Сахарские новеллы

Сань-мао

Сборник «Сахарские новеллы» – самая знаменитая книга тайваньской писательницы Сань-мао (1943–1991). Движимая детской мечтой и жаждой приключений, в начале 1970-х она отправилась в Испанскую Сахару со своим возлюбленным Хосе. За время пребывания там, а это всего полтора года, пара успела пожениться, исколесить пустыню вдоль и поперек, превратить сахарскую лачугу в местную достопримечательность, завести друзей среди местных жителей, испытать на себе все тяготы жизни в пустыне и изучить сахравийские традиции. А спустя время появился автобиографический сборник «Сахарские новеллы», в котором Сань-мао рассказывает о вещах одновременно обыденных и необыкновенных и где правда жизни соседствует с художественным вымыслом. В этих историях мы найдем и добродушный юмор, и безжалостную сатиру, и грустную иронию, и бесконечное сочувствие оторванным от цивилизации местным жителям. Порой нарочито бесстрастные, порой чрезвычайно эмоциональные, «Сахарские новеллы» расходятся огромными тиражами на Тайване и в Китае, а Сань-мао и по сей день остается кумиром для миллионов читателей во всем мире.

Сахарская знахарка

Я не из тех, кто часто ходит к врачам. И не потому, что я мало болею. Совсем наоборот — с утра до ночи меня одолевают всевозможные недомогания, и мне просто лень каждый раз тащиться в клинику. Сундук с драгоценностями, сопровождающий меня полжизни, — картонная коробка, набитая лекарствами. Куда бы я ни отправлялась, всегда беру ее с собой. Она со мной так долго, что за это время я кое-как научилась справляться с легкими недугами.

В прошлом году, во время путешествия по Великой пустыне, я дала одной местной женщине две таблетки аспирина от головной боли. В последующие несколько дней, которые я провела в ее шатре, ко мне не иссякала очередь из людей, приводивших за лекарствами детей и стариков. Тогда я опасалась давать им что-то кроме антисептика, противовоспалительной мази и обезболивающих, и оказалось, что на этот далекий от цивилизации кочевой народ лекарства действуют волшебным образом. Перед возвращением в Эль-Аюн все свои съестные припасы и лекарства я оставила сахрави, бедствовавшим в своих шатрах.

Вскоре после того, как я поселилась неподалеку от поселка, наша африканская соседка пришла ко мне за лекарством от головной боли. Зная, что в поселке есть государственная больница, я не хотела давать ей обезболивающее и посоветовала обратиться к врачу. Мне и в голову не пришло, что здешние женщины принадлежат к моему племени — тому, что не ходит лечиться к врачам. Правда, у них другая на то причина: врачи здесь — мужчины, и всю жизнь скрывающиеся под чадрой женщины скорей умрут, чем пойдут к доктору-мужчине на осмотр. Делать было нечего, и я, скрепя сердце, дала соседке две таблетки обезболивающего. И с той поры — уж не знаю, как разнеслась эта весть, — со всей округи ко мне начали приходить женщины с жалобами на всевозможные недомогания. Помимо лекарств иногда я дарила им что-то из своей одежды, чему они радовались еще больше, и череда страждущих росла. Я рассудила так: раз они под страхом смерти отказываются идти к врачу, почему бы мне не помочь им с малыми недугами, облегчить немного их тяжкую долю, а заодно развеять собственное одиночество в пустыне — сразу двух зайцев подстрелить. Я обнаружила также, что большинство женщин и детей, которым я давала таблетки, моментально поправлялись. Постепенно я осмелела и иногда даже сама ходила к больным. Хосе считал мое врачевание игрой в куклы, и порой его прошибал холодный пот: ему казалось, что я бог знает что вытворяю. Он не понимал, что за этим «бог знает чем» кроются любовь и сострадание.

Нашей соседке Гуке было десять лет, скоро ее выдавали замуж. За полмесяца до свадьбы на внутренней стороне ее бедра выскочил красный бугорок. Поначалу он был размером с медную монету и не гнойный, а твердый на ощупь. Бугорок этот так набух, что кожа на нем натянулась и блестела. Лимфоузлы тоже распухли и отвердели, как две фруктовые косточки. Когда я пришла к ней на второй день, нарыв вырос и стал уже размером с грецкий орех. Бедняжке было так больно, что она только лежала на своей рваной циновке и стонала.

— Ничего не поделаешь, надо показать ее доктору, — сказала я ее матери.

— Разве можно это место доктору показывать, ей же скоро замуж! — Мать была настроена решительно. Мне оставалось лишь накладывать противовоспалительную мазь и давать лекарства. Но прошло три-четыре дня, а лучше не становилось.

— Пожалуйста, отведите ее к врачу, — обратилась я на этот раз к ее отцу.

Но ответ был прежним:

— Ни в коем случае.

И тут я вспомнила, что дома у меня есть соевые бобы. Ничего не поделаешь — придется жителям Африки проверить на себе действие китайской медицины. Я отправилась домой толочь сою. Увидев меня, Хосе просунул на кухню голову и спросил:

— Обед готовишь?

— Китайское снадобье, — ответила я ему. — Для Гуки.

Хосе остолбенел.

— А при чем тут бобы? — спросил он.

— Это такой старинный способ из книжки про китайскую медицину.

Вид у Хосе был крайне неодобрительный.

— К врачам эти женщины не ходят, а тебе почему-то верят. Ты смотри, не переусердствуй.

Измельчив сою, я переложила получившуюся массу в маленькую пиалу.

— Я сахарская знахарка! — провозгласила я и отправилась к Гуке. В тот же день я смазала ее нарыв соевой мазью, а сверху наложила марлю. На следующий день нарыв стал мягче, и я поменяла повязку с соей на свежую. На третий день под кожей показался гной. На четвертый он вышел наружу, и вместе с ним вытекло немного крови. Тогда я наложила медицинскую мазь, и через несколько дней все зажило. Когда Хосе вернулся со службы домой, я сказала ему, очень собой довольная:

— Вылечила!

— Соевой мазью?

— Да.

— Китайцы — непостижимый народ. — Хосе недоуменно покачал головой.

Через некоторое время ко мне пришла соседка Хадиджа и сказала:

— Моя двоюродная сестра приехала из пустыни. Она при смерти, не посмотришь ее?

Услыхав, что человек умирает, я испугалась.

— А что с ней? — спросила я Хадиджу.

— Не знаю. Чахлая, голова кружится, глаза почти не видят, тощая, вот-вот помрет.

Меня заинтриговало это животрепещущее описание. Но в этот миг из комнаты раздался предостерегающий голос Хосе, слышавшего наш разговор:

— Сань-мао, не лезь в чужие дела!

Тогда я тихонько шепнула Хадидже:

— Я загляну чуть позже, когда муж уйдет на работу.

Едва я закрыла за нею дверь, Хосе начал ругаться:

— А что если она действительно умрет и ты окажешься виноватой? Раз к врачу идти не хочет, значит, так ей и надо.

— Да ведь неграмотные же, несчастные люди… — Хоть я и стояла на своем, Хосе был по-своему прав. Но любопытство и бесстрашие победили, и не успел Хосе шагнуть за порог, как я выскользнула вслед за ним. Прибежав к Хадидже, я увидела лежавшую на земле худую как спичка юную девушку. Глаза ее ввалились так глубоко, что походили на две черные дыры. Я дотронулась до нее — жара не было; язык, ногти и белки глаз имели здоровый цвет. Я спросила, где у нее болит; она что-то невнятно пробормотала в ответ. Хади перевела с арабского:

— Глаза почти не видят, в ушах звенит, встать не может — сил нет.

Внезапно меня осенило.

— Твоя сестра живет в шатре в пустыне? — спросила я Хадиджу. Та кивнула. — Она, наверно, плохо питается? — продолжала допрашивать я.

Хади сказала:

— Да там почти совсем нечего есть!

— Погоди. — Я побежала домой и отсыпала пятнадцать таблеток самого сильного мультивитамина.

— Хади, вы можете забить козу?

Она поспешно закивала в ответ.

— Для начала давай сестренке этот витамин, три таблетки в день. И сварите ей суп из козлятины.

Прошло меньше десяти дней, и девушка, про которую Хади говорила, что она вот-вот помрет, неожиданно сама пришла ко мне и сидела довольно долго, явно пребывая в добром здравии. Хосе, вернувшись с работы и увидев ее, рассмеялся:

— Никак умирающая исцелилась! Чем же ты болела?

— Да ничем, — ответила я, не в силах сдержать улыбку. — У нее было истощение крайней степени.

— И как же ты это определила? — спросил Хосе.

— Догадалась. — К своему удивлению, я заметила, что он явно мною гордится.

Мы поселились у окраин Эль-Аюна. Европейцев здесь почти нет, и мы с Хосе с большим удовольствием знакомимся с местными жителями. Наши друзья большей частью — сахрави. Дел у меня немного, и я открыла у себя дома бесплатную женскую школу. Я учу местных женщин читать цифры, узнавать монеты, более продвинутых учениц — простой арифметике (один плюс один будет два, все в таком роде). Всего у меня от семи до пятнадцати учениц, они приходят и уходят когда хотят; можно сказать, в нашей школе царит полная свобода. Однажды во время занятия ученицы расшалились и побежали рыться в моих книгах. В руки им попалась книжка «Рождение ребенка» на испанском языке с наглядными картинками и иллюстрациями. В книжке были цветные фотографии, изображающие цикл беременности от зачатия до рождения младенца, с подробными описаниями всего процесса. Мои ученицы так воодушевились, что мы бросили арифметику и целых две недели изучали эту книжку. Глядя на картинки, они тихонько ахали, словно понятия не имели о том, как зарождается жизнь, а ведь среди них было немало матерей с тремя, а то и четырьмя детьми.

— Куда катится мир! В жизни не рожавшая учительница объясняет рожавшим матерям, откуда берутся дети, — невольно рассмеявшись, сказал Хосе.

— Раньше они просто рожали, а теперь хоть узнают, что да как. Видимо, родить легче, чем понять, как это происходит.

По крайней мере, эти женщины получат хоть какие-то простейшие знания, пусть и не станут они от этого ни счастливее, ни здоровее.

Одна из моих учениц, Фатима, как-то спросила меня:

— Сань-мао, а ты можешь прийти ко мне, когда я буду рожать?

Я уставилась на нее, потеряв дар речи. Мы виделись с нею каждый день, но я понятия не имела, что она беременна!

— А сколько уже месяцев? — спросила я.

Этого она, конечно, не знала, так как не умела считать. Наконец, я уговорила ее распустить длинную полоску ткани, намотанную поверх платья.

— А в прошлый раз кто с тобой был? — Я помнила, что у нее уже есть трехлетний сын.

— Моя мать, — ответила она.

— Ты и сейчас ее позови. Я тебе помочь не смогу.

Она опустила голову.

— На этот раз она не сможет, она умерла.

Услышав это, я прикусила язык.

— Может, в больницу поедешь? Это совсем не страшно, — убеждала я ее.

— Нельзя, там врачи — мужчины, — поспешно возразила она. Я посмотрела на ее живот — месяцев восемь уже было. В замешательстве я сказала:

— Фатима, я не врач, я даже не рожала никогда, я не могу принимать у тебя роды.

— Прошу тебя, в книжке ведь все написано, помоги мне! Пожалуйста! — умоляла она, чуть не плача.

Мне было очень ее жалко. Я немного подумала — нет, невозможно. Скрепя сердце я сказала ей:

— Даже и не проси. Я не могу рисковать твоей жизнью.

— Да все будет нормально, я здорова, сама рожу, а ты мне просто поможешь!

— Потом поговорим, — прервала я этот разговор, так ничего ей и не пообещав.

Прошло больше месяца. Я и думать забыла о том разговоре. И вот в один прекрасный вечер на закате ко мне постучалась незнакомая девочка. Я открыла ей дверь.

— Фатима, Фатима! — только и смогла выговорить она, так как ничего больше по-испански не знала. Я вышла, заперла за собой дверь и велела ей:

— Позови ее мужа! Понимаешь меня?

Она кивнула и умчалась. Я пришла к Фатиме. Она, вся в поту, лежала на полу и корчилась от боли; рядом плакал ее трехлетний сынишка. На циновке образовалась лужица из ее пота. Я подхватила малыша, отнесла его к соседям, чтобы присмотрели за ним, и потащила соседку — женщину средних лет — к Фатиме. Здешние жители крайне неохотно друг другу помогают, и сердечности между ними мало. Соседка взглянула на Фатиму и, сердито выругавшись по-арабски, убралась восвояси. (Только потом я узнала, что местные жители считают дурной приметой увидеть рожающую женщину.) Не зная, что делать, я сказала Фатиме:

— Не бойся, я пойду возьму кое-чего и сразу вернусь.

Я понеслась домой, схватила с полки книжку и, открыв ее на главе про роды, стала лихорадочно читать, перечисляя про себя: «Ножницы, вата, спирт, что еще?» И тут я увидела, что Хосе уже вернулся домой и смотрит на меня в большом недоумении.

— Ох, не знаю, что и делать. Боюсь, мне не справиться, — вся дрожа, тихо сказала я.

— С чем? С чем не справиться? — Моя тревога передалась и Хосе.

— С родами! У нее уже воды отошли. — С книжкой в одной руке и большим рулоном ваты в другой я металась по дому в поисках ножниц.

— Совсем с ума сошла? Я никуда тебя не пущу! — Хосе выхватил книгу у меня из рук. — Ты же не рожала ни разу, ты же ее убьешь. — Он уже кричал на меня. Тут я немного пришла в себя и сказала, настаивая на своем:

— У меня есть книжка, и я видела документальный фильм о родах…

— Никуда ты не пойдешь. — Хосе подбежал и схватил меня. С руками, полными вещей, я могла только ударить его локтем под ребра. Пытаясь высвободиться, я кричала:

— Бессердечное ты животное, нет в тебе ни капли сострадания, пусти меня!

— Не пущу. Ты никуда не пойдешь. — Хосе был непоколебим.

В пылу драки мы вдруг увидели мужа Фатимы, который озадаченно смотрел на нас через окно. Хосе отпустил меня и сказал ему:

— Я не позволю Сань-мао принимать роды. Она погубит Фатиму. Я найду машину, и мы отвезем твою жену рожать в больницу.

В итоге Фатима отправилась в государственную больницу, где благополучно родила сына. Платы с местных жителей испанские власти не брали. Вернувшись домой, Фатима была чрезвычайно горда тем, что стала первой в округе женщиной, рожавшей в больнице. Вопрос о врачах-мужчинах больше не поднимался.

Как-то утром я развешивала на крыше одежду и вдруг увидела, что в загоне, построенном нашим хозяином, появилось двое маленьких козлят. Я пришла в восторг и позвала Хосе:

— Скорей иди сюда! Тут два прелестных козленочка!

Он прибежал, посмотрел и сказал:

— Для запекания самое то!

Подпрыгнув от ужаса, я гневно воскликнула:

— Что ты несешь! — и поспешно отогнала козлят поближе к матери. И тут я заметила, что у козы между ног свисает нечто, по форме напоминающее сердце. Плацента? Зрелище было весьма отталкивающее.

Прошло три дня, а у козы так и болталась эта страшная штука. Домовладелец сказал:

— Давайте зарежем ее и съедим.

— Но если убить козу, что же будут есть козлята? — Я спешно подыскивала причины для спасения козы.

— С болтающейся плацентой она и подавно умрет, — сказал хозяин.

— Не трогайте ее пока, я попробую что-нибудь придумать, — вырвалось у меня.

Я понятия не имела, как вылечить козу. Дома я немного пораскинула мозгами… ага! — и достала бутылку красного вина. Поднялась на крышу, поймала козу и силой влила в нее вино из бутылки. Лишь бы не сдохла от опьянения, и полдела будет сделано. Когда-то давно я слышала о таком способе у одного фермера и вот неожиданно вспомнила.

На следующий день хозяин сказал мне:

— Надо же, выздоровела! Вся грязь из живота вышла наружу, и коза поправилась! Не знаю, как вас благодарить!

Я засмеялась и тихонько сказала ему:

— Она вылакала целую бутылку красного вина!

Он торопливо произнес:

— Спасибо, большое спасибо! — и удалился с выражением безысходности на лице — ничего, мол, теперь не поделаешь.

И только тогда я сообразила, что раз мусульмане не пьют вина, их козам это и подавно запрещено.

Всех-то вылечивала сахарская знахарка, и лишь один Хосе ее боялся. Он никогда не позволял мне себя лечить. Но я всеми силами старалась завоевать его доверие. Однажды у него заболел живот, я дала ему порошок под названием «Силун — U» и велела запить водой.

— Что это? — спросил он.

— Попробуй сначала, а потом спрашивай. Мне всегда помогает! — Я заставила его проглотить один пакетик.

Спустя какое-то время, не почувствовав облегчения, Хосе стал рассматривать пластиковый пакетик, в котором был порошок. Надпись по-китайски он не понял, но там было написано по-английски: «Vitamin U».

— Значит, бывает еще и витамин Ю? — мрачно спросил он меня. — И он помогает от боли в желудке?

Тут я и сама не знала, что ответить. Взяла пакетик, взглянула — и правда. Смеялась я долго. А боль в желудке у Хосе вскоре утихла.

Еще мне очень нравилось лечить животных. Правда, Хосе был так напуган случаем с Фатимой, что о своих ветеринарных подвигах я ему не сообщала. Мало-помалу он решил, что игра в доктора мне наскучила.

На прошлой неделе у нас было три выходных дня. Погода стояла чудесная, не холодная и не жаркая, мы решили взять напрокат джип и поехать с палатками в пустыню. Когда мы складывали в машину ящики с водой, палатку и съестные припасы, пришла темнокожая соседка с непокрытой головой. Она уверенно подошла прямо к нам. Я и слова не успела сказать, как она радостно сообщила Хосе:

— Ваша жена — просто волшебница, так залечила мне зуб, что он больше и не болит.

Услышав это, я поспешила перевести разговор на другую тему.

— Где же хлеб? Куда он мог запропаститься? — А сама еле сдерживала смех.

Хосе не знал, плакать ему или смеяться.

— И давно ли вы, сударыня, в стоматологи подались?

Притворяться было бесполезно, и, высоко подняв голову, я ответила ему:

— В прошлом месяце и подалась.

— И сколько же зубов вы залечили? — Ему уже тоже было смешно.

— Двум женщинам и одному ребенку. К врачу они идти не хотели, куда было деваться? Но ведь зубы-то у них с тех пор не болят, и кусать ими можно. — Все это была чистая правда.

— И чем же ты их пломбировала?

— Этого я не могу тебе сказать, — быстро ответила я.

— Тогда я никуда не поеду.

Негодяй умел меня шантажировать. Ну хорошо! Я отбежала от него подальше и тихо произнесла:

— Прочный, водостойкий, клейкий, вкусно пахнет и красивого цвета… Что это, угадай!

— Что? — нетерпеливо спросил не желавший шевелить извилинами Хосе.

— Лак — для — ногтей! — прокричала я.

— А? Пломба из лака для ногтей?! — Хосе так перепугался, что волосы на его голове стали дыбом, прямо как у героя мультика, до чертиков живописно. Я со смехом побежала прочь. Пока он пришел в себя и бросился вдогонку, сахарская знахарка была уже далеко.