Пристанище ведьм

Саша Пейтон Смит, 2021

ФЭНТЕЗИ-ДЕТЕКТИВ О ШВЕЕ, КОТОРАЯ ОКАЗЫВАЕТСЯ В ЭПИЦЕНТРЕ ВОЙНЫ МЕЖДУ ВЕДЬМАМИ И ВОЛШЕБНИКАМИ 1911, Нью-Йорк Семнадцатилетняя Фрэнсис Хеллоуэл работает швеей и оплакивает брата, загадочно погибшего несколько месяцев назад. Все резко меняется, когда на нее нападает начальник. Фрэнсис не понимает, как его труп c торчащими из шеи ножницами оказывается у ее ног… Полиция не успевает обвинить Фрэнсис в убийстве: за ней приезжают две медсестры и забирают ее в санаторий «Колдостан» – якобы потому, что она страшно больна. Впрочем, скоро выясняется, что это вовсе никакой не санаторий, а академия для ведьм. Директриса предупреждает новоиспеченную ученицу о том, как опасна сильная магия, но Фрэнсис мало тех простеньких заклинаний, которым учат в академии. Она очарована Финном, таинственным молодым человеком, который возникает в ее снах и обещает научить более замысловатым формам колдовства – таким, что помогут ей отыскать убийцу брата…

Глава 3

На тротуаре у ателье все еще толпились полицейские с начищенными медными пуговицами на синей униформе.

Я замедлила шаг и попыталась изобразить сущую невинность. Хотя, боюсь, от этого стала выглядеть лишь подозрительнее.

— Добрый день, сэр, — поздоровалась я, обращаясь к усатому полицейскому.

Он был ниже меня, а значит, совсем коротышка, но зато в идеально чистых ботинках. Наверное, жена их надраила сегодня утром, перед тем как он ушел на работу. От этих фантазий о его мирной семейной жизни мне стало немножко стыдно за всю ту ложь, которую я собиралась наплести.

Если честно, меня слегка удивило, что лицо у него незнакомое. Казалось, я знала уже чуть ли не всех местных полицейских. Каждое воскресенье приходила в участок и сидела там, расцарапывая заусенцы на пальцах до крови, ждала, пока мне дадут поговорить с одним из них, обсудить дело Уильяма.

Беседа всегда проходила одинаково, как хорошо отрепетированный спектакль. «Нет, пока ничего не нашли», — говорили мне, а я спрашивала: «Можно ли чем-нибудь помочь следствию?» — на что полицейский улыбался и отвечал: «Нет». От этого меня переполняла ярость, и энергии от нее хватало на то, чтобы подпитывать меня еще неделю до следующего воскресенья, когда я приходила за новой дозой ярости.

Мы оба вошли в ателье. Судя по всему, миссис Кэрри и девчонки остались наверху. Полицейские все еще изучали место преступления и перешептывались. Осматривали брызги крови на стене и снимали отпечатки пальцев — я уже знала, что они окажутся моими. И очень удивилась бы, если бы полиция пришла к заключению о летающих ножницах.

— Мисс Хеллоуэл, верно? Ваша руководительница сообщила, что вы ушли отнести заказ одному из клиентов. Вам не следовало покидать ателье, — отчитал меня полицейский и смерил своими глазами-бусинами. — Но я рад, что вы вернулись, поскольку рассчитывал с вами поговорить.

— Конечно, сэр.

Он выдвинул для меня стул за рабочим столом Мэри, а сам остался стоять, повернув ко мне носки сверкающих ботинок.

— Мисс Хеллоуэл, — начал полицейский, прокашлявшись, — у меня к вам всего несколько простых вопросов. Очень простых. Хорошо?

Он разговаривал со мной как с ребенком. Я кивнула, принимая умеренно глупый вид.

— Где вы были прошлой ночью?

Надеюсь, лицо у меня не залилось краской — как обычно со мной бывает от волнения или смущения.

— Я работала здесь до десяти вечера, сэр, а потом ушла наверх.

К счастью, мой голос звучал довольно ровно.

Полицейский сделал пометку в узком блокнотике, который балансировал на его левой ладони.

— Прекрасно, прекрасно, — одобрительно произнес он. — Скажите, почему вы засиделись допоздна?

— Не успевала дошить пальто, — честно ответила я.

Полицейский еще что-то нацарапал в блокноте.

— Вы заметили что-либо необычное перед тем, как уйти?

— Нет, сэр.

— Вот как?

Он кивнул и поднял взгляд от блокнота. Его глаза смотрели на меня уже совсем не по-доброму, как за минуту до этого.

— Мисс Хеллоуэл, вы можете объяснить, как ваши ножницы оказались в шее убитого?

— Нет, — прохрипела я.

Полицейский же продолжал напирать:

— И вы подтверждаете, мисс Хеллоуэл, что оставались в ателье после закрытия? В том самом ателье, где нашли труп. Вы подтверждаете, что покойный был известен… — тут он снова прокашлялся, — неподобающим поведением при леди?

Его интонация кардинально изменилась, и он говорил намного быстрее. У меня вспотели ладони, и я в панике пробормотала:

— Не понимаю, на что вы намекаете, сэр.

Голос у меня предательски дрожал.

Полицейский опустил взгляд на мою обувь, прикрытую длинной черной юбкой, и спросил:

— Можно осмотреть ваши ботинки?

Я замешкалась, сделав вид, будто меня отвлекла машина скорой помощи, которая остановилась перед ателье рядом с полицейскими автомобилями и экипажами. Может, тело еще где-то здесь и они только приехали за ним?

Я мысленно помолилась Уильяму в надежде на светлую мысль, которая позволит мне выкрутиться из этой истории, хотя понимала: это невозможно. Я проведу остаток лет в тюрьме, и моя жизнь ничего не будет значить. Мне хотелось удариться в слезы, упасть на колени, молить полицейского о помиловании, но я сдержалась. Уильям не стал бы до такого опускаться.

Не вешай нос, сестренка! Все будет хорошо.

Я не спеша наклонилась и потянулась к шнуркам дрожащими пальцами, когда страшную, тяжелую тишину нарушил звон колокольчика над дверью.

Я застыла и подняла взгляд.

На пороге, освещенные утренним солнцем, стояли две медсестры. Одна молодая, примерно моя ровесница или чуть постарше. Второй я бы дала лет сорок. На них обеих были серо-голубые платья с прямыми белыми воротничками, белые шляпки поверх собранных на макушке волос, наплечные повязки с красным крестом и накидки до локтей с ремнями, перекрещенными на груди. Обычно у медсестер они были красными, и я никогда не видела униформу с такими, черными как ночь, накидками.

— Прошу прощения, — сказала младшая, проталкиваясь через полицейских.

Кровавая сцена в ателье, похоже, ни капли ее не беспокоила. Голос девушки звучал низко и грубо, а волосы были настолько светлые, что я бы даже назвала их просто белыми. Старшая вела себя намного спокойнее и просто стояла, поджав тонкие губы. Волосы у нее были темные, а лицо бледное и в веснушках.

— Нам нужна мисс Фрэнсис Хеллоуэл, — доложила блондинка, уперев руки в бока.

— Это я, — тихо ответила я, все еще сгорбившись над своими ботинками.

— Пришли результаты вашего теста, — громко сообщила она. — Нам очень жаль, но вам поставлен диагноз — туберкулез.

Очевидно, в нашем районе жила еще одна Фрэнсис Хеллоуэл, потому что здесь я была точно ни при чем. От кашля не страдала, никаких анализов не сдавала. И в последний раз ходила к врачу лет в девять.

Краем глаза я заметила, что полицейский слегка отодвинулся, словно боялся заразиться болезнью, которую у меня якобы нашли.

Старшая медсестра поймала мой взгляд и подняла брови, словно говоря: «Доверься нам».

Я слабо кашлянула, выражая свое согласие.

— Вас приказано доставить в санаторий «Колдостан», — продолжила блондинка. — Ради вашей личной безопасности и безопасности окружающих. Снаружи уже ждет скорая.

— Мисс Хеллоуэл — подозреваемая в уголовном расследовании, — вмешался полицейский.

Почему-то сейчас, несмотря на всю эту странную сцену, больше всего меня напугало именно подтверждение моего статуса подозреваемой.

Я не знала, кто эти медсестры и что меня ждет в их санатории, но готова была пойти за ними хоть на край света, если они помогут мне избежать суда и тюрьмы.

— Нет, — нетерпеливо поправила полицейского младшая медсестра, — в первую очередь мисс Хеллоуэл — наша пациентка. Она может заразить других горожан, и ей больше нельзя здесь оставаться.

Наконец заговорила и старшая.

— Вы пойдете с нами сию же минуту, Фрэнсис, — сказала она, но голос ее звучал тихо и ласково.

Полицейский уставился на них обеих, разинув рот.

Миссис Кэрри вплыла в комнату, озабоченно сдвинув брови, и бегло взглянула на служителя закона.

— Фрэнсис, дорогая моя! Теперь понятно, откуда у вас этот жуткий кашель, — запричитала она.

Я благодарно кивнула ей.

— Да, мэм. Пожалуйста, попрощайтесь за меня с остальными девушками.

На секунду грусть пробила маску профессионализма, и уголки губ миссис Кэрри опустились.

— Мне будет вас не хватать, — искренне сказала она.

Блондинка бережно взяла меня под локоть и вывела на улицу. Машина скорой помощи выглядела довольно жалко. Словно кто-то водрузил огромный ящик на «Жестяную Лиззи»^[1] и нарисовал красный крест на боку. Вся эта конструкция ненадежно балансировала на высоких колесах со спицами.

Старшая медсестра заняла место водителя и быстро завела двигатель. Если честно, мне еще не приходилось видеть женщину за рулем.

Младшая подвела меня к ящику с двумя носилками, прилаженными к стенкам, и двумя коробками на дне — вероятно, с медицинскими принадлежностями. Она села на носилки справа и грациозно улеглась на них животом вверх. Я озадаченно на нее взглянула, и блондинка это заметила.

— А что? Так намного удобнее. Ехать нам долго, — сказала она и добавила, махнув тонкой рукой на носилки напротив: — Присаживайся.

Я забралась в громадный ящик с низкой крышей, пригнувшись, чтобы не удариться головой, и подумала было признаться, что у меня не может быть никакого туберкулеза. Но мне совсем не хотелось возвращаться в ателье к полицейским, и я поддалась трусости вопреки своим убеждениям.

— Ты не ляжешь? — удивилась медсестра.

— Лучше посижу, если можно, — скромно сказала я, не желая чувствовать себя еще более уязвимой.

— Как пожелаешь, — отмахнулась блондинка, закрыла глаза и скрестила худые руки на груди.

В такой позе и черной накидке она походила на графа Дракулу в гробу.

Машина тронулась с места, и в эту же секунду на улицу выбежал полицейский — но не тот, который меня допрашивал.

— Вы не можете уехать! — крикнул он. — Вы подозреваемая в тяжелом преступлении и еще не на все вопросы ответили!

Грязь из-под колес полетела ему в лицо, красное от возмущения, а его протесты заглушил шум мотора.

Похоже, мне только что сошло с рук убийство.

Одной стенки в ящике не было, и я видела, как постепенно вдали исчезают ателье, полицейские и кварталы один за другим — все пятнадцать кварталов, которые я знала.

А еще я впервые очутилась в автомобиле.

— Куда мы едем? — спросила я у медсестры, лежавшей напротив.

Поразительно, какой умиротворенной она выглядела в машине скорой помощи, проезжавшей через шумный город. Я нигде и никогда не чувствовала себя такой расслабленной.

— В «Колдостан». Разве мы об этом не упомянули? — беспечно отозвалась она, не поднимая веки.

— Это санаторий для больных туберкулезом? — уточнила я.

— Ты все поймешь, как доберемся, — ответила медсестра, зевая. — Ну все, тихо. Я рассчитываю немного вздремнуть.

Я прислонилась затылком к стенке. Такой ответ меня не удовлетворил.

— Скажи хотя бы, как тебя зовут?

— Максин. А за рулем Хелен, — объяснила она скучающим тоном.

— Меня Фрэнсис, — по привычке ответила я.

— О, солнце мое, это мы и так знаем! Ну все, тсс.

«Вы уверены?» — хотела спросить я, до сих пор подозревая, что они ошиблись, но не посмела больше ничего спросить и нервно закусила ноготь.

Мы неслись вперед по бетонному лабиринту. Максин лежала неподвижно — вероятно, погрузившись в глубокий сон, хоть мне и сложно было понять, как можно мирно посапывать под оглушительный рев мотора и грохот колес на неровной дороге. Хелен ловко лавировала между прохожими и лошадьми, пробираясь через хаос Нижнего Манхэттена. В какой-то момент я уже не сомневалась, что в нас вот-вот врежется телега, но Хелен резко свернула и покатила дальше по мощеной улице.

Наконец мы выехали на Вильямсбургский мост. Я невольно зажмурилась и стиснула зубы, проезжая над загаженной рекой. Да, тело Уильяма уже покоилось в земле на кладбище неподалеку отсюда, но мне до сих пор становилось дурно от одного вида этих темных вод.

Бруклин выглядел спокойнее Манхэттена. С подоконников красновато-коричневых домов свисала постиранная одежда, развеваясь подобно флагам, словно печальное шествие в честь моего прощания с прежней жизнью. На меня вдруг нахлынули боль и горечь, настолько глубокие, что пробирали до костей. В голове крутился один вопрос: Что я наделала? Что я наделала? Что я наделала?

Мы ехали дальше. В Куинсе было еще спокойнее. Повсюду росли деревья, увядавшие от холода ранней осени, а на широких улицах теснились большие дома, окруженные зелеными изгородями.

Мы двигались около часа, и все это время меня буквально распирало от волнения. Я замерла в одной позе, только левая нога нервно, неконтролируемо подрагивала. Будь со мной миссис Кэрри, она бы шлепнула меня линейкой, чтобы я утихомирилась, но ее здесь не было.

Долгая поездка позволила мне провести время наедине с собственными мыслями. Возможно, я потеряла связь с реальностью, как наша мать после смерти Уильяма? Она никогда не была идеальной и сколько-нибудь заботливой, но когда его тело вымыло на берег, в ней сломалось нечто важное, что уже нельзя было починить, и она три дня подряд сидела в кресле у нашего единственного окошка — совершенно неподвижно. Я расчесывала ее спутанные волосы, но заставить есть не могла. Слухи о мамином состоянии охватили наш многоквартирный дом подобно керосину, к которому поднесли спичку, горячие и панические. Мистер Феррано с верхнего этажа хотел забрать у нас жилье, чтобы поселить там своих внуков, поэтому написал в соответствующие органы, мол, моя мать неспособна о себе позаботиться. А потом я не сумела оплатить месяц проживания, и тут у нас уже не осталось выхода. Хозяин, который сдавал нам квартиру, не умел ни прощать, ни относиться к своим жильцам с пониманием. Для него существовали лишь те, кто платит, и те, кто не платит. А мы теперь относились ко вторым.

Днем мою маму увезли в лечебницу. Она не издала ни звука, когда ее забирали. Кричала только я.

Постепенно скорая замедлила ход. Мы поползли по жилой улице с особняками и увядающими садами. Слева располагался парк, такой же громадный, как Центральный, но вдвое мрачнее и втрое более заросший, отчего он походил скорее на лес. Все вокруг выглядело каким-то тусклым, словно небо вдали от Манхэттена обладало иным оттенком синего.

Мы свернули на подъездную дорожку в тени дубов. Она вела к железным воротам футов, кажется, восемь высотой. Участок размером с целый городской квартал окружала высокая каменная стена. Хоть и не осыпающаяся, но явно очень древняя, словно сама выросшая из земли.

У подножия стены висела покосившаяся табличка на одной жалкой цепочке. Белая краска облупилась, обнажив слои осыпающейся грязи, а выцветшие черные буквы гласили:

САНАТОРИЙ «КОЛДОСТАН».

НЕ ПРИБЛИЖАЙТЕСЬ РАДИ ВАШЕЙ СОБСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ И БЕЗОПАСНОСТИ ОКРУЖАЮЩИХ.

Табличку оплетал плющ, стремившийся утянуть ее вниз, к покрытой сиреневым чертополохом земле.

Хелен вышла из машины, не выключив мотор, и достала из кармана фартука медный ключ размером с ладонь, которым отперла замок на воротах.

Вообще все это довольно грубо со стороны управления Нью-Йорка. Если уж меня решили упрятать в психлечебницу, хоть бы отправили к матери.

Сопротивляться было уже поздно, и я молча ждала, пока Хелен вернется за руль и повезет нас по подъездной дорожке через ворота, которые звякнули у нас за спиной и затворились. Я оглянулась и обнаружила, что замок снова заперт. А перед нами из-за сплетения ветвей показалось величественное здание.

Как и табличка, оно знавало лучшие времена. Санаторий был построен в греческом стиле, с белым фасадом и громадными колоннами, уже посеревшими за долгие годы и даже слегка неровными, явно с трудом удерживающими вес крыши, которая выглядела так, будто вот-вот с них съедет и обрушится. Посреди лужайки сорняков располагалась круглая площадка, покрытая бледным мелким гравием, к которой вела подъездная дорожка. Широкое крыльцо и колонны оплетал тот же плющ, дотягиваясь до грязных окон. Несколько белых стульев на крыльце выглядели так, будто вот-вот обратятся в пыль и развеются по воздуху. Если прежде не провалятся сквозь гниющие доски под пол.

Что удивительнее всего, на лужайке перед фасадом царила полная тишина. Мне еще не доводилось слышать о санаториях, в которых пациентов не выводили гулять.

Я читала в газетах разгромные статьи о подобных лечебницах. Одни пациенты говорили, что над ними проводили эксперименты. Другие — что их запирали в палате и держали там круглыми сутками. Может, все-таки следовало остаться с полицейскими? Может, в тюрьме было бы лучше? Там хотя бы дают определенный срок, а в санатории могут держать вечно. Господи, Фрэнсис, во что же ты вляпалась?

Скорая резко затормозила перед осыпающимся крыльцом.

Я оглянулась на ворота. Пожалуй, через них несложно будет перелезть. Еще вполне можно сбежать.

Максин наконец проснулась и пробормотала:

— Уже приехали?

Она грациозно соскользнула с носилок и легко спрыгнула на землю. Гравий захрустел под ее ботинками.

Я в ужасе уставилась на медсестру. Мне хотелось закричать: «Зачем меня сюда привезли?!» Вместо этого я последовала за ней. Расправила плечи и морально подготовилась ко всем ужасам государственной лечебницы. Представила замаранные серые стены, забытых в колясках больных, кашляющих до хрипоты, окровавленные тряпки, усеивающие пол подобно осенним листьям.

Мы оставили Хелен парковать машину, поднялись по древним ступеням и вошли в скрипучие белые двери.

Мне в глаза ударил яркий свет, и я растерянно моргнула. Вместо атмосферы болезненности и крови меня ждали блестящие мраморные полы, громадные белые колонны и две лестницы, элегантно уходившие вверх по обеим сторонам вестибюля. Хрустальные люстры сверкали под сводчатым потолком, отражая свет солнца из высоченных ромбовидных окон, от которых по всему помещению плясали лучи радуги. Сердце у меня екнуло, напоминая о том, что я вполне себе жива, а вовсе не попала на небеса, которые почему-то располагались в Куинсе.

Снаружи здание выглядело заброшенным, однако в его стенах кипела жизнь. Вокруг сновали десятки девушек во всем черном, от передников до гетр и накидок, легонько развевавшихся за спиной, — таких же, как у Максин.

Та улыбнулась уголком губ и театрально взмахнула рукой в перчатке:

— Добро пожаловать в академию «Колдостан».

Примечания

1

Так называли автомобиль фирмы Ford модели T, выпускавшийся с 1908 по 1927 год. — Здесь и далее, если не указано иное, примечания переводчика.