Творчество: созидание или деструкция

Светлана Валентиновна Максимова

Рассмотрены различные философские и психологические подходы к творчеству. Представлены новая концептуальная модель творчества и экспериментальные исследования творческой активности детей и взрослых. Рассмотрены понятия творческого потенциала и условий его реализации, личностные барьеры в творчестве, деструктивные и конструктивные варианты реализации спонтанной активности. Книга предназначена для психологов, педагогов, а также для тех, кто не ищет в жизни стандартных путей.

Глава 3.Творчество как феномен активной неадаптивности

Гипотетическая модель творчества

Вопрос об источниках творчества порождает проблему примирения двух идей — новизны и детерминации: возможна ли новизна, если она выводится из прошлого опыта, или — из сознательно поставленной цели? Эта проблема — «камень преткновения» для многих исследователей творчества, и она неразрешима в рамках гомеостатической (шире — телеологической) парадигмы, при которой человеческое поведение объясняется только двумя источниками, такими как «влечение и долг» (И. Кант); биологическая и социальная мотивация; «причинная и целевая» детерминанты (В. И. Слободчиков); «1-й и 2-й поток детерминации» (Л. Я. Дорфман) и т. д. Многие исследователи предположили, что для объяснения творческих процессов необходимо «допустить существование потенциального источника творчества, запредельного (трансцендентного) наличным формам деятельности, наличной действительности в целом, в том числе и повседневному опыту самого человека» (109).

Исследователи предполагают наличие особой мотивации творческой деятельности. Выделяются следующие особенности творческой мотивации: наличие внутреннего, а не внешнего источника мотивации («внутренняя мотивация», интерес) (К. Гольдштейн, А. Маслоу, К. Роджерс, Л. Я. Дорфман, Ф. Е. Василюк, В. В. Чавчанидзе и др.), активное начало, инициативность (К. А. Абульханова-Славская, А. М. Матюшкин, Н. С. Лейтес, Д.Б.Богоявленская, В. С. Ротенберг, А. В. Запорожец, Э. А. Голубева), личностная природа (С. Л. Рубинштейн, С. Ю. Степанов, И. Н. Семенов, А. В. Брушлинский, В. А. Героименко, В. Г. Ражников, Г. С. Тарасов, М. Р. Гинсбург, С. И. Мотков), неадаптивный, непрагматический характер (М. М. Бахтин, Н. Бердяев, А. Г. Асмолов, В. Н. Дружинин, В. Т. Кудрявцев, А. С. Огнев, В. С. Юркевич), независимость от прошлого опыта, возникновение здесь-и-теперь (Э. Фромм, А. А. Мелик-Пашаев, Натадзе, А. М. Матюшкин, С. И. Мотков, А. В. Брушлинский, М. И. Воловикова), бытийность, ориентация не на продукт, а на процесс (А. Маслоу, К. А. Абульханова-Славская, О. К. Тихомиров, В. С. Юркевич, Я. А. Пономарев), стихийность, спонтанность, привлекательность неизвестности, неопределенности результата (К. Поппер и Д. Кемпбелл, Д. В. Ушаков, Я. А. Пономарев, В. А. Яковлев, Э. А. Соснин и Б. Н. Пойзднер, Т. М. Буякас и О. Г. Зевина, Е. Р. Калитеевская), отражение отношений человека, его смысловых установок (А. Н. Леонтьев, А. А. Мелик-Пашаев, О. К. Тихомиров, Т. М. Буякас и О. Г. Зевина. И. М. Коган, А. А. Сухоруков), единство мотивационной сферы и способностей человека, «хочу» и «могу» (А. А. Мелик-Пашаев, В. И. Тютюнник, А. М. Матюшкин, Д. Б. Богоявленская и др.).

А. Маслоу ввел понятие метапотребности и метамотивации, проявляющиеся в ориентации не на обладание, а на бытие. С его точки зрения высшим мотивом творческих людей является стремление к самоактуализации. Для них характерны неутилитарные ценности бытия, а сверхличностные: открытый духовного горизонта возможностей человека, к которому он всегда устремлен, и только в этом страстном устремлении и реализует свое предназначение. Вслед за А. Маслоу, Д. А. Леонтьев выделил особый тип потребностей — «потребность в опредмечивании, воплощении своих сущностных сил, своей живой деятельности и предметных вкладах» (96), одной из форм проявления которой является творчество.

Э. Фромм различает потребности (как мнимые потребности (К. Маркс)) и стремления (истинные потребности). Человеческие «стремления» являются выражением коренной и специфически человеческой потребности, потребности быть связанным с человеком и природой и утвердить себя: «поскольку у меня есть глаза, я испытываю потребность видеть и т. д. в любой способности заложена энергия, нуждающаяся в выражении» (195). Он отмечает, что «человека характеризует стремление к самотрансценденции, позитивная форма реализации этого стремления — творчество», которому свойственно «отсутствие предзаданности, отсутствие детерминированности того, что происходит сейчас, здесь-и-теперь», «сущность творческого отношения к жизни заключается в гармоничном сочетании в человеке стремления к трансцендентности и формы объединенности с окружающим миром, содержание которой составляет ориентация на бытие, а не на обладание» (195).

К. Роджерс считал главным побудителем творчества стремление человека реализовать себя, проявить свои возможности. Под этим стремлением понимается «направляющее начало, проявляющееся во всех формах органической и человеческой жизни, стремление к развитию, расширению, совершенствованию, зрелости, тенденцию к выражению и проявлению всех способностей организма и „Я“. Это стремление может быть глубоко скрыто под несколькими слоями ржавых психологических защит» (162).

Многие исследователи говорят о том, что побудительной силой творчества является отношение человека к миру: «смысловая установка» (А. А. Леонтьев), «эстетическое отношение» (А. А. Мелик-Пашаев). А. А. Леонтьев считает, что главное в развитии творческих способностей — «формирование смысловой установки на творчество. И одновременно это выращивание потребности риска, психологическая установка на надситуативную активность, небоязни выхода за очередной предел, способности и потребности занять собственную позицию и принять собственное решение независимо от внешних воздействий и независимо от сиюминутных условий и ограничений… если «поведение человека представляет собой лишь одну из многих неосуществившихся возможностей (Л. С. Выготский), смысловая установка на творчество предполагает открытие перед человеком (в нашем случае ребенком) всего спектра этих возможностей и ориентацию его на свободный, но ответственный и так или иначе обоснованный выбор той или иной возможности — или нахождение им новых возможностей, не предусмотренных опытом ребенка и его социальной среды» (93).

В. В. Давыдов рассматривает творческое отношение к действительности как «понимание внутренних противоречий вещей» (93).

В исследовании продуктивного мышления С. Ю. Степанова, И. Н. Семенова и В. К. Зарецкого основным фактором творчества считается продуктивная личностная позиция. «Направленность на осмысление и осознание оснований потенциального или уже свершившегося движения, на поиск ошибочных допущений и на их преодоление характеризует продуктивную личностную позицию» (179).

Н. Г. Алексеев считает, что личностный уровень движения мысли — «энергетический источник, стимулятор процесса мышления в целом, в нем каждая конкретная цель находит свое обоснование и место в целостной жизнедеятельности» (5).

С точки зрения А. А. Мелик-Пашаева, определяющим в творчестве является эстетическое отношение — восприятие предметов как «прямое выражение внутреннего состояния, характера, судьбы». Оно «не утилитарно, даже антиутилитарно; оно изымает свой предмет из плоскости привычного, практического функционирования и открывает его «непотребляемое нутро» (М. М. Бахтин)». Исследователь подчеркивает, что люди с развитым эстетическим отношением «не только могут претворять данные опыта в художественные образы, но и активно стремятся к этому, что проявляется… в спонтанной постановке художественных задач (109).

В. С. Юркевич отмечает непрагматический характер творческой мотивации: «Настоящая познавательная потребность — бескорыстная, ради интереса как такового» (119).

К. Поппер и Д. Кемпбелл выдвинули идею о том, что одним из механизмов развития науки является механизм спонтанного изменения, случайной «мутации», «слепой вариации»: «новая идея в науке рождается независимо от той проблемы, для решения которой она в действительности послужит. Из данных наблюдения правильно вывести теорию (эмпирическое обобщение) невозможно средствами логики. Построение новой теории включает в себя угадывание, случайное действие» (177).

По мнению Т. М. Буякас и О. Г. Зевиной, «деятельность смыслопорождения как творческий поиск по преобразованию и трансформированию своих переживаний так, чтобы стало возможным их смысловое принятие. Базовым средством этой деятельности явились спонтанно порождаемые образы, с которыми субъект вступал в диалогические отношения» (32).

В концепции Ф. Е. Василюка творчество — есть выбор между альтернативными возможностями, опосредованный волевыми усилиями личности. Главной внутренней необходимостью субъекта творчества является «воплощение идеального надситуативного замысла своей жизни» (34).

Е. Р. Калитеевская считает, что творчество направляется взаимодействием двух личностных векторов: свободы и ответственности: «способность к спонтанности и творчеству определяется переживанием альтернатив. Ответственность есть результат интернализации регуляторных влияний, экзистенциональная совесть личности, опосредующая личностный выбор» (69).

Исследуя мотивацию мышления, О. К. Тихомиров выделил 3 уровня развития познавательной потребности: 1-й и 2-й — по типу обладания знанием (мы бы назвали их присоединение знания), 3-й — по типу бытия («открытие» знания — по словам В. П. Зинченко). При этом творчество возможно только в третьем случае.

А. М. Матюшкин противопоставляет продуктивную активность адаптивной: «Адаптивная активность обеспечивает формирование стереотипов поведения, навыков, установок. Продуктивная — «порождение» образов (В. П. Зинченко), обобщений (В. В. Давыдов), целей (О. К. Тихомиров), смыслов (А. Н. Леонтьев), способностей (Н. С. Лейтес, Я. А. Пономарев), мотивов и интересов (Л. И. Божович)» (106). Он утверждает, что в основе решения творческой задачи лежит ситуативно возникающая, ненасыщаемая познавательная потребность.

Многие художественные деятели говорят о том, что в процессе творчества ими движет стремление к неопределенности, неизвестности, выходу за пределы себя. Американский художник Макс Вибер поясняет: «Когда я действую согласно моему смиренному творческому импульсу, я нахожусь в зависимости от того, что я еще не знаю, и от того, что я еще не сделал» (162). А. Н. Толстой: «мне под влиянием музыки кажется, что я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую, что я понимаю то, чего я не понимаю, что я могу то, чего не могу» (40). Известный киноактер Брюс Уиллис на вопрос о том, чем для него является профессия актера, отвечает: «»…вновь и вновь прохождением теста «Могу ли я это сделать?»».

А. Г. Асмолов рассматривает творческие способности как способность действовать в неопределенных условиях.

О. Ф. Погорелов рассматривает творчество как способ самополагания: «Существо является творческим, если его собственная сущность заключается в креативном механизме самополагания себя сущим. Спонтанный диалог образует основу всех видов человеческого творчества… В раках этого контекста творческий процесс заключается в том, что сознание, соотносясь с Природой как с Иным, самоотождествляется в многообразии Иного» (134.)

При всем многообразии описаний мотивации творчества, вопрос о происхождении этих детерминант не исследовался. С нашей точки зрения, для объяснения природы творческих процессов необходим переход к принципиально новой научной парадигме, философии «тождества субъекта и объекта, творящего и творимого, для которого познание имманентно, внутренно бытию» (16).

В противовес гомеостатической парадигме В. А. Петровский обосновал концепцию активной неадаптивности, в основе которой лежит третья детерминанта активности человека — «образ возможного будущего». Принцип активной неадаптивности заключается в особом целеполагании, «когда человек заранее знает, что результат его активности может оказаться иным, чем желаемый или должный, но именно эта возможность иного определяет выбор действия» (129). При построении модели творчества активная неадаптивность выступила для нас методологическим понятием. Автор показал, что в процессе осуществления деятельности, у субъекта спонтанно складываются новые образы возможного будущего, «не выводимые из уже принятых целевых ориентаций (будь то мотив, предшествующая цель, задача или фиксированная установка)». «Образ возможного» еще не «опробован действием» (А. Н. Леонтьев), он необязательно нагляден и не является целью, понимаемой как «сознательный образ будущего результата действия» (О. К. Тихомиров), он является скорее пред-целью, «некоторым гипотетическим психическим образованием» (О. Н. Арестова), интуитивным видением целого (А. Бергсон). По определению А. Г. Новохотько образ представляет собой реализованную «трансцендентальную» (И. Кант) схему, порождаемую психической активностью, выражающей предметно-преобразовательное отношение человека к миру в модусе поставленных целей. В субъективном плане образ возможного представлен как ощущение, переживание «Я могу» или ощущение возможных собственных действий. Под «Я могу» мы понимаем не «Я умею» и не «Мне можно», а ощущение, что «я могу это сделать и хочу проверить, так ли это». Многие исследователи процесса решения творческих задач заметили, что решению задачи предшествует возникновение представление о возможности решения, сопровождающееся эмоциональной активацией (исследователи Вюрцбургской школы, А. М. Матюшкин, П. Я. Гальперин, Васильев И.А, Бабаева Ю. Д., Войскунский А.Е, Поплужный, О. К. Тихомиров). Например: «У отдельных испытуемых познавательная активность возникает лишь к концу решения, когда возникает субъективное ощущение возможности ее решения, хотя и еще не ясно, как именно будет решена задача» (106), «Нередко возможности сначала намечаются и затем проверяются… лишь после оценки осознается как правильное решение (42), «Произвольное возобновление решения основной задачи происходит, когда испытуемый в побочной деятельности «нащупал» принцип решения.» (27).

На наш взгляд, переживание «я могу» соотносимо с чувством вдохновения («вдох нового душой», вдох новения), сопровождающего творческий процесс. В истории философии и психологии творчества вдохновение всегда рассматривалось как необходимый признак творчества, независимо от того, как трактовалась его сущность — как послание Божье или как результат планомерной работы мозга, скрытой от сознания (в данном случае слово «вдохновение» заменялось на «инсайт» или «озарение» — как прорыв продукта в сознание). Д. Ратнер-Кирнос считает, что вдохновение «появляется при возникновении наибольшей возможности для выявления отношения к действительности» (158).

Рассуждая о детерминантах вдохновения, Гегель заметил, что «ни только чувственное возбуждение, ни голая воля и решение не доставляют подлинного вдохновения, и применения таких средств лишь доказывает, что чувство и фантазия еще не имеют в себе истинного интереса. В случае подлинно художественного устремления этот интерес уже заранее направлен на определенный предмет и содержание, уже заранее зафиксировал их… вдохновение есть само это состояние деятельного формирования как в субъектном внутреннем мире, так и в объективном выполнении художественного произведения» (44). То есть деятельность во внешнем мире является лишь подтверждением, проверкой гипотез, формирующихся во внутреннем плане. Иначе говоря, вдохновение не вызывается непосредственно сознательным желанием творческой деятельности или фрустрацией потребности, а возникает в процессе устремления (устремления или «У стремления» или «около стремления», так как стремление возникает, когда уже ясно, к чему стремиться, ясно видна цель, а устремление — когда цель только намечается, предполагается).

Конец ознакомительного фрагмента.