След Сокола

Сергей Самаров, 2013

Некогда могущественный славянский племенной союз из-за внутренних распрей распался на несколько мелких княжеств. Княжество бодричей сохранило название союза да гордость за дни былые. Оно же и стало яблоком раздора между противоборствующими силами, и эта внутренняя бойня заставила ужаснуться всю Европу. Годослав, князь бодричей, сохранял целостность племени нечеловеческой волей, словом и мечом… В историю Годослав вошел не только как мужественный и мудрый воин, но и как отец Рюрика, будущего основателя многовековой русской царской династии. Рюрик сохранил герб отца, трезубец, – геральдическое выражение атакующего сокола…

Глава 6

Сигурд улыбался так широко, что всякий с первого раза сказал бы, что у этого человека широкая натура и всем ветрам открытая добрая душа. Только хорошо знающие герцога люди понимали, что это улыбка хищной и коварной датской кошки, которая решила в свое удовольствие поиграть с беззащитной бодричской мышкой и дать ей надежду поверить в возможность самостоятельно решать свою судьбу. Но когти кошки, хотя и прячутся за мягкими подушечками, всегда готовы молниеносно нанести удар. И даже в фигуре этого пирата, во всем его мощном бочкообразном теле, даже в поступи его проступала кошачья грациозность.

Князь-воевода хорошо знал характер Сигурда и потому нисколько не обольщался этой обворожительной, на зрителя рассчитанной улыбкой. И, сознавая отведенную княжеству роль мыши, искал способы вывернуться из когтистых лап с наименьшим ущербом. Однако бодричские бояре своей роли, похоже, не понимали, если только не играли в какую-то собственную игру, отличную от игры князя-воеводы Дражко и самого князя Годослава.

И когда Дражко остался на месте, поджидая королевского посла и блюдя тем самым честь своего князя, они заспешили навстречу герцогской улыбке, нарушая дипломатическую традицию, зато показывая свою угодливость и согласие. Более того, уверенные, что Дражко вызвал раздражение герцога, стремились своим поведением показать, что они к действиям воеводы относятся с неприятием. Они-то послу рады сердечно и готовы ублажать его, как только возможно.

— Мотыльки помчались на пламя свечи… — отреагировал на это Дражко. — И крыльев им своих не жалко… Впрочем, туда им и дорога… Не грех их даже подтолкнуть, чтобы не мешались под ногами и не суетились.

— Только прикажи, княже, — улыбнулся Далимил, — мы с удовольствием всех их столкнем куда след. Навсегда! И мешать больше не будут…

Дражко промолчал, наблюдая, как встретятся послы и бояре.

Однако герцог тоже хорошо знал расстановку сил в стране бодричей. Знал и ту ничтожную власть, что оставил боярам, не в пример своему отцу, молодой Годослав. Даже и не власть вовсе, а лишь право подавать иногда голос, ничего не решая, и тем себя обманывать^[50]. И потому прошел мимо них, демонстративно не замечая, умышленно оскорбляя этим и повышая статус князя-воеводы. И опять первым протянул руку Дражко.

— Как спалось тебе, князь? — поинтересовался он и с удовлетворением потянул воздух широкими ноздрями хищного носа.

Запах ароматного греческого вина хорошо чувствовали и он, и сам воевода, как почувствовали его бояре. И потому Дражко по-лошадиному мотнул головой, показывая не совсем здоровое ее состояние, и ответил намеренно чуть хрипловато, слово язык у него пересох:

— Знатное угощение ты мне прислал. Благодарю! Будь ты, герцог, проклят! Голова до сих пор трещит. Как начал, остановиться не смог… Но эти греческие амфоры, сам, наверное, знаешь, слишком уж несерьезная посуда. Мне не хватило даже до утра… Пришлось медом добавляться. И потому сегодня я тебе отвечу традициями нашими — долг платежом красен: пришлю на ночлег добрый бочонок, привезенный фряжскими купцами. Вино гасконское, покислее греческого, но отменно крепкое. А на вкус не хуже. Пусть завтра у тебя уже голова трещит!

— Заранее признателен, — рассмеялся Сигурд над добродушными проклятиями в свой адрес. — Но ты сказал про ночлег… А разве мы сегодня не доедем до Рарога?

Воевода с рисованным удивлением пожал крутыми плечами.

— Если ты пожелаешь, мы можем подогнать коней и успеть засветло к открытым городским воротам…

— Я хотел бы успеть, — сказал герцог твердо и с ударением на слове «успеть».

— Мы постараемся, — сразу согласился Дражко.

Этот вопрос решился быстро, но у Трафальбрасса осталось немало других.

— Что там с франками? Среди ночи приходил гонец от тебя. Такой… С огромным топором. Грешным делом, моя охрана приняла его за палача и чуть было не перепугалась. Я как раз только собрался спать, как…

— На этом берегу мои разведчики перехватили отряд франков… — сказал воевода и осекся. Он тут же понял свою ошибку. Сообщая Сигурду о появлении франков, он сам давал повод герцогу заговорить о безопасности и таким образом обосновать появление на территории бодричей датских солдат. Но, с другой стороны, следовало обосновать пропажу посла герцога и посла короля к купцу Якобу. И какое из двух зол было меньшим, навскидку предположить оказалось трудно.

— И что? — естественно, герцог заинтересовался.

— Скорее всего, — воевода беспечно махнул рукой, — это были обыкновенные мародеры. Простые вои, без рыцаря… Ограбили и спалили деревеньку, и навалили целый воз добра. Собирались переправляться назад, когда их перехватили. Таких вокруг всякой армии толкается множество, никому не подчиняются и вреда приносят больше, чем сама армия. Причем обеим воюющим сторонам. Потому-то их частенько побивают даже свои.

— Деревенька на берегу Лабы? — Герцог желал знать все в подробностях, которые князю приходилось выдумывать на ходу, и он боялся, чтобы потом не сказал что-то не так кто-нибудь из простых воев, если герцог снизойдет до разговора с ними.

— Нет, кажется, по ту сторону дороги в Данию… Точно я не знаю. По всей вероятности, они провели в наших землях не один день…

— Пленных допросили?

Взгляд и усы воеводы одинаково выразили удивление таким вопросом.

— Допрашивать можно было только лошадей, но не воев. Они без боя не сдались бы. Разведчиков было мало — зачем рисковать в рукопашной схватке. Наши стрельцы просто перебили их с дистанции.

— Если можно, я хотел бы посмотреть на них…

Сигурд пожелал проверить рассказ, это очевидно. Значит, сработала задумка Дражко — списать исчезновение гонцов на появление франкских мародеров. Такие мародеры и правда уже появлялись на берегу, но стрелы бодричей сумели внушить им уважение к границе. Хотя темной ночью переправиться через реку можно без проблем.

— Посмотреть? Да сколько угодно раз. Тела привезли в город, чтобы показать мне. Правда, твой подарок позволил мне затушить огонь любопытства. Греческое вино всегда бьет мне в ноги. Мы сходим с тобой вместе сразу после службы. Нам уже пора! Слышишь сигнал?

Только что из-за закрытых ворот храма прозвучал протяжный звук берестяного рога^[51].

Герцог с воеводой обернулись как раз в тот момент, когда широко распахнулись тяжелые двойные створки, и, в окружении волхвов рангом помельче, вышел суровый старый Колопас, верховный волхв храма Свентовита. Длинные и седые, слегка вьющиеся волосы поверху схвачены золотым обручем, разукрашенным драгоценными камнями. Чисто выбритый подбородок блестит белизной, словно седина не существующей бороды стремится пробиться из-под кожи. Глаза верховного жреца горят суровым и обжигающим льдом. Самый отъявленный хвастун и врун княжества не решился бы сказать, что слышал от сдержанного Колопаса больше пяти слов подряд вне службы.

Берестяной рог прозвучал еще трижды, теперь более громко, потому что ворота храма остались распахнутыми и звуки изнутри легко вырывались наружу.

Волхв стукнул о землю большим и тяжелым, как добрая оглобля, посохом, вызолоченным на узловатом верхнем конце, и повернулся к храму лицом. Это означало приглашение для всех, кто собрался на площади, войти в ворота вслед за Колопасом.

За внешней каменной, будто крепостной, стеной в центре двора располагался сам храм Свентовита, рубленный из мощных дубовых стволов, каждому из которых, как говорили, было не меньше сотни лет — другие дубы для возведения постройки не брали. И любое из использованных в стене бревен уже само по себе являлось произведением искусства, умело обработанное инструментами славянских художников-резчиков. В целом стены сверху донизу представляли собой деревянные картины со множеством мелких деталей, которые сразу приковывали взгляд и требовали долгого и тщательного изучения. Служба по традиции начиналась только после того, как всем пришедшим давалось время на рассмотрение этих своеобразных произведений искусства, свойственных только ведической вере^[52].

По углам обширного храмовского двора располагалось еще четыре храма, совсем маленькие, сложенные из обыкновенных, удобных для постройки бревен. Здесь не проводилось торжественных служб, зато в маленькие храмы каждый житель Свентаны мог, постучав в ворота, пройти в любое время суток, чтобы по своей надобности обратиться к Богу. Каждый из малых храмов был посвящен отдельному проявлению Бога^[53], и горожане посещали тот, который был им необходим в настоящий момент.

— Хо-хо, — засмеялся герцог, рассматривая изображения на одной из стен. — Тебе, князь, не кажется, что ты чем-то смахиваешь на этого Корша?^[54]

Дражко сделал вид, что смутился, и взгляд его стал почти виноватым. В самом деле, он давно уже знал, что имеет некоторое сходство с этим изображением Бога, и не только великолепными усами, но и умением много выпить, не пьянея.

— Ты, герцог, находишь?

— Конечно. После той амфоры, что я прислал тебе вчера, другого и ожидать трудно.

— После того бочонка, который я пришлю тебе сегодня, ты будешь похож на него не меньше, обещаю. А пока я оставлю тебя полюбоваться другими Богами, а сам схожу в малый храм… — показал князь-воевода пальцем направление. — Оставлю Радегасту^[55] мешочек с золотыми монетами, раз уж он мой покровитель по моей нынешней должности. Попрошу заступиться за наши города, такие гостеприимные к гостям, но не любящие захватчиков. Радегаст всегда с добрым сердцем относился к Свентане. Надеюсь, что и впредь, с моей помощью, он не оставит город своей заботой. По нынешним временам, ты сам, герцог, понимаешь, моя жертва, какой щедрой она ни будь, всегда будет недостаточно щедрой. Не обессудь и не скучай. Я скоро вернусь…

После такой длинной тирады воевода ушел, оставив герцога в недоумении и догадках — знает ли Дражко о готовившемся нападении на город? Следом за воеводой к низкой двери небольшого углового храма потянулись и другие вои, пришедшие на службу. Радегаст — их покровитель, и это не вызвало ни у кого удивления.

А сам князь посмеивался, пряча улыбку за пышными усами. Он выдал дану откровенный намек на то, что Свентана готова к обороне и не удастся незваным гостям застать защитников врасплох. Но в храм поторопился не только из желания попросить Радегаста о покровительстве. Воевода знал, что разведчики, помощники волхва Ставра, пойдут за ним, и необходимо было срочно провести инструктаж и передать через них несколько поручений.

Так и оказалось. В дверь храма, специально сделанную низкой настолько, что любой входящий поневоле поклонится стоящему в трех шагах за порогом золоченому идолу Радегаста, следом за Дражко вошли Скурлата, Далимил, Годион, Лют-пращник и еще несколько дружинников. Положив в деревянную дароносицу-поднос мешочек со звонким золотом и высказав идолу свои просьбы, Дражко оглянулся, проверяя, нет ли в храме посторонних, и, убедившись, что всех присутствующих знает в лицо, дал указания:

— По прибрежной дороге, в обход, чтобы с посольством не встретиться, сюда движется полк из пятисот дружинников. Пошлите кого-нибудь, чтобы срочно поторопили. Там две конные сотни. Эти пусть оставят пеших воев и рысью мчат сюда. Герцог настаивает, чтобы мы поторопились с отъездом. Думаю, неспроста. Он все еще надеется захватить Свентану.

— Я отправлю человека, — сказал Годион.

— И еще… — продолжил воевода и снова глянул на дверь. Вошел новый человек, но и его Дражко знал — это сотник стрельцов, что так удачно командовал навесным обстрелом дороги. — Сигурд желает посмотреть на убитых франков. Я поведу его, и чтобы не сказал кто ненароком невпопад…

Он повторил, что рассказал Трафальбрассу.

— Сделаю, — кивнул головой Скурлата. — Все равно моего знакомца рядом с Сигурдом нет. Может, найду его в городе… На службу я не пойду. Меня здешние волхвы не любят. Они всех новых нищих не любят, считая их данскими шпионами. Меня вчера так тщательно расспрашивали, что и сегодня могут узнать.

— Все точно сделайте! А я пошел — не слишком вежливо оставлять посла одного. И потом, там толпа бестолковых бояр вертится — могут наболтать лишнего. Вы еще немного поговорите с Радегастом, а потом отправляйтесь с поручениями. И не все сразу.

И воевода, приветливо кивнув стрельцовскому сотнику, вышел один. Тылы он обезопасил, кажется, полностью.

Как князь и предполагал, посол, стоя среди других членов посольства, смотрел не на стены храма Свентовита. Хотя этим были заняты все прочие — и горожане, которые не однажды все это видели, и даны, для которых посещение храма не просто редкость, а большая честь, и даже бояре-бодричи, у которых интерес пересилил внимание к Трафальбрассу. А последний любовался не только изумительной резьбой, но и время от времени поглядывал через плечо на дверь маленького храма Радегаста. И, казалось, остался доволен, что Дражко вышел один. Это мало походило на совещание воеводы с дружиной, слишком уж быстро князь вернулся, да и что может быть за надобность в таком совещании, когда Дражко только что от дружины пришел на площадь.

Осмотр резьбы по стенам храма закончился у последнего изображения — охоты Полканов^[56] на диких туров. Даже на охоте Полканы не расстались со своими доспехами. Полканов множество, но у каждого доспех разузорен по-собственному. Неизвестный художник постарался, не жалея времени, сил и фантазии, изобретая эти узоры, но каждый узор непременно формировался вокруг посолони, обозначающей неуклонное вращение солнца.

Внутрь, в само здание, вела только одна маленькая дверь, тоже покрытая значительной ритуальной резьбой, обладающей, как говорили, магической очищающей и защитной силой. Едва гости и идущие за ними бояре со свентанцами подошли к ней, как на пороге показался Колопас. Верховный волхв осмотрел толпу и опять молчаливо стукнул своим большим вызолоченным посохом в землю.

Дражко успел присоединиться к посольству как раз к тому времени, когда предстояло пройти внутрь большого храма. Герцог Трафальбрасс с улыбкой взял воеводу под руку, как лучшего сердечного друга.

— Ну, так что же хорошего обещал тебе, разлюбезный мой князь, твой защитник и покровитель Радегаст? — спросил он с милейшей кошачьей улыбкой.

— Радегаст милостив к тем, кто бывает честен в бою и не приемлет коварства. Он шепнул мне на ухо, что берет свентанцев под свое покровительство и поможет отбить любого врага, как бы силен он ни был, — шевеление громадных княжеских усов тоже изображало добродушие и прекрасное настроение.

И герцог продолжал улыбаться, хотя по напряжению пальцев Сигурда воевода понял, какой ценой гасится кипящая ярость страстной пиратской натуры, готовой в любой момент превратить улыбку в дикую гримасу жадного хищника.

— Ты всерьез надеешься, что Радегаст сильнее христианского бога франков?

— Я не берусь спорить о силе богов, — мягко и уклончиво ответил воевода. — Тем более что жрецы наши постоянно утверждают, что Бог всегда один, только разные народы по-разному зовут его, точно так же, как по-разному произносят слово «мама». А исход любой битвы решается там, куда не проникает скудный человеческий разум. Однако наши небесные покровители в благодарность за уважение могут наделить характер воев неуступчивым духом и против франков, и против любого другого врага. Это Радегаст обещает, и я ему верю.

Трафальбрасс и этот укол перенес, не изменив выражения лица.

— А ты, дорогой герцог, не собираешься обратиться к кому-то из наших богов?

Герцог в раздумье чуть не игриво склонил голову.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

50

Бодричи к тому времени уже не созывали вече, которое у восточных славян выбирало князя сроком на шесть лет в северных землях и на десять в южных. Про вече во времена Годослава историки вообще ни разу не упоминают, и только из косвенных данных можно понять, что отказ от права народа на решающий голос стоил предкам Годослава крупной ссоры с волхвами. Очевидно, процесс централизации власти и перехода ее в наследственность был естественным. Из всех западных славян только ляхи (поляки) сохранили эту ведическую традицию на долгие годы. Даже принятие христианства не смогло разрушить ее. Единственно, термин «вече» сменился у ляхов на термин «сейм», хотя сути своей не изменил. Но он вносил в государственное устройство Польши больше беспорядка, чем организованности.

51

У славянских племен берестяные рога и рожки использовались вместо сигнальных труб.

52

Так же точно в индийском и авестийском ведизме широко использовалась резьба по камню. Сохранившиеся до наших дней каменные храмы в Индии во многом перекликаются по сюжетам с дошедшим до нас описанием славянских храмов. Авестийские храмы были уничтожены экспансией ислама и в настоящее время доступны только фрагментарно в результате археологических раскопок. Часть из них уничтожена недавними бомбардировками США и Великобритании Ирака. Экспансия христианства уничтожила славянский ведизм. К сожалению, дерево — основной материал в славянском эзотерическом строительстве — не обладает прочностью камня и его выносливостью во времени. И потому мы знаем о храмах своих предков только по описанию и по редким зарисовкам путешественников и хронистов.

53

Ведическая вера славян была моногамной, они верили в единого Бога — Рода. А все остальные Боги — Перун, Велес, Свентовит, Макошь, Дажьбог, Радегаст и другие были детьми и внуками Рода и являлись не богами в нашем понимании этого слова (что, кстати, и дало повод обвинять славян в многобожии), а только проявлением отдельной грани самого Рода. Все грани познать было невозможно — они несли в себе всю Правь, или, иначе говоря, ведические законы существования Вселенной, но каждая из них касалась отдельной стороны жизни славян, и славяне приносили жертвы той, которая волновала их непосредственно в данный момент.

54

Корш, Корс, Хорс — Бог солнца, занимал высокое положение в иерархической лестнице. Но одновременно с этим демонстрировал другую сторону жизни. Подразумевалось, что Боги должны заниматься не только Божественным делом, но и отдыхать тоже. В этой своей грани Корш имеет некоторое функциональное сходство с древнегреческим Вакхом. Являлся покровителем любителей пива и меда. Изображался обычно нагим мужчиной с бородой или с усами, с венком из хмелевых веток на голове и такой же хмелевой перевязью через правое плечо. В правой руке обязательно держал ковш, из которого собирался пить. (Дано по описанию Корша в храме города Аркона на острове Буян по тексту Саксона Грамматика. Аналогично выглядел золотой Корш из храма Ретры, известный всем ученым мира. Но эта статуэтка утеряна во время Второй мировой войны.) Корш был любим славянами за широкий, как у всего народа, нрав.

55

Радегаст — Бог воинов. В отличие от Перуна, исполнял более узкие функции. Покровительствовал не всем воинам, а только защитникам. Например, защитникам города. Изображался в доспехах, с копьем в правой руке. В левой руке держал щит, на котором изображалась голова дикого тура, символизирующая отвагу и свирепость. Радегаст носил шлем, на яловце которого сидел петух с расправленными крыльями — символ защитника. Был распространен в основном среди прибалтийских славян. В капищах восточных славян не особенно почитался.

56

Полкан — соответствует центавру в древнегреческой мифологии, только в славянских ведах приобретает черты полубога. Получеловек-полуконь у славян закован в латы, но от этого не теряет своей быстроты и стремительности. Естественно, превосходный стрелок. Покровитель стрельцов. Название произошло, очевидно, от слова «полуконь».