Ночной бал на Темзе

Светлана Александровна Сергеева (2024)

Лондон, 1858 год, лето Великого зловония — эпохального события, вызванного жаркой погодой и отсутствием централизованной канализации. Темза обмелела, и вместо воды по её руслу текли потоки нечистот, а густой запах разложения, смешиваясь с дымом заводов, окутывал город. В этой обстановке юная Энни Чайлд, лишившаяся семьи, наследства и положения в обществе, вынуждена скрывать своё настоящее имя и зарабатывать на жизнь пошивом платьев. Но судьба делает поворот, когда в столице появляется граф Эрнесто Немес — богатый, притягательно красивый и загадочный. Купив старинный замок на острове посреди Темзы, он устраивает грандиозный бал. Вскоре Энни оказывается втянутой в эпицентр страшных событий, где прошлое её семьи сплетается с водами тёмной реки. Роман «Ночной бал на Темзе» погружает в мир страсти, интриг и предательства, мести и искупления, где каждое решение меняет судьбы. Готовы ли вы открыть тайны Темзы и столкнуться с её чудовищами?

— 2 —

По дорожке, ведущей к парадной лестнице городского особняка Додвеллов, Энни почти бежала, на ходу придумывая оправдание своему десятиминутному опозданию. Она морально готовилась столкнуться с колкостью взгляда и жёсткими нотками голоса своей заказчицы. Но, к её большому удивлению, миссис Додвелл оказалась в приподнятом и несколько взволнованном настроении.

Пока Энни аккуратно распаковывала платье кремового цвета, расправляла оборки и пышные воланы рукавов, чтобы представить наряд наилучшим образом, Лили Додвелл ходила прохаживалась по комнате, обмахиваясь веером. В другом углу комнаты на диванчике устроились гувернантка и трёхлетний сын Додвеллов — Роберт, младший из шестерых детей барона и баронессы.

Роберт был одет в белоснежное платьице и забавлялся, играя с рюшечками. Если бы Энни не знала наверняка, что этот курчавый ангелочек — мальчик, она могла бы принять его за девочку.

Платье для миссис Додвелл оказалось «прелестным и впору», как любезно отметила баронесса, но мысли этой любительницы нарядов и светских раутов сегодня витали где-то вдали.

Кружась перед зеркалом в новом одеянии, она обратилась к Энни:

— Вы уже читали утренние газеты? Нет? О, значит вы еще не знаете, — неделю назад из Флоренции в Лондон приехал инкогнито некий граф Эрнесто Немес. Фамилия явно вымышленная. Поговаривают, он итальянец с еврейскими корнями. Ходят слухи, возможно он из семьи банкиров Сальвиати, которые связанны тесными родственными узами с самими Медичи! Так или иначе, но он баснословно богат! Представляете себе, милочка, по прибытии в Лондон он тут же купил не особняк и даже не завод, а старинный замок вместе с островом на Темзе! Чем собственно сразу вызывал к себе большой интерес репортеров.

Правда, замок давно необитаем, крыша сильно обветшала, но граф, судя по всему, твёрдо намерен восстановить своё новое жилище в кратчайшие сроки! Сам же пока обосновался в отеле «Клариджес», откуда и руководит строительством, — миссис Додвелл словно прорвало, она говорила без остановки:

— Я также слышала от приятельницы, что он разослал карточки и намеривается нанести визиты некоторым известным лондонским семьям. А в четверг он будет присутствовать на светском рауте у графа Томаса Катаута! Мы с мужем и старшей дочерью тоже приглашены, — после этих слов глаза леди Додвелл засияли, а щеки покрылись румянцем.

Энни слушала всё это заливистое трещание заказчицы молча, терпеливо и без энтузиазма. Для простой модистки Элинор Клоуз светские рауты были закрыты, а для дочери обанкротившегося и утонувшего барона Ардена Чайлда — тем более.

Миссис Додвелл устала вертеться перед зеркалом и, бросив: «Мило, мило!», плюхнулась на диван. О светских манерах и напускной жеманности, столь необходимых в высшем обществе, при модистке можно забыть.

— Дворецкий вас рассчитает, мисс Клоуз.

Энни поняла, что работа принята, а время визита подошло к концу.

На обратном пути домой девушка задержалась возле лавки булочника. Еще захотелось с «получки» побаловать дочек Агаты Палмер и купить им свежих булочек с корицей и цукатами, которые те очень любили.

Мимо, ловко лавируя между толпами людей, кэбами и омнибусами, сновали мальчишки-газетчики. Они звонко выкрикивали названия газет, стараясь перекричать шум авеню. Один из них поравнялся с Энни.

— «Таймс»! Короткий обзор парламентских дебатов! «Дейли Ньюс»! Статья о законопроекте канцлера казначейства Дизраэли по борьбе с загрязнением Темзы! «Дейли Телеграф»! Вопросы общественного здоровья: ждать ли четвёртой эпидемии холеры? «Старинный замок на Темзе обрел нового хозяина!» Сатирический журнал «Панч» советует мужьям приобрести страховку на жён на случай пожара из-за кринолинов!

Поддавшись порыву любопытства, Энни подозвала мальчишку и купила у него «Дейли Телеграф».

— Один пенс, мадам — слегка охрипшим голоском сказал мальчишка, сунул деньги в карман потрепанных штанов, шмыгнул носом и побежал дальше, выкрикивая на ходу: «Таймс»! «Дейли Ньюс»! «Дейли Телеграф»! «Панч»!

Энни свернула газету и сунула в сумку, где уже лежал бумажный пакет с ещё теплыми сдобными булочками.

К семи часам вечера она наконец добралась до дома. Мистер Палмер должен был вернуться со службы с минуты на минуту. Агата тем временем руководила хлопотами — служанка под её присмотром накрывала стол.

У Энни оставалось ещё около сорока минут до ужина, чтобы умыться, переодеться в домашнее платье и вычистить дорожное.

На подол дорожного платья с изнаночной стороны нашивалась специальная жёсткая тесьма. Тесьма не могла полностью защитить ткань платья от быстрого износа, но всё же предохраняла его, собирая на себя большую часть грязи лондонских улиц. На сегодня «урожай» был таков — две шпильки, плитка изжеванного табака, солома и маленькие комочки конского навоза. Энни вздохнула — щеткой такое полностью не отчистить, а значит на вечер наметилась внеплановая работа — отпороть чёрную от грязи тесьму и нашить новую.

Ужин прошел как всегда: во главе стола восседал мистер Палмер — глава семейства, чинный, важный и слегка уставший после рабочего дня. Остальные члены семьи сидели строго на своих местах, определенных английским этикетом. Говорили мало и лишь на общие темы, и, если иногда раздавался звук ложечки, неловко коснувшейся чьей-то тарелки, он казался слишком резким и вызывающим в общей тишине.

Энни с детства не любила все эти столовые церемонии, от их соблюдения вся еда становилась мертвой и безвкусной (за исключением купленных сегодня булочек). Но видит бог, на правилах этикета держатся стены английских домов и самого Букингемского дворца, чем и определяется их нерушимость.

После ужина мистер Палмер, украдкой поглаживая объемный живот и сыто отдуваясь, удалился во внутренние покои, намереваясь выкурить сигару, а женщины перешли в гостиную.

Энни устроилась на низком пуфике — так было удобнее отпарывать тесьму с пышной юбки, Агата присела на диван. Лора и Лаура — два практически неотличимых ангелочка, устроились рядом с матерью. Девочки были так похожи, что Энни и даже отец — Мистер Палмер часто путали близняшек, и только мать могла их всегда различить. Лаура повернулась спиной к матери, и Агата стала аккуратно расплетать сложную прическу дочери, намереваясь расчесать ей волосы перед сном. Смешливая Лаура всё время крутилась, и матери пришлось прикрикнуть на неё. Лора спокойно сидела рядом, терпеливо ожидая своей очереди.

— Как прошел твой день, Энни? — поинтересовалась Агата.

Энни рассказала про визиты к тётушке и миссис Додвелл.

— Насколько я знаю, леди Баррингтон, она всегда хотела от жизни большего. Родители опекали её, подобрали отличную партию. Сэр Генри — барон, успешный ювелир, очень богат — чего ещё можно желать? Но Мелиссе всегда хотелось каких-то книг, учений. Я этого не понимаю. Интеллектуальные занятия — для мужчин. У женщин другие заботы, их долг и смысл жизни — дети и домашний очаг.

Агата улыбнулась и поцеловала в лоб серьёзную Лору. Лора по характеру росла копией матери — истинной благовоспитанной англичанкой в лучших вековых традициях.

Энни отвела взгляд от этой идиллической сцены. Ей захотелось встать на сторону защиты Мелиссы Баррингтон. Рассуждения бывшей гувернантки задели и саму Энни, так как её нынешнее положение требовало несгибаемой воли, силы, твердости характера и прочих, совсем неженских качеств.

— Вот твоя мать, миссис Мэри Чайлд, да упокоит Господь её душу — образец для подражания! Сама кротость, благовоспитанность, нежность! Ты, Энни, должна чтить память о ней и равняться на матушку. Когда сэр Арден целый год служил в Пeнджaбе, она практически не выезжала в свет, большую часть времени сидела у окна и грустила. Так трогательно! А потом, когда у твоего отца начались проблемы с кредиторами из-за этого злосчастного алмазного рудника, ты сама говорила, что мама плохо ела, казалась больной, едва не слегла. А пока сэр Арден, как истинный воин, отчаянно и упрямо искал пути решения навалившихся финансовых проблем, она целые дни проводила в глубокой искренней молитве!

— Да, — грустно ответила Энни, — отец боролся изо всех сил, он даже обращался за помощью к сэру Генри. Ему было крайне неловко просить денег у мужа своей сестры, но семье грозила долговая яма…

— О, я уверена, если бы не несчастье, с помощью денег Баррингтонов сэру Ардену удалось бы всё решить! — Агата сильно расчувствовалась, её брови сложились трагическим «домиком», и она посмотрела на Энни со всей нежностью, с которой только могла.

Энни сильнее склонила голову вниз, почти зарылась лицом в юбку, она не хотела и не могла допустить, чтобы Агата или девчушки заметили навернувшиеся на глаза слёзы. Уже два раза речная вода приносила Чайлдам страшные несчастья.

Алмазы в шлиховых пробах встречаются исключительно редко, поскольку объём одной такой пробы составляет всего 5-10 литров зернистого материала, а далеко не каждый кубический метр среднеалмазоносных речных отложений содержит хотя бы один кристаллик алмаза. Поэтому месторождения алмазов ищут по появлению в шлихах минералов-спутников алмаза: пиропа, ильменита или пироксена. А после промывки в воде природных рыхлых отложений той горной индийской речки отец нашёл целых два кристаллика алмаза и много мельчайшего кроваво-красного пиропа! Месторождение казалось очень перспективным, и отец, решительно и быстро вложил львиную долю собственных сбережений, а также привлёк дополнительно кредитные деньги, купил этот участок, оборудование, нанял тридцать местных индусов и принялся со всей своей энергией и оптимизмом за разработку. Но уже после двух месяцев каторжных работ деньги начали потихоньку заканчиваться, а подозрения, что гора пуста, укреплялись. Он написал об этом из Индии домой горестное письмо, после которого на мать навалилась слабость, и она на несколько дней закрылась у себя в спальне. Ещё через четыре месяца пришло второе письмо, к которому прилагалась фотография. На ней отец стоял на фоне рудника — больше похожего на гигантские ступени, ведущие куда-то в глубь земли. Широко и счастливо улыбаясь, он позировал с кайлом в левой руке и камешком, зажатым между большим и указательным пальцами правой. Несложно было догадаться, этот камешек — ни что иное, как довольно крупный алмаз. «Семья, — писал он, — клянусь, я вытащу нас из долгов! Мы будем очень богаты! Алмазы в горе есть, нужно лишь немного углубиться. Сейчас мы снова бурим шпуры».

Но следующие четыре месяца упрямых поисков больших успехов не принесли, а кредиторы тем временем начали наседать и вызвали мистера Чайлда в Лондон. Сэр Арден вернулся в Блэкпул 12 декабря 1856 года, а уже 19 декабря уехал в Лондон на переговоры. Переговоры прошли неудачно, ещё одной отсрочки по кредиту получить не удалось, и тогда Арден Чайлд пошёл на отчаянные меры: 24 декабря 1856 года, как раз в канун рождественских праздников, он пришёл к сэру Генри Баррингтону унижённо просить финансовой помощи. Несмотря на скупость, которой сэр Генри славился на весь Лондон, и к приятному удивлению Ардена Чайлда, он без лишних уговоров согласился дать отцу беспроцентный займ в требуемой и весьма крупной сумме. Но деньги так и не дошли до сэра Ардена, так как 24, 25 и 26 декабря банки не работали, а утром 27 декабря сэра Генри Баррингтона нашли мёртвым в своей постели…

Врач констатировал смерть от отравления лауданумом⁶. Врач констатировал смерть от отравления лауданумом. Мелисса казалась безутешной. Она разбила все склянки и сосуды, стоявшие на прикроватной тумбочке мужа. А потом, кляня пристрастие Хэнка к всякого рода микстурам и самолечению, прорыдала на плече у приехавшего милого брата Дэна целый день. Арден, шокированный событием, так посерел и осунулся лицом, что сам походил на труп. А на следующий день после похорон Генри Баррингтона на левом виске у него появилась прядь седых волос.

Ситуация усугубилась до катастрофической — 29 января 1857 года кредиторы подали на Ардена Чайлда в суд. В Лондон, превозмогая вечную мигрень, поддержать мужа приехала Мэри Чайлд. Энни, конечно, сопровождала её. Остановились в доме тётушки.

В день суда Энни оставили дома на Хаттон-гардене. Пока она сидела одна под рождественской ёлкой, ждала новостей от родителей и тряслась от нервного напряжения и тревоги, отец стоял перед судьей и выслушивал приговор о признании его должником, отчуждении всего имущества в пользу кредиторов и заключении в тюрьму. Мать, находившаяся в полуобморочном состоянии, в это время под руки выводила из зала суда Мелисса — сама одетая во всё черное и похожая на смерть.

Печально известная долговая тюрьма «Флит» на берегу одноименной речки, разрушенная в 1846 году, не грозила Ардену Чайлду. «Маршалси» на южном берегу реки Темзы в Саутверке, в которую заключались лондонские должники и банкроты, где умирали от холода и голода ежедневно по восемь-десять заключённых, закрыли ещё раньше — в 1842 году. Но были и другие тюрьмы — «Вандсворт», «Холлоуэй», а ещё жуткий «Пентонвиль» и другие похожие на него темницы «нового» образца: без склизких черных стен и зловонной соломы на полу, но в которых сойти с ума — быстрее, чем умереть.

Суд назначил «Пентонвиль».

Узникам «Пентонвиля» запрещалось разговаривать друг с другом, и даже в прогулочных двориках узники ходили рядами в тканевых масках на лицах в угнетающей тишине. И даже в часовне, которую заключённым приходилось посещать каждый день, они сидели в кабинках в гробовом молчании, не видя друг друга. Неудивительно, что у заключённых, лишённых человеческого общения, развивались душевные расстройства. Так, согласно официальному докладу из «Пентонвиля»: «Среди каждых шести тысяч заключённых возникали по 220 случаев безумия, 210 случаев видения галлюцинаций и 40 самоубийств».

Больно вспоминать лица родителей, когда они вернулись с заседания суда, и слова отца, которые разрезали ухо и сердце словно ножом: «Меня заключат в тюрьму до полного погашения долга».

Приговор вступал в силу через 10 дней после оглашения. До этого времени с Ардена Чайлда взяли подписку о невыезде из Лондона, дано время собрать вещи и урегулировать личные дела — титул барона кое-что ещё значил в этой стране.

Во мраке безысходности всё же мелькал лучик надежды. Сыну Мелиссы по завещанию почившего отца доставалось всё наследство. Завещание вступало в силу ровно через месяц после смерти отца — 27 января. Тётушка обещала поговорить с Фредериком, который должен был вернуться на днях из Ливерпуля, и уверяла, что его добрая душа не останется равнодушной к бедам близких родственников. И он, конечно же, согласится на тех же условиях, как и ранее почивший отец, дать в займы нужную сумму денег, полностью погасить долг Ардена и вызволить его из долговой тюрьмы. Энни помнит, как после этих обещаний отец целовал руки своей сестры и плакал…

Обнадеженные Чайлды начали горестные сборы отца и мужа в тюрьму, бережно лелея в душе надежду, что заключение будет очень коротким. За пять дней до того, как к особняку Баррингтонов должна была подъехать тюремная карета, Мелисса и чета Чайлдов уехали в город, желая ещё раз проконсультироваться по судебному решению с юристом, а Энни оставили дома за хозяйку. Энни терпеливо ждала их возвращения до шести часов вечера. Но когда они не вернулись к ужину, нервное напряжение достигло предела.

Энни ходила из угла в угол, уже не в силах ни о чём думать. Дворецкий Элфи сочувствовал девушке, пытался хоть как-то успокоить её и даже принёс бедняжке чай с мятой.

Уже темнело, когда неожиданно и резко открылась входная дверь. Мелисса, чуть не сбив с ног дворецкого, залетела в прихожую как чёрная растрепанная птица. Она тяжело дышала, её глаза выражали безумие. Пару секунд, которые показались вечностью, две женщины смотрели друг на друга. Ноги Энни стали ватными, а грудь сдавило и больно обожгло предчувствие беды.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Лауда́нум (лат. Laudanum) — опиумная настойка на спирту. Популярное лекарственное средство викторианской эпохи, которое использовалось как успокоительное и снотворное