не узнают, у кого ей довелось побывать «в гостях». А сейчас, когда выяснилось, что план вторжения на земли Глариады с моря удался, ей может даже прийти в голову, что она была схвачена нуронцами, которые отпустили ее, поверив ее нехитрому рассказу о себе, чтобы не обременять себя в походе.

Дрейд сделал несколько кругов по комнате, погрузившись в раздумья.

По-человечески ему было жаль Игрит. Ему нравилась эта жизнерадостная, немного своевольная, но достаточно уверенная в себе девушка с прямыми открытыми манерами. Он не желал ей зла. К тому же, он был тронут той стойкостью, которую проявило это, на первый взгляд, избалованное дитя в таком переплете, куда ее угораздило попасть по воле судьбы.

Нет, он не хотел ей зла. Но, с другой стороны, обстоятельства сложились так, что на карту была поставлена его собственная жизнь.

Если она узнала его — ему конец. По закону Флавестины измена народу — одно из самых тяжелых преступлений.

Дрейд почувствовал тошнотворный холодок под солнечным сплетением.

Он опять прошелся по комнате.

Какая досадная случайность! Ведь он предвидел все, что только было возможно, для поведения ночной операции: продумал запасные ходы на случай, если что-то сорвется, если посты успеют оказать сопротивление или выслать гонцов, если сократится время на переброску нуронцев или их перехватят по дороге… и еще все, что угодно, только не это!

Военный Советник снова остановился у окна.

«К тому же она старательно выдает себя за другую. Но это, в общем-то, объяснимо. Игрит испугана, и обманывает она, скорее, из страха: ей хочется избежать дальнейших разборок и быстрее попасть домой. Но если она узнала меня, то вполне разумно ожидать, что и я узнаю ее, тогда зачем сочинять? Хотя, конечно, вполне резонно предположить, что Военный Советник вряд ли сам заинтересуется обычной пленницей.

Действительно, мне бы и в голову не пришло выяснять личность какой-то странствующей простофили… Как бы там ни было, теперь только беседа лицом к лицу способна пролить свет на все эти обстоятельства. Но встретиться с ней самому — значит признать свою причастность к ночным событиям. А это — неминуемое разоблачение!»

И еще Дрейд подумал, что когда Игрит поймет, что ее трюк с «простой девушкой» не удался, ей ничего не останется, как объявить себя той, кто она есть на самом деле — дочерью Верховного Правителя Флавестины. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы в лагере узнали об этом.

Такие мысли одолевали Дрейда, и он становился все беспокойнее.

Итак, узнала или не узнала?

Дрейд стоял перед жестоким выбором. На чашах весов две равноценные жизни. И одна из них отличалась от другой только тем, что была его собственной.

Военный Советник вытер влажный лоб. Чувство сострадания к ни в чем не повинной беззащитной девушке боролось со страхом потерять власть, почет и саму жизнь в расплату за предательство.

Борьба оказалась трудной и неравной, и вскоре леденящий холод, распространяясь из солнечного сплетения все выше и выше, достиг гортани, сковал спазмами горло и постепенно завладел всем его существом.

Несколько минут он находился в оцепенении, затем вызвал своего помощника.

— Не кормить хищников.

Помощник хорошо понял смысл этого приказа.

Дрейду показалось, что его губы в пересечении с косым шрамом щеки на мгновение сложились в утвердительную и жутковатую улыбку, когда тот выходил от него.