Истоки фольклора Русского Севера

Светлана Васильевна Жарникова

Книга выдающегося исследователя С. В. Жарниковой «Истоки фольклора Русского Севера» посвящена исследованию истоков северорусского фольклора.

Глава 2

В еще более чистом виде древний ведический сакральный комплекс сохранился в широко распространенной русской народной сказке «Крошечка-Хаврошечка», о чем говорилось ранее. Вспомним, что там мать (или праматерь) как бы перевоплощается в корову, охраняющую свою дочь (Крошечку-Хаврошечку) и помогавшую ей прясть и ткать, корова затем трансформируется в дерево (яблоню) с волшебными плодами. Этот ряд хорошо известен еще в ведической традиции: Адити (несвязанность, изначальность, мать богов) — одновременно и рожающая женщина, и космическая корова, и «дерево с прекрасными листьями». В сказке о Крошечке-Хаврошечке мы вновь встречаемся со знакомым по «Сказке о Царе Салтане» и русским народным заговором комплексом — матерью и тремя её дочерьми. В данном случае это — Одноглазка, Двуглазка и Триглазка. В связи с образом Одноглазки стоит обратить внимание на то, что было отмечено еще Бируни в 10 в. Он писал, что по представлению индийцев «Венера была одноглазой». ⁴¹ Индийская Венера — богиня счастья, богатства, красоты, плодородия, супруга верховного бога-творца Вишну и мать бога любви Камы — Лаками, согласно мифам, появилась из океана, когда боги и асуры взбивали его, чтобы получить напиток бессмертия — амриту. По другим преданиям она появилась из первозданных вод в самом начале творения.⁴² Среди её имен: Падма (лотосная). Индира (прекрасная), Лола (непостоянная), кстати, широко распространенные гидронимы Русского Севера. В древнегреческой мифологии богини судьбы мойры или парки — дочери богини неизбежности, необходимости Ананке — три пряхи, которые прядут и поют: Лахезис — о прошлом, Клото — о настоящем, Антропос — о будущем. Мы уже отмечали это, и можно было бы не возвращаться вновь к этому вопросу, но дело в том, что согласно Платону Афродита (Венера) почиталась древнейшей из мойр.⁴³ Будучи богиней любви, красоты, изобилия, плодородия, браков и родов, она «являлась одной из первичных хтонических сил» и обладала «космическими функциями мощной, пронизывающей весь мир любви.«⁴⁴ Как и Лакшми, Афродита родилась из морской пены и одно из её прозвищ Анадиомена, т.е. «появившаяся на поверхности моря». В русской народной сказке Одноглазка — старшая из 3-х сестер и, судя по сохранившейся до наших дней сакральной свадебной севернорусской орнаментике (браные праставки к свадебным полотенцам и рубахам 19-начала 20 в.), связана с брачными отношениями, воспроизводством потомства, т.е, выполняет функции Венеры. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что на праставках, как правило, изображаются стилизованные чередующиеся мужские и женские фигуры, между которыми помещены маленькие фигурки детей. Мужчины изображаются с характерными признаками пола и двумя глазами, а женщины — одноглазы.

Интересно, что в вышивке, ткачестве и народной игрушке горных таджиков женские персонажи тоже одноглазы, а мужские — с двумя глазами.

Общеизвестно, что в русской народной традиции все, что связано с «тем светом, т.е. прошедшим, как правило, хромо, криво, косо. Имеет смысл вспомнить, что старшая из Мойр древнегреческой мифологии (Лахезис или Афродита, которая, кстати, была женой хромого бога-кузнеца Гефеса) пела о прошедшем, средняя — о настоящем (и, вероятно, была, как обычные люди, двуглаза), а младшая о будущем. Треглазка русской народной сказки обладала именно такой способностью видеть то, что недоступно всем остальным. И здесь мы вновь находим прямые аналогии в ведической мифологии, в которой зафиксировано представление о третьем глазе как символе прозорливости, провидения будущего, с древнейшим обрядо-мифологическим комплексом встречаемся мы и в такой широко известной русской народной сказке как «Гуси-Лебеди». Уже отмечалось ранее, что образы водоплавающих птиц, и в частности гусей-лебедей, в индоевропейском (и уже индоиранском) мифологическом сознании носят двойственный характер — это символы индивидуальной и космической души, неба, верховного божества, гармонии и передатчики души из мира живых в мир мертвых, а в этом качестве — помощники смерти. О том, что гуси-лебеди сохранились в русском народном мифопоэтическом сознании и в этой своей ипостаси — помощников смерти, свидетельствуют даже относительно поздние былички. Так среди «Страшных сказок» Василия Техова — есть одна, в которой перед крестьянином, пришедшим на ночь в баню, появляется огненная собака. О связи бани с «тем светом», миром умерших свидетельствуют многочисленнее обряды, верования и заговоры. Так в одном из них: «На море-океане, на острове-Буяне, стоит тут мыльня…«⁴⁵ т.е. баня, как и «дуб-карколист», «камень-Алатырь», «лебедь белая», «лягушка» и т.д., маркирует собой сакральное пространство Вечности. Здесь имеет смысл вспомнить также, что в ведической традиции бога смерти Яму сопровождают две собаки — старая и молодая. Эта взаимосвязь смерти и двух собак фиксируется уже на уровне мезолита, т.к. именно тогда (в 7 тыс. до н.э.) в могильнике Попово в Каргополье был похоронен мальчик, рядом с которым лежали две ритуально убитые собаки — старая и молодая.

В «Страшной сказке» Василия Техова огненная собака — превращается в «лебедь белую» у которой «из пасти зубья торчат». Забравшийся в эту лебединую пасть крестьянин оказывается перед дубовой дверью, за которой находится иной мир (в данной быличке — жилище бесов).⁴⁶ Таким образом собака, а затем «лебедь белая» переправили героя этой былички в некое пространство между жизнью и смертью, откуда еще можно вернуться в мир людей, но, правда, уже в новом качестве.

В свете вышесказанного весьма показательным представляется тот факт, что на северной стене Мартирьевской паперти Новгородской Софии на 20 см. ниже уровня современного пола процарапано изображение бегущей собаки, а впереди неё — стая улетающих гусей или лебедей.⁴⁷ То, что этот рисунок помещен в храме, причем в самой нижней части стены, представляется далеко не случайным. Вряд ли кто-либо позволил бы себе в то далекое время просто так царапать станы главного собора Великого Новгорода, нанося на них ничего не значащие изображения.

В русской народной сказке Баба-Яга, которой помогают гуси-лебеди, отмечает собой сакральное пространство между жизнью и смертью и обладает двойственной природой — она может помочь герою, а может и съесть его. И это естественно, ведь на санскрите Яга — значит жертва, яг — жертвующий, пожертвователь. Баба-Яга держит нить человеческой жизни на грани бытия и жертва может уйти навеки в «мир предков», а может вернуться в мир людей, получив новый облик, новые знания, т.е. в новом качестве. Но для подобного возвращения надо пройти определенные испытания, совершить необходимые обрядовые действия. Именно о таком пути туда и обратно и рассказывает сказка «Гуси-лебеди». Гуси уносят мальчика почти с порога родительского дома в мир Бабы-Яги. Его сестра отправляется вслед за ним и первое, что встречается ей на пути, печка-символ человеческого социального бытия. Ведь, действительно, мы единственные живые существа, поддерживающие и получающие огонь искусственно, единственные в живой природе, термически обрабатывающие свою пищу. В печи лежит ржаной пирог — древнейшая форма искусственно подученного продукта питания. Печь и хлеб — два символа человеческой общины, семьи. Но героине сказки надо выйти за пределы человеческого социума и она не ест ритуальный хлеб. Далее на её пути встречается яблоня. И снова символ, на сей раз здоровья, жизненной силы, красоты, молодости (вспомним живильные, молодильные яблоки сказок, яблони Гесперид и т.д.). И вновь героиня отказывается от того, что может задержать её в мире живых. И в конце своего пути она встречает молочную реку с кисельными берегами — страшное пограничье двух миров. Вспоним, именно овсяный кисель с молоком — ритуальное блюдо, причем последнее, поминального и похоронного стола на Русском Севере. Именно овсяным киселем и молоком поминают родителей в т.н. «родительские» дни. До недавнего времени в восточных районах Вологодской области такой кисель творили обязательно на вечерней заре, варили на утренней, используя для этого деревянную посуду, в которую опускали раскаленные камни и помешивали кисель лодочным веслом. Лодка, как мы знаем, считалась средством переправы на тот свет, не случайно еще в раннем средневековье скандинавы и руссы хоронили своих знатных покойников в ладьях. Не свершив поминального обряда и не вкусив ритуальной пищи, героиня сказки «Руси — Лебеди» вступила в пространство межмирья, во владения Бабы-Яги. Поведение и мальчика и девочки при возвращении в мир людей иное. Они пьют молоко и едят овсяный кисель, принося жертву предкам. Они едят яблоки, возвращая себе жизненную силу. Они съедают по ржаному пирогу, символу человеческой общины, и кроме того, забираются в печь. Именно после этого гуси-лебеди прекращают погоню за братом и сестрой. Почему? Дело в том, что, забираясь в печь, мальчик и девочка совершают древний обряд перепечения, который сохранился на Русском Севере вплоть до наших дней. Считается, что если грудной ребенок перепутает день с ночью, постоянно плачет, болеет, то его как-бы подменили и необходимо это дитя перепечь. Обряд перепечения должны проводить два человека — самая старая женщина в доме и самый маленький, способный стоять на ногах, ребенок. Собственно ребенок ничего не делает, он просто присутствует при обряде. Бабка же, привязав младенца к хлебной лопате, трижды засовывают его в теплую русскую печку, приговаривая при этом: «перепекаем подмена, выпекаем русака». После этого ребенок считается доведенным до необходимого состояния и как-бы заново родившимся. Интересно, что в санскрите слово «paripakva» значит: готовый, пропеченый, спелый, зрелый (умом), а «paripacya» быть cваренным, поджаренным, созревать. Кстати, именно это и стремиться сделать со своими жертвами Баба-Яга — сварить их, поджарить, т.е. перепечь для «того света», довести их, до зрелости для существования в ином мире. В сказке «Гуси-лебеди» брат и сестра перепекаются для этого мира — мира живых людей, они обретают зрелость и выходят из печки уже качественно новыми людьми: не мальчиком и девочкой, а юношей и девушкой. Таким образом, перед нами в сказке фактически предстает описание обряди перехода в новую возрастную категорию, изменения социального статуса подростков, т.н. обряд инициации.

Надо отметить, что с похожей ситуацией мы сталкиваемся и в «cказке о сестрице Аленушке и братце Иванушке», где неразумный брат, выпив воды из козьего копытца, стал козленочком. Согласно ведическим установлениям при посвящении мальчиков и приведении их в ученики к жрецу — брахману, т.е. как бы во время их второго рождения, они обязаны были одевать новые, настиранные одежды. Одежда брахмана должна быть из льняного полотна, кшатрия из хлопка, вайшьи — из козьей шерсти. Причем они носят также и шкуры в виде плащей: брахман — черной антилопы, кшатрия — пятнистого оленя, а вайшья — (т.е. земледелец) — шкуру козы. Мальчик в обряде посвящения обязательно пьет воду, принимаемую из рук учителя. Но в русской народной сказке сестрица Аленушка и братец Иванушка — крестьянские дети, т.е. вайшьи иди веси. Стоит вспомнить также, что Иванушка пытается выпить воды из коровьего копытца, но сестра его предупреждает: «Теленочком станешь»; затем из лошадиного копытца — и снова предупреждение: «Жеребеночком станешь!» И наконец положенное ему (как вайшье) козье копытце, испив из которого, он стал козленочком. Здесь обращает на себя внимание тот факт, что в сказке обрядовая структура архаичнее, чем древнеиндийская.

Так мальчик-брахман носит шкуру черной антилопы, но по традиции брахману жертвовали черную корову. Известно, что убийство коровы в Индии издревле категорически запрещено, и, судя по всему, шкура черной антилопы — замена черной коровьей шкуры. Кони — животные кшатриев-воинов, но в жертву приносится только белый жеребец и только царем, кроме того, мы уже отмечали ранее, что конь и олень взаимозаменяемы в ритуале. Таким образом, «теленочек», «жеребеночек» и «козленочек» — в обряде посвящения — брахман, кшатрий и вайшья, а в русской народной сказке мы вновь оказываемся лицом к лицу с прямой аналогией ведическим представлениям, сохраненным вплоть до наших дней.