А я леплю горбатого

Светлана Алешина, 2002

Что могло послужить причиной внезапной смерти молодого, полного сил депутата областной думы Геннадия Владимирцева? Конечно, должность, которую он занимал… Геннадий распределял финансовые средства между регионами и слыл человеком порядочным и честным. Именно у такого мужчины хотела взять интервью журналистка Ольга Бойкова. И теперь, вместо подготовки интервью, она со всей своей страстью к криминальным расследованиям докапывается до истинной причины гибели красавца-депутата…

Глава 2

— Не знаю, насколько важны эти сведения, но кое-что Елена Николаевна мне рассказала, — через несколько минут объявил нам Кряжимский. — Сначала немного про секретаря…

Мы все невольно обратили свои взгляды к Мариночке, которая, к счастью, в этот момент была увлечена созерцанием пейзажа за окном и ничего не заметила, хотя уже через минуту стала внимательно прислушиваться к собранной нами информации.

— Ярослав Всеволодович Сосновский довольно давно — около полугода — работает с депутатом Владимирцевым, и отношения их связывали, по словам Кавериной, деловые, иной раз переходящие в дружеские, — расшифровывал Сергей Иванович свои записи в блокноте. — Впрочем, за рамки «начальник — подчиненный» это никогда не выходило. Конечно, проверить алиби секретаря-референта просто необходимо, но пока особых подозрений он не вызывает.

Замечание Кряжимского я решила учесть, тем не менее зафиксировала в своем компьютере это имя.

— Елена Николаевна уже была в курсе всех дел, потому что дружила с женой Владимирцева Ингой. Каверина рассказала, что она, эта самая Инга, уже несколько дней гостила у родителей в… — Кряжимский снова заглянул в блокнот. — В Романовке.

Честно говоря, мне наименование этого богом забытого уголка, который на картах нашей Родины не всегда обозначается, ни о чем не говорило. Но на всякий случай я тоже зафиксировала это название в компьютерном файле. Так как ни у кого из присутствующих никаких вопросов по уже выданному материалу не было, Сергей Иванович продолжил:

— Конечно, она была в ужасе, когда, вернувшись, обнаружила мужа в ванной, да еще мертвого. Инга сразу вызвала «Скорую», позвонила в милицию, секретарю Ярославу, номер телефона которого был ей известен, а в первую очередь — своей подруге Елене Кавериной. Врачи приехали быстро — депутатов не каждый день мертвыми находят. Они предположительно установили причину смерти — сердечный приступ. После этого делом занялись официальные власти, и теперь милиция не разрешает журналистам ничего фотографировать и вообще вмешиваться в расследование.

— Кстати, а почему Сосновского мы обнаружили не дома у шефа, а в его офисе? — уточнила я на всякий случай, чтобы сразу выяснить непонятные моменты. — Обычно в таких случаях приближенные утешают вдову…

— В этом не было необходимости, потому что Каверина сама отправила его вместе с милиционерами, чтобы сразу опечатать деловые бумаги депутата. Сами понимаете, политический след вполне возможен, поэтому допускать, чтобы в руках конкурентов оказались важные документы, было просто нельзя, — без запинки объяснил мне Кряжимский, который, в отличие от Мариночки, не забыл спросить у своего информатора самые интересные детали, сулящие сыграть важную роль в написании будущей статьи.

— Спасибо, Сергей Иванович, спасибо всем, — поблагодарила я и поднялась со своего места, давая понять, что разговор пока окончен.

— Можно по личному? — вдруг остановился в дверях Виктор.

«Неужели и этот влюбился?» — испугалась я, потому что в Новом году сотрудники уже успели мне преподнести несколько сюрпризов личного характера. Но отказывать своим коллегам в конфиденциальной беседе я не собиралась, поэтому утвердительно кивнула.

— Мне этот тип не нравится, — сказал Виктор, как только мы остались одни в кабинете.

Я сразу же поняла, что речь идет о Сосновском, и с облегчением выдохнула:

— Мне и самой не нравится. Весь какой-то слишком чистенький, прилизанный, — передернулась я, в силу своих профессиональных качеств отмечая в окружающих людях всякие мелочи. — Похвалился нам зачем-то, что лыжами в детстве занимался, первые места на школьных олимпиадах занимал… Хм, у нас с тобой, может быть, заслуг и побольше, мы же о них каждому встречному-поперечному не рассказываем!

Я едва успела перевести дух и сразу же перешла к главной мысли:

— Честно говоря, особого восторга у меня Сосновский не вызвал сразу. Но и обвинять человека только потому, что его физиономия не понравилась, не в наших правилах. Милиция и общественность к смерти депутата относятся трепетно, так что нас с тобой и близко к делу погибшего Владимирцева не подпустят. Что остается? Правильно, мы можем попробовать «завербовать» знакомую Кряжимского — больше просто ничего не остается. И еще надо бы самостоятельно проверить алиби секретаря. Но это позже, а пока у нас с тобой другая задача…

Еще в течение пяти минут, пока продолжалась наша беседа, я успела объяснить Виктору его роль:

— Для начала попытайся выяснить более ценную информацию. Например, кто мог довести депутата до сердечного приступа, ведь когда он со мной разговаривал, то был совершенно спокоен, — напомнила я. — Единственное, что нам сейчас нужно, — попасть в дом покойного и поговорить с его женой. Может быть, от нее узнаем что-нибудь интересное.

Восприняв мои слова как прямое руководство к действию, Виктор пулей вылетел из моего кабинета и ворвался к Кряжимскому. С помощью скольких слов фотограф в точности передал тому мой «приказ», осталось для меня загадкой. Но не успела я и глазом моргнуть, как Сергей Иванович снова схватился за телефонную трубку, и уже через несколько минут затрезвонил аппарат в моем кабинете.

— Здравствуйте, Ольга Юрьевна, — услышала я приятный женский голос на другом конце провода. — Меня зовут Елена Каверина, я звоню по просьбе одного вашего сотрудника…

Вообще-то я и сама с первой же секунды об этом догадалась. Но сейчас мне надо было бы что-то сказать в ответ, и я не придумала ничего лучшего, как просто поздороваться.

— Сейчас я нахожусь в квартире депутата Владимирцева, — как ни в чем не бывало продолжила моя собеседница. — Можете приехать и осмотреть место происшествия… Сергей Иванович сказал, что вы бы хотели пообщаться с Ингой, но она сейчас в таком состоянии… Ничего не могу обещать.

— Спасибо большое, если вы не против, мы подъедем прямо сейчас, минут через двадцать. — Я наконец обрела дар речи и могла связать пару слов.

Вежливо попрощавшись с Кавериной, я опустила трубку на рычаг и по селектору попросила Марину объявить общий сбор в кабинете главного редактора. Через несколько минут мои коллеги, вооружившись блокнотами, ручками, а кое-кто — собственной памятью, устроились в своих излюбленных местах моего кабинета.

Маринка с новой порцией свежесваренного кофе незаметно просочилась в комнату, поставила перед каждым чашку и притихла в уголке. Конечно, меня это ее внешнее спокойствие не обмануло — она очень хотела принимать участие во всех делах редакции, поэтому сдаваться не собиралась и в случае чего могла поднять шум и крик.

— Давайте обсудим, кого оставить в редакции, а кому стоит поехать на разведку к Владимирцевым, — сообщила я повестку дня, и Мариночка тревожно напряглась, ожидая своей участи. — Нам крупно повезло: знакомая Сергея Ивановича — Елена Каверина, которая дружна с женой покойного, — обеспечила нам беспрепятственный доступ в дом депутата. Теперь необходимо уточнить состав команды.

— Я еду, — спрыгнул Виктор с подоконника.

Объяснять, что на месте любого происшествия профессиональный фотограф бывает просто необходим, было не надо, так что все говорило в пользу Виктора. Похоже, никто против его кандидатуры и не возражал.

— А вы, Сергей Иванович? — повернулась я к Кряжимскому.

— Я бы остался. Думаю, моего личного присутствия не требуется, так зачем же толпу создавать?

Маринка с облегчением выдохнула — веских аргументов у нее не было, а так она автоматически могла переложить на плечи аналитика свои секретарские обязанности и поехать с нами. Ее согласие на поездку можно было и не спрашивать: она всегда радовалась, отправляясь с нами на очередное задание. Правда, инструкции, которыми ее щедро снабжали все мы перед выходом в свет, она иногда оставляла без внимания: часто задавала вопросы невпопад, не по делу смеялась или громко возмущалась… Но квалифицированными журналистами и мы стали не сразу, поэтому некоторые ошибки нашей непосредственной Мариночке все же прощали и старались с каждым разом научить секретаршу новым приемам получения нужной информации.

Отказать ей сейчас в удовольствии общения с интересными людьми у меня даже не было повода — в редакции оставался Кряжимский, который в случае чего запросто мог ответить на звонок. Мы вообще старались не забывать бессмертные слова кота Леопольда о том, что надо жить дружно, поэтому взаимовыручка в коллективе практиковалась довольно часто.

Таким образом, определив состав авангарда, мы покинули стены родной редакции. По адресу и подробным объяснениям Кавериной мы достаточно быстро нашли нужный дом. Честно говоря, раньше, проезжая мимо него, я и не думала, что одну из квартир в нем занимает депутат городской Думы Геннадий Владимирцев.

Листая досье, которое мы с Мариной еще вчера успели на него собрать, я не находила для себя ничего интересного. «Подумаешь, жил себе и жил человек… Ну, закончил в свое время экономический, ну, женился на обыкновенной учительнице, приехавшей в Тарасов откуда-то из провинции, ну, выбрали его в Думу, — рассуждала я, переворачивая страницы тоненькой папки. — До настоящего времени никаких персональных проектов и законов он не выдвигал, хотя место в думской иерархии занимал довольно высокое. Только в связи с грядущими кадровыми перестановками фамилия Владимирцева замелькала в светских хрониках и политических репортажах, потому что он был одним из кандидатов на место куратора по распределению финансовых средств между округами и районами области».

— Ну что, пошли? — спросила Марина, плохо скрывая свое нетерпение.

Я отвлеклась от собственных размышлений и вышла из машины, полная решимости. Возле подъезда нас никто не задержал, хотя жильцы дома с любопытством поглядывали на еще одну машину, притормозившую возле третьего подъезда. Зато гостеприимно распахивать перед нами двери квартиры никто не торопился — сначала участковый проверил наши документы и только потом с недоверием разрешил пройти в прихожую.

— Это представители прессы, я их пригласила, — услышала я из комнаты женский голос со знакомыми интонациями. — Здравствуйте, меня зовут Елена Каверина. Проходите, пожалуйста, Инга вас ждет.

Хм, я только посочувствовала нашему порядочному Кряжимскому, который был уже не первый год благополучно женат: встретиться с такой женщиной — просто несказанная удача для любого холостого мужчины и колоссальная проверка — для женатого. Вообще-то по сценарию всех любовных романов я должна была воспылать жуткой ревностью и даже ненавистью к этой высокой брюнетке, но меня почему-то обуяли чувства совершенно противоположные. Встречаясь по ходу своей журналистской работы с разным контингентом женщин, я уже привыкла к их вечно бледным и осунувшимся физиономиям, тусклым глазам и отсутствию маникюра или прически.

Сейчас меня просто захлестнула волна восхищения — Каверина выглядела просто великолепно. Нет, не роскошно, потому что черные джинсы с коротким темно-синим свитером отнюдь не претендовали на особую презентабельность, хотя, по словам Кряжимского, она тоже работала в Думе и занимала довольно высокий пост — курировала дела молодежи и спорта.

Просто внутренняя раскрепощенность и внешняя простота довольно органично вписывались и в имидж деловой женщины, которой я Каверину немедленно представила, и в образ заботливой подруги, которой она, по сути дела, сейчас и являлась.

Перезнакомившись прямо на месте, мы следом за нею прошли в гостиную. А когда она вышла узнать о самочувствии подруги и заодно принести нам кофе, произошла совершенная неожиданность.

— Елена Прекрасная, — внезапно шепнул мне Виктор, удивив меня такой многословностью.

«Тоже мне Парис нашелся», — усмехнулась я, припоминая мифы греческой мифологии. Впрочем, спорить с фотографом было делом абсолютно безнадежным: Каверина действительно не оставляла равнодушным никого из окружающих — в этом я уже успела убедиться на собственном опыте.

— Скажите, а в квартире уже побывала милиция? — профессионально поинтересовалась Марина, когда Елена вернулась и поставила перед каждым чашку с ароматным напитком.

— Да, они только забрали тело и провели поверхностный осмотр. Инга отказалась пока давать официальные показания без своего адвоката, но с вами согласилась пообщаться даже в его отсутствие, — тут же ответила Каверина. — Надеюсь, вы будете предельно корректны…

— Можно мне в ванную? — прервал ее Виктор, стараясь носовым платком скрыть свое неловкое обращение с чашкой кофе.

— Да, но милиция попросила ничего пока не трогать, — предупредила Каверина. — Постарайтесь не оставлять отпечатков.

Под нашими недоумевающими взглядами фотограф вышел. «Странно, обычно он бывает намного аккуратнее, — заметила я. — Особенно в гостях. Волнуется?» Но подумать об этом чуть дольше просто не хватило времени — через минуту к нам присоединилась вдова Владимирцева Инга.

Она оказалась полной противоположностью высокой голубоглазой Елене: небольшого роста, светловолосая, кареглазая. Бледность и слегка припухшие веки придавали ее лицу какой-то утонченный аристократизм. Мне сразу стало ясно, что горе этой женщины от смерти мужа вовсе не было поддельным. Впрочем, мы все равно, не полагаясь на милицию, собирались кое-что проверить. Представившись, я сразу начала разговор:

— Инга Львовна, мне бы для начала хотелось узнать, почему сегодня утром возле вашего мужа не оказалось никого из охраны или обслуживающего персонала?

Поймав на себе укоризненный взгляд Марины, я поняла: многие люди не пускаются с места в карьер, как я, а долго тянут кота за хвост, мучая человека ненужными прелюдиями. Я давно поняла, что, намеренно растягивая нашу беседу, мы только причиним лишние страдания Инге. Она сама, видимо, такого вопроса не ожидала и поэтому жалобно посмотрела на подругу. Но Каверина ободрила ее своей улыбкой, и та начала отвечать на наши вопросы:

— Сейчас же праздники, Гена хотел поработать в одиночестве, поэтому и к родителям вместе со мной не поехал. Лишних людей у нас никогда не было — муж этого не любил. Ярослав, его секретарь, предупредил, что собирается отдохнуть на лыжной базе, а шофера мы отпустили в отпуск еще в декабре — вместе с женой и детьми он уехал куда-то на Украину к родственникам. — Волнуясь, Инга выговорила все это и замолчала.

— Но ведь у вашего мужа как раз на сегодня была назначена встреча с нами, почему же секретаря не было вместе с шефом? — удивилась я.

— Вроде бы Ярослав даже не знал об этой встрече, — подала голос Елена. — Он сегодня такой встревоженный примчался, очень переживает. Сказал, что раньше завтрашнего дня не собирался возвращаться в город.

Отметив это в своей памяти, я неожиданно для себя передала эстафету Марине.

— Инга Львовна, хотелось бы знать, всегда ли до этого случая Ярослав Сосновский был в курсе дел своего непосредственного начальника? Кстати, вообще он раньше приходил к вам домой или работал с вашим мужем только в офисе?

С облегчением выдохнув, я гордо отметила про себя: «У Мариночки налицо профессиональный рост — глупых вопросов уже не задает, всячески поддерживает нашу репутацию».

— Насколько я помню, Ярослав у нас никогда раньше не бывал, — пожала плечами Владимирцева. — Он и сегодня не входил в квартиру — Леночка встретила его внизу у подъезда, все объяснила, и он поехал сразу в офис, чтобы проследить за документами. Конечно, он прекрасно знал наш телефон и адрес, часто заезжал за мужем вместе с шофером. Но дома Гена обычно никаких особых дел не вел, только иногда копался в каких-то бумагах, поэтому секретарь ему не требовался. Впрочем, они иногда перезванивались в выходные.

— Елена Николаевна, а что вы думаете о Сосновском? — повернулась я к Кавериной.

— В общем-то положительный молодой человек, — неопределенно пожала плечами она. — Честно говоря, я его мало знаю, так что исчерпывающую характеристику дать не могу. Гена знал его гораздо лучше, — замялась она, — и профессиональные его навыки оценивал довольно высоко. Женщинам он, конечно, нравится: красивый, умный вроде бы и очень аккуратный — на его столе никогда не бывает беспорядка и пыли. Не то что у Геннадия…

Некоторые из этих качеств я и сама сумела подметить, так что ничего нового Елена мне не открыла. Впрочем, ответ был получен очень содержательный, поэтому про секретаря я больше ничего не стала спрашивать и взглядом выразительно попросила о том же Марину, которой просто не терпелось продолжить эту тему. Понимая, что мы и так слишком щедро пользуемся гостеприимством Владимирцевой, я решила беседу заканчивать:

— Инга Львовна, ваш муж болел чем-то хроническим или, может быть, в последнее время жаловался на сердце?

— Нет, — испуганно, но без тени сомнений ответила она. — По-моему, Гена вообще был очень здоровым человеком. Даже работая сутками напролет, он достаточно редко страдал от переутомления, а на головную боль и вовсе не жаловался.

— Я тоже ничего такого за ним не замечала, — подтвердила Каверина, когда я взглянула на нее.

У меня в уме сразу сложилась определенная картинка: вряд ли Владимирцева была не в курсе самочувствия собственного мужа. «Если же он и правда был болен и Инга об этом знала, то лжет она довольно правдоподобно, — решила я. — И Каверина в этом случае очень умело ей подыгрывает». Правда, в последнее мне как-то не очень верилось — уж слишком благоприятное впечатление произвела на меня Елена, которую наш фотограф уже успел окрестить Прекрасной. «Самое интересное он уже пропустил», — с сожалением успела подумать я, прежде чем сам Виктор появился в дверях комнаты.

— Простите, Елена Николаевна, — в который раз удивил он меня своей болтливостью в этот день, — вы в ванную заходили?

— Зачем? — удивленно спросила Каверина.

У меня тоже готов был сорваться тот же вопрос, потому что я совершенно не понимала, какое отношение может иметь подруга вдовы к этому делу и почему вдруг моего коллегу заинтересовала ее чистоплотность. Так как на поставленный вопрос Виктор отвечать совершенно не собирался, Елене Прекрасной пришлось говорить самой.

— Н-нет, по-моему, я туда не заходила. А в чем дело? — так же удивленно спросила Елена. — Что-нибудь не так?

— Все в порядке, — спокойно «закрыл» вопрос Виктор.

— Он просто хотел проверить чисто женскую страсть к созерцанию в зеркале собственного изображения, — нашлась я, стараясь сгладить неловкость момента.

— У меня в комнате тоже есть зеркало. По-моему, Леночка раздевалась там, — вставила Инга. — Для этого не обязательно заходить туда…

Видимо, образ ванной комнаты неразрывно связался в ее сознании со страшной картиной смерти собственного мужа. Про себя я разносила Виктора в пух и прах: «Надо же, все шло так хорошо, ровно и спокойно, но тут явился он, и Инга сникла, занервничала!» Чтобы не усугублять создавшегося положения, мы сделали несколько снимков, попрощались и уже собрались уходить.

— Не провожайте нас, — остановила я Каверину. — Побудьте с Ингой Львовной. Если можно, я вам позже перезвоню, чтобы выяснить еще кое-какие детали. А насчет репортажа не беспокойтесь — в любом случае вы обязательно прочтете его до публикации.

— Да-да, конечно, — рассеянно кивнула она.

— Елена Николаевна, и посоветуйте милиции, когда она снова приедет, осмотреть ванную комнату повнимательнее, — вдруг произнесла Маринка, переглядываясь с Виктором. — Там ничего страшного нет, но заходить туда пока не стоит — мойте руки на кухне, — говорила секретарша с расстановкой, будто переводя с чужого языка самые обычные слова.

Я мгновенно поняла, кто является инициатором этого «сурдоперевода». Но добавила фразу уже от себя:

— Желательно пока никому ничего не рассказывать — ни коллегам, ни друзьям, ни даже самым близким.

В совершенном недоумении относительно похода Виктора в ванную я спускалась по лестнице вслед за Мариной. Виктор, как обычно, открыл перед нами дверцы машины, и вскоре мы уже ехали по направлению к редакции.

— Что ты там такое нашел? — наконец не выдержала я. — Тело милиция забрала на судмедэкспертизу, следов крови не обнаружили…

— Волосы на раковине.

— Какие? — не поняла я.

Виктор молча протянул мне на первый взгляд пустой полиэтиленовый пакет. Приглядевшись, я обнаружила там два обыкновенных человеческих волоса. Не слишком длинных, черных.

Я посмотрела на эту единственную, почти прозрачную улику и пожала плечами:

— Ну, кто-то, видимо, расчесывался?

— Вот именно, — радостно подтвердила Маринка, но тут же осеклась: — И этот «кто-то» скорее всего — убийца.

* * *

Кряжимский очень внимательно выслушал мой отчет о проведенной операции, но так ничего и не сказал. Мне уже надоело сидеть и ждать, когда он наконец выскажет свою точку зрения, но на мои робкие попытки завести разговор он никак не реагировал. Да, наш аналитик в последнее время преподносил нам один сюрприз за другим: то знакомство с Еленой Прекрасной, то есть Кавериной, то вот это непонятно сколько длящееся молчание…

— Ну и пусть! Я сразу поняла, что он тебе не понравился! — услышала я возбужденный голос Марины, доносившийся до меня из приемной. — Думаешь, все должны кирпичи руками разбивать, как ты?

«Похоже, ссорятся, — усмехнулась я. — И когда только эти двое успевают найти камень преткновения!» Меня порой даже удивляла способность болтливой Маринки и молчаливого Виктора на пустом месте умудриться не сойтись во мнениях. Причем такое наблюдалось, только когда они были вдвоем — в моем присутствии или при посторонних они во всем друг с другом соглашались. «Интересно, что на этот раз?» — вздохнула я, припоминая их прошлогодние трения по поводу размера и конфигурации бумажных снежинок, которыми мы оклеивали окна, стараясь придать интерьеру офиса праздничную нотку.

«Видимо, относительно этого джентльмена из журнала мод, — фыркнула я про себя, услышав из приемной очередную Мариночкину фразу. — Этот Ярослав раз десять галстучек поправил, пока с нами разговаривал, да еще по пути в зеркало заглянул, как кисейная барышня. Неудивительно, что Виктора это раздражает».

— А ты… А ты…

Похоже, у Маринки закончился словарный запас, а это уже был тревожный сигнал — надо было принимать срочные меры.

— Что у вас тут происходит? Из-за чего сыр-бор? — грубо вмешалась я в светскую беседу, открывая дверь и выходя в приемную.

Я прекрасно знала, что, если пропущу нужный момент своего появления, наша редакция еще пару недель будет делиться на два враждующих лагеря. Поэтому допустить размежевание в пока еще сплоченных наших рядах именно сейчас я просто не могла. Выяснять, «кто первый начал», было бесполезно: Маринка никогда не признается, а Виктор просто будет молчать, как пойманный партизан. Поэтому я стала действовать более решительно.

— Миритесь немедленно, или отстраняетесь от дела, — скомандовала я, наступая на больную мозоль обоих.

На лице Виктора, который начал сегодня свой первый рабочий день после Нового года, вмиг обозначились было бурные эмоции, но, зная мой непреклонный характер, он что-то буркнул в сторону секретарши. Видимо, это и означало извинение, потому что Мариночка сразу удовлетворенно улыбнулась и даже промурлыкала, что тоже была не права. Едва сдерживая приступ смеха, я села в кресло и приготовилась выслушать причину столь бурных эмоций.

Вообще-то, вводя в обиход прямо-таки детский способ примирения, я с самого начала не верила в успех предприятия и воспринимала все это как игру. Но потом, как-то сама собой, детсадовская привычка прижилась и стала почти единственным способом избежания серьезных конфликтов между взрослыми людьми.

Я молча сидела в кресле и ждала, когда моих сотрудников захлестнет волна сознательности.

— Оль, он меня весь день достает, — жалобно начала Марина. — Не успел Ярослав мне позвонить, так он его уже пижоном обзывает.

«Пижон и есть», — безапелляционно подтверждала ее слова невозмутимая физиономия Виктора.

То, что ему Сосновский с первого взгляда не понравился, мне уже и так было ясно. Но, как оказалось, Маринка все же не зря настояла, чтобы мы обязательно взяли ее с собой на редакционное задание, — хоть встреча с депутатом и не состоялась, зато с интересным мужчиной она все-таки познакомилась. Наша секретарша прямо растаяла, когда увидела высокого красавца, который очень толково объяснил нам все подробности неприятного происшествия с его шефом. Конечно, я тоже обратила внимание, как он гордился своей картинной внешностью, постоянно смотрелся в зеркало, поправлял галстук и расчесывал роскошную шевелюру.

«Но не виноват же человек в том, что красив, — снисходительно подумала я. — Конечно, вполне возможно, внутри он — пустой, как пробка. Но все-таки свои обязанности он выполнял хорошо и аккуратно, поэтому абсолютным дураком его нельзя назвать».

Впрочем, причины сегодняшних разногласий коллег я видела не в самой внешности ни в чем не повинного секретаря, а в том, что он уж очень понравился нашей Мариночке. Впрочем, нашу секретаршу тоже не стыдно людям показать. Конечно, ревностью здесь и не пахло — просто мы все старались заботиться друг о друге, поэтому скорее всего Виктор просто решил пощадить чувства влюбленной Мариночки в том случае, если Ярослав не оправдает ее надежд. «Но не таким же образом», — подумала я про себя.

Как люди взрослые, мы не нуждались в обязательном проговаривании вслух всех этих деталей, поэтому и Маринке, и Виктору было достаточно и моего строгого приказа в ближайшее время никаких ссор и склок не устраивать.

— Нам сейчас важно написать статью и разобраться в деле со смертью депутата, — наставительно произнесла я приговор над склоненными головами провинившихся коллег. — Запомните, против его секретаря мы ничего не имеем. Так что давайте жить дружно и заниматься работой.

— Ольга Юрьевна, я вот подумал про находку Виктора… — показался из-за двери Кряжимский, который, похоже, только что обнаружил мое отсутствие в кабинете. — Может быть, сам Владимирцев расчесался перед тем, как принять душ?

Я задумалась: мы как-то сразу свыклись с мыслью, что найденные Виктором в ванной черные волосы — неоспоримая улика, которая поможет нам обнаружить след преступления и вычислить кого-нибудь. Но врач же определил причину смерти — «сердечный приступ»…

— Исключено, — вдруг прервала Маринка мои умозаключения, начинающие выстраиваться в логическом порядке. — Убитый был блондином.

«Ничего себе!» — вздрогнула я, как от выстрела, и, обернувшись к ней, спросила:

— И как ты об этом догадалась?

— Так ведь по всей квартире фотографии развешаны этой Инги с каким-то мужчиной. Ясное дело, с чужим дядей никто не будет так часто сниматься, тем более обвешивать его изображениями стены собственного дома, — с удовольствием объяснила мне наблюдательная секретарша.

Логика была железная: я и сама заметила обилие фотографий, но воедино это все как-то не связала.

— Выходит, Виктор действительно нашел улику, — подвел итог Кряжимский. — Но это не значит, что в квартире Владимирцевых на самом деле был убийца, спровоцировавший сердечный приступ. Может быть, просто к нему в отсутствие жены приходила… хм, женщина. Потом ушла, он закрыл дверь и спокойно пошел в ванную, где, собственно говоря, и произошла трагедия.

Честно говоря, пока никакой женщины-брюнетки, кроме Елены Кавериной, я не знала. «Она красива, умна, легко вхожа в дом… — строила я свои рассуждения, но вдруг осеклась: — Это уже из репертуара Виктора. Что ж теперь, если она красивая, так обязательно — убийца, хотя бы потенциальная, на основе одной-единственной косвенной улики?»

Хм, что-то слишком часто в последнее время в моей жизни находил отражение пресловутый закон Мебиуса, со странной постоянностью возвращающий меня на то же самое место, откуда я старалась уйти. Едва я пыталась отступить от шаблона, искусственно навязанного нашим фотографом, как подсознательно отрабатывала этот вариант развития действия снова и снова. Нет, такой поворот дела допустить было просто нельзя, поэтому я решила переключиться на что-нибудь другое.

— Скажи, ты специально вылил на себя горячий кофе, чтобы только попасть в ванную?

Виктор в ответ неопределенно пожал плечами. Из этого жеста я могла сделать единственный вывод: для достижения цели все средства хороши. Даже в ущерб собственным штанам. Спрашивать, сфотографировал ли он место происшествия, я даже не стала, только спросила:

— Фотографии с уликами скоро будут готовы? Когда у нас на руках будут веские доказательства, милиции от расследования дела уже не отвертеться.

— Улики? — удивилась, в свою очередь, Маринка. — Разве их было много?

Вопросы обоймой летели в спину фотографу, который уже ушел заниматься своей непосредственной работой. Зато через час мы смогли собраться в моем кабинете в том же составе и продолжить начатый разговор.

— Видимо, улики все-таки были. Первым делом — эти самые волосы на раковине. Наверное, кто-то там расчесывался, и они случайно упали. Виктор аккуратно их в пакетик упаковал, поскольку тоже успел заметить, что погибший депутат был блондином, — начала я распутывать логическую цепочку.

— Очень хорошо, что Виктор обратил внимание и на эти провода, вроде бы совершенно ненужные, — поддержал меня Кряжимский. — Здесь видно, что из-под ванны они подходят прямо к крану душа. Кстати, почему ты обратил на них внимание? — повернулся Сергей Иванович к фотографу.

— Пыль, — последовал короткий ответ.

То, что у всех обычных людей, особенно в отсутствие жен, под самой ванной всегда пылища, мы знали не понаслышке. Но даже на фотографиях было прекрасно видно — под ванной Владимирцевых пыль была аккуратно вытерта.

Я удивилась такой мужской наблюдательности и лихорадочно начала вспоминать, когда сама в последний раз заглядывала под ванную. Чувствуя себя жуткой неряхой, в этот момент я так ничего и не смогла придумать в свое оправдание. Впрочем, Виктор на мои терзания совершенно никакого внимания не обратил.

— Конечно, на месте некогда было разбираться, — обратился Кряжимский к Виктору, — но теперь, в спокойной обстановке, желательно подумать об этих проводах серьезно.

Все это время я продолжала с любопытством рассматривать два черных волоса — нашу единственную пока еще улику, которая наводила на определенные мысли.

— Как вы думаете, Кавериной они подойдут? — наконец спросила я то, о чем все думали, но никто не решался открыто высказать вслух.

Полиэтиленовый пакет с минуту путешествовал из рук в руки. Задача осложнялась еще и тем, что полиэтилен преломлял свет, поэтому тонкие волосы видны не так четко. Когда очередь дошла до Кряжимского, мое сердце тревожно сжалось: конечно, профессионализма ему не занимать, но в этом вопросе я не могла ручаться за его непредвзятость.

— По-моему, у Елены Николаевны волосы тоньше по фактуре, — спокойно заметил он, и у меня отлегло от сердца.

— Кстати, они немного другого цвета, — вдруг поняла я, пристально оглядев волоски со всех сторон. — При всем моем уважении, господа, она — не натуральная, а крашеная брюнетка, — торжественно произнесла я, ставя точку в этом вопросе.

Я даже обрадовалась, что именно мне выпала честь докопаться до истины: в познаниях по окраске волос я была не слишком сильна. Впрочем, любая женщина согласилась бы со мной — цвет нашей находки был совершенно натуральным. Тем более что у Кавериной вдобавок ко всему волосы были тонкие и пушистые — это я запомнила, а этот — жесткий и немного покороче.

— Отпадает? — переспросил Виктор, явно намекая на непричастность Елены Прекрасной к преступлению.

— Однозначно, — в тон ему ответила я и для пущей убедительности кивнула.

— Никаких важных улик у нас нет, — напомнил Кряжимский. — Кроме того, у нее — депутатская неприкосновенность, которая действует до тех пор, пока не будут найдены абсолютные и неоспоримые доказательства ее участия в уголовном деле. Кстати, с остальными депутатами нам в этом отношении тоже будет трудновато: обычного подозреваемого можно сразу трясти, а этих ни в коем случае нельзя трогать, пока веских улик и причин для ареста нет.

— Но вопрос остается в силе: какая женщина была в квартире? — гнула эту линию Маринка.

— «Шерше ля фам», как обычно, — усмехнулась я и приуныла: все так хорошо шло, и вот снова возвращаемся на исходную позицию.

* * *

После непродолжительного, но плодотворного общения у каждого из сотрудников редакции газеты «Свидетель» появилось широкое поле для раздумий. Кряжимский молча ушел в свой кабинет с тем самым пакетом, в котором хранилась наша улика. Виктор уединился в святая святых — своей фотолаборатории, чтобы проявить уже отснятые кадры пленки. Только Мариночка осталась на рабочем месте в абсолютном бездействии.

Точнее, это была только видимость безделья, на самом деле она успела рассортировать почту, сварить свежий кофе и приступить к неизменному времяпрепровождению всех секретарш — телефонному разговору. Конечно, может быть, стоило сделать ей выговор за перегруженную линию, но беседовать с кем бы то ни было мне сейчас не хотелось, так что легкомысленная Маринка даже оказала нам услугу, заняв хотя бы один телефон. Кроме того, после великолепного кофе, которым она не преминула поделиться со всеми сотрудниками редакции, мы просто не в состоянии были на нее сердиться за что бы то ни было. Кстати, она сама прекрасно это знала и пользовалась этим напропалую.

Я тоже сидела в полном одиночестве перед компом и бессмысленным взглядом смотрела на экран. Собранных сведений оказалось не так-то много, чтобы написать приличную статью. К тому же дело осложнялось кое-какими неясными моментами: при обнаружении улик все дело смотрелось в новом свете.

Конечно, я понимаю, люди смертны, они болеют и умирают. Но в данном случае явно не все чисто — не мог же просто так, без всяких причин, умереть человек, еще вчера здоровый, бодрый и полный сил, к тому же занимающий довольно видное место в иерархии Думы. Ставить под сомнение слова Инги Владимирцевой насчет здоровья ее мужа я не решилась, но проверить эти сведения у докторов все же было необходимо. «Кстати, надо спросить об этом и у Ярослава», — вспомнила я еще об одном действующем лице нашей пьесы.

Уже несколько раз прокручивая в голове телефонный разговор с Владимирцевым, я с каждым разом все более убеждалась: он был настроен по отношению к нам очень дружелюбно и серьезно. Впрочем, как человек деловой, он скорее всего не должен был переволноваться до такой степени, чтобы скончаться от сердечного приступа буквально через несколько минут после нашей с ним последней беседы. «Ну, в самом деле, не стал бы он нервничать так из-за встречи с нами до того, как отдал богу душу, — рассуждала я. — Не мы же, в самом деле, его так напугали». «А кто?» — сразу возник следующий вопрос. Ответить на него я пока не была готова, но все же подумать над этим стоило. На все сто процентов я была уверена, что в ближайшие планы Владимирцева совершенно не входила собственная смерть, по крайней мере сегодня. Сомневаться в серьезности его намерений по отношению к нашей редакции я не могла: вряд ли Каверина ставила перед ним такую задачу. К тому же никакой авторитет не заставил бы депутата разговаривать с журналистами против его воли, значит, кому-то другому эта предстоящая встреча с представителями прессы очень не нравилась.

«Но кому?» — опять спросила я себя. Ведь, по нашим сведениям, даже личный секретарь Владимирцева не был поставлен в известность о ней. «И что же такого не должен был рассказывать нам Геннадий Георгиевич, если его, допустим, так оперативно убрали недоброжелатели?» — подумала я и сама удивилась. Оказывается, в мыслях я уже давно смирилась с тем, что все-таки смерть Владимирцева не была случайной и естественной.

— Марина, попроси зайти ко мне Кряжимского, — нажала я кнопку селектора.

— Все-таки решила статью написать? — сразу же заинтересовалась секретарша. — Вот и я так думаю — не каждый же день депутаты умирают от сердечных приступов. Слушай, Оль, можно же написать сенсационную статью на основе журналистского расследования! — восхищенно тараторила она, пока я пыталась вставить хоть одно слово в ее монолог. — Да мы такую операцию проведем!..

Окончательно поняв, что Мариночка в своих мечтах унеслась уже далеко, я отключила селекторную связь. Наверное, по характерному звуку она все поняла, поскольку немедленно дверь моего кабинета распахнулась и я увидела… Нет, не Кряжимского.

— Эврика! — почти по слогам произнес Виктор, вываливая на мой стол кучу еще влажных, только что отпечатанных снимков.

— Это что? — уставилась я на него, перебирая фотографии, на которых мне не было понятно совершенно ничего: человеческих лиц не видно, а предметы выглядели как-то странно для далекого от техники человека.

— Очень интересно, — склонился Кряжимский над столом. — Насколько я понимаю, это ванная комната? И электрические провода? Очень занимательно… — бормотал он, перекладывая снимки.

Маринка тоже очутилась рядом и изо всех сил старалась рассмотреть, что же все-таки изображено на загадочных фотографиях. Мы с нею удивленно переглянулись.

— Объясните, наконец, что здесь происходит! — потребовала я на правах главного редактора. — Нам надо радоваться или огорчаться?

— Не знаю, — пожал плечами Кряжимский. — Но нечто подобное я ожидал увидеть. Кстати, немедленно звоню Елене Николаевне, чтобы сообщить о новых фактах, а Виктор вам все расскажет. Мы должны поторопиться, пока официальные власти не решили смерть депутата заретушировать, — быстро сказал он, увидев мое готовое сорваться возражение.

— Ольга Юрьевна, момент исторический, — произнесла Марина с пафосом, прекрасно зная, что я такие маневры терпеть не могу. — Владимирцев вряд ли умер по естественным причинам. Скорее всего ему в этом очень помогли.

— Интересно знать, кто и как? — скептически спросила я, устраиваясь на любимом подоконнике Виктора.

— Пока не знаю, кто, — это еще предстоит выяснить, а вот как — сказать проще простого: скорее всего с помощью электрического разряда, — пояснила наша секретарша, переглядываясь с Виктором, хранившим молчание.

Увидев полнейшее недоумение на наших лицах, Виктор его нарушил и начал было объяснять строение какой-то электрической цепи, которое мы с Маринкой должны твердо знать еще с восьмого класса. Честно говоря, стало еще хуже. Я совсем уж было отчаялась что-либо понять среди всех этих «непосредственных контактов» и «коротких замыканий», как эту очень познавательную лекцию по основам электромеханики прервал телефонный звонок. Мариночка хотела было возразить что-то Виктору по поводу «замкнутой цепи», но по моему вмиг изменившемуся лицу оба сразу поняли серьезность момента и напряженно замолчали.

— Да, конечно, сейчас как раз все в сборе. Да, ждем вас, — вежливо сказала я и положила трубку. — Допрыгались, нами заинтересовались правоохранительные органы, — сообщила я без энтузиазма.

Вообще-то само собой разумелось, что утаивать от милиции результаты нашего расследования мы не собирались и по гражданским принципам даже не могли. Но к визиту следователя в наш скромный офис мы как-то морально не подготовились, поэтому известие о том, что «к нам едет ревизор», повергло всех если не в шок, то в дурное расположение духа.

Все мои сотрудники, получив строгий приказ на своих местах дожидаться особых указаний, в унынии разбрелись по кабинетам и стали изображать видимость работы. Впрочем, Мариночка это делала естественнее других — уже через десять минут к нам пожаловал начавший седеть майор милиции Данильченко, и секретарша проводила его в мой кабинет.

* * *

— Да поймите, Сергей Анатольевич, мы только собирались взять интервью у депутата Владимирцева, и время у нас заранее было назначено, — в десятый раз пыталась я втолковать милиционеру цель нашего посещения офиса на улице Чернышевского.

Впрочем, еще десять минут назад я поняла бесполезность этого мероприятия — майор просто отказывался понимать человеческую речь и только требовал с меня и остальных сотрудников редакции подписку о неразглашении результатов следствия и о невыезде из города. Собственно говоря, против этого мы не возражали, но бравый служитель закона смотрел на нас так, будто мы были закоренелыми уголовниками и попались в очередной раз на «мокрухе».

Как только все формальности были соблюдены и майор удалился восвояси, ворча себе под нос что-то об отсутствии у нас гражданской сознательности, мы вздохнули с облегчением. На самом деле не каждый день приходится выслушивать в свой адрес обвинения во всех смертных грехах. А этот служитель Фемиды вообще заявил, будто мы с самого начала мешаем следствию и на нас органы внутренних дел обратят особое внимание. Когда я предъявила ему кое-какие фотографии, из тех, что успел сделать Виктор, майор заявил: «Не ваше дело».

— Да о какой гражданской сознательности может идти речь, если таким типам ведение следствия доверяется! Да еще и подписку о неразглашении взял! Мы бы рады были что-нибудь сказать, так он мне слова не дал вставить! — негодовала Марина, которой Данильченко и в самом деле не дал рта раскрыть, о чем она сейчас бурно горевала.

Переубеждать секретаршу в наши планы не входило, но при общем согласии мы решили провести собственное журналистское расследование. Тем более что подозрения Виктора подтвердились на все сто процентов: Владимирцев действительно умер не от сердечного приступа, а от разряда электрического тока — милиция обнаружила провода, заснятые нашим фотографом в ванной комнате депутата, и следы прохождения тока на ступнях ног убитого.

Конечно, с сегодняшнего дня милиция и нас не собиралась оставлять без внимания, ведь когда журналисты появляются на месте происшествия, да еще и находят что-то интересное, они автоматически попадают в число подозреваемых. Тем более никто, кроме жены покойного, депутата Елены Прекрасной и сотрудников нашей редакции, вообще не предполагал, что смерть Владимирцева наступила не по естественным причинам. Поэтому просто необходимо было предпринять активные действия для восстановления собственной репутации и поимки настоящего преступника. А для этого мы располагали и опытными кадрами, и желанием работать.