Встретимся вчера

Сара Сук (2023)

Мама и папа Эйми Ро родом из Кореи, но сама она выросла в Канаде. Как и ее семнадцатилетние сверстники, она ходит в школу, веселится с друзьями и гадает, что ждет ее в будущем. Этот вопрос не на шутку пугает девушку, ведь с детства она страдает очень редкой болезнью — СЧИВ, синдромом чувственного искривления времени. Вдохнув аромат, связанный с тем или иным воспоминанием, Эйми исчезает из настоящего и переносится назад во времени, к этому воспоминанию. Не в силах ничего изменить или вмешаться, она лишь наблюдает за своими поступками в прошлом, а затем вновь оказывается в настоящем. Но еще больше СЧИВ Эйми страшит мысль, что, возможно, эта же болезнь заперла в прошлом ее маму, исчезнувшую больше десяти лет назад. Теперь, чтобы перестать бояться жить, Эйми предстоит отправиться на родину родителей и узнать правду о маме, отце… и о себе.

Семь

— Блинчики?

Никита с улыбкой выглядывает из-за меню, уже подзывая нашего официанта, как будто знает мой ответ заранее. И ведь правда знает. Как только она позвонила мне утром и позвала вместе позавтракать, я сразу поняла, что мы разъедим нашу традиционную стопку пышных блинчиков на пахте и закусим хашбраунами в ресторане «АйХОП». Я знала, что она старается меня взбодрить. Как-никак блинчики — целительная пища.

— Давай, — говорю я и закрываю свое меню. — И пожалуйста, не забудь…

— Хашбрауны и тарелки для двоих. Естественно. За кого ты меня принимаешь?

Сегодня суббота, и мы подоспели как раз вовремя, чтобы занять удобный уголок до того, как набежал народ. Никита делает заказ и поворачивается ко мне, ее улыбка предвещает расспросы.

— Ну как твой день отдыха и восстановления? — спрашивает она. — Утром без тебя было грустненько ехать.

— Ну, отдыхала, восстанавливалась… Все по классике, — говорю я непринужденно. На самом деле отдыхом и восстановлением там и не пахло, но я не хочу грузить Никиту подробностями вчерашней встряски. — Что новенького в школе? Расскажи мне все про аукцион. Не могу поверить, что пропустила его. Еще раз извини.

Никита смотрит в упор:

— Вот не надо так.

— Как?

— Не знаю. Так. — Она делает неопределенный жест в мою сторону. — Уклоняться от ответов.

— Да я не уклоняюсь.

— Я тебя умоляю. Я же вижу, что у тебя все НОРМ. Заглавными. Давай рассказывай.

Я смотрю вниз, на стол, теребя крышки бутылочек с сиропами. Я люблю классический кленовый. Никита всегда берет черничный или клубничный. Так, значит, она считает, что у меня непреодолимое ощущение расширяющегося мрака. Наверное, вчера так и было. После пиццы с аппой я ушла к себе и принялась изучать свои записи — каждую мелочь, которую отметила, пока падала в эту темную кроличью нору. Развязка. Решить. Мама в центре воспоминаний. Аппа никогда не придет на помощь. В конце концов я уснула, уткнувшись лицом в страницу. Это был тяжелый, густой сон без сновидений, после которого утром болела шея.

Однако сегодня… Сегодня мне лучше. Никакого ощущения мрака и падения в нору. Или, по крайней мере, мне удается отвлечься. Малыш за соседним столом хлопается лицом в гору взбитых сливок на своей вафле — замотанная мамочка не успевает его поймать. Колокольчик на входной двери не умолкает, постоянно входят новые люди, официанты протискиваются мимо столиков с тарелками бекона, яичницы и французских тостов. Ковер выглядит чудовищно, но куда же без него. А я лишь часть этого, всего этого, но, если я заговорю с Никитой о своих истинных чувствах, я выпаду из обстановки. Отдамся чувству мрака и падения, и оно меня одолеет.

Проще притвориться, что все действительно в порядке. Но по взгляду Никиты я понимаю, что она не даст мне соскочить с крючка так легко. Я колеблюсь, думая, с чего начать, а затем говорю:

— Насчет воспоминания, в которое я угодила в четверг. Это момент из детства. Я тогда случайно услышала разговор родителей. Я не все их слова разобрала. Но мама говорила, что она часто пропадает и это все труднее контролировать.

Я не упоминаю, что аппа мог знать о причине ее ухода и, вероятно, лгал мне. Почему-то мне хочется его защитить. Как бы я ни злилась на него, не хочу выставлять его плохим в глазах Никиты.

— Так вот. Я думаю, вдруг у нее был СЧИВ, как у меня, а я просто не знала об этом. — Я усмехаюсь, изображая непринужденность. — Такая мелочь, знаю, но это застряло в голове. И теперь я вообще больше думаю о маме. Почему она ушла, каких фрагментов истории мне недостает. Я замечаю, что она все чаще появляется в моих воспоминаниях.

Никита внимательно смотрит на меня широко открытыми глазами.

— По-моему, это вовсе не мелочь, — говорит она, — а совсем наоборот.

— Правда?

— Конечно!

— Ну, вообще-то, я допускаю, что это не мелочь.

Я не хотела грузить Никиту своими тяжелыми мыслями, полагая, что, возможно, делаю из мухи слона, но ее реакция развязывает мне язык, и слова вылетают прежде, чем я успеваю остановиться.

— И тогда, понимаешь… Я так мало о ней знаю, но вдруг именно этот огромный кусок моей жизни нас с ней роднит. Может быть, я теперь так часто ее вижу в воспоминаниях, потому что глубоко внутри чувствую, что должна узнать о ней больше, узнать что-то важное. То, что в итоге позволит мне думать о ней спокойно, а не мучиться вопросами. — Я замолкаю, сжимая губы. — Но с этим, увы, ничего не поделаешь. Это мало что меняет, ведь она не рядом.

— А с ней никак нельзя связаться? — спрашивает Никита осторожно.

Мы редко говорим о моей маме, и я вижу, что подруга тщательно выбирает слова, чтобы не сбить настроение. Запоздало осознаю: до этого момента я даже не говорила Никите, что все мои недавние воспоминания — о маме.

Качаю головой:

— Мы только знаем, что она там, в Корее, но ее контактов у нас нет.

«А ты уверена?» — подначивает меня внутренний голос.

Если аппе известно, почему она ушла, может, он знает, и где она сейчас. Вдруг я единственная, кто не в курсе? Надо добавить это в список «Чего я не знаю».

— Способ всегда есть, — уверенно заявляет Никита. — Ты бы хотела поговорить с ней, если бы могла?

На пару секунд я задумываюсь. А я бы хотела? Да. Хотела бы. У меня сложные чувства к маме. Она для меня скорее пробел в памяти, чем реальный человек в жизни. Когда она ушла, я была такой маленькой и почти не помню, что она значила для меня. Не представляю, что бы я почувствовала, увидев ее снова. Но что, если? Что, если мои воспоминания странным образом ведут меня к ней? Чтобы найти развязку? И что, если, — шепчет призрачная надежда в моем сердце, — она именно тот человек, который поймет меня лучше всех в мире? Даже лучше, чем мои друзья. И даже — особенно — лучше, чем аппа?

И я киваю.

— Так дуй в Корею! Найди ее! — восклицает Никита голосом, полным энтузиазма.

— Прости, что срезаю в полете, Ник, но, боюсь, все не так просто, как ты пытаешься изобразить.

— А я говорю, способы есть. Почему бы не попросить у папы список контактов старых друзей в Корее? Или родственников? Ты вроде говорила, что у тебя есть родственники в Корее, да? Кто-нибудь что-нибудь да знает о твоей маме и о том, где она сейчас. И не забудь, кто прямо сейчас перед тобой.

— Самоназначенный член команды по дебатам с расширенными полномочиями?

— Нет. Самопровозглашенный детектив по соцсетям.

— То есть сыщик?

— Детектив. Хотя вариант «расследователь» меня устроит как запасной. — Никита приосанивается. — Я могу тебе помочь. Пока ты ищешь информацию на земле, я буду поддерживать тебя онлайн. И еще, если ты поедешь в Корею, ты даже можешь снова встретиться с тем клевым мальчиком-татуировщиком!

— Клевым мальчиком-татуировщиком? — До меня не сразу доходит, что она имеет в виду мальчика из воспоминания о прилавке с лепешками хотток, о моей первой любви. Я запускаю в нее упаковкой масла. — Так и знала, что не стоило тебе рассказывать! Мне было семь!

— Да-да. А ты интересовалась хоть кем-то с тех пор? — говорит Никита, уворачиваясь от масла. — Ты, конечно, и не обязана. Но вдруг вы родственные души. Если поедешь в Корею, вы сможете снова встретиться.

— Да он там даже не живет. Он просто приезжал на лето.

— Родственные души всегда находят путь друг к другу.

Прежде чем я успеваю ответить, подплывает официант с блинчиками и картошкой. Мы отодвигаем стаканы с водой, освобождая место. Могу ли я действительно поехать в Корею, как предлагает Никита? Для нее «невозможно» пустое слово, но я очень сомневаюсь, что аппа охотно поделится со мной контактами, которые помогут в поиске мамы, даже если они сохранились. С другой стороны, у меня в Корее есть тетя, которая ее знала. Комо^[5], старшая сестра аппы. Захочет ли она помочь?

Нет, это просто смешно.

— Не могу я взять и поехать в Корею, — говорю я.

— Да почему? — спрашивает Никита, раскладывая блины по тарелкам. Она тянется за клубничным сиропом, потом, передумав, хватает черничный. — Через неделю весенние каникулы. У тебя две неучебных недели, можно делать что угодно.

— Папа ни за что не согласится.

— Что ты потеряешь, если спросишь?

Она пробует блинчики с черничным сиропом и тянется за клубничным, чтобы добавить и его. Я прижимаю нож к блину, но так и не начинаю его резать.

— А если она не хочет, чтобы ее нашли? — тихо спрашиваю я. — Надо думать, у нее была причина уйти.

Тут Никита кладет вилку и смотрит мне прямо в глаза, выдерживая мой взгляд:

— А вот это возможно. Но я давно тебя знаю, Эйми, и в последнее время… ты сама не своя.

— О чем ты?

— Ты по-прежнему Эйми Ро. Но в последнее время, не знаю, ты как будто выдохлась. Словно без конца таскаешь на плечах адский груз. Ты не делишься, но я-то вижу. По-моему, тебе полезно сделать что-то просто для себя. Уж не знаю, хочет ли твоя мама, чтобы ее нашли, но ты сможешь разобраться с этим, когда уже найдешь ее. Решай проблемы по мере поступления.

Я не подозревала, что кажусь Никите выдохшейся. Я что, выдохлась? Может, и так. Ее слова зажигают во мне что-то. Что-то волнующее и настоящее.

По мере поступления. Странным образом звучит разумно. Это заманчивая идея — предпринять что-то, кроме сидения на диване и поиска ответов в интернете. Особенно теперь, когда я знаю, что аппа никогда мне с этим не поможет. Я могу взять все в свои руки. Я могу помочь себе сама.

— С ума сойти, на что ты меня подбиваешь, — говорю я.

Она скалится:

— Помни, кто перед тобой.

— Самопровозглашенный сыщик по соцсетям?

— Детектив. Не угадала. — Она гордо выпрямляется и снова берет вилку. — Самоназначенный член команды по дебатам с расширенными полномочиями.

По воскресеньям у аппы в автосервисе выходной. Обычно он ездит за продуктами в супермаркет «Эйч Март». Сегодня я вызываюсь ехать с ним. Он удивлен. Ужин с пиццей вышел скомканным, и с тех пор мы особо не общались. Но он не возражает. Просто кивает и садится в машину.

Меня-то Никита, возможно, убедила ехать в Корею, но убедить аппу? Это совсем другая история, и тут я могу рассчитывать только на себя. Я всю ночь пытаюсь придумать, как завести этот разговор. И с каких это пор разговоры с аппой стали требовать целой ночи на подготовку?

Мы бродим по рядам, аппа толкает тележку. Я то и дело останавливаюсь сделать фото на телефон. Люблю фотографировать в продуктовых магазинах. Здесь так много форм, цветов и поразительных маленьких деталей, замаскированных под обыденность. Я останавливаюсь и фотографирую работника магазина, укладывающего горкой когуму, корейский сладкий картофель. И меня осеняет идея.

— Эй, аппа, а мама ведь очень любила когуму, да? — спрашиваю я.

Спрашиваю наугад. Я не помню, какая у нее была любимая и нелюбимая еда, но уже сто лет не заговаривала с аппой о маме напрямую и прощупываю почву. Вдруг сейчас он хоть немного раскроется, и тогда я смогу честно рассказать ему, зачем мне ехать в Корею. Не всю эту историю про СЧИВ и поиск развязки, чтобы перестать исчезать. Это его точно в восторг не приведет. Скажу полуправду: мол, хочу узнать больше о маме.

Аппа напрягается, бросает взгляд на работника, раскладывающего картофель.

— Да не особенно, — отвечает он и катит тележку дальше.

— А что она любила? — продолжаю я, стараясь не отставать.

Он не отвечает.

— Мне нужен пха, — говорит он вместо этого.

Ладно. С правдой о маме ничего не получится. Как это у Никиты так легко выходит убеждать людей? Сменим тактику.

— Я тут подумала, — говорю я, пока аппа роется в ящике с пха зеленым луком, — скоро весенние каникулы. Может, съездим куда-нибудь?

— Съездим?

— Ага.

— Куда? На остров Ванкувер?

— Если честно, я думала забраться подальше. Скажем, в Корею.

Он замирает.

— В Корею? Капчаги вэ?

— Вдруг? Ну… не так уж и вдруг. Мы так давно там не были, и мне кажется, это будет здорово. Знаешь, перед тем, как я уеду в университет.

У него появляется этот взгляд. Отстраненный. Боюсь, такое количество слов вывело его из строя. Лимит, конечно, многократно превышен. Но кратко тут никак не сформулируешь.

Снимок: аппа пускает корни возле зеленого лука. Сам становится луком, которому так уютно лежать под светом флуоресцентных ламп и слушать скрип колес продуктовых тележек. Это уже не аппа, а, скорее, ап-пха.

— Прошу прощения, — говорит женщина, которая тянется за луком через него.

Он моргает, возвращаясь ко мне, и отходит в сторону.

— Не думаю, Эйми.

— Но почему? У меня остались деньги от летней подработки в кейтеринговой фирме мамы Никиты. Я могу оплатить часть поездки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Обращение к тете, сестре отца.