Командир

Сандро Веронези, 2023

1940 год. Италия участвует в войне. После тяжелого ранения Сальваторе Тодаро отказывается оставить службу и берется провести подводную лодку с командой молодых подводников из разных уголков Италии через Гибралтар. Когда на пути «Каппеллини» встречается грузовое бельгийское судно, Тодаро понимает, что должен потопить вражеский корабль, но морской закон для командира выше военного. Вопреки приказу уничтожить врага, Тодаро берет на борт 26 выживших моряков, чтобы доставить их на берег. Так, в крошечном замкнутом пространстве с общими бедами, надеждами и припасами оказываются заперты очень разные люди, которым долгое время говорили, что они – враги.

1. Рина

Признаюсь как на духу.

Признаюсь, что когда мне его принесли с перебитой спиной, ни живого ни мертвого, но все же живого, я испытала огромное облегчение, но не потому, что он остался жив — в этом я признаюсь, а из-за перелома спины. Мы поженились недавно, он быстро продвигался по службе во флоте, будучи самым способным, и я уже смирилась, понимая, что вышла замуж за воина, и понимая, как и все вокруг, что мы верно движемся к войне. Я знала, что он будет служить родине, не щадя себя, и, значит, отдаст ей жизнь. Это убивало и меня. Как будто часть моего молодого тела к тому времени уже отмерла. Так мне было написано на роду, я знала, я согласилась, но это убивало меня.

Как вдруг этот несчастный случай. Не в Африке (в ожидании большой войны мы затеяли свою маленькую африканскую кампанию), а в ста километрах от дома, в Специи. Не во время героического наступления, а во время учений. Волна, поднятая торпедой, накрывает его гидроплан, скользящий по поверхности воды, и разносит вдребезги. Перелом позвоночника, неизлечимый. И я признаюсь: признаюсь, что инвалид был мне дороже здорового, пенсионер дороже командира корабля, он был пленником — моим и семьи, которую бы мы создали. То, что он не погиб, было чудом. Но еще большим чудом было то, что он не сможет больше сражаться и будет вечно нуждаться во мне.

Но продолжалось это недолго. Выздоровление тоже было чудом. Металлический корсет, сущая пытка, не отбирал, а придавал ему силы. Я уже тогда это поняла, когда его надели на грудь. Я присутствовала при процедуре. Надевали его двое военных врачей, один постарше, другой помоложе, в ортопедической амбулатории Академии. Я находилась там и наблюдала с другой половины огромной, залитой электрическим светом комнаты, но я была далеко и ничего не значила, будто меня там и не было. Там присутствовал, и это чувствовалось, дух воина, вернувшегося, чтобы овладеть телом Сальваторе Тодаро. Этот металлический корсет, от которого он никогда не сможет избавиться, превратил его тело в сплошную рану, но он его благословлял, потому что тот не давал ему переломиться надвое, как цветку; он удерживал его грудь в вертикальном положении, а коль скоро он мог стоять, то, значит, мог и воевать.

Корсет причинял ему страшную боль, но он был устойчивым к боли, когда же она становилась нестерпимой, в запасе был пузырек морфина.

Облегчение быстро прошло. Я знала его насквозь, знала, о чем он думает, но все равно рискнула. Я поговорила с ним, рассказала о жизни, которую мечтала устроить, которую любой другой в его состоянии смиренно бы принял: продать дом в городе, уехать на побережье, поближе к Монтенéро, где можно за бесценок купить ферму. Жить плодами земли, разводить животных. Вино, оливковое масло, пчелы, целительный мед. Дети будут расти на чистом воздухе, будут питаться плодами наших рук, подальше от войны, которая рано или поздно наступит. Я буду ухаживать за ним, утолять его боль, любить, обожать его, дарить ему счастье каждый день, каждый час, вечно. Этого я не сказала, но это и так было ясно. Я выложила ему все о своих чувствах, все, без остатка. И не преминула напомнить о его любви. Я напомнила, что жизнь за родину он уже отдал в ушедшем под воду гидроплане. «Собираешься отдать ее дважды?»

Он выслушал меня и ничего не сказал. Отправился к Бетти.

Бетти был портным и по совместительству медиумом. Сальваторе шел к нему, когда предстояло принять важное решение, потому что Бетти общается со своим духом-проводником, древнегреческим воином, как он говорит. Слепым, как он утверждает. Что это тайная сторона его сути, хотя не такая уж и тайная, поскольку своего пристрастия к оккультизму, восточным практикам, метемпсихозу и изучению магии он ничуть не скрывал — это я не могла их разделить. Я верю в Бога, и с меня хватает. Сальваторе, выслушав меня, отправился, стало быть, к Бетти. Я могу представить во всех деталях развернувшуюся сценку, поскольку однажды, еще до аварии, еще до нашей женитьбы он взял меня с собой. Лавчонка, забитая рулонами ткани, иголками, катушками с нитками и швейная машина с педалью, возвышавшаяся там как алтарь. Закрыв глаза, Бетти стоит и молчит, на шее висит портняжный метр. Сальваторе ему говорит: «Рина считает, что я должен выйти на пенсию по инвалидности. Альтернатив никаких. Дом в деревне». Бетти слушает его стоя, по-прежнему молчит, глаза закрыты, руками опирается на рабочий стол, проходит три минуты, и тут он начинает говорить, но говорит на древнегреческом, которого не знает, так как закончил всего три класса. Значит, кто-то другой за него говорит. Бетти берет чистый лист бумаги, толстый карандаш и записывает, но не он, а кто-то другой:

ἔνθα δὲ Σίσυφος ἔσκεν, ὃ κέρδιστος γένετ ̓ ἀνδρῶν,

Σίσυφος Αἰολίδης· ὁ δ ̓ ἄρα Γλαῦκον τέκεθ ̓ υἱόν, αὐτὰρ

Γλαῦκος τίκτεν ἀμύμονα Βελλεροφόντην.

Признаюсь, что я порылась в карманах моего мужа, как та ревнивая жена, и нашла этот листок с оракулом. Признаюсь, что переписала все греческие слова и вернула оракул на место.

Когда он уехал, он взял его с собой.