В Стране Гудка 5. Про старые времена

Самуил Бабин, 2023

Герою повествования, деду Морозу с Кремлевской елки и в последующим, двойнику премьер-министра, удаётся вернуться из будущего времени, куда его занесло (читай часть 4), благодаря чудодейственным свойствам странных грибов, в избушку старика, собирающего эти грибы. И он снова начинает ждать случая, чтобы вернуться в свой Город. Однажды утром, старик сообщает, что пора ехать и Герой возвращается. Но, увы, он попадает в далёкое прошлое, в Смутное время, в правление семибоярщины, но в силу стечения невероятных обстоятельств, его заносит на верхушку власти – народ выбирает его на царство. А дальше, продолжается уже типичная история с боярами- министрами, внешними угрозами и тем же непредсказуемым народом. Но Герой, имея опыт управления страной, ещё будучи двойником премьера, берётся за её реформирование…Ну, а уж, что из этого получилось, в этом повествовании.

… «Ну, что случилось, то», — услышал Сидор, сквозь сон хрипловатый голос и открыл глаза. Он лежал на деревянной лавке, а над ним склонился старик, осторожно тряся рукой за плечо. — Приснилось, видно что-то нехорошее, — добродушно улыбаясь, произнес старик.

— Где я, — привставая и оглядываясь по сторонам, спросил Сидор.

— Где, где, — повторил старик и добавил, — В Гудке. Где же тебе еще быть.

— А-а-а. А мне показалось, что я с неба падаю. И прямо сюда, на ваш дом.

— Это тогда нормально. Это хороший сон. Значит, вернешься еще. Давай вставай. Я супчика грибного сварил. А то скоро подводы на Квакву пойдут. Подкрепиться надо перед дорогой, — И старик, шаркая ногами, пошел накрывать на стол.

— Какие подводы, — спуская ноги с лавки, переспросил Сидор.

— Конные. Какие еще бывают, — ответил старик, доставая из печи чугунок и ставая его на стол, — В это время года как раз чумаки с юга соль в Кваскву возят. Низом по нашему шляху и пройдут. Или ты передумал в Кваскву ехать?

— Да, не передумал, вроде, — неуверенно пожал плечами Сидор.

— Тогда давай, садись к столу. По трапезничаем. А потом спускайся вниз на дорогу и жди чумаков с подводами, — разливая из чугунка суп по глиняным мискам, закончил старик.

Сидор, окончательно проснулся, но как не пытался, так и не смог вспомнить, что с ним произошло. И отчаявшись, махнул рукой, он присел к столу и с удовольствием начал есть деревянной ложкой, наваристый, грибной супчик.

— Спасибо дедушка за супчик, — облизывая ложку и вставая из-за стола, поблагодарил Сидор. Он снял с гвоздя, вбитого в стену старинный сюртук, в котором он приехал из

N — ска, и спросил старика, — И где мне этих чумаков дожидаться?

— Я тебя провожу, — закивал тот головой, — Пойду, только, соберу чего-нибудь в дорогу. — Он вышел в сени, и скоро вернулся, с небольшим холщовым мешком, — Тут сухари и пшена немного, — протянул он Сидору мешок.

— Спасибо дедушка, — от души поблагодарил Сидор.

— А, это, — тут старик, сунул руку в карман штанины и вытащил небольшой кулек, свернутый из газеты, — Это грибочки сушеные. Не простые.

— Волшебные что ли, — усмехнулся Сидор,

— Типа, — согласился старик, — Ты их просто так не ешь. Только в крайнем случае.

— Понял, — пряча кулек в карман сюртука, ответил Сидор, — Что-то я про такие грибочки слышал? — Но старик, уже открыл дверь и вышел из избы.

День только начинался. Было свежее августовское утро. В лесу щебетали птицы. А заросли малины, и трава вокруг были покрыты утренней росой, искрящейся на солнце.

— Хорошо тут у вас, — с наслаждением втягивая воздух, насыщенный деревенскими запахами, произнес Сидор.

— Это да, — согласился старик, — И, открыв калитку, указал рукой, на одинокую ракиту, росшую внизу склона, — Там чумацкий шлях и проходит. Там дожидайся.

— А сколько ждать, — поинтересовался Сидор.

— Кто ж его знает. Как приедут, — пожал плечами старик и, развернувшись, скрылся за углом избы.

Сидор постоял еще немного, сорвал сухую травинку, бросил ее в рот и пошагал к месту, указанному стариком.

К обеду начало припекать, и он, перебрался в тень ивы, и расстелив сюртук на земле, подложил руку под голову, прилег и скоро уснул убаюканный монотонным звоном цикад и кузнечиков.

Он проснулся от негромко окрика, — Но, пошла.

Мимо него, по пыльной дороге проезжала телега, запряженная небольшой гнедой лошадкой. На телеге лежали плотно набитые чем-то мешки, а с боку сидел рябой мужичек, держа вожжи в руках. — Но пошла, — повторил мужичек и лениво подергал вожжами. Лошадь, поведя ушами, продолжила идти с той же скоростью.

— Здравствуйте, — подскочил с земли Сидор, прихватывая сюртук, — Вы не чумак, товарищ?

— А то, — мельком взглянув на него, ответил рябой.

— А не возьмете меня с собой?

— Сидай, — согласился мужичек и Сидор, быстро подбежав к телеге, запрыгнул на небольшое свободное место за спиной у мужичка.

— А я местный, из Гудка, — Сидор махнул рукой, в сторону видневшейся на пригорке, у леса избу старика.

— Бывает, — ответил мужичек и подергал вожжами.

— А долго ехать то, — поинтересовался Сидор.

— Кто ж его знает, — пожал плечами мужичек.

— Понятно, — в тон ему ответил Сидор и оглянулся назад.

Дорога сзади уходила в низину, а слева и справа, на пригорках, виднелись строения двух деревенек с торчащими худыми колоколенками. В это время из одной деревеньки выехал синий трактор Белорус, и спустившись прямо по лугу вниз, стал подниматься вверх по склону, в сторону другой деревни. «Сосновка с Березовкой, должно быть», — подумал Сидор, а мужичек дернул вожжи и беззлобно произнес, — Но, пошла.

***

Ехали они, весь день молча. Когда стемнело, мужичек свернул к придорожной иве, распряг лошадь и, достав топор, срубил несколько сухих веток для костра.

— У меня вот пшено и сухари, есть. Можно, что-то приготовить, — протянул мешок Сидор.

— Пшено, это хорошо. Значит, кулеш будем варить, — добродушно ответил мужичек, вытащив из телеги котелок, налил в него из бурдюка воды и, бросив несколько пригоршней пшена из мешка и луковицу, повесил котелок над костром.

Когда кулеш сварился, они быстро похлебали его прямо из котелка деревянными ложками и, бросив под телегу несколько пустых мешком, сытые и довольные завалились спать.

На следующий день, как только взошло солнце, мужик запряг лошадь, и они, позавтракав водой с сухарями, поехали дальше. И когда стало смеркаться въехали на какую-то большую деревенскую улицу, с бревенчатыми одно, двухэтажными домами, деревянными тротуарами, вдоль грунтовой дороги, в пыли которой, лениво похрюкивая, лежали худые свиньи.

— Тпру, — потянул на себя вожжи мужичек, и телега остановилась у деревянной жерди, висевшей поперек дороги, и перегораживающую ее в виде шлагбаума, — Вот и приехали.

— Куда, — оглядываясь по сторонам, спросил Сидор.

— В Белокаменную, — ответил мужичек, спрыгнув с телеги, и направился в небольшую избушку, стоящую у дороги.

Через какое-то время, дверь избушки распахнулась, и из нее вышел наш возничий в сопровождении бородатого строгого мужика в высокой меховой шапке, длинном красном кафтане с топором на длинной ручке, который назывался, кажется, палаш. Они подошли к телеге и строгий, не обращая внимания на Сидора пересчитал мешки и произнес: Три снимай и проезжай.

— Побойся бога. С чего вдруг три, — взмолился рябой мужичек, — В запрошлом году два была.

–То в прошлом, — растягивая слова, произнес строгий, — А нынче казна пустая. И поляк в N-ске хозяйничает, — и добавил, стукнув палашом об землю, — Три я сказал.

Мужичек тяжело вздохнул, и шустро скинув с телеги три мешка, отнес их к избушке, и приставил к стене.

— Теперича, проезжай, — довольным тоном произнес строгий и, отвязав конец веревки, поднял бревно-шлагбаум.

Но, пошла, — беря вожжи и запрыгивая на телегу, прикрикнул на лошадь мужичек, и та медленно пошла дальше.

— Кто это был, — украдкой оглядываясь назад, спросил Сидор.

— Кто, кто. Стрелец в пальто, — раздраженно повторил мужичек, и добавил с негодованием, — Ведь один мешок точно себе возьмет.

— А что он тут делает?

— Вот то-то и оно, что ничего не делает. Типа власть представляет, а на самом деле народ обирает. Вместо того чтобы на N-ск идти, поляка выбить, аль шведа из Пскова, — и злобно сплюнув на землю добавил, — Но, подождите и на вас управа найдется. В народе говорят, что царь снова объявился. Вот он придет, и порядок наведет в стране.

— Какой царь, — опешил Сидор.

–Ведомо какой, Дмитрий.

— Что еще за Дмитрий, — ничего не понимая, вытаращил глаза Сидор.

— Не то третий, не то четвертый. А может уже и пятый. Я уже сам со счета сбился.

— Постой, а какой сейчас год, — осторожно спросил Сидор.

— Год, — задумался мужичек, — Смутное время. Уж и позабыл, какой год, — и он, натянув вожжи, скомандовал лошади, — Тпру, — Телега остановилась. — Все, приехали барин. Закваскворечье. А это постоялый двор на Гордынке. Я здесь всегда останавливаюсь.

Сидор спрыгнул на землю и огляделся. Вдоль улицы тянулись двух, и даже трехэтажные дома. Первый этаж у многих здесь был кирпичный, с красивыми, деревянными наличниками на окнах. А вот проезжая часть, была не как на въезде, земляная, а выложенная тесанными сверху бревнами. По обеим сторонам улицы, повсюду виднелись маковки небольших церквушек, возле которых толпился, красиво разодетый народ. Тут, вдруг в нескольких в местах, одновременно ударили колокола и им вслед зазвучали со всех сторон множество других.

— К вечерне созывают, — с уважением произнес мужичек, перекрестился и стал загонять лошадь с телегой с улицы во двор. Сидор не зная, что делать, пошел за ним.

— Где ночевать то будешь, барин, — распрягая лошадь, поинтересовался мужичек.

— Да, не знаю, — пожал плечами Сидор, — Были у меня здесь знакомые. Только где их сейчас найдешь?

— И то верно. Нечего ночью одному по Кваскве ходить. Полно везде лихих людишек развелось. Вон у тебя какой кафтанчик знатный. Не моргнув, за такой зарежут.

— И что же мне делать, — с опаской посмотрев по сторонам, спросил Сидор.

— А ничего. Переночуем вместе на телеге. А утром по своим делам и разбежимся.

— Это хорошо, — обрадовался Сидор.

Мужичек, достал из телеги мешочек с овсом и, повесив его на морду лошади, весело предложил: «Так и нам подкрепиться не мешало бы».

— А где здесь?

— Это же постоялый двор. У них здесь и кабак имеется, — и он, отойдя в сторону потянул на себя низкую закопченную дверь, — Заходи, барин. Я сегодня, по случаю приезда, угощаю.

***

Они спустились по каменным ступеням в полуподвальное помещение с арочными сводами, слабоосвещенное масляными лампами, висящими на стенах. Здесь, за грубо сколоченными деревянными столами сидело несколько мужиков, с одинаковыми бородами-лопатами и стриженными под горшок головами. Они сели за свободный стол, и тут же к ним выбежал половой, с большим деревянным подносом, на котором стояли глиняный кувшин, миски и два стакана. Стряхнув со стола полотенцем крошки, половой извиняющиеся лицо и произнес: «У нас расчет сразу».

Мужичек достал из кармана две маленькие серебрённые монетки и сунул в протянутую руку половому. И как только тот отошел, взял кувшин и разлил по стаканам темно-коричневую жидкость, сильно пахнущую брагой.

— Что это, — подозрительно понюхал стакан Сидор.

— Квас, — ответил мужичек и подняв свой стакан, добавил, — Меня, кстати, Аким зовут.

— Сидор. Очень приятно, — улыбнулся в ответ Сидор.

— За знакомство, то-ды. — Они чокнулись и выпили. Квас был горьковатый с липкими хлебными крошками и Сидор, отставив стакан откровенно сморщился.

— Ты, закусывай, закусывай, — Аким пододвинул миску с лежащими на ней двумя большими дымящимися плодами, — Это брюква. Другого тут ничего не дают, — и он снова потянулся за кувшином.

— Не, не, не. Я много не пью, — замахал руками Сидор и взял теплую, еще вкусно пахнущую брюкву.

–То-ды кушай, — согласился Аким и пододвинул к Сидору миску с брюквой.

После кулеша на воде и утренних сухарей, брюква Сидору понравилась. А Аким не закусывая налил себе следующий стакан.

В это время скрипнула входная дверь и по лестнице в кабак стали медленно спускаться два бравых молодчика в синих, расшитых золотом полукафтанах, с болтающимися на боку саблями в черных ножнах. Народ в кабаке тут же замолчал, с опаской поглядывая на вошедших.

— Ктой-то, — наклонившись к соседнему столу, тихо спросил Аким, — Не уж то снова опричники завелись?

— Хуже, — ответил злобно сосед, — Омоновцы. Их боярская дума, на службу утвердила. Чтобы бунтарей и поляков выискивали.

— Проверка документов, православные, — сквозь зубы, тихо произнес один из омоновцев. Судя по трем золотым нашивкам на рукаве, старший.

Народ тут же стал, доставать какие-то бумаги, а у кого не было, стали выкладывать на стол серебряные монетки. Аким скосил взгляд на соседа и достал из кармана такую же монетку положил ее на край стола.

— А ты чего, — спросил он шепотом у Сидора, — Или у тебя охранная грамота имеется?

— Нет у меня ничего, — растерянно ответил Сидор, — У меня и денег нет с собой. На телефоне были. А телефон я потерял.

— Ладно, потом отдашь, — и Аким, достав вторую монетку положил ее рядом.

Омоновцы, обойдя столы, внимательно рассматривая посетителей собрали деньги и направились было к выходу, но тут старший, вспомнив что-то развернулся и глядя поверх голов, спросил: «А чья это там телега во дворе стоит?»

— Моя, — приподнявшись, услужливо произнес Аким. — Я боярину Строганову соль привез. Поздно приехал. У него лабаз уже был закрыт. Вот и заночевать здесь решил.

— Выходи тогда. Пойдем, проверим, что там у тебя за соль, — усмехнулся сержант и развернулся к выходу.

— Конечно, конечно. Как не проверить, — засуетился Аким и побежал вслед за омоновцами.

После ухода омоновцев, народ облегченно вздохнул и продолжил трапезничать. Прошло, наверное, минут двадцать, Аким все не возвращался и Сидор решил подняться наверх. На улице он увидел следующую картину, у телеги, согнувшись пополам, стоял Аким, у которого из носа ручьем текла кровь, а омоновец, стаскивал с телеги мешок, собираясь забросить его на седло рядом стоящей лошади.

— Что вы делаете, бандиты, — подскочил к омоновцу Сидор и схватился за мешок.

— Ты кто такой, — взревел омоновец.

— Я? Да я вас…Я на вас в суд подам. Вы у меня… — Сидор не договорил. В это время сбоку подошел второй омоновец и ударил его рукоятью сабли по голове. Сидор охнул и потеряв сознание упал на землю.

***

От резкого удара потоком воды в лицо Сидор пришел в себя и открыл глаза. Он лежал на холодном каменном полу, в полутемном прохладном помещении, под низким, закопченным потолком. «Кажется, жавой», — раздался чей-то картавый голос, и над ним склонилась голова, одноглазого мужика с взлохмаченной бородой. «Оклемался», — открыв щербатый рот, произнесла голова и хрипло засмеялась. Тут же чьи-то сильные руки оторвали Сидора от пола и, развернув, поставили на колени лицом к столу на тяжелых резных ножках, за которым сидели двое мужчин в старинных камзолах и шапках, похожих на колпаки. Свет от двух горящих факелов, торчащих из стены, неровно освещал пространство вокруг, но пухлое, лицо одного из сидящих за столом, показалось Сидору очень знакомым.

— Кто таков, — уставшим голосом спросил другой, не знакомый. А держащий Сидора сзади бородатый мужик, с силой потряс за шиворот, — Отвечай, баранья твоя башка, когда у тебя судейский дьяк спрашивает.

— Сидор, — криво улыбаясь, кивнул головой Сидор.

— Ишь ты чего придумал, — усмехнулся пухлый, и добавил зловеще, — Ты, нам, настоящее свое, польское имя, говори. Кто ты, Огинский, Бжезинский, кто? Лучше по-хорошему сознайся.

И тут, Сидор, узнал в нем, того самого интеллигентного ведущего шоу «Ответный удар», в котором, эксперты с депутатами избивали польских журналистов. Только этот был без очков, а держал перед глазами стеклянную пластину, прикрепленную к палочке, похожую на старинный лорнет.

— Так, это и есть настоящее, — вздохнул, обреченно Сидор — Нет у меня другого.

— Тут похоже без пыточной не обойтись, — вставая, произнес интеллигентный, застегивая кафтан. — Крепкий орешек нам достался, а мне пора идти. Пусть тогда Ермило с ним поработают ночью. А завтра утром, мы его на Лобном месте прилюдно допытаем. А то уже народ соскучился по настоящим зрелищам.

— Это мы всегда с удовольствием, — загоготал в ответ кривой мужик, держащий Сидора.

— Только не изведите, его совсем, — Погрозил пухлый ему пальцем, и что-то взяв со стола, направился к выходу.

— Ну, что тебе трудно было сознаться, — с сожалением, произнес дьяк, из-за стола, — Теперь тебе больно сделают и мне допоздна тут с тобой оставаться. Может все-таки сразу сознаешься?

— В чем, — не понял Сидор.

— Что ты польский агент. Засланный смуту учинить в Кваскве, против боярской думы и очередного Лжедмитрия на трон поставить собираешься.

–Зачем, — удивился Сидор.

— Как зачем. «Ослабить Квасковское государство и в веру его католическую перевести», — со стоном произнес дьяк.

— Ничего я такого не собирался делать, — взялся рукой за болевшую после удара голову Сидор. — Я требую адвоката.

— Ермило, вон будет тебе авокадом, — скептически произнес дьяк и взяв гусиное перо, макнув его в стоящую глиняную чернильницу, добавил, обращаясь к Ермиле, — Чего там у него в карманах, посмотри.

— Ага, — ответил Ермило и сунув руки в карманы Сидорова сюртука вытащил, газетный пакет с грибами и золотой перстень, который когда-то во сне подарил ему царь Иван Васильевич.

— Дайка сюда, — поманил его пальцем дьяк.

Ермило принес вещи и положил на стол.

— Смотри ка перстень, — обрадовался дьяк, беря в руку перстень и удивленно рассматривая подставим по свет лампады. — Золотой.

И тут он вдруг охнул и с ужасом произнес, — Да, это же с царский! Иван Васильевича!

— Похоже на то, — почесал затылок Ермило, — А чего там, в пакете у него еще?

Дьяк осторожно положил на стол перстень и развернув кулек, отодвинул в сторону грибы и разгладив, — Смотри ка, здесь рожа чья-то нарисован.

— Кажись его, — рассматривая портрет и переведя взгляд на Сидора, произнес Ермило.

— Похож, — пересохшим голосом произнес дьяк.

— А чего там написано, — наклонившись над газетой спросил Ермило.

— Написано, — переспросил дьяк и прочитал, — Премьер-министр Дмитрий Беломедведев, — по слогам прочитал дьяк.

— И что это значит, — вопросительно посмотрел на дьяка Ермило.

— Это значит, — заикаясь, произнес дьяк, — Что это царевич Дмитрий. Настоящий царь всея Квасквы. Живой.

— Спасибо, тебе господи, дождались, — испуганно перекрестился Ермило.

— Не вели казнить, вели миловать, — подскочил из-за стола дьяк и бросился в ноги Сидору. — Прости батюшка. Не признал тебя сразу, — дьяк попытался поцеловать ботинок Сидора, — Но тот, отдернул ногу и попытался приподнять дьяка. — Все. Все. Хватит. Не сержусь. Вставай.

— Что же вы сразу, то не сказали Дмитрий Иванович. До такого греха нас чуть не довели.

–Не положено было говорить, — стал соображать Сидор, — Инкогнито я прибыл. С проверкой.

— Конечно, конечно. Как же то я сразу не догадался, — вставая и продолжая кланяться пролепетал дьяк.

— Тебя как зовут, то, — отряхивая пыль с рукава дьяка, поинтересовался Сидор.

–Митрофан. Старший дьяк следственного приказу я. При боярской думе.

— А этот садист, кем работает, — зло посмотрел на Ермилу Сидор.

— Палач. Тоже к следственной части прикреплен. Если хотите, я прикажу и его на дыбы вздернут вмиг. А то и на кол можно посадить, — и дьяк строго зыркнул глазами и украдкой махнул рукой застывшему в оцепенении Ермиле.

— Не вели казнить государь, — сообразив, простонал Ермило и упал на колени, — Верой, правдой тебе служить буду. Всех врагов твоих изведу.

— Кстати первоклассный палач, — уважительно произнес Митрофан, — Может пригодиться еще.

— Ладно, прощаю, — махнул рукой Сидор и, подойдя к столу, свернул из газеты кулек, ссыпал в него грибы и спрятал в карман сюртука. Потом взял перстень покрутил его в руках и, одев на безымянный палец, повернулся к Митрофану: Ну, и порядки тут у вас я смотрю. Как в концлагере.

— Не вели казнить государь, — попытался было, снова бросится тот на колени, но Сидор остановил его взмахом руки:

— Хватит тут мне истерики устраивать. Не собираюсь я никого казнить. Ты лучше мне скажу, куда Акима дели, с которым я в Кваскву тайно прибыл и которого омоновцы на Гордынке схватили.

— Так тут он. В пятой темнице на дыбе висит, — пригибаясь в поклоне, пролепетал Ермило.

— Как на дыбе, — вскрикнул тревожно Сидор, — Срочно ведите меня к нему.

–Сию минуту, — Ермило, оббежал Сидора и, схватив висевший на стене факел, толкнул дверь, — Не изволите беспокоиться. Идите за мной.

Они вышли через невысокую дверь, и прошли по длинной темной галерее мимо нескольких деревянных дверей, оббитых металлом и остановились у самой последней.

— Это и есть пятая, — беззубо улыбнулся Ермило и, отцепив от пояса связку огромных ключей, выбрал один и открыл дверь, из которой на них дунуло смрадным запахом.

— Проходите, государь, — Ермило сделал несколько шагов вперед, освещая пространство факелом.

Сидор, прикрывая нос рукой, вошел следом. На полу, на охапках гнилой соломы лежало несколько заросших, одетых в лохмотья людей. Они были прикованы кандалами к стене и даже не пошевелились, когда открыли камеру.

— Встать, — злобно прорычал Ермило.

— Не надо. Пусть люди отдыхают, — остановил его Сидор, — А где Аким то?

— Так вот он, на дыбе, — поведя факелом в сторону, произнес Ермило.

И действительно, у противоположной стены, подвешенный за руки веревкой к потолку висел Аким.

— Аким, ты жив, — бросился к нему Сидор.

— А чего ему будет, — ответил Ермило, сладострастно пожевав губами, — Не пытали еще. Так просто повесили.

— Снять сейчас же, — топнул ногой Сидор.

Ермило с Митрофаном бросились к Акиму, и опустив его вниз, перерезав веревки.

— Спасибо, барин, — поклонился дьяку Аким.

— Не меня, государя благодари, — повернул его тот сторону Сидора.

— Пойдемте отсюда. Здесь нечем дышать, — отдуваясь, произнес Сидор и осторожно вышел из темницы.

Они снова по сырой галерее вернулись в следственную комнату.

— Мне б на постоялый двор как-то добраться, — переминаясь с ноги на ногу, произнес Аким, — Там лошадка моя без присмотра осталась. Того и гляди уведут.

— Надо бы помочь, товарищу, — обратился к Митрофану Сидор.

— Не беспокойтесь государь, — ответил тот, и подойдя к двери, стукнул в нее деревянной колотушкой, висевшей на веревке, — Эй, стража!

Через некоторое время дверь со скрипом отворилась, и вошли двое заспанных, прошлых омоновца.

— Так, отведете человека назад. И верните, все что забрали, — показательно строго приказал Митрофан.

–Чегой — то, — не проснувшись, громко зевая, спросил омоновец.

— Товой-то, — хлопнул рукой по столу дьяк, — Не твого ума дела. Выполняйте приказ.

— Как скажите, — пожал плечами омоновец и, подойдя к двери, поманил рукой Акима. — Повезло тебе братец. Пошли, пока не передумали.

— Благодарствую, — Аким раскланялся в разные стороны и выбежал следом за омоновцами.

— И ты тоже ступай к себе, — указал Ермиле на дверь Митрофан.

— А вы, присаживайтесь государь, — И он подтащил к Сидору тяжелый стул с высокой спинкой, — Какие следующие приказания будут?

— Да, никаких, — пожал плечами Сидор, — Поздно уже. Тебе, наверное, домой пора?

— Да, как же я вас теперь одного оставлю, государь, — счастливо улыбаясь, развел руками, — Я уж теперь с вами до конца.

— Да, что ты все заладил, государь, да государь, — сделал недовольное лицо Сидор, — Сидор, меня зовут. В смысле Дима. Дмитрий, — поправился он.

— Как скажите, государь, — серьезно ответил Митрофан и поклонился.

— Экий, ты, однако, — зевнул Сидор, прикрывая рот рукой.

— Ой. Вы же устали с дороги, — засуетился Митрофан. — Я вам сейчас тут на лавке застелю. А утром тогда уже в Кремль поедем. Власть царскую устанавливать, — и он выбежал за дверь и скоро вернулся, неся в охапке, перину с подушкой и овчинный тулуп.

Расстелив все на широкой лавке, стоящей у стены, он с поклоном, поведя рукой в сторону постели, счастливо произнес: «Прошу, отойти ко сну, великий царь-государь».

— Спасибо, — залезая под тулуп, поблагодарил Сидор, — Свет, выключи, пожалуйста.

— Не извольте беспокоиться, — поклонился Митрофан и, сунув горящий факел в стоящее рядом ведро с водой, на цыпочках вышел из комнаты.

***

Сидор открыл глаза, зевнув, и приподнял голову с подушки. Слабый свет падал в комнату через узкие, решетчатые окна. Он лежал на широкой лавке, накрытый тяжелым овечьим тулупом, а рядом с ним сидел, умиленно глядя на него, и улыбаясь, вчерашний дьяк. «Кажется Митрофан, — вспомнил имя Сидор и подумал с неприятным чувством, — Значит, все это мне не приснилось».

— Царь проснулся, — радостно вскрикнул Митрофан и тихо захлопал в ладоши.

— Который час, — приподнимаясь, спросил Сидор.

— Несколько часов, уже как солнце взошло, — обрадовался снова тот, и отведя руку в сторону стола, стоящего вдоль комнаты, добавил, — Завтрак, уже накрыли.

— Мне бы умыться и это, — Сидор огляделся, — В туалет сходить.

–Куда, — не понял Митрофан.

— Пописать, — почему-то шепотом, ответил Сидор.

— Ах, до ветру, — обрадовался Митрофан. — Так, для этих целей у нас ведро имеется, — и он, нагнувшись под лавку, вытащил большое, медное ведро.

— А что помещения у вас специального не предусмотрено здесь, — покрутив в руках ведро, немного сконфуженно спросил Сидор.

— Зачем, — удивился Митрофан. — Ермило вынесет. Это его работа.

— Ладно, — махнул рукой Сидор, и взяв в ведро, отошел в дальний угол, пописал, стесняясь сильно звенящей струйке.

Потом Митрофан полил из ковшика водой в то же ведро и Сидор, умывшись, присел к столу, где на большой глиняной тарелке лежали два корнеплода.

— Это, что брюква, — поднимая корнеплод за длинный корешок, уточнил Сидор.

— Репа, пареная, — с гордостью ответил Митрофан и пододвинул большую кружку, — А это квас. На хрене настоянный. Ключница наша делает.

— Что у вас кроме кваса, ничего другого нет, — отхлебнув, спросил Сидор.

— А чего еще другого пить, — удивился Митрофан.

Квас, однако, Сидору понравился. Впрочем, и репа на голодный желудок пошла хорошо.

Позавтракав, он вытер руки полотенцем и спросил, взглянув пристально:

— Ну, что тут у вас делается? Что за порядки? Рассказывай.

— Так ничего хорошего государь, — сделав кислое лицо, начал Митрофан, — Царской власти нет. Боярская дума правит. А они известно, прежде всего, о себе пекутся. Казну растащили по своим подрядам. В N-ске поляки хулюганят. В Пскове шведы разбойничают. На юге вообще все, кому ни лень. Татары того и гляди снова Казань под себя приберут. Ничего хорошего, государь.

— А народ что? Не ропщет?

— Он бы и роптал. Только кто ему даст, — вздохнул Митрофан и испуганно оглянувшись, добавил шепотом, — Они. Бояре. Омоновцев завели. Это типа, как при батюшке вашем, опричники были. Только опричники, они против бояр, а эти, омоновцы, наоборот, за них, против народа и царской власти. И попробуй только поропщи. Вмиг скрутят и сюда, в следственный приказ. А отсюда уже никуда.

— Как ни куда, — не понял Сидор.

— В смысле или на плаху, или в рудники. Еще неизвестно где лучше, — со знанием дела поведал Митрофан.

— Ну, а ты то, тогда почему здесь служишь? Раз властью боярской не доволен.

— Тсс, — прижал палец к губам Митрофан, — Потому и служу, что ни на плаху, ни в рудники не хочу попасть. Разве в Кваскве когда-нибудь по-другому было?

— Ну, и что теперь мне делать прикажешь, — вопросительно посмотрел на него Сидор.

–Не знаю, — пожал плечами Митрофан, — В Кремль, наверное, надо ехать. Объявлять, что ты государь законный. Думу боярскую распустить. И, чтоб все присягнули.

— А если откажутся, — с сомнением спросил Сидор.

— Ну, а кто откажется, того на Лобное место тащить. А Ермило там им быстро головы в порядок приведет, — почему-то весело ответил Митрофан и глупо засмеялся.

— Ну, откуда в вас столько жестокости, — укоризненно произнес Сидор, — Знаешь, что я в первую очередь сделаю?

— Приказывай, государь. — Митрофан притянул к себе лист бумаги и макнул перо в чернильницу.

— Я в первую очередь отпущу, всех кто в этих темницах томится, — решительно произнес Сидор.

— И, что? И польских шпионов тоже, — уточнил Митрофан.

— Откуда известно, что они польские шпионы, — строго взглянул на него Сидор.

— Так, сами сознались. На дыбе. Под пытками. Никто их за язык не тянул.

— Освобождаем, — махнул рукой Сидор, — Кто там еще есть?

— Да, так в основном по мелочи сидят, кто боярину не угодил, али украл на базаре сапоги.

— Освобождаем.

— Всех?

— Всех, — воодушевленно ответил Сидор.

— Это ты правильно, государь делаешь. По справедливости, — одобрительно произнес Митрофан, — Теперь тебя народ по любому поддержит, — и он, макнув перо, быстро написал указ и протянул бумагу Сидру, — Готово.

— Что подписать надо?

–Не. Ты перстень в чернила опусти и печать поставь, — подвинул чернильницу Митрофан.

Сидор снял перстень макнул его в чернильницу и приложив к указу, вернул ему бумагу.

— Отлично, — посыпав мелким песком лист, одобрительно произнес Митрофан и крикнул, повернувшись к дверям, — Ермило! Подь сюды.

Дверь приоткрылась и просунулась лохматая голова палача.

— Государь приказ издал, — потряс бумагой Митрофан, — Всех заключенных выпустить из темницы и имущество ихнее им возвернуть.

— Вот, и славненько. Дождались, наконец, то царской милости, — лыбясь щербатым ртом произнес Ермило и, перекрестившись, поклонился Сидору.

— И вот чего, — начальственным тоном продолжил Митрофан, — Запряги нам карету. Царь-государь в Кремль поедет.

— Слушаюсь, — чуть не до пола поклонился Ермило и исчез за дверью.

— Смотри, как люди быстро меняются. Вчера только палачом был, на дыбу меня собирался вздернуть, — с юмором произнес Сидор.

— А то, — гордо поднял голову Митрофан, — Соскучился народ, по государевой власти. Ой, как соскучился. Любого самозванца готов был на трон посадить. Сколько их тут за эти годы прошло. Лжедмитрий первый, — стал загибать пальцы дьяк, — Второй. Третий. Четвертый.

— Теперь, вот я, пятый усмехнулся, — Сидор.

— Какой же ты пятый, — не согласился Митрофан, — Ты настоящий. У тебя вон и печать, и грамота самого Иван Васильевича имеется.

Тут дверь снова распахнулась, и показалась голова Ермилы: «Карета подана, государь».

— Тогда, поехали, — вставая из-за стола, торжественно произнес Митрофан, — Пора страну с колен поднимать.

***

Они ехали в облезшей, скрипучей карете, громко стуча деревянными колесами по бревенчатому тротуару.

— Потерпи, государь, — больше сам себя успокаивал Митрофан, — До Кремля доедем. Там выпишут тебе настоящую, царскую карету, с золотыми орлами и на рессорах.

Ехали медленно. Впереди тянулись множество телег и карет различного калибра. Иногда вообще останавливались, и стояли минут по двадцать. А скоро застряли на целый час.

— Чего ждем то, — выглянул из окна кареты Сидор.

–Так, тротуары новые укладывают. Весь правый ряд теперь забит телегами с лесом, — недовольным голосом ответил Митрофан.

И действительно, слева и справа, кипела работа. Множество низкорослых, узкоглазых мужичков, в каких-то тюрбанах, как муравьи копошились вдоль дороги, разбирая деревянные тротуары и загружая снятые доски на многочисленные подводы, тянувшиеся вдоль дороги. Тут же с противоположной стороны подъезжали другие телеги, доверху загруженные такими же с виду досками. И тут же мужички в тюрбанах, выстроившись в цепочку, разгружали и складывали их вдоль дороги в штабеля, отчего проезжая часть, сильно сужалась, и образовывался затор из проезжающих экипажей.

— Липовые доски на березовые меняют, — прокомментировал Митрофан.

— Зачем, — не понял Сидор.

— Говорят более долговечнее, — пожал плечами Митрофан, — Хотя год назад, сосновые на липовые меняли и тоже говорили, что долговечные. А в следующем годе, еще какие-нибудь более долговечные найдут. Тут все время так. Знай только деньги из казны выписывай, — и он тяжело вздохнул.

— А, что за странные рабочие такие, — кивнул на проходящих мимо кареты мужичков в тюрбанах, весело разговаривающих на непонятном языке, — Не наши вроде.

— Гастарбайтеры, — без запинки произнес Митрофан, — Их Собякин с Бухарского ханства выписывает. И в три раза меньше платит против наших.

— Кто такой Собякин, — уточнил Сидор.

— Главный квасковский боярин, — с уважением произнес Митрофан, — Его смотрящим за городом боярская дума поставила. Не все конечно он под себя, гребет. Делится с ними. А то бы не поставили.

— Ничего не изменилось, — вслух подумал Сидор и тут наконец-то они медленно стали продвигаться вперед. Но через некоторое время, впереди идущие телеги и экипажи, стали прижимаясь к обочине, замедляя скорость.

— Кто-то из Кремля едет, — со знанием дела объяснил Митрофан, и отдернул занавеску, выглянул в другое окно.

И действительно, вскоре навстречу им промчалась богатая карета, запряженная четверкой лошадей, в сопровождении всадников, которые размахивая нагайками, отгоняли в стороны экипажи или зазевавшихся пешеходов.

— Должно быть сам Собякин, объекты осматривать направился, — с уважением произнес Митрофан, провожая глазами кавалькаду.

— Не, у Собякина карета, синяя и рубинами отделана. А эта красная и в золотых заклепках. Должно быть это Задворкин, в загородную резиденцию направился, — произнес кучер, рыжий мужик в рваном зипуне

— Может и Задворкин, — согласился Митрофан, — У них сейчас, у всех по несколько карет. И не запомнишь, какая у кого.

— Задворкин, — с удивлением переспросил Сидор, — Что он снова в Кремле пристроился?

— Так он оттуда и не уходил. Как при Бориске Годунове поднялся, так никто его оттуда и не выживет. Вишь снова, на какой карете разъезжает. «И никакая опричнина их не берет», — произнес обреченно Митрофан, и добавил, с сочувствием взглянув на Сидора, — Эх. Нелегко тебе государь придется.

— Тогда может не поедем, — с надеждой ответил Сидор, — Может, вернемся?

— Поздно государь отступать, — с умным видом произнес Митрофан, — Уже слух пошел по всей Кваскве, что настоящий государь объявился.

— С чего он вдруг пошел, — удивился Сидор, — Кроме тебя обо мне никто и не знает.

— Как не знает, — отстранился Митрофан, — Ермило народ из темницы тут же выпустил, как только ты указ подписал. А слухи по Кваскве, быстрее этого самого разносятся. Так, что может и Задворкин того. В бега на время подался от твоего гнева.

— И что теперь делать, — с тоской спросил Сидор.

— А ничего уже не сделаешь, — Назидательно произнес Митрофан, — Это уже исторически свершившийся факт. А историю как говорится, взад не повернешь.

— Вот, снова вляпался, — с тоской про себя подумал Сидор и отвернулся к окну.

Проехав еще немного, они выехали и встали в очередь у деревянного моста через реку, по которой шли большие лодки под парусами, а вдоль берега, в разных местах было натыкано множество деревянных причалов, на которых с подплывающих лодок перегружали мешки, бочки, тюки в подъезжающие конные экипажи. Несколько артелей рыбаков тянули по отмели длинные бредни. С небольших мостков прыгали в воду голая ребятня, и женщины склонившись, полоскали в воде белье. А сразу за мостом Сидору представилась знакомая картина. Чуть правее, на пригорке, возвышался множеством башенок с пряничными куполами Храм на Серой площади. А слева, по валу, тянулась вдоль реки, почему-то белая Кремлевская стена, с такими же белыми шахматными сторожевыми башнями, и остроконечными шпилями над въездными воротами, увенчанными золотыми трехглавыми драконами. Ярко на солнце отсвечивали за Кремлевской стеной золотые купола храмов, и зеленели медью высокие крыши царских и боярских палат.

— Лепота, — выходя из остановившейся кареты и крестясь на купола, блаженно произнес Митрофан.

— Я чего-то не пойму, — удивленно произнес Сидор, спрыгивая следом на землю, — А, почему это Кремль и стены все белые.

— А какие еще они должны быть, — не понял Митрофан.

— Красные. Они же из кирпича сложены.

— Правильно, из кирпича, — согласился Митрофан, — Так ведь кирпич потом белить надо. Его кажный год белят, перед пасхой.

— Зачем, — теперь уже не понял Сидор.

— Как зачем? Чтобы красившее был и от парши, — пожал плечами Митрофан, и добавил, — Мне дьяк знакомый, с казначейского приказа говорил, что они на побелку два пуда золота выделяют ежегодно.

— Кому? Малярам, — уточнил Сидор.

— Ну, вот еще, — усмехнулся Митрофан, — Малярам такие деньги за сто лет не заработать. Подрядчику, естественно.

— А подрядчик кто, — не унимался Сидор.

— Известно, кто, — зевнул Митрофан, — Или Собякин, или Задворкин, али кто еще из боярской думы. А, то может и все вместе.

В это время на колокольне ударили колокола, и экипажи впереди стали медленно двигаться.

— Поехали, государь. Кажись рассосалось, — открывая дверь кареты, поманил рукой Митрофан.

***

Переехав реку по мосту они, стуча колесами по вымощенной булыжником дороге поднялись вверх и проехав Храм, выехали на Серую площадь, заполненную людьми, повозками и торговыми рядами. Везде шла бойка торговля. Вдоль стены Кремля выстроились распряженные повозки, с тугими мешками, бочками меда, дегтя, кузнечными и деревянными изделиями, конными хомутами и множеством предметов, назначение которых Сидор не знал. С другой стороны, на месте где в новые времена был построен главный советский магазин, тянулись ряды столов и лавок, с которых торговали платками, сапогами, валенками, глиняной посудой и прочей мануфактурой. Между рядов сновали лотошники торгующие, пирогами, петушками на палочке, дешевыми бусами, семечками и другой мелочью. Пространство между повозками и торговыми рядами заполнял разномастный люд, пришедший за покупками или просто поглазеть на выступления уличных артистов, кукольные представления и невиданных существ, от двухголовых животных до бородатых женщин и говорящих зайцев.

— Эх, народу то, — воскликнул кучер, — Не проедем. Пешком надо дальше.

— Забыл совсем. Сегодня же суббота, базарный день, — хлопнул себя по лбу Митрофан, — Придется государь пешком идти, до Коровицких ворот. С этой стороны все выезды сегодня закрыты.

Они вылезли из кареты и стали пробираться дальше через плотную базарную толпу. Но пройти, однако было не так-то просто. Их чуть ли не с силой останавливали назойливые торговцы, предлагая купить какой-либо товар. Митрофан ругался и иногда даже пускал в ход кулаки.

— Что, других мест нет больше в Кваскве, для торговли, — остановившись передохнуть, спросил Сидор, вытирая пот со лба.

— Раньше везде торговали, от Тверской до Закваскворечье, — отдуваясь, ответил Митрофан. — А когда Собякина главой поставили, он там все торговые ряды поносил и всех сюда загнал, на Серую площадь.

— Зачем, — не понял Сидор.

— В одном месте то проще собирать дань. Они же с каждой подводы рубль берут, а с лотка гривенник. Бизнес, однако, — с уважением объяснил Митрофан.

— Да еще просто так места здесь не получишь, — раздался сзади чей-то знакомый голос, — Стрельцам поднеси, омоновцам отстегни. За навоз заплати. И так за все.

Они оглянулись. Рядом с телегой, загруженной полными мешками, стоял, и улыбался им Аким.

— Здравия, желаю, — Аким стянул с головы шапку и поклонился.

— А, ты как сюда попал, — подходя к нему, протянул руку Сидор.

— Строганов от соли отказался. Пришлось сюда везти. А по дороге половину товара забрали, за переезд по мосту, и за место здесь, — криво улыбнулся Аким, — Да и торговля не шибко идет пока.

— Пироги, пироги, горячие пироги, — раздался бодрый голос, проходящего мимо лоточника.

— С чем пироги любезный, — придержал его за руку Митрофан.

— Так, с мясом, с рыбой, с хреном. С чем хочешь, — повернулся к ним лоточник с добродушной улыбкой, на круглом, красном, обветренном лице, и с редкой сбившейся бородкой.

— Петрович, — удивленно воскликнул Сидор.

— Точно, Петрович, — еще больше растянулся в улыбке тот, — Мы где-то раньше встречались, барин?

— Не раньше, а позже, — вспомнив, где он находится, ответил Сидор.

— Так каких пирогов желаете?

–Три с мясом давай — ответил Митрофан и протянул Петровичу серебряную монетку.

Тот снял крышку из большого плетеного короба, висевшего у него на животе, и поддев деревянной вилкой вытащил, по очереди каждому, три ароматно пахнущих, больших, круглых пирога, — Кушайте, господа хорошие.

— Вкусные, — обжигаясь, с жадностью, откусил пирог Сидор.

–А то, — гордо задрал голову Петрович, — Это по старинным осетинским рецептам приготовлено.

— Вот ты врать-то горазд. Где здесь осетинам взяться, — покрутил недоверчиво головой Митрофан.

В это время над площадью раздался дребезжащий звон небольшого колокола, и толпа дружно повернулась в ту сторону, откуда доносился звон и загалдела: «Ведут, ведут. Сейчас начнется», — раздались со всех сторон радостные возгласы.

— Эх, плохо видно отсюда, — вытянулся на цыпочках Петрович, вглядываясь в ту сторону, — А вперед уж не пройти.

— Что там за представление, — поинтересовался Сидор.

— Так сейчас на Лобном месте польских шпионов выявлять будут, — ответил Петрович и, оглянувшись на Акима, попросил, — Друг, пусти на телегу. Оттуда лучше видно будет.

— Залезайте, не жалко, — согласился Аким и они, опираясь на его руку, по очереди взобрались на самый верх, на мешки с солью, откуда сразу хорошо стала видна вся площадь.

В это время на Лобное место, где должно было происходить представление, поднялись под жидкие аплодисменты тот самый интеллигентный с моноклем, который вчера приказал пытать Сидора, вместе с ним вышла одетая в черное длинное платье и в черном монашеском колпаке на голове, худая женщина.

— Сама инокиня Белова сегодня пожаловала, — прокомментировал Митрофан, — и, нагнувшись к Сидору, прошептал ему на ухо, — Вовремя государь, я тебя вчера вычислил и освободил. А то бы сейчас у них там, на Лобном месте под кнутом признавался.

— А в чем признавался, — так же шепотом, спросил Сидор.

— В том, что ты польский шпион и против Квасковского государства.

— Спасибо, — поблагодарил Сидор, — Я тебе этого не забуду.

— Не мешайте смотреть, — недовольно оглянулся Петрович, и они замолчали.

В это время, интеллигентный с лорнетом, взмахнул рукой и в наступившей тишине произнес.

— С хорошим солнечным днем вас, православные.

— И вас, вас, — закричали из толпы, — Давай начинай. Заждались уже.

–Все, все, — согласно закивал тот, — Начинаем. Давайте вводите шпионов.

— Стоп, стоп, стоп, — вышла вперед монашка, — Нельзя раньше времени, называть подозреваемых шпионами. Только если сами сознаются под кнутом. Все знают наши правила?

— Знаем. Знаем. Начинай уже. Не томи, — закричали из толпы. И тут Сидор по голосу и взгляду узнал в монашке Рыжую, главную ведущую с Нашисткого телеканала.

— Это, что по телевизору тоже показывать будут, — забыв, где он находится, взглянул на Митрофана Сидор.

— Чего, — открыв удивленно рот, посмотрел на него Митрофан.

— Ничего, извини. Перепутал.

— Итак, — в это время произнес интеллигентный, — Выводите первого.

Тут в толпе появилось какое-то оживление и через нее стали пробираться к Лобному месту, двое стрельцов, в красных полукафтанах, таща под руки, высокого худого мужика, с подбитым глазам. Они поднялись по ступенькам наверх, и встряхнув мужичка, стали поворачивать его по сторонам, показывая публике.

— Савелий Крамаров, — показал рукой в сторону мужичка интеллигентный, — Так он представился при допросе. И даже после дыбы не назвал своего настоящего польского имени.

После этих слов, толпа зашумела, грозя Савелию кулаками, а некоторые стали бросать гнилыми яблоками и кусками конского навоза, коего было под ногами в изобилии. Савелий стоял с опущенной головой и не реагировал на летящие в него предметы.

— Крепкий орешек, — с уважением произнес Митрофан.

— А теперь начинаем делать ставки, — взмахнула рукой Рыжая и среди толпы начали бегать одетые в яркие колпаки молодые ребята с ведрами, куда народ бросал деньги, а те им давали что-то взамен.

— Дай, мне шестерки, — бросив две монеты в ведро, подбежавшему малому, попросил Митрофан. На что тот протянул ему, два медных прямоугольника с цифрами «шесть».

— Мне, пожалуй, троечку, — протянул деньги Петрович и получил пластину с цифрой «три».

— Будешь ставки делать, — спросил у Сидора Митрофан.

— Что за ставки?

— С какого раза ударом кнута, сознается Савелий, что он поляк, — и Митрофан почему — то взял себя рукой за горло, показывая удушение.

— А если он не сознается, — почему-то спросил Сидор.

— Ха, — ехидно усмехнулся Митрофан, — Такое редко кому удается. Ведь запорют тогда до смерти.

— Нет, я не буду, — замахал руками Сидор. — Тоже мне казино.

В это время молодчики в колпаках, закончили обходить народ и, поднявшись на площадку, поставили перед Рыжей несколько ведер собранными деньгами. Та, заглянув поочередно в ведра с воодушевлением произнесла:

— Все ведра наполнены больше чем наполовину.

Толпа нетерпеливо загудела, а Рыжая дала знак рукой и стрельцы, и те подхватив Савелия Крамарова, бросили его на большую, круглую плаху и, растянув руки с ногами в стороны, привязали их к металлическим кольцам, торчащим по краям. Тут же на площадку взбежал крепкого сложения мужик в кожаном фартуке с длинным хлыстом, и толпа восторженно загудела.

— Это кажись раньше у Малюты Скуратова, служил, — произнес Петрович, оглянувшись.

— Тоды, этот за три удара может выбить, — недовольно поморщился Митрофан и в это время в воздухе раздался свист кнута, и палач обрушил его на бедного Савелия. Тот взвыл, а интеллигентный взмахом руки, остановил следующий удар и подойдя к испытуемому, спросил с надеждой: «Что ты сказал любезный». Савелий молчал.

— Продолжай, — кивнул интеллигентный и отошел в сторону.

Палач взмахну и ударил еще. Толпа начала хором считать после каждого удара: «Два. Три. Четыре. Пять». Савелий не произнес больше ни слова.

— Ты проверь, может он уже не дышит, — крикнули с воза Митрофан и палач тогда взял стоящее рядом ведро с водой и, окатив им лежащего Савелия, удовлетворенно произнес: «Дышит. Еще как дышит».

После этого он нанес еще несколько хлестких ударов и кажется на восьмом, Савелий не выдержал и крикнул слабеющим голосом: Поляк, я поляк. Пощадите православные.

— На одиннадцатом ударе сознался, — огласил торжественно интеллигентный. — Подходите за выигрышем, кто ставил на одиннадцать. И напоминаю, половина суммы в пользу казны.

— Что-то много брать стали, — послышались немногочисленные, недовольные голоса.

— Потому как сейчас деньги нужны, дружину собирать, на N-ск идти, — строго ответил интеллигентный, — и народ постепенно успокоившись, стал расходиться по площади.

— Эх, сюда бы нашего Ермилу, — с сожалением произнес Митрофан, — Он бы с пятого удара точно расколол поляка.

— Это просто дикость, какая-то, — покачал головой Сидор, — Теперь я знаю, откуда все эти шоу на телевиденье начало свое, берут.

— Что, — повернулся к нему Митрофан.

— Ничего, — отмахнулся Сидор, — Надоело мне здесь. Пошли в твою думу.

— Ага. «Пойдем», — спрыгнул с телеги Митрофан и протянул ему руку.

— А тебя Петрович, назначаю поставщиком пирогов. Занесешь, часам к шести, — спрыгнув с телеги, Сидор хлопнул по плечу Петровича.

— Куда, занести, — не понял Петрович.

— В Государевы палаты, деревенщина, — строго пояснил Митрофан, — Перед тобой сам царь всея Квасквы стоит, а ты в шапке.

— Ой, простите, — смутился Петрович, стаскивая с головы бесформенный колпак.

— Ну, пошли государь. «Вроде разошелся немного народ», — беря Сидора под руку произнес Митрофан, и они стали пробираться дальше через толпу.

***

Перед Коровицкими воротами стояли два стрельца со скрещенными секирами, перегораживая проход.

–Куды, — строго спросил один из стрельцов, подошедших Сидора с Митрофаном.

–Нам в боярскую думу, — вежливо, но строго ответил Митрофан. — По государственным делам.

–По каким еще государственным, — лениво переспросил стрелец.

— Царь вот, пожаловал, — кивнул в сторону Сидора головой Митрофан.

— Слушай. Сегодня с утра одного уже приводили. Час назад голову отрубили. Вон в кустах валяется, — иронично ответил стрелец.

— Не боись. Этому не отрубят. Этот настоящий, — самоуверенно ответил Митрофан.

— Ладно, проходите, — стрелец отвел секиру, освобождая дорогу.

— Просто тут у вас, — одобрительно произнес Сидор, — Без волокиты. У нас бы знаешь, какую проверку устроили. До пятого колена.

Конец ознакомительного фрагмента.