Птица с окрасом жёлтый Финч

Самара Мо, 2021

Сначала в дом шамана влетела жёлтая птица, следом зашла она – писательница, желающая отыскать ответы на свои вопросы. Вскоре девушка окажется посреди болота в образе малышки застрявшей в трясине, на пути красной машины, что мчит на неё прямо сквозь чащу леса. В том доме ей предстоит узнать, что жизнь большинства людей – иллюзия не угодная Богу. Но сначала она потеряет почти всё. Мужа, который не любил её. Подругу, что упивалась её горем. И нечто сокровенное, то, за что она цеплялась всю свою жизнь. Ничего удивительного, ведь жизнь её отныне ей не принадлежит. Главной героине предстоит покинуть привычную для нее реальность, блуждая по дому, которого на карте не найти. Справится ли она со всем тем, что уготовила ей судьба?

Посвящается моему брату,

который и не жил вовсе.

«Я был в обиде на Творца, что не имел сапог,

пока не встретил молодца, который был без ног».

Омар Хайям

Часть 1. Как я встретила того, кто изменил в моей жизни всё.

1.

Сейчас уже точно и не вспомню, что привело меня в тот заброшенный, увитый плющом дом. Любопытство? Возможно. Будучи скептиком ко всем проявлениям мистицизма, мне всё же хотелось доказать не только своей самоуверенной подруге Вере, но и самой себе, что незнакомец, которого я с первых же секунд прозвала Гуру, не более чем шарлатан наживающийся на горе других.

А, может, то была обречённость, потому как, я не видела другого выхода, запутавшись окончательно в пещерах своего разума, которые кажется, вырыла сама. На тот момент я была готова внять любому мало-мальски полезному совету, если бы он привёл бы мои спутанные мысли в состояние покоя.

Сны — вот, что терзало меня в те времена более всего. Сны, подобные клубку шипящих змей под моей подушкой. Сны, в которых нереальные твари, порождённые буйным воображением, разрывали моё тело на куски острыми клыками. Сны, где я была свидетелем безжалостных смертей, остановить которые, мне было не под силу. В любом случае, я точно помню лишь одно… — мне было настолько страшно, что я отважилась подойти к незнакомому мне дому — скорее полуразвалившейся лачуге, с покосившейся крышей, даже притом, что меня не покидало ощущение, будто сама Земля пытается поглотить его. Пытается утащить в свои недра. Скрыть от человеческих глаз. И от того я переминалась с ноги на ногу, чувствуя себя полной дурой, в борьбе с иллюзиями, что воплощал в реальность мой взбесившийся мозг, перед калиткой выкрашенной в мутно-зелёный цвет. Я, понимала, что если не наберусь смелости, и не сделаю шаг в неизвестность, то буду корить себя за трусость до конца своих дней. Понимала, что никто кроме меня, этого шага не сделает.

— Ну и удружила же ты мне подруга, — произнесла я вслух, в сердцах проклиная Веру. — И ведь не пошла же со мной для поддержки.

Огромный чёрный лабрадор, безразлично поднял голову и смерил меня взглядом, словно задаваясь вопросом, ни к нему ли я обращаюсь, а после притянул лапой, лежащую в пыли кость. Уложил на неё морду, словно пряча её от меня.

«Если что-то пойдёт не так, просто развернусь и уйду. Как и брат начну ходить на бессмысленные сеансы психотерапии. Психологи — они лишь отнимают деньги, а взамен ничего. Это определённо не понравится мужу. Лишние расходы никому не нравятся, но что с того? Чего я теряю то? В данный момент ничего. Разве что остатки здравомыслия». — Ответила я самой себе и зашла во двор, скрипнув калиткой. В то же мгновение мимо моей головы, стремительно пронеслась какая-то птичка. Просто жёлтое облачко, впорхнувшее в приоткрытое окно дома.

«Сожравшее её? Что за бред? Ну, соберись уже. Никто никого не сожрал. Окно, как окно».

Ну, раз птица не боится, то и мне не должно быть страшно — успокоила я себя и бодро зашагала по заросшей сорняками дорожке.

Помню, как шла тогда и думала, вытирая рукой выступивший на лице пот — Всего несколько минут и станет ясно, выйдет ли из этой авантюры хоть какой-то толк. Всего несколько минут.

Я вытащила из кармана джинс смятую, теперь уже грязную бумажку, сложенную в несколько раз. Ту самую что, вручила мне подруга. Развернула и ещё раз прочла написанное на ней:

«Улица Лесная 26. Чтобы отыскать дом, дойти до конца улицы и свернуть направо, за пихты».

— Вот чёрт! — выругалась я вслух. Скомкала листок и, бросив его куда-то в траву продолжила путь.

Не могу сказать точно, что послужило тому причиной — жара ли то была, страх или несвежий бутерброд, что я съела впопыхах с утра, перед тем как отправится в путь, но чем ближе я подходила к дому, тем тяжелее становилось моё дыхание. Моя одежда, не менее получаса назад не доставлявшая мне какого-либо дискомфорта, теперь сдавливала меня, будто уменьшилась в размерах. Стягивала тело, пытаясь задушить. И потому добравшись до перекошенного крыльца, я попыталась растянуть её, но вместо этого лишь порвала.

«Да что с тобой происходит? Никто тебя не душит! Что за глупые мысли»? — Тяжело вздохнув, я, как смогла, привела себя в порядок, а затем робко постучала в дверь. К моему удивлению она оказалась незапертой и после первого же неуверенного удара кулака, приоткрылась. Плохой знак — подумала я про себя, но внутрь всё равно зашла. Терять то было нечего.

Переступив порог, я ступила во мрак. Так резко отличалась атмосфера дома и его скудный свет, проникающий сквозь маленькое мутное окошко в прихожей, от красок улицы.

— Здесь кто-нибудь есть? — позвала я, медленно заходя внутрь, но ответом мне был странный схлопывающийся звук, словно где-то бурлило что-то вязкое.

Пройдя дальше, я оказалась в пустой, лишённой всяческой мебели комнате. Никаких тебе вешалок для верхней одежды, ни пустых уродских ваз для зонтиков, ни подставок для обуви и тем более шкафов, где люди хранят всякий хлам в надежде, что он когда-нибудь да пригодится для чего-нибудь крайне важного. Вообще ничего. Только подгнивающие стены с отколупывающейся штукатуркой и три запертые двери. Я застыла в нерешительности.

«Часто ли люди дёргают ручки дверей, проверяя, что за ними, впервые приходя к кому-то в дом? Да никогда! — впадая в истерику, ответила я самой себе. — Почему они закрыты?! Возможно потому, что он не ждёт гостей. Ну и что же мне тогда делать? Войти самой без приглашения?»

Даже странно вспоминать сейчас, то состояние потерянности, в котором я оказалась. Что делать дальше? Как быть? Продолжить звать хозяина дома до тех пор, пока он не появится из-за одной из этих дверей. Моё воображение даже успело нарисовать этакого хмурого старикашку высунувшего седую взъерошенную голову в дверной проём с вопросом: Хто здесь?

Или же всё-таки попытаться открыть двери, грубо вламываясь в чужое пространство?

Я шагнула к первой двери, к той, что находилась слева от меня, хотя инстинкт подсказывал мне, что идти нужно прямо. Наступила на ржавые гвозди разбросанные по полу, но конечно не заметила их. Как не заметила и всколыхнувшееся где-то глубоко внутри меня ощущение дежавю. Ощущение, словно я уже бывала здесь.

«Во сне? Возможно».

Эхо пустой комнаты. Едкий запах курительной трубки и чего-то ещё. Может быть, запах хвои, леса. Нет. Болота. Ощущение потери и пустоты, когда-то уже испытанное мною.

Подёргав холодную медную ручку несколько раз, я убедилась, что она заперта на ключ.

— Начало многообещающее — подумала я и направилась к той двери, что находилась справа, вновь проигнорировав инстинкт, подсказывающий мне войти в ту дверь, что находилась прямо напротив входа.

«Прежде я узнаю, кто он, раз уж мне выпал такой шанс — злорадно подумала я и положила ладонь на ручку второй двери. — Кто он и чем живёт».

Дверь оказалась незапертой и за ней оказалась хозяйская спальня.

«Дети? — изумилась я, рассматривая пустую колыбель. Она раскачивалась из стороны в сторону так, будто всего минуту назад оттуда достали младенца и унесли его с собой. — Но ведь отсюда никто не выходил. — Заметила я и подошла к кроватке, правым глазом косясь на родительскую кровать, которая почему-то больше детской вызывала во мне беспокойство. Никого на ней не было, только скомканные простыни, да книга повёрнутая обложкой вверх на подушке.

«Не упускай её из виду — твердило моё подсознание, — Глаза никого не видят, но кто-то там всё-таки есть. Женщина? Женщина с тёмными волнистыми волосами».

В колыбельке лежала игрушка. Серебряная погремушка с бубенчиком внутри. Я не стала отодвигать её в сторону, опасаясь звуков, которые она может произвести при движении. Просто приложила ладонь к матрасику и почувствовала тепло.

— Ещё тёплая. — Объявила я пустой комнате. А может и незнакомке ещё минуту назад возлегающей на мятых простынях, которую не успели зафиксировать мои глаза, но сердце знало, что она была здесь.

«Мне всё это привиделось или она действительно здесь была? Дура! Не забивай свою голову глупыми вопросами. Вспомни, зачем ты здесь?

— Потому что я схожу с ума. И мне нужна помощь. — Ответила я пустой, давно не проветриваемой комнате. Затем уныло подошла к кровати и прочитала название книги: «Великий Гэтсби». Скотт Френсис Фицджеральд. Рядом на тумбочке, как и на тумбочке возле детской кровати стоял букет высохших полевых цветов — ромашки, васильки и цветущий яркими жёлтыми цветочками зверобой. Но цветы давно высохли, возможно, даже ни один год назад и от любого прикосновения или дуновения ветерка могли осыпаться. Я посмотрела на старый граммофон, покрытый толстым слоем пыли, что стоял в углу. И на иглу приподнятую над пластинкой.

«Включи его. Опусти иглу. Узнай, что за музыку выбрал хозяин» — зашептал мой внутренний голос.

— Нет. Я не стану этого делать. — Тихо произнесла я вслух, а сразу после заметила светлые квадраты и прямоугольники на выцветших обоях.

«Что-то висело на этих стенах». — Прошептал голос.

«Не накручивай себя. Он обычный семьянин. Ничего жуткого ты здесь не нашла. Так ведь?»

— Разве? — спросила я саму себя и попятилась из комнаты в прихожую.

2.

«Просто закончи то, что начала. Нет здесь никаких призраков. Это всё твоё буйное воображение, которое ты тренировала годами, а теперь не используешь его как должно. Вот оно и чудит. Зайди в ту дверь и убедись сама, что он вполне адекватный мужик».

Я осторожно прикрыла дверь, подумав: Был бы рядом брат, он ни за что не дал бы мне трусить. Ну почему он всегда чем-то занят, когда так сильно нужен мне?

— Кто-нибудь? Отзовитесь? — вновь попыталась я дозваться хозяев, прежде чем, наконец, толкнула дверь, в которую должна была зайти с самого начала.

Передо мной оказалась гостиная, заставленная наполовину серыми картотечными шкафами. Высокими, как те, что закрывали одно из окон комнаты, блокируя доступ света в помещение, и те, что пониже, на которых лежали вытащенные папки с бумагами.

Посередине комнаты, привлекая внимание, стоял стол, накрытый плотной красной скатертью, от яркости цвета которой, у меня по спине пробежал холодок. На том столе в беспорядке лежали кости каких-то мелких животных.

«Убитых насильственной смертью», — почему-то подумала я, но тут же прогнала от себя эту мысль.

Помню, как представила себя — подкрадывающуюся на цыпочках к тем шкафам молодую девушку, что шла навстречу судьбе, затаив дыхание. Пухленькую, крепкосложенную. С волнистыми красными волосами, и застывшим испугом на лице. Жадно рассматривающую все, что открывалось её взору.

— Зачем ты здесь? — внезапно спросил меня хриплый басистый голос, и я буквально подпрыгнула от неожиданности, почувствовав, как кровь моментально отлила от моего лица. Мой новоявленный Гуру, как оказалось, сидел у дальней стены, молча наблюдая за моими действиями, в освещении тусклой полоски света пробивающейся через грязное стекло.

Он был похож на старый рыхлый гриб. Из тех грибов, что вырастают только в тех местах, куда не ступала нога человека. Странное, конечно сравнение, но это первое, что подумала я, увидев скрюченного старца сидящего на пыльном плотном матрасе в льняной тунике и штанах. В зубах его была зажата курительная трубка. Сизый дым, выходящий из неё, окутывал тело старика подобно туману. Жёсткая седая борода упиралась ему прямо в грудь. Глаза закрыты, а на раскрытой мозолистой ладони скачет та самая жёлтая птичка, что влетела в дом прежде, чем в него зашла я. В другой руке старец сжимал лопатку, которой помешивал нечто чёрное и бурлящее в огромном чугунном котле, что стоял перед ним.

— Почему вы не отзывались? Я несколько раз звала, прежде чем войти.

Старик глубокомысленно молчал, вообще никак не реагируя на звук моего голоса, и продолжал помешивать своё дурнопахнущее варево.

— Мне сказали…

— Тебе сказали, что я помогу? — прервал он меня, и вдруг поднял взгляд на стол, от которого я держалась на расстоянии. Смотрел ли он на вытянутую вверх узкую глиняную вазу с всунутой в неё веткой без листвы или смотрел на кости? Этого я знать не могла. Да и не задумалась об этом, потому как, куда загадочнее выглядели глаза старика — мудрые, глубокие и… жёлтые. Прямо как оперение той птицы, что скакала на его руке. — Загляни в котёл. — Попросил он, так и не удостоив меня взглядом.

«Нет. Какой ещё котёл?! Беги отсюда пока не поздно! — закричал мой разум, но ноги сами понесли меня туда, куда велел старик. А, может, к птице клюющей зернышки с мозолистой ладони, что не подозревала, в какой опасной близости находится от липкой бурлящей жижи.

Удушливый запах топи пронзил мой нос. Ноги подкосились, и на мгновение я даже представила, как падаю в ту чёрную массу головой. А потом… увидела болото. Зловонное и топкое. Маленькая девочка стояла посреди него. В чёрном платьишке в белый горошек.

«Почти в таком же, как у меня, когда-то было в детстве. Или в том же самом?»

Ноги малышки обутые в высокие зелёные резиновые сапоги засосало трясиной по щиколотку, но она вовсе не выглядела испуганной. Наоборот, весело подбрасывала куски торфяной угольно-черной земли в воздух. Она хихикала, играя в одну лишь ей понятную игру.

— Эй — окликнула я малышку. — Иди скорей сюда. Там опасно. — Предупредила её я и вдруг почувствовала в руке её ладонь. Пухленькую, нежную и вспотевшую. А затем увидела возникшую словно бы из ниоткуда заасфальтированную дорогу, по которой, прямиком на девчушку застрявшую в трясине неслась на бешеной скорости красного цвета машина. — Берегись! — изо всех сил крикнула я, понимая, что она ни при каких условиях не сможет выбраться из грязи.

Услышав мои слова, малышка прервав игру, повернула ко мне голову и как-то внезапно постарела. Улыбка стёрлась с её совсем уже не детского лица, на котором, словно прорезая его, проступили глубокие морщины. А затем у ребёнка начала расти борода. Черты её внешности менялись так стремительно, что я даже, и осознать не успела, как передо мной вместо девочки вновь появился старик. От взгляда его, не моргающих жёлтых глаз, внутри у меня всё похолодело.

«Люди так не смотрят». — Подумала я и попыталась отвернуться, но он вдруг присел на болотную кочку, скрестив ноги сначала прямо в жиже из грязи и земли, а уже через мгновение вода ушла из-под него, словно и не было её вовсе.

— Как же много ты на себе носишь. Неудивительно, что тебе тяжело. — Констатировал старик, словно ничего и не произошло.

«Что за машина? Откуда, чёрт побери, на болоте появилась та красная машина? Что это за ребёнок такой?!»

В панике я отшатнулась от котла, но, не сделав и двух шагов, упёрлась руками в стол стоящий позади. Меня словно молнией прошибло, как только я дотронулась ладонями красного полотна.

— От себя не убежишь.

— Что вы только что сделали? Трубка, которую вы курите — это какой-то наркотик, да? Вы одурманили меня? Зачем вам это?

«Да как он смел?! Может, я и похожа на беззащитную, не способную выдержать удар дуру, но вовсе не из тех, кто позволяет так обращаться с собой».

— Я узнал кто ты. Всего лишь. Заглянул к тебе в душу, всего на мгновение и узнал для чего ты здесь.

— Что за странный способ узнавать о цели прихода? Могли бы просто спросить. Незачем одурманивать меня наркотиками, я и так бы вам сказала.

— Никаких наркотиков, — кратко пояснил старик, — Только твоя память и запах способный разбудить её.

«Он серьёзно или насмехается надо мной»?

— Ну, и для чего же? Что вы там увидели? — стараясь не выдавать тревоги в голосе, спросила я.

«Не жди. Убегай. Чего ты застыла? Зачем тебе его ответы? Неужели не видишь, что ты уже в западне?»

Но я не могла сдвинутся с места. Старик буквально пленил меня желтизной своих глаз. Сбил меня с толку. Запутал мысли. Возможно, окурил меня своими дурманящими разум травами, хоть и утверждал, что к наркотическим веществам они не имеют никакого отношения.

— А известно ли тебе, что эти птицы не водятся в здешних краях? — Он протянул ко мне ладонь с сидящей на ней жёлтой птичкой. — Это жёлтый вьюрок. Его ещё называют Финч, из-за цвета окраски, и он прилетел издалека. Да и ты, похоже, родом не отсюда. Откуда ты?

— Издалека, — промямлила я, — Точнее, мои родители издалека. А я выросла здесь.

— Не сомневаюсь. Как тебя зовут?

— Рита… Хвори.

— Хм. Хвори, как хворь? Как болезнь?

— Думаю да.

— Не очень удачным именем наградила тебя судьба. Но, может в том и знак.

— Знак?

— Так зачем ты столько носишь на себе? Зачем терпишь боль? Тебе не хочется достать ту кость, что застряла в твоей ладони? Может, тебе нравится страдать?

— Какую кость? — спросила я, и в то же мгновение ладонь мою пронзила жгучая боль. Видимо я напоролась на эту длинную, похожую на иглу кость, когда ударилась об стол. Но как же я могла не заметить такое?

«Нет, — подумала я, — Мне вовсе не нравится страдать».

Одним резким движением я извлекла кость из-под кожи и кинула на пол, наблюдая, как она скачет по деревянным доскам. Слёзы брызнули из моих глаз внезапно. Я их вовсе не ждала и не понимала с чего вдруг разрыдалась, но противится не стала.

«Хватит. Просто уйди отсюда. Забудь, как страшный сон». — С жалостью к самой себе подумала я.

Но я не ушла. Впервые за долгое время я плакала и чувствовала, как боль уходит из меня. Не только из руки, но и из сердца. Сквозь слёзы я оглядела себя с головы до ног, стараясь понять, чего же такого тяжёлого увидел на мне старик. Майка, расстегнутая рубашка поверх неё, и джинсы.

«Не так уж и много» — подумала я, и тут же ко мне пришло осознание, что он не об одежде говорил.

— Я… ничего не могу с этим поделать. У меня… ничего не выходит. Я много раз пыталась сбросить вес, но тщетно. — Объяснила я, зажимая рану, из которой на пол, капала моя тёмная тёплая кровь.

— Слова слабого человека.

— Но что же мне тогда делать? — Я стояла перед ним, внутренне сжавшись, словно ребенок, отчитывающийся перед отцом за проделку, и чувствовала стыд, какой не испытывала прежде.

— Ты не для этого пришла. А пришла ты, потому, что тебя мучают кошмары. Отголоски прошлого, которое ты не хочешь отпустить. Те воспоминания режут тебя, словно ножами, причиняя боль там, где давно уже не болит. Ты должна отпустить их. Другого варианта нет.

— Это всё какие-то фокусы? Скажите мне правду. Дело в дыме, да? А, может, в этой жиже источающий запах болота? Просто какой-то трюк, да?

— Никаких фокусов. — Прорычал старик, грозно прищурив глаза. Его явно раздражала моя недоверчивость. — Всё на поверхности. В твоей голове. В твоих глазах. Но… — на лице его отразилась гримаса отвращения — ты слабая. Не уверен, что ты способна справиться. Ведь я не лекарь, и не психолог. Не прорицатель, не шаман. И, уж тем более не… Гуру. Но, если ты желаешь, можешь называть меня и так.

— Вы не понимаете, да? Что все, что вы произносите для меня бессмысленно? Что я должна отпустить? Я не понимаю.

Старик тяжело вздохнул. Крепко затянулся из дымящейся трубки и вновь выпустил дым в мою сторону. Уже нарочно видимо, будто вынуждая меня сбежать от едкого запаха. Я энергично помахала рукой, стараясь отогнать дым от своего лица.

— Нужно лишь осознать, что важно не то, что случилось тогда, а то, что ты делаешь сейчас. Каждый прожитый нами день уже в прошлом. Для тебя, и я уже в прошлом. Тот, которого ты увидела десять минут назад. Его больше нет. Теперь я другой. Неужели не видишь? Прошлое — лишь след на воде. Появился и тут же исчез. Важно только насколько чисты были твои ноги. Насколько сильны и активны. И способна ли рябь на водной глади, оставленная той ногой, повлиять на что-либо ещё. На что-то за её пределами.

Не строй из себя глупую. Ведь мы оба знаем, что это вовсе не так. Прошлое необходимо только для того, чтобы мы делали выбор, опираясь на полученный опыт. Ты можешь выбежать сейчас за ту дверь, из которой появилась, так и не узнав ответов на свои вопросы. Но если ты думаешь, что от бегства ничего не изменится, то ты сильно заблуждаешься. То, что разрушает тебя, станет ещё сильнее. Оно, подобно прожорливому ненасытному червю. Оно будет поедать твой мозг и не остановится при этом никогда.

Но если ты решишь остаться, знай — будет ещё тяжелее. Будет страшнее. Ведь борьба — это боль. Но только так, ты изгонишь того червя из себя, раз и навсегда.

Вы — все те, кто появлялся здесь, думаете, что от одного здравого совета всё изменится. Жить станет чуть легче, и только! Но со временем всё вернётся к тому же. Сейчас ты в колесе, и оно катится без твоего ведома. Без указанного направления и скорость развивает такую, какая удобна ему. Чтобы выбраться из колеса, понадобится немало сил, ведь ты катилась в нём всю свою сознательную жизнь, лишь изредка поглядывая на просветы, которые вы — люди называете истинным счастьем. А теперь уходи. И забери с собой птицу. — Закончил он, и я ощутила на себе волну отвращения и мерзости, которую он испытывал ко мне, видимо зная наперёд, как я поступлю.

Я смотрела на него, пытаясь вдуматься в то, что он только что произнёс. Хотела понять и не могла. В горле пересохло, но не от слёз, (хотя, может быть и от них тоже), а от того, что я внимала старику, раскрыв от удивления рот.

— Она не моя. — Наконец сказала я еле слышно, имея ввиду конечно птицу, не зная, что ещё я могла ответить на его монолог.

— Неужели? Но ведь она прилетела за тобой.

— За мной?

— Да. За тобой.

«Да о чём он вообще говорит? Как эта птица могла оказаться моей, если я впервые видела её?»

Мне не хотелось вновь приближаться к старику, но и птицу оставлять с этим безумцем не хотелось. Что-то подсказывало, что здесь ей угрожает опасность, но мне на тот момент и в голову не приходило, что подозрения мои как-то связаны с костями на столе.

— Мне снятся жуткие бесчеловечные вещи, и я никак не могу повлиять на это. Вы можете помочь? — я предприняла последнюю попытку добиться от старика хоть какого-то совета.

Старец смерил меня удивлённым взглядом, будто и впрямь сомневаясь в моих умственных способностях, но на вопрос ответил:

— Страх всегда говорит о борьбе. В любом её проявлении.

— С кем же тогда сражаюсь я?

— Смею предположить, что сама с собой. А, может, и с целым миром. Просто ты не ведаешь об этом, как я уже и сказал. Ты в колесе. Может, скажешь, чего же ты хочешь на самом деле?

— Чего я хочу? — переспросила я. Он кивнул и посмотрел на меня уже куда более спокойно. — Я хочу знать, кто я! — закричала я, не выдержав давления. — В чём моё предназначение?! Хочу знать, где найти мотивацию, чтобы двигаться вперёд? Потому что, я совсем не чувствую сил, чтобы двигаться вообще куда-то. Но точно знаю, что хочу.

Усталость навалилась на мои плечи. Захотелось присесть и перевести дух. Но стула поблизости не наблюдалось, и потому, я облокотилась о картотечный шкаф, запачкав лежащие на нём папки кровью.

— Этого хотят почти все люди. Но лишь немногие стремятся настолько сильно, чтобы в итоге получить ответы на свои вопросы. Если ты одна из них, Финч, то тебе предстоит научиться, в плохом видеть хорошее. Страдания, боль и преграды — они для того, чтобы мы стали сильнее. Чтобы мы узнали, кто мы есть, и на что способны. Сама жизнь подталкивает нас к предназначению. Ведь жизнь, — он улыбнулся, впервые с момента нашей встречи, слегка приподняв уголок губы вверх, но то, определённо была улыбка, — колесо. Просто люди привыкли не замечать этого.

Отрешись от убеждений внешнего мира. Загляни внутрь себя. Все ответы, которых ты так жаждешь — они в тебе. Ни в ком больше и нигде больше. Нет такого места на земле или человека способного помочь тебе разобраться с тем, кто ты есть. Только ты сама. Никто не подскажет тебе путь. Даже я. Ты должна пройти его, изранив ноги в кровь или надев на себя удобные ботинки с толстой подошвой. Но сама.

Выходит, тебе придётся заглянуть в свои кошмары. Только проснувшись, не отталкивай их. Не беги от них. Анализируй. Ведь они и есть то, что кричит тебе подсознание.

К моменту как он закончил, я уже почти не дышала. Одышка и холодный пот, проступивший на моей коже, свидетельствовали о скорой потери сознания, чего я вовсе не хотела в доме незнакомого мне чудака. Всеми оставшимися силами, я попыталась осознать услышанное. Успеть поглотить то, что он пытался донести до меня.

Помню, как подумала тогда, превозмогая тошноту, что видимо, дело всё же в бутерброде. Но старик, словно бы и не замечал моего плачевного состояния, и в следующее же мгновение, жёлтая птичка, что сидела на его смуглой ладони, исчезла из моего поля зрения в его огромном кулаке. Гуру сжал её так крепко, что я подпрыгнула словно ужаленная, забыв о слабости. Всё моё естество заполнил писк той пытающейся освободиться птахи, что так неразумно угодила в ловушку к полоумному старцу.

— Что вы делаете! Отпустите её немедленно — заверещала я, вцепившись в его грубую ладонь, несмотря на то, что не хотела прикасаться к его старческой грубой коже.

— Ты, — он указал на меня скрюченным пальцем, бросив деревянную лопатку в котёл, — как этот жёлтый вьюрок. Разница между вами лишь в том, что ты и не пытаешься жить! — Ещё пару секунд он молчал, пристально вглядываясь в мои глаза, словно в ожидании чего-то, а затем раскрыл ладонь, откуда тут же выпорхнула едва не погибшая птица.

— Да вы просто, псих! — Со злости я пнула ногой по котлу. Чёрная вязкая жижа разлилась по пыльным доскам, источая настолько сильный смрад, что и недели проветриваний не хватило бы, чтобы избавиться от него. В тот же момент из дальнего угла гостиной, оттуда, где стоял какой-то непонятный мне увесистый круглый аппарат, похожий на центрифугу, раздался звук бьющегося стекла.

Старик удивлённо вскинул брови и посмотрел на аппарат, но предпринимать ничего не стал. Всё так же молча, он протянул к моему лицу ладонь, и я увидела маленькие капельки крови, выступившие на его грубой коже.

— Ты не пытаешься жить. — Произнёс он, и закрыл глаза, не обращая внимания ни на вонь, ни на меня.

— Просто сумасшедший, — тихо признала я и выбежала за дверь.

Я не могла видеть того, что обнаружил старик после моего ухода. О случившемся он поведал мне куда позже. О том, как оказавшись в одиночестве, он направился к своей обжигной печи, а откинув крышку, увидел, что все составленные в печь кувшины разбились.

— Ты очень смелый, Финч — произнёс он тогда, рассматривая загубленные кувшины. — Очень смелый.

Я же покидала двор старика, убегая, как если бы бежала от беды. С упавшим сердцем, что гулко билось в моей груди, и всё искала глазами жёлтую птичку, спрятавшуюся в зелёной листве деревьев, которой так хотелось жить. Но она, похоже, улетела далеко и не собиралась возвращаться.

3.

Помню, как вернулась домой в тот серый дождливый вечер и не узнала его. Не узнала себя. Вещи, разбросанные по полу. Толстый слой пыли на полках. Гора невымытой посуды. Жирные пятна то тут, то там. Как я так запустила себя? В какой момент это всё стало для меня не важно? Я смотрела в мутное зеркало и не верила, что вижу себя. Неужели прошло столько лет? Когда появились морщины под глазами? Когда вырос этот отвратительный второй подбородок, а взгляд озорной когда-то девчонки отливавший синевой, потух навсегда?

В тот день я прибрала все, что смогла прибрать, не жалея сил. Я плакала и подметала. Я тёрла и вычищала всё, что когда-то запачкала, абсолютно не понимая, зачем это делаю. Помню лишь, что неустанно ловила себя на мысли, что вокруг меня вершится нечто судьбоносное. Некая незнакомая мне прежде вибрация в теле. В руках, в ногах, в голове. Она неутолима и она имеет голос. Она говорит мне: Садись и пиши. Ты готова. «Нет, — отвечаю ей я. — Не готова». Мне до жути страшно. Настолько, что я не готова в этом признаться даже самой себе.

— Ну как там твой Гуру? — ни без сарказма поинтересовался муж, забираясь под одеяло. Он не заметил перемен. Как не заметила бы и я, но что-то во мне изменилось. Дало трещину или наоборот наконец-то скрепилось воедино.

Я словно пребывала в состоянии транса, в который погрузил меня старик, и всё пыталась разглядеть черты лица той девочки, что играла чёрной торфяной землёй так, словно это были мячики для пинг-понга. Той самой, что не замечала своих ног увязших в болоте. Она обездвижена и она в страшной опасности, ведь к ней на всей скорости мчит красная машина, прорываясь сквозь толщу пространства, иного, чем тот лес. Что станет с девочкой, когда машина достигнет свой цели? И кто это бесстрашная малышка? Неужели я? Или замеченное мной сходство с юной незнакомкой лишь иллюзия?

— Что? — Я не расслышала того, что он мне сказал.

— Я спросил, ты сходила к тому мужику или нет?

— Да сходила.

— Что с тобой? Ты какая-то странная.

— Он чуть не убил на моих глазах птичку. А, может, просто хотел, чтобы я так считала. Хотел, чтобы я думала, что она в опасности.

«Да? Всё было именно так? Ты уверена? Возможно, этот психопат целыми днями заманивает в свой дом живность и мучает? Может он наслаждается страданиями других?»

— Не понял. Какую ещё птичку? — Он скинул с себя одеяло.

— Жёлтого вьюрка. Он залетел за мной следом. Точнее, залетел прежде, чем я вошла.

— Так он убил его или не убил?

— Нет, не убил.

— Тогда что он с ним сделал?

— Я… Не знаю. Думаю, он хотел продемонстрировать мне… желание птицы бороться за свою жизнь.

— А завтра он начнёт душить собаку, чтобы продемонстрировать тебе, как нужно отбиваться?

— Нет. Не думаю, но…

«А вдруг он прав? Что если он действительно причинит кому-то непоправимый вред? Что ты будешь делать тогда? Ты же трусиха. Не стоит забывать о костях на столе с красной скатертью. Они ведь неспроста там».

— Ты не думаешь, но такое возможно, судя по тому, как ты засомневалась. Знаешь, я думаю, тебе не стоит больше ходить к человеку, который мучает птиц…

— Он его не мучил… — Почему-то вступилась за старика я.

— Понятное дело, тебя мало волнует моё мнение, но всё же, чтобы облегчить себе совесть скажу, не ходи к нему больше. Хотя, ты всё равно отправишься к нему вновь, так ведь?

Я предпочла не отвечать на его вопрос.

«Не прикидывайся. Тебя не волнует моя безопасность. Тебя вообще уже очень давно ничего не волнует» — подумала я, осуждающе глядя на него, но вслух не произнесла. Сдержалась. Впервые.

Моё молчание видимо смутило его, потому как он мягко спросил:

— Старик что-то сделал тебе?

— Нет. Не сделал.

— Тогда что с тобой? Ты на себя не похожа. Бледная какая-то. Замученная. Не буду приводить образных сравнений. Обидишься опять. Ты поняла, о чём я.

— Всё хорошо. Не устраивай сцен. — Я закрыла глаза, не желая продолжать разговор.

— Что даже свою долбанную медитацию не включишь? Ту, которая проела мне весь мозг? Как же ты заснёшь тогда?

— Не включу. — Ответила я и отвернулась от него, прислушиваясь к звукам ночного города. К монотонной вибрации холодильника. К свистящему гулу кондиционера над головой. Той ночью я заснула в тишине, но тишина та была иной.

«Он злился на меня? Неужели, правда, злился? Что такого во мне так сильно раздражает его? И когда это началось?» Такими были мои мысли, прежде чем я погрузилась в сон той ночью.

4.

Во сне, я, как правило, ощущаю себя как я. Не как кто-то другой. Не в чужом теле. В том состоянии и возрасте, в котором я нахожусь в реальной жизни. Но в кошмаре, приснившемся мне той ночью, я увидела себя девчонкой лет тринадцати. Несмотря на то, что в реальной жизни мне далеко уже за тридцать.

На мне одежда… Нет, скорее роба, такая, какая бывает у медицинского персонала — рубаха и штаны, но не белые вовсе, а серые от пыли и грязи. А может и от чьих-то биологических выделений. И я знаю, что страшно напугана, не потому что я ребёнок, а потому что читаю тот же страх на лицах людей, сидящих неподвижно рядком напротив меня в открытом кузове трясущегося на колдобинах грузовика.

Машина, похоже, военных лет. Такие, мне доводилось видеть только в старых фильмах о войне. Те люди намного старше меня — несколько женщин и пара мужчин, и на них те же робы, что и на мне. Без каких бы то ни было опознавательных знаков. Никаких имён, никаких нашивок. Все они как один, напряжённо смотрят куда-то вперёд, туда, куда ведёт дорога. Не произносят ни слова. Лица замершие, словно восковые.

Но мне откуда-то известно, что им страшно. Возможно причина того в чуть дрожащих руках или чересчур напряжённых позах? Или в том, о чём думают все эти люди: ОПАСНОСТЬ. Я тоже чувствую её и потому пытаюсь узнать, в чём же причина их настороженного поведения, но не могу произнести ни звука. Горло словно сжато в тиски.

Бросив попытки обратить их внимание на себя, я решаю подняться с привинченной к кузову скамьи, но сделать это оказывается не так-то просто. Машину трясёт на каменистой дороге. А когда мне всё же удается задуманное, мы вдруг останавливаемся, и я вижу перед собой железную высокую ограду из сетки-рабицы. А вдоль всего периметра висят жёлтые таблички, предупреждающие о том, что забор находится под высоким напряжением.

Что всё это значит? — ни без беспокойства думаю я, и наблюдаю за тем, как водитель с грузным телосложением выбирается из машины и медленно покачиваясь, направляется к выгнутым наружу воротам. Кто-то смял их изнутри, пытаясь вырваться на свободу. Что-то жуткое произошло там за воротами — понимаю я, но не хочу знать, что именно, и вновь пытаюсь выбраться из грузовика. Но прежде чем это происходит, одна из медсестер с искажённым от ужаса бледным лицом, хватается за мою руку, пытаясь удержать. Как раз в ту секунду я слышу лязг открывающихся ворот. По каким-то причинам водитель не обратил внимания на предостережения. Открыл ворота и направился обратно к грузовику.

Уже через минуту мы снова продолжаем движение. Я пытаюсь вырваться из цепкой хватки женщины, но она не уступает мне в силе и разжимает руку, лишь, когда машина, наконец, прибывает в пункт назначения.

Вокруг один лишь песок и знойное палящее солнце. Высохшие безжизненные кусты без листьев, словно напоминание что здесь, когда-то была жизнь. Спрыгнув с грузовика, я тут же обращаю внимание на чёрные пятна чего-то впитавшегося в грунт.

Что это? Кровь? — думаю я, и тут же понимаю, что здесь был госпиталь. Оборачиваюсь и вижу неизвестно откуда появившееся блёклое высушенное, словно просящее пить, трёхэтажное строение. Его стены покрыты глубокими трещинами, а чёрные проёмы выбитых окон, будто бы заманивают нежданных гостей внутрь завываниями горячего воздуха и еле различимыми звуками, отдалённо похожими на стоны. Может, это стонет сам дом? Но в ту же секунду понимаю, что не услышу внутри голосов людей, сколько бы ни прислушивалась. Все они давно мертвы. А непрерывное жужжание мух, доносящееся из заброшенного здания, говорит мне только об одном — что им есть чем поживиться внутри.

В полном молчании, группа сопровождающих меня людей проходит мимо, и в руках их зажаты какие-то мешки. Никто из них будто бы не замечает появившуюся из-за угла здания старую больную лошадь с огромной цепью повязанной вокруг её шеи. Цепью настолько тяжёлой, что кобыла не в состоянии оторвать голову от земли. Земли пропитанной кровью. В глазах её копошиться мошкара, а тело настолько худое, что каждый её шаг может стать для неё последним. Я не хочу приближаться к этой замученной твари и выяснять причины её появления здесь, и потому иду вслед за людьми, что пришли со мной. Отпирая неслышно входную дверь, на цыпочках, один за другим они крадутся внутрь.

«Чего же вы все так боитесь? Зачем пришли сюда, если там настолько страшно? Зачем открывать дверь, ведущую вас к опасности? Объясните же мне. Я пойму». Но ведь это сон и я не в силах остановить движение.

Впереди нас оказывается длинный мрачный коридор и шесть обшарпанных, не таких уже и чёрных дверей какими они были прежде: Три справа и три слева. Но мне уже доподлинно известно, куда держат путь мои спутники, ступая на пол занесённый песком и битым стеклом, так мягко, словно бояться разбудить кого-то. Встревожить шумом нечто, что всем нам представляет угрозу.

Мы подходим к дальней левой комнате. Туда, откуда и доносились эти странные, похожие на стоны звуки. Неожиданный скрип двери где-то в начале коридора заставляет всех их окаменеть на минуту, но и десять секунд спустя, так ничего и не происходит. Ветер — думаю я. Всего лишь дуновение ветра. Не лошадь. ЛОШАДЬ УЖЕ МЕРТВА. А потом голову, словно молнией пронзает мысль: Дети! Вовсе не взрослые. Детский госпиталь. Сотни маленьких детей, над которыми проводили эксперименты. Многим из них нет ещё и года. От ужаса и осознания этого, у меня леденеют руки. В этот момент мне кажется, что я кричу, надрывая горло, а на деле, всего лишь беззвучно раскрыла рот.

Вот зачем им мешки! Вот зачем мы пришли сюда. Их бросили здесь. Бросили умирать, словно ненужный бесполезный мусор. Теперь, они не более чем отходы, для тех людей, что творили с ними жуткие, неподдающиеся пониманию вещи.

В переполняющем моё сознание отчаянии, я заглядываю внутрь комнаты и вижу множество миниатюрных железных кроваток-люлек застеленных пожелтевшими от грязи и экскрементов простынями. Кто-то сдвинул их прямо перед входом, загородив проход. И за стеной из этих импровизированных баррикад, теперь не доносится больше не звука. Лишь жадное жужжание жирных мух. Дети знают, что за ними пришли, и потому молчат. Чувствуют наше присутствие. Боятся спугнуть диким пронзительным плачем.

Медленно, насколько возможно тихо, санитары разбирают тот завал. Не могу смотреть, ожидать того что откроется моему взору когда они закончат, и от того закрываю глаза. На мгновение, как будто выпадаю из сна, погружаясь в темноту, но уже через секунду открываю их, надеясь увидеть привычные очертания своей спальни, но вместо тёплой уютной кровати и мужа сопящего рядом со мной, вижу кучу обнажённых детских тел, изуродованных руками мясников. Те дети живы — это точно, но так измучены, что даже не в состоянии пошевелиться или закричать. Никогда в жизни мне не доводилось видеть, что-либо более ужасное.

На их спинах и бесформенных головах сдавленных какими-то железными обручами, свежие, не так давно зашитые раны сочащиеся гноем. У некоторых из них нет глаз, но они смотрят на нас так пронизывающе и отчаянно, что мне снова хочется кричать, уже от безысходности. Смиренно и спокойно. Не могу на это смотреть. Слишком больно осознавать, что кто-то из живущих на земле людей способен на подобные зверства, но мои спутники не мешкают. Уверенным шагом они подходят к ним и вытаскивают детей из кучи по-прежнему дрожащими руками, а затем осторожно укладывают их в мешки. Я же не в силах заставить себя приблизиться к ним. К их израненной плоти измазанной запёкшейся кровью и липким дурно пахнущим гноем, и потому, я лишь наблюдаю за происходящим, решив, что помогу относить их в машину, укутанных в грубую ткань.

Но не проходит и двух минут, как из вороха тряпок сваленных в углу, появляется то самое нечто, то чего все так сильно боялись. Полусгнивший монстр отдалённо похожий на женщину преклонного возраста. В её седых длинных волосах, что болтаются затвердевшими от крови патлами, застряли разбитые очки, которые когда-то видимо, носила та женщина. Теперь же они раскачиваются в такт движениям перед разъярённой мордой твари. Кажется, кто-то пытался отрубить её ноги, но судя по всему, план их провалился, потому как безжизненные куски её прогнившей плоти, которая когда-то была ногами, тянуться теперь за ней по полу, оставляя грязно-коричневые разводы. Несмотря на потерю подвижности, перемещается эта тварь настолько быстро, что я успеваю заметить лишь её острые, словно бы заточенные зубы, и выпотрошенные за доли секунды тела своих, вроде как, коллег, замертво падающих с грохотом на детские железные кроватки.

Не долго думая, я хватаю те несколько подвижных мешков, что стоят у входа в комнату, и устремляюсь к выходу через длинный мрачный коридор, в конце которого я вижу вполне себе живую лошадь, заглядывающую внутрь сквозь дверной проём, в надежде спасти хотя бы их, от безжалостного чудовища.

Живая. Следит за мной — мелькает у меня в голове, а потом, я чувствую как что-то твёрдое и холодное касается моей кожи, за чем незамедлительно следует протяжный душераздирающий вопль твари. Несмело, с сердцем, отдающимся у меня в висках, я оборачиваюсь и вижу перед собой её корчащееся почти безногое тело. Бесконечно сжимающиеся и разжимающиеся острые зубы, жующие собственный язык и щёки, и то, как она держится за объятую странным, но, похоже, болезненным, свечением руку, прижатую к себе.

Ей больно — думаю я. Она не может прикоснутся ко мне. И в подтверждении моих мыслей, монстр кидается на меня ещё несколько раз, но все её попытки безуспешны, и потому, скуля, она ползёт обратно в комнату, после чего раздаётся её громкое чавканье. Я же бегу к машине, отмечая по пути, что кобыла вновь исчезла из поля моего зрения, и укладываю малышей в кузов, стараясь не смотреть на них.

Как же их много — думаю я, раз за разом возвращаясь в ту зловонную комнату, но понимаю, что кроме меня этих малюток больше некому спасти. Наконец, перетаскав их всех, выдохшаяся, я останавливаюсь рядом с грузовиком и пытаюсь опереться о кузов, но грузовик словно отдаляется от меня и мне становится понятно, что я просыпаюсь, вырываясь из захватившего мой мозг кошмара. Я рада тому обстоятельству безгранично, так как не могу больше слышать звука их скулящих в мешках тел. А затем чья-то рука вновь вцепляется в меня, словно бы затягивая в темноту. Та безногая женщина? Но как? Поток моих безудержных мыслей внезапно прерывает голос старика:

— Ребёнок не боится даже боли, потому что никто не внушил ему, что боль, это страшно. Чувствовать боль и боятся её, не одно и тоже.

— Кто они? Те дети, которых я спасла? — спрашиваю я его, почему-то совершенно не задаваясь вопросом, почему слышу его голос во сне.

— Те дети — твои несбывшиеся мечты. Ты издевалась над ними. По твоей вине, у них нет не единого шанса. Ты и только ты изувечила их…

— Нет. Там… женщина. Монстр. Она…

— Женщина — всего лишь судьба. Она даже ходить без тебя не может — объясняет мне старик. А затем я открываю глаза.

5.

— Проснись! Да что с тобой твориться?!

Не сразу я осознала, что передо мной лицо родного мне мужчины. Щёки мои горели от слёз, но голова была такой ясной, словно я вышла из спячки, в которой пребывала много лет.

— Ты кричала во сне, как сумасшедшая. Про каких-то детей и старика. Я сам испугался до жути, когда увидел твоё лицо и то, как ты билась на кровати. Может, ты зря всё же не включила медитацию перед сном?

Он улыбался, хоть и был отчасти напуган, но страх за моё душевное состоянии уже отпускал его. Я видела это по его вновь равнодушным глазам. Я не знала, пытался ли он меня обидеть своими словами или, это всё же был такой извращённый способ подбодрить меня. Не важно. Ничего не ответив ему, я спрыгнула с кровати и понеслась в ванную комнату. Наспех оделась и выбежала из дома, даже не попрощавшись.

— Куда ты, чёрт побери? — услышала я его удивлённый голос в момент, когда входная дверь отсекла его ничего не значащий вопрос от меня.

То было утро прозрения. Я поняла, что старец не желал птице смерти или увечий. Он хотел лишь показать, что даже маленькая беззащитная птичка, не бросит попыток освободиться от пут. Сделает всё возможное, а может и невозможное, но не прекратит бороться. Я же до того момента не боролась вообще. Более того, я и не знала, что не борюсь.

Я помчалась, как оглушённая, игнорируя всё и всех, к старику, в надежде поговорить с ним о сне, приснившемся мне ночью и об озарении, всколыхнувшем моё мировоззрение. Но меня ждало разочарование.

Там, где раньше находился дом мудреца, теперь стоял старый накренившийся сарай. Я огляделась по сторонам. Но нет. Адрес точно был верным. Вот будка с чёрным мохнатым псом, мимо которого я проходила в первый раз. И всё та же огромная высохшая кость, лежащая перед лапами невозмутимого животного, и яблоня с подгнивающими на земле яблоками. Да и забор, выкрашенный в мутно-зелёный цвет, вряд ли с чем-то можно перепутать. Двор тот же. Вот только дома нет. Как и моего Гуру. А собака, до этого мирно дремавшая в лучах восходящего солнца, вдруг приподняла морду и, оскалив зубы, зарычала на меня.

«Она прозрела тоже» — почему-то подумала я и попятилась к сараю. Ничего больше мне не оставалось, хоть я и знала, что сарай тот пуст.

Внутри оказалось на удивление светло и сухо. Свет пробивался внутрь через перекошенные доски и проделанное в задней стене окно. У одной из стен лежало перепревшее сено, запахом которого было наполнено всё внутри, несмотря на естественную вентиляцию. Стены же, сплошь увешаны строительным инструментом. Вполне новым на первый взгляд, чего не скажешь о ржавых косах, серпах и ещё каких-то странных, но острых предметах, назначение которых мне было не известно.

Признаться, я даже не сразу заметила матрас старика, лежащий всё в том же углу, грязный и, судя по всему, набитый тем же сеном. Как не заметила и стол с красной покрытой густым слоем грязи скатертью, с разложенными на нёй костями. Как оказалось впоследствии, вовсе не костями животных, а птиц, преимущественно черепов и костей крыльев. А не заметила, потому как, была невыразимо шокирована присутствием старой дряхлой лошади гнедого окраса, стоящей посреди того сарая. Или, может быть, то был всё же хлев?

Та стояла равнодушно, не обращая на меня внимания, и как-то даже печально, переминаясь с ноги на ногу, просунув морду в прорубленное кем-то окно. Мне подумалось, что причиной тому отсутствие свежего воздуха в помещении, но когда я подошла к кобыле, стало понятно, что предположение моё было не верным. Сначала я лишь услышала лёгкое металлическое позвякивание, и только приблизившись к кобыле, увидела, что на шее её весит тяжёлая металлическая цепь прикреплённая чем-то снаружи, отчего лошадь и не имела возможности вытащить голову из того окна.

— Живая… Ты снилась мне во сне. Но как же? — Произнесла я вслух, на мгновение совсем забыв и про старика и про причину своего прихода. Но мне об этом незамедлительно напомнили, грубо прервав мой монолог.

— Что вам здесь нужно?! — Мужчина, показавшийся в дверном проёме, не выглядел дружелюбным. В руке он держал молоток, большой и блестящий.

Это странно. — Подумала я. — Он хоть и выглядел, как человек, которого оторвали от работы, но стука молотка я не слышала, ни в момент, когда зашла во двор, ни тогда, когда пробралась в сарай.

— Здравствуйте. Не поймите меня неправильно, но вчера я приходила сюда к одному старому человеку, который живёт здесь.

— К старому значит. — Он причмокнул. Переложил молоток из одной руки в другую. — Кроме меня, пса и этой кобылы здесь больше никто не живёт, дамочка. Да, и я здесь бываю крайне редко. Если вы не заметили, это не жилой участок. Так что, шли бы вы… у меня, знаете ли, дел и без вас хватает.

— Но как же. Ведь я…

— Мне это совершенно не интересно. Проследуйте на выход. Никаких стариков здесь не было, и нет. И вряд ли будут. Только если мне, конечно, доведётся дожить до глубокой старости. Но, уверяю вас, это случится не скоро.

— Кто спит на этом матрасе? Хотите сказать что вы?

— А ты не из пугливых, да? Ну ладно, я поясню. На том матрасе спит мой рабочий. Парнишка, что бродяжничал по округе неделями. Я пожалел пацана, предоставив ему кров за работу.

Пожалел? Он то пожалел?!

— И где же он сейчас?

— Не кажется ли вам, что вы задаёте слишком много вопросов для человека незаконно проникшего на чужую территорию. Выметайтесь сейчас же!

Слишком уж агрессивным было его поведение, и потому, я не стала больше расспрашивать грубияна ни о чём. Но выходя за дверь, не спускала глаз с молотка. Он поплёлся вслед за мной, как будто провожая до калитки. На секунду мне показалось, что он просто желал убедиться в том, что я покинула его владения, но причиной тому оказался набросившийся на меня с диким лаем и брызгами слюны пёс, которого тот и оттащил в сторону, открывая мне путь со двора.

— Зачем вы повесили на лошадь цепь? Это как-то жестоко, вы не находите? — Поинтересовалась я напоследок, стоя по другую сторону забора.

— Не твоё дело. — Рявкнул мужик. — Проваливай и не возвращайся больше. И, послушай мой совет — не увлекайся алкоголем. А то, кто его знает, куда он в будущем ещё тебя заведёт. Окажешься где-нибудь посреди густого леса, а там, знаешь ли, не только звери шатаются.

Мне не понравилась его кривая заигрывающая улыбка и потому я предпочла тихо удалиться. Медленно поплелась по дороге, устремив взгляд на пыль под своими ботинками.

6.

— Вера, ты свободна сейчас? — Я позвонила подруге. Не стала звонить брату, потому как знала, он не лучший помощник в подобных вопросах. Его жизнь не менее запутана, чем моя. Я решила узнать у неё, где искать старика и почему, то место, в котором я была ещё вчера, отныне не существует.

— Что-то случилось? У тебя голос какой-то подавленный.

— Нет. Нормально всё. Я расскажу при встрече. Мне необходимо с тобой поговорить. Давай в нашем кафе, через полчаса увидимся?

Она появилась раньше назначенного времени, как я и ожидала. Влетела в закусочную подобно лесной фее. Всегда с высоко поднятой головой. Всегда уверенная в себе и в дорогих одеждах. Присев на красный кожаный диванчик, она презрительно оглядела полупустоё заведение, а затем вытащила телефон и положила его на стол, намекая, что если поступит важный звонок, она тут же умчится.

— Хоть бы рубашку погладил перед выходом на работу. Куда смотрит твоё начальство? Тебя как будто всю ночь топтали. — Заявила, не поздоровавшись ни с кем, Вера, меланхоличному отрешённому пареньку, что работал официантом в «Лагуне» во все утренние смены. Этот парень явно чем-то задевал её самолюбие. — Так что там у тебя? Выкладывай. Выглядишь ужасно. Ты что, опять поправилась что ли, не пойму? Лишние килограммы не красят девушку.

Парень принял у нас заказ, молча и напряженно. Я думала, что он уже так ничего и не скажет, но он сказал:

— Вы ни разу не оставили чаевых, с тех пор, как пользуетесь уютом нашего заведения. Всегда грубы и нахальны. Я не должен этого говорить, но я с радостью принял бы от вас помощь, предложи вы мне, погладить мои рубашки. — Договорив, он почему-то подмигнул мне и скрылся с нашим заказом на кухне.

— Что?! Нет, ты его слышала? Хамьё! Буду уходить напомни написать на него жалобу. Рубашки ему погладить. И я оставляю чаевые! — крикнула она, отчего все без исключения посетители повернули к ней головы. — Разве нет?

— Ты никогда не оставляешь чаевые. Ты для этого слишком занята. Всегда торопишься. Их оставляю я, но не об этом разговор. Я позвала тебя, чтобы расспросить о старике. Расскажи мне, откуда ты о нём узнала? Расскажи вообще всё что знаешь? Он… пропал. Я не могу его найти.

Вера, то и дело открывавшая рот подобно рыбе, в надежде прервать меня и вставить хотя бы одну яростную реплику насчёт чаевых в опровержение моих слов, услышав о старике, вдруг неожиданно замолчала и пристально посмотрела на меня.

— Какой ещё старик? — Медленно спросила она, приподнимая бровь. Её явно озадачил мой вопрос.

— Слушай, если ты решила надо мной подшутить, то не стоит. Он… это что-то невероятное, но тот дом, в котором я была вчера…. сегодня я приходила туда вновь и… Не знаю даже как сказать. Его там больше нет. Только старый сарай. Всё остальное так же вроде, калитка, собака, яблоня, но его нет.

— Рита, детка, скажи честно, ты что-то принимаешь? — Она участливо протянула руку и накрыла ладонью мою ладонь, блеснув золотыми кольцами, но взгляд её, мне совсем не понравился. Едва ли в нём крылась забота. Скорее, она смотрела на меня, как на психичку. — От этого у тебя такие жутко-припухшие глаза? Если так, расскажи мне. Я помогу…

— О чём ты говоришь? — Её нежный наигранный тон вконец выбесил меня, — Ты о таблетках что ли? Не принимаю я никаких таблеток. Что за чушь? Как ты можешь не знать о старике, если сама меня к нему и направила. Сказала, кто-то из твоих знакомых ходил к нему и он помог.

— Помог с чем? — Спросила она, тяжело вздохнув, как раз тогда, когда нам принесли дымящийся кофе и булочки. На официанта, ожидающего от нас каких-либо возможных реплик, ни одна из нас не посмотрела. — Может, ты просто расскажешь всё от начала и до конца, а то я совершенно не понимаю, о чём ты говоришь.

— Мы сидели в субботу здесь же. Я жаловалась тебе на ночные кошмары, от которых я целыми днями хожу, как сомнамбула.

— Кто такая эта сомнамбула?

— Вот! Ты и тогда так спросила. Сомнамбула — это человек, перемещающийся в реальной жизни, но словно бы в полусне. Мы обсуждали с тобой Артёма и то, что наши отношения ухудшаются день ото дня. Что он как будто отдаляется от меня, и я не знаю, что с этим делать. Ты выслушала меня. Залезла в сумочку и, заглянув в телефон, написала на клочке бумаги адрес, сказав, что там живёт какой-то мудрец или гуру. Кажется, так ты его назвала, хотя я точно не припомню. Ты сказала, что он помог кому-то из твоих знакомых. Я сомневалась. Раздумывала, идти или нет? Не меньше трёх дней, а затем всё же пошла. — Я рассказала ей в подробностях всё то, что произошло в доме старика и про сон, приснившийся мне сегодня ночью, но она отнеслась к моему рассказу скептически, явно не поверив во всю эту историю, хоть и не сказала мне этого.

— Знаешь, я думаю тебе и впрямь пора заканчивать бездействовать, если уж на то пошло и сесть уже за работу. Как давно ты не пишешь?

— Вера, но как же старик? Неужели ты ничего не помнишь?

— Ответь на вопрос. — Попросила она, допивая ещё горячий кофе.

— Какая разница? Ну, месяца три, наверное. Может чуть больше.

— Тогда садись и пиши. Думаю самое время. А то ты совсем свихнешься. С кем я тогда буду обсуждать все свои секреты? Учти, навещать тебя в психушке я не стану. Я боюсь людей с перекошенными физиономиями, пустым взглядом и стекающей по подбородку слюной. Фу, мерзость!

Зазвонил телефон, оповестив нас обеих, что разговор закончен. Вера ответила на звонок, и собрала вещи. Я задумчиво молчала, ожидая, что она уйдет, так ничего и, не сказав.

— Мне нет смысла врать тебе. Я никогда не слышала о старике, о котором ты говоришь. Здесь два варианта, либо умом тронулась я, и у меня провалы в памяти, либо тронулась ты и напридумывала себе то, чего не было. Я добра тебе желаю, поэтому послушай мой совет. Выплесни всё это на бумагу. Станет легче. Шикарная история, по-моему… если, конечно, это не реальная жизнь. Чао. — Она махнула мне рукой и скрылась за дверью.

«Ну, зачем я выбросила тот треклятый клочок бумаги, на котором она написала адрес? Что двигало мной? Она признала бы свой почерк. Не смогла бы не признать».

Через пару минут, кинув на стол расчет, не забыв про чаевые, поднялась и я. Я вышла за дверь, не зная тогда, что всё это время за нами наблюдал мужчина лет сорока. Тот, что сидел в тёмно-синем дорогом костюме тройке через два столика от нас у стены, с висящими на ней черно-белыми арт-портретами Чегивары и Черчиля, прислушиваясь к каждому нашему слову. Я бы и не заметила его, увлечённо работающего за ноутбуком, но он заметил нас. И мысли его были заняты совсем не тем, что он видел на экране компьютера.

— Стойте! — закричал он мне вслед.

— Вы мне? Я забыла оплатить счёт? — поинтересовалась я, припоминая, что точно положила деньги на стол.

— Нет. Нет, думаю со счётом всё в порядке. — Рыжий, с ухоженной бородкой, худощавый и подтянутый, он улыбнулся мне, пытаясь вызвать доверие.

— Тогда вероятно, дело в подруге, — предположила я.

— И нет, и да. — Он отрицательно покачал головой, окончательно сбив меня с толку. — Дело в вашей подруге, но не в том, что она симпатична мне. То о чём вы беседовали… Она вам солгала. Вы действительно обсуждали старика в субботу, и она действительно написала на бумажке адрес и протянула вам. Я видел это собственными глазами и слышал. Не знаю, что за мотивы движут ею, но она вам лжёт.

«Как я могла в себе усомниться? Как могла предположить своё помешательство, откинув единственно правильное и очевидное — Вера лгала мне. Но зачем»?

— Вы в этом уверены?

— Уверен, как никогда. Это не моё дело, конечно, но я всё же скажу — она злобный нехороший человек. Расчётливость двигает такими, как она. Подумайте об этом. Я разбираюсь в людях. — Он собрался уходить, но я остановила его.

— Позвольте, я как-то отплачу вам за честность. В наше время это такая редкость. Вы, правда, очень помогли мне. — Попросила я, хоть и видела, что в материальной помощи он вовсе не нуждается.

— Не стоит, — бросил он, и решительным шагом направился обратно в кафе. — Вы не псих. — Добавил он задумчиво, прежде чем скрылся за стеклянной дверью.

— Я не псих. — Повторила я за ним и прислушалась к шелесту листьев над головой, прикрыв глаза.

Бывает, помощь приходит от тех, от кого ты её совсем не ждёшь.

«Нет. Она точно приходит, если ты на правильном пути» — мысленно поправила я себя и заодно отметила, что парень вполне себе симпатичный. Харизматичный.

«Вот ведь подлюка! Зачем она лгала мне? Зачем выставляла меня сумасшедшей? Но, как же мне найти старика? Ведь не могла же Вера повлиять на то, что я не нашла дом, в котором была вчера. Возвращаться туда сейчас, бессмысленно. Вряд ли что-то измениться. Дождусь темноты и прокрадусь в сарай ночью — решила я. — Возможно, мне удастся остаться незамеченной и выяснить, какие секреты покоятся там. Что за кости лежат на столе и почему прикована лошадь? Кто его знает, что ещё я могла обнаружить там, пробыв хотя бы полчаса».

7.

Весь день я провела в тягостных раздумьях, слоняясь по городу бесцельно. В раздумьях о подруге предавшей меня, о муже, который стал мне незнакомым человеком всего-то за пару месяцев, о жизни запущенной настолько, что я уже не узнавала саму себя. А с наступлением темноты отправилась в тот же двор, в котором была утром.

«Что я скажу тому злобному мужику, если он всё же схватит меня? А может, и говорить ничего не придётся. Вполне возможно, что я вынуждена буду убегать или отбиваться от этого хама». — Размышляла я, тем не менее, всё быстрее приближаясь к дому. Ещё один поворот и он окажется прямо перед моими глазами.

«Как миновать собаку, так чтобы та не залаяла и не набросилась на меня? Чем осветить стены сарая, так чтобы свет не был достаточно ярким. И где его взять вообще? Вот дура! У тебя же есть фонарик в телефоне. Нафига тебе ещё чего-то? Насмотрелась всяких детективов. Лучше бы»… — Дом стоял передо мной. Такой же, каким я видела его вчера. Увитый плющом и перекошенный. Он словно подзывал меня к себе. Насмехался надо мной. Почти шептал: Ну как же ты могла меня не заметить? Вот он я. Зайди и посмотри, что внутри.

«Может, зря, я рано обрадовалась? Тут на лицо сумасшествие. Не могут дома появляться и исчезать только потому, что им так приспичило. Только если это не чьё-либо больное воображение. Тогда возможно».

Перед калиткой не шевелясь, сидел всё тот же чёрный пёс, почти невидимый в темноте. Сидел и смотрел на меня прямо в упор, словно ожидая моего появления.

— Ты не укусишь меня? — спросила я шёпотом у собаки, медленно заходя во двор. Пёс никак не отреагировал на мои слова. Даже не поменял положение головы, когда я проходила мимо него. И тогда, я поняла, что не меня он ожидал. Он был на страже.

На этот раз я не стала стучать в дверь. Прошмыгнула внутрь и тут же закрыла ее, будто пряталась от кого-то. Или наоборот, хотела отгородиться от чего-то. Лунное сияние освещало стол, стоящий впереди меня и кости разложенные на нём. Но не только. Длинная, узкая, вытянутая вверх глиняная ваза, привлекла моё внимание. И ветка с опавшей листвой, на вершине которой, я увидела всё ту же жёлтую птичку. Она сидела спокойно и, кажется, даже спала, закрыв свои чёрные похожие на бусинки глазки.

— Как ты обошла собаку? — Старик стоял у окна, приложив руку к стеклу в том месте, где к нему цеплялся плющ и всё так же зажимал зубами трубку, но не курил. Рядом с матрасом больше не было котла, как и следов той мерзкой жижи, что я пролила уходя.

— Пёс пропустил меня.

— Неужели? И ты даже не испугалась?

— Испугалась, но поступить иначе не могла. Я приходила сюда сегодня утром, и… всего этого почему-то не было. Дом как будто исчез, а на его месте появился сарай. Я схожу с ума?

— Возможно. А сама как думаешь?

— Ночью мне приснился сон…

— Я знаю, что снилось тебе.

— Тогда расскажите про лошадь, которую я видела во сне? Я видела её и в реальности, если только и то и другое не плод моего воображения.

— Лошадь пока не подвластна твоему пониманию. Но… тебе известно, что придя сюда, ты поставила свою жизнь на кон?

— Я не могла поступить иначе. — Повторила я ещё раз, будто и сама в это верила с трудом. — Я чувствую, что должна быть здесь.

Старик отвлёкся от пейзажа за окном, и двинулся ко мне, глядя на меня своими жёлтыми глазами, которые в темноте светились ещё ярче, чем днём. В руке его я увидела сверкнувший в лунном свете нож и отшатнулась к двери. Испугалась. Опять.

— Теперь поздно боятся, — сказал он, хватая меня за руку. Одним резким движением он сделал на пальце надрез, а после вытер кровь, выступившую на нём о свой язык. Я отдёрнула руку, не понимая, зачем ему это. То, что он сделал выглядело мерзко, даже вульгарно, но таковым вовсе не являлось. Нечто вытекло из меня с кровью и проникло в его рот — вот что это было.

— Ты сделала выбор. Теперь мы связаны с тобой. Не задавай вопросов и приходи сюда завтра. Отправляйся домой, но знай, что домом он тебе уже не будет. Наблюдай за своими мыслями ежеминутно. Твои мысли и есть ты. Запомни, великая тайна откроется тем, кто ищет внутри себя, а не снаружи. — Сказал он и направился обратно к окну.

Эта картинка в моих воспоминаниях настолько свежа и отчётлива, что я смогла бы по порядку перечислить все те тысячи вопросов, от которых распирало мою голову в тот момент, и которые я так и не задала ему тогда. Саднящая боль в порезанном пальце, волосы заплетённые в тугой хвост. Бледное растерянное лицо толстушки застывшее в дверном проёме и старик, равнодушно повернувшийся ко мне спиной. Я и сейчас не могу понять, что побудило меня промолчать. И что за сумасшедшая непреодолимая сила вывела меня за дверь того дома в ночь, но я покинула его территорию, более не ведомая своими страхами. Более, не будучи собой.

Часть 2.

Повествующая о том, как я заглянула в неизведанное и потеряла всё.

1.

Жизнь в тумане образованном смесью из иллюзий, недомолвок, невысказанных слов, несовершённых действий, уныния и лжи. Откровенной человеческой лжи. Она повсюду, куда способен упасть мой взор. Ею пропитан воздух. Она под моей кожей и пожирает мой дух, как и непроглядная тьма в которую окутан мой внутренний мир.

«Где я теперь? И что не менее важно, зачем я здесь? Кто я? И куда иду?»

Я совершенно точно не знаю, кто я. Я утратила свою целостность, когда начала задавать себе эти вопросы. И я абсолютно не уверена правильно ли то, что я делаю, но всё равно иду вперёд.

Сомненья. Да. Вероятно это и есть ответ. Сомненья порождают страх. Как только начинаешь сомневаться в своих силах, ты открываешь дверь потаённым страхам, а они голодны и они идут туда, куда их позвали. Я впустила их. Открыла дверь нараспашку в тот момент, когда поставила под сомнение своё творчество. Свою жизнь.

«Но откуда мне известно об этом? Разве старик рассказывал мне что-то подобное в том запущенном, словно бы и ненастоящем доме? Нет. Вроде бы нет. Откуда же тогда уверенность в том, что это правда?»

«Ха! — удивилась я самой себе, — А откуда уверенность, что все, что он говорит правда? Кто он, чёрт побери? И что сделал со мной? Я будто опутана вязкой мерзкой паутиной. А может, я и есть паук? Огромный чёрный тарантул, а мысли мои — яд?»

Сейчас когда я делаю эти записи, прошло уже больше года с той сакраментальной ночи, когда я добиралась домой не следя за тем куда поворачиваю. Не замечая и времени. Я просто переставляла ноги, совершенно точно зная, что они приведут меня куда следует.

Поворот, за ним ещё один, триста метров вправо, а затем налево мимо высаженных вдоль дороги клумб с фиалками, которые в свете ночи казались практически чёрными. Потом фонтан, рядом с которым пробежала невысокая незнакомая мне девушка, чьё опущенное вниз лицо скрывала темнота. На её шее туго повязанный шерстяной шарф — аксессуар совершенно не сочетающийся с её лёгким почти прозрачным сарафаном. На улице никак ни меньше плюс двадцати, а она с шарфом. Странно, но не настолько чтобы завладеть моими мыслями надолго. Зачем он ей? — единственное, что подумала я и тут же вспомнила о полудохлой лошади с цепью на шее, вновь переключив свой мысленный взор на произошедшее со мной.

Миновав бурлящий фонтан, я повернула за аптеку с мигающей вывеской и услышала крики какой-то бурно выясняющей свои отношения парочки, что ругались на незнакомом мне языке. От них веяло ненавистью и отчаянием, и потому я решила обойти их стороной.

Жёлтые фары проезжающих мимо машин, словно подглядывающие за мной глаза старика. Шелест ветра в листве деревьев — еле различимый шёпот давно ушедших в небытие воспоминаний. Сказанных когда-то слов. Лужи на дороге оставшиеся после прошедшего непонятно когда дождя и отражение полного диска луны в той неподвижной мутной воде. Такое же угрюмое и бледное, как моё лицо.

«Теперь всё наладится — Думала я. — Точно должно наладится. Чёрная полоса не длится вечно. По-другому просто быть не может. Старик сказал, что отныне жизнь моя не будет прежней. Он высосал из меня нечто. Забрал из меня что-то, будто извлёк гноящуюся занозу» — Думала я, теребя порезанный палец.

Подходя к подъезду нашего многоквартирного дома, я заметила рыжеволосую девушку сидящую на скамейке с серой кошкой на коленях. Она лишь мельком глянула на меня и потупила взгляд. Угрюмая, отчего-то напряжённая, но я кивнула ей приветственно, будто знала её когда-то и прошмыгнула в подъезд.

2.

Я помню, как удушливо захлопнулась за мной входная дверь арендованной нами квартиры, отсекая воздух снаружи.

Прежде чем я осознала, что что-то изменилось внутри, в нос мне ударил запах — стойкий, вязкий запах торфяной земли.

— Тебя где мать твою носило? Ты видела сколько сейчас времени? Почти два часа ночи?

Я не сразу нашлась с ответом, разглядывая еле заметную сигаретную дымку которой было заполнено всё пространство квартиры.

«Старик здесь, — тут же подумала я со страхом. По телу пробежала дрожь и завибрировала в кончиках пальцев. — Нет, это невозможно. Он не мог проследовать за мной. Да и зачем ему это? Преследовать меня? Разве мы об этом договаривались?»

«А о чем ты вообще с ним договаривалась?» — ехидно ответил мне внутренний голос.

«Дым. Здесь всё в дыму». — Только эта мысль и тяжёлый стук моего сердца. Тук…….Тук.

Коснувшись спиной двери, я сползла по ней прямо на чёрный коврик покрытый кошачьей шерстью с надписью «Welcome». Зацепила рукой разноцветный шнурок с узелками, привязанный к дверной ручке, (игрушка нашей кошки — Лилу) и оторвала его, даже не заметив. Затем внимание моё переключилось на испачканные рыжей глиной кроссовки мужа, потом на мерцающий монитор компьютера. Чего я только не видела в те самые мгновения, когда осознала… Почувствовала всем своим естеством, что вот именно сейчас, в эти самые секунды жизнь моя рушится: Шарики кошачьей шерсти, лежащие вдоль плинтуса, грязные разводы чего-то липкого пролитого на ламинат, а сверху глиняные следы, без сомнений оставленные кроссовками Тёмы. Их цепочка вела на кухню. С кухни в комнату, в ванную комнату и снова на кухню.

«Он ходил здесь, — сообразила я, — Что-то собирал, не опасаясь запачкать пол».

А потом я заметила нечто, отчего моё сердце заколотилось как бешенное. То тут, то там, в основании потолка я увидела пробивающиеся вниз ростки вьющегося растения, которого тут точно не было раньше.

«В смысле не было раньше? Как оно вообще там могло появиться? Всё это бред. Галлюцинации, не иначе». — Я поморгала глазами, снова посмотрела. Ничего не изменилось. Потёрла глаза руками. Изменений нет. Пригляделась, пока что не решаясь рассмотреть зелёное новообразование поближе и заметила, что своими зелёными листочками оно цеплялось к обоям, будто было липким или имело коготки.

«Ядовитый плющ» — поняла я и, отбросив мысли о страхе прошла на кухню за табуреткой. Меня более не беспокоили причины, по которым Артём так и не появился передо мной, задав свой вопрос. В тот момент я даже не насторожилась, что ко мне навстречу не вышла наша кошка, та, что ластилась ко мне всякий раз, как только я переступала порог. Не заметила я и того, что прихожая наша выглядела непривычно пустой, потому как на вешалке не висели его демисезонные куртки, которые он как обычно не любил убирать на летний период в шкаф. Оттого больнее я пережила всё то, что произошло в следующие полчаса.

Естественно, теперь уже всё забыто, и о случившемся тогда мне напоминает лишь отражение в зеркале, всякий раз, когда я смотрю в него. Пряди седых волос — бесполезные страдания, которых можно было избежать.

— Эй, ты чего там застряла? — вновь поинтересовался Тёма, но вместо того чтобы полюбопытствовать чем же я здесь занята, он открыл балконную дверь и вышел на свежий воздух.

— Подожди минуту мне нужно кое-что проверить, — крикнула я ему и, не задумываясь о последствиях, ухватилась рукой за росток. С силой оторвала его от стены. В то же мгновение растение будто зашипело, разгневанное тем что его побеспокоили. Обвило рукой ладонь, пытаясь зацепится своими маленькими коготками за мою плоть, а потом вдруг высохло и осыпалось на пол подобно пыли. Если бы я умела кричать, вероятно, в тот момент, я бы закричала от ужаса, но я лишь спрыгнула с табуретки и тяжело дыша прижалась к стене, разглядывая побеги ядовитого плюща торчащего из под потолка, которые в момент гибели их сородича, почувствовав опасность, скрутились и почти исчезли с моих глаз.

«Это вижу только я? Или Тёма тоже видит? Но если видит, почему же тогда молчит? — спросила я себя и тут же сама же себе и ответила. — Ничего он не видит. Если бы видел, встретил бы меня на пороге шокированный или как минимум, удивлённый от столь подозрительной находки».

— Ты ничего странного не заметил? — Всё же поинтересовалась я, решившись, наконец, заглянуть в комнату. Я увидела его стоящим на балконе ко мне спиной с сигаретой в руке. Как я и предполагала, ростки ядовитого плюща были и в гостиной, которая так же была нашей спальней, такие же, как на кухне и в прихожей — скрутившиеся в спираль.

— В каком смысле? — Спросил он, но не обернулся.

«Почему он не оборачивается?»

— Ты и запах не чувствуешь? Сильная вонь, будто где-то поблизости болото. Совсем ничего?

— Да о чём ты вообще? — Возмутился он и нервно затянулся. — Лучше расскажи, где ты так долго была?

Вздохнув, не снимая с ног обуви, я присела на диван и всерьёз задумалась, а стоит ли вообще рассказывать ему, где я была? Что делала и что видела? Поймёт ли он, зачем я вернулась к старику, и что двигало мной, когда я решила довериться своему Гуру? Заботит ли его вообще на самом деле, то, что творится в моей душе? Что происходит с моей катящейся под откос жизнью? Способен ли он принять и поверить моим словам или он посмеётся надо мной, не воспринимая мои сумасбродные мысли всерьёз, как делал это ни раз? Ведь всегда проще бежать от того что не понимаешь, чем попытаться разобраться. Да. Всегда проще.

3.

Странно всё-таки как некоторые фрагменты нашей жизни впечатываются в сознание больше, чем остальные. Те фрагменты прокручиваются раз за разом так, словно где-то что-то перемкнуло. Заело. Таким и был тот момент, когда я увидела, как докурив, Артём вышел с балкона. В одно мгновение, точно по щелчку кого-то яростного судьбоносного пальца, я, наконец, осознала, что кошка ни где-то рядом с ним. Что она не спряталась, свернувшись в клубок где-то в недрах дивана. Её просто нет в доме.

Я осознала что диван, обычно расправленный уже в это время, накрыт пледом. Осознала, что Артём не шастает по квартире, как обычно это бывает, в одних трусах. Он одет. А под столом стоит наш пыльный, от того что никто очень давно не извлекал его на свет божий походный чемодан, запиханный поглубже под скатерть, видимо для того, чтобы я не сразу обнаружила его. Слишком сильно я была поглощена и увлечена событиями прошедшего вечера, чтобы заметить, что жизнь моя и впрямь коренным образом изменилась. Меняется прямо сейчас.

Меня отвлёк запах вони из того котла, что стоял в доме старика. Котла, который никак не мог оказаться здесь, в нашей с Артёмом квартире. Как и те лианоподобные отростки, появление которых осталось для него незамеченным. Как только он вышел, я поняла, что изменился не только наш с ним дом, но и он сам.

— Что за… — непроизвольно вырвалось из моего рта. Я вновь потёрла глаза, в который уже раз за сегодняшний вечер, снова посмотрела на него, но ничего не изменилось.

Помню, как слышала в возникшей тишине тихое бормотание диктора новостей, доносящееся откуда-то с улицы, гул работающего над его головой кондиционера, и… Можете мне не верить, но я убеждена что слышала стук его колотящегося в груди сердца, такой же сильный, как и биение моего.

— Что случилось? — Он опешил ничуть ни меньше чем я, потому как вероятно заметил на моём лице ужас. Маску, которую он видел впервые. — Ты как будто привидение увидела.

Помнится все те мысли, что крутились в моей голове, разом куда-то исчезли, (ядовитый плющ, желтоглазый старик, запах болотной тины, пульсирующий от боли палец), ведь я чётко осознала — он понял, что я догадалась о его намерениях. Более того, я увидела в его взгляде не только интерес из разряда: «Что же она будет делать дальше?», но и замешательство и откровенную неприязнь к тому, на что он смотрел. А видел он меня. Его реакция не была игрой или притворством. По какой-то причине я и сама ощущала себя, словно заражённой какой-то болезнью. Скоплением болезнетворных, смертельно опасных бактерий.

— Рита, почему ты так смотришь на меня? Что не так? Ты ведь знала, что к этому всё идёт.

— Знала о чём? — Притворилась я дурочкой, а в душе уже кляла желтоглазого старика всеми возможными мне проклятиями. Таких совпадений просто не бывает.

Он напряжённо сморщил лоб и попытался приблизится ко мне, отчего я тут же отпрянула от него с криком:

— Нет. Не подходи, пожалуйста. Это… — замялась я, не зная как ему объяснить, — Просто не приближайся ко мне. Я не знаю что это…

— Да что за херня с тобой творится? — Взбесился он и осмотрел себя с ног до головы, — Не понял, ты что-то видишь что ли? Что не так?

Мне, правда, хотелось объяснить ему, что старик каким-то образом проклял его. Проклял его тело и душу, но я выразилась иначе:

— Вокруг тебя, какая-то чёрная искрящаяся дымка, вроде, — Я задумалась на мгновение, решая каким сравнением лучше передать то, что видела, — Вроде грозовой тучи, вот что это. Ты будто находишься внутри маленькой грозовой тучи. Ты, правда, ничего не ощущаешь? Тебе не больно? Вообще никакого дискомфорта?

— По-моему, ты в конец тронулась умом. Вот что я ощущаю. — Поразмыслив немного ответил он, и, несмотря на мои просьбы приблизился ко мне. На этот раз я не отшатнулась, хоть и опасалась, что вещество окружающее его причинит мне вред. Чем бы ни была эта субстанция, она явно служила предупреждением.

Я с любопытством поводила рукой прямо перед ним, пытаясь ухватиться за то эфемерное облако. Несколько раз сомкнула и разомкнула пальцы, но не почувствовала ничего.

— Так вот что он сделал со мной, — произнесла я вслух. — Он научил меня видеть. Этот чудовищный запах трясины, превращающийся в пыль ядовитый плющ, ты окружённый тучей… Теперь я вижу. Эта мерзость буквально прёт из тебя. Понятия не имею, что он со мной сделал, но у него определённо к этому талант. — Я многозначительно замолчала, обдумывая только что произнесённые слова, а потом увидела, как Тёма отстранился от меня. Не просто отошел в сторону, но закрылся, окончательно и бесповоротно. Я ощутила это его решение каждой клеточкой своей кожи. Если что-то ещё и объединяло нас прежде, то теперь… Он закрыл последнюю дверь. Захлопнул с грохотом прямо перед моим лицом. — Думаю, это твоя аура, — зачем-то добавила я, — Я как-то видела такое на картинках. Людей, чьё тело окружала некая энергия. Разноцветная энергия. Все цвета радуги. Некоторые мастера даже как-то могут считывать информацию, изучая эти цвета. С тобой же всё понятно и без учёных.

— Ты в конец рехнулась. — Протянул он. — И что же тебе понятно? Чё ты придумываешь?! Ищешь повод для ссоры? Так он и так есть.

Из его рта вырвался нервный смешок.

— Я серьёзно, — произнесла я почти шёпотом, — Она чёрная и… Я даже не знаю, как тебе это сказать… Она отвратительная. Просто омерзительная. Как будто что-то тухлое, явно испорченное.Не знаю почему так подумала, но это именно то, что я чувствую глядя на неё. Тебя за ней почти не видно. Непонятно только зачем старик сделал это с тобой? Зачем он сделал так, чтобы я её видела?

Он подошёл к зеркалу, только лишь для того чтобы убедится, что я разыгрываю его.

— Не держи меня за дурака. Зря ты к нему повадилась. Очевидно же, что он промыл тебе мозги. Ну и старикан! Просто умелец. А, впрочем, если рассудить, тебе же лучше. Проще будет принять всё то, что я собираюсь тебе сказать. Если это действительно так. Если ты видишь всю эту хрень. — Он повадил руками у своего лица.

Что-то в его голосе укололо меня, и я вспомнила про задвинутый под стол чемодан. А в это время растение, словно бы затаившееся под потолком, вдруг расправилось, словно набрало в грудь воздуха и, шевелясь, цепляясь коготками за рельеф обоев, беззвучно поползло вниз по стене.

— Что ты собираешься мне рассказать? О чём ты? — Внезапно мне стало плевать на его ауру. На то, что она чёрная и отвратительная. Нет. Потерять его я никак не могла. Как бы он не выглядел, чтобы ни чувствовал, мы с этим справимся. Вместе. — Нееет. Ты же не собираешься… — я бросилась к нему, вдруг всей душой осознав, что теряю его, но вместо того чтобы заключить меня в объятья, так как он делал это раньше чтобы успокоить меня, он вдруг оттолкнул меня. Я обомлела.

«Нет. Такого просто не может быть. Он не может так со мной поступить. Человек, который оберегал меня и защищал несколько лет, не мог так просто оттолкнуть меня, будто я обычная надоедливая злопыхательница».

— Ты чё обалдела?! Нет! Даже не вздумай теперь ко мне подходить. Очевидно же, старик сделал это для того, чтобы тебе легче было отпустить меня. Как бы там ни было, если верить твоим словам, я весь теперь у тебя на виду, так ведь?

Я медленно неуверенно кивнула.

— Так вот смотри, это всё и есть моя душа. — Он поводил руками по своему телу, и я смогла прочесть золотистую надпись на его серой футболке, «My life, My rules». — Теперь ты её видишь. Ты прозрела! Господи, Рита, я столько времени провел, отыскивая причины наших недомолвок в себе, а оказалось, что ты просто не видела меня таким, какой я есть. Не представляешь как долго я думал, что это я тебе чего-то недодаю, а выходит видишь как… Видимо я просто не способен дать тебе больше. Ты даже не представляешь, как тяжело это признавать… Своё поражение, но ты тяжёлая. Я характер имею ввиду.

«Почему он так выразился «тяжёлая»? Прямо как старик говорил».

— Ты постоянно что-то ищешь. В себе, в людях, во всём вокруг. И ты постоянно недовольна тем, что найти этого не можешь. Не думаю, что найдётся мужчина, который захочет искать это что-то вместе с тобой, но ты попробуй. Кто его знает, может тебе и повезёт. — Он вздохнул, но не тяжело, а с облегчением, будто выплюнул из себя всю ту гадость, что копил годами. — Теперь всё встало на свои места. Теперь ты видишь, какой я настоящий, и я вижу, не стоит этого скрывать… То, что ты видишь, не нравится тебе, хоть ты и думаешь, что всё так же любишь меня.

— Но я люблю…

— Я не люблю тебя! Я вообще никого никогда не любил и вряд ли любить буду. В такое поверить можешь?! Мне прям стало легче дышать. Такое облегчение понимать, что это не моя вина. Просто камень с души.

— Ты… это не всерьёз. — тихо проговорила я, утирая с лица слёзы.

— Да куда уж серьёзней. Неужели не видишь? Как можно не замечать очевидного? Ты ведь такая умница. Ты всё всегда знаешь наперёд. Что угодно можешь предугадать, а меня даже не прочувствовала. Я ведь ждал тебя сегодня не просто так. Хотел поговорить. Решил всё, как только ты убежала из дома с утра, даже не потрудившись попрощаться со мной.

На самом деле я обдумывал этот разговор уже несколько месяцев и состоит он вот в чём: Я должен проверить, чувствую ли я ещё к тебе хоть что-то. Нам обоим стоит это проверить, прежде чем рубить сгоряча. Нам стоит пожить отдельно какое-то время. Может неделю, а может и две. Так что у тебя как раз будет время разобраться со своим мудрецом, а у меня будет время проверить свои чувства.

— Но ведь ты сказал, что не любишь — заметила я. — Что же тут проверять?

— Да. Сказал. Но нужно проверить. Не хочу ошибиться. То, что ты видишь… Если на самом деле видишь… Я действительно чувствую себя именно так. Мне нужно разобраться в своих мыслях.

— Ты не можешь бросить меня сейчас… Когда всё так плохо. — Произнесла я еле слышно, не желая верить его словам. Не веря своим ушам. В груди моей что-то сильно сдавило. Я буквально почувствовала, как кровь застывает в моих венах, а земля уходит из-под ног.

«Твоя жизнь более не будет прежней» — грохотом прозвучало в моих ушах. Глупая! Я ожидала чуда. Каких-то перемен, но не потерю всего того что имела.

«Всё это из-за пьянок — Я попыталась найти хоть какое-то объяснение произошедшему. — Он всегда любил выпить. Выпить, покушать и повеселится».

«Ты с самого начала знала, что эти отношения недолговечны. Знала, что такой день наступит. Так чему же ты удивляешься?» — вновь услышала я тот же назойливый, всегда правый голос.

«Нет. Ни в этом дело, — возразила я голосу. — Я уподобилась ему. Потеряла саму свою суть. Я пила и гуляла вместе с ним. Не заметила даже, как всё изменилось. Как растолстела от обилия еды, которую умела готовить и пристрастилась к алкоголю, под действием которого я более не была Ритой. Я была довольная собой Рита, ровно до тех пор, пока действие спиртного не прекращалось».

— Я не бросаю тебя. Ты ни в чём не виновата. — Поспешил он прервать ход моих мыслей. — Просто давай на какое-то время расстанемся. Ничего страшного нет в том, что мы отдохнём друг от друга. Многие пары так поступают. Поскучаем немного… — Что-то в выражении моего лица озаботило его. Он напрягся. — Тебе что плохо?

«Мне действительно было плохо. Как это поскучаем? Как это поживём отдельно? Зачем это? Кому это надо»?

«Это надо тебе, — с упорством произнёс голос. — Ты сама до этого довела. Разве нет»?

Мой мозг в прямом смысле слова разрывался от противоречий. Мне казалось, что всё вокруг меня рушится, превращается в прах. Грохот падающих каменных глыб звучал в моей голове. Эти камни — мой дом. Моя крепость. Моё убежище и он нещадно рушил их. Я даже помыслить себе не могла, как это, заснуть не обнимая его? Проснутся, не увидев его поутру? Но главным было то, что он не хотел ни обнимать меня, ни просыпаться рядом со мной. С этим я, к сожалению, ничего поделать не могла. Очень хотела что-то сделать, предпринять, но не знала что.

— Может лучше приляжешь? Ты побледнела.

Их стало слишком много на стене — побегов ядовитого плюща, чтобы я и дальше не обращала на них внимание. Они разрастались достаточно быстро, извиваясь подобно змеям. Всего мгновение я наблюдала, как они добрались до стола, ощупав его поверхность, а потом скрылись под столешницей, привлечённые чем-то куда более интересным, чем канцелярские принадлежности стоящие на столе.

— Ты забрал кошку — тяжело дыша, выдавила я.

Понятия не имею почему, но на тот момент эта проклятая кошка значила для меня больше, чем всё остальное.

«Если он уходит только на время, если не прощается со мной, то зачем он забрал это несчастное животное, которое, кстати, меня любило куда больше чем его?»

— Далась тебе это кошка! Не думал, что тебя это так затронет. У тебя же на неё аллергия. Лучше приляг на диван.

— Да не хочу я ложиться! Я хочу, чтобы ты был рядом, как и прежде! Мы вместе выясним, что не так с твоей аурой. Вместе разберёмся, что так сильно гложет тебя. Старик не просто так показал мне твою сущность. Он хотел чтобы я увидела, как тебе на самом деле плохо, не только мне… Объясни зачем ты забрал Лилу?

— Это моя кошка, Рита, — произнёс он тоном, не допускающим возражений. — Я видела, что он как мог, сдерживал накопленные эмоции. Ощущала, как сильно он жаждет, чтобы этот затянувшийся разговор закончился. — Мне захотелось взять её с собой и только. Не ищи причин для беспокойства. Ты всегда драматизируешь больше, чем нужно. Хочу дать тебе совет… Знаю ты не послушаешь меня, но всё же… Попытайся найти себе работу. Обычную человеческую работу, с окладом, отпуском и выходными. Просто… Так дальше продолжатся не может. Да, спорить не стану когда-то ты писала очень достойные вещи, но какой в них смысл, если сейчас твоё творчество не приносит дохода? Ты всё забросила и сама разобраться не можешь, что же тебе делать дальше. Ты и сама это понимаешь, так ведь? Возможно, поэтому ты и не пишешь, тратя время впустую. Ты придумала себе проблемы, которых нет.

Наверное, в ту секунду меня зашатало, точно не помню. А может то зашатался мир вокруг меня, и я всё-таки плюхнулась на так и не расправленный диван, чтобы не свалится в обморок.

«Как он мог?! Тот человек, что поддерживал меня и верил в мой потенциал, как мог он произнести подобные страшные слова? И даже если всё это правда так волнует его, почему он не сказал мне этого раньше? Да, у меня есть проблемы. В последнее время мне всё труднее связывать слова в предложения. И да, я подолгу могу не жить реальностью вообще, потому я и писательница. Но если всё действительно так плохо, он, зная кто я есть, должен был каждый день пытаться донести до меня эту мысль, а не убегать, поджав хвост».

«Значит, не захотел» — ответил мне голос, посмеявшись надо мной.

«Замолчи! — Мысленно приказала я. — Заткнись и никогда больше не разговаривай со мной. Просто умолкни, проклятый ты голос».

— Почему же ты раньше молчал?

— Я же мужчина. Как я мог сказать тебе, что мне нужна помощь? Как мог признать, что не тяну материально нас обоих? Не тяну твои затяжные депрессивные состояния?

— Ну, вот сейчас же сказал? Что перестал быть мужчиной? — Не скрывая обиды в голосе, спросила я.

Он взялся за ручку чемодана. Всё-таки взялся и вытащил его из-под стола. Спрятанный, укрытый небрежной тенью, он был извлечён на свет, как самое неопровержимое свидетельство его намерений. Я посмотрела на него и увидела оторванные ростки плюща, что обвили чемодан практически полностью, пока мы продолжали разговор.

«Так они подчиняются мне? Действуют согласно моим намерениям? Вполне возможно, если учесть, что всё это время я желала чтобы этот чемодан исчез. Чтобы его не было никогда. Почувствовал ли Тёма, как рвутся от натяжения побеги невидимого его глазу плюща? Ощутил ли напряжение когда рвал их?»

— Рита, тебе нужно на что-то отвлечься. Было бы неплохо, если бы это дело ещё и приносило доход, а то ты сойдёшь с ума в этих стенах. — Он оглядел нашу квартиру так, словно видел склеп, — И меня сведёшь с ума заодно. Займись, наконец, своей жизнью. Разберись со своим шизанутым Гуру, и тогда, возможно всё наладится. А я скоро вернусь.

«Повторюсь, никогда я этого не понимала, не понимаю и сейчас. Причин, по которым мужчины так поступают. Терпят до последнего, ничего не говоря о возникших проблемах своей женщине? Доводят ситуацию до абсолютной крайности, из которой выход найти уже почти невозможно. Почему сразу не сказать правду? К чему давать беспочвенные надежды, за которые человек заинтересованный будет держаться, как за спасительную соломинку»?

Какое-то время он просто стоял передо мной.

«Ждал, что я стану его останавливать? Опасался, что я наброшусь на него с кулаками? Или быть может, ждал от меня каких-то последних слов».

Я не знала чего он ждал, поэтому просто молчала, наблюдая, как вибрирует от напряжения его черная аура. Тогда-то я и заметила жёлтую птичку, что сидела на перилах нашего балкона. Взъерошенную, чем-то напуганную. Похоже, всё это время она наблюдала за происходящим, выжидала чего-то, а когда Артём наконец осмелился направится к выходу, так и не дождавшись от меня ни действий ни слов, стремительно влетела в квартиру и напала на него. Напала на моего мужа так, будто он причинил этой птице боль.

Не прекращая полёта, Финч с размаху врезался в голову Артёма, проткнув маленьким оранжевым клювом кожу на его голове. Тёма ошарашено вскрикнул от неожиданности, и, сначала даже не поверил, что всему виной маленькая жёлтый вьюрок, а не я, но когда птица вновь бросилась в атаку, он выпустил чемодан из рук и попытался сбить надоедливую птицу первым, что попалась ему под руку — моими старыми записями, скреплёнными зажимом — увесистый никчёмный труд, который в свою очередь, мог принести птице немало увечий, если бы та, хоть раз угодила под удар.

— Нет! — вскрикнула я, перепугавшись до смерти за жёлтого Финча. — Не надо. Не трогай его! — Попыталась я остановить Артёма. Я даже задуматься не успела, в чём же причины столь странного, совершено нелогичного поведения пернатого. А дело было в том, что я хотела прогнать Артёма из своей жизни. В ту самую минуту, я мысленно пожелала ему, чтобы он катился ко всем чертям. Того же пожелала и птица, в отличие от меня, избрав иную тактику — не стоять столбом, а действовать, прогонять.

— Угомони её тогда! Прогони.

Я замахала руками, пытаясь успокоить взбесившегося вьюрка, и минутой позже всё-таки смогла отвлечь его от Тёмы. Выгнала обратно на балкон. Птица, явно недовольная моим поведением, важно уселась на перекладине и вроде бы успокоилась.

— Ты видела, что эта тварь сделала? Она проткнула мне кожу на голове. Ты… это вообще возможно, чтобы птицы вот так нападали на людей?! Откуда она взялась здесь вообще?

— Не знаю, откуда он здесь, но эту птицу я уже видела прежде в доме старика. Не знала, что он проследовал за мной. Это… как-то странно. — Я ещё раз взглянула на птицу.

— Да уж, без сомнений странно. Смотри, до крови мне кожу проткнула, тварь. — Он показал мне испачканный кровью палец.

Мне не хотелось его жалеть, осматривать его раны. У меня и своих то было полно, и потому, я просто сказала:

— Ты вроде собирался уходить?

Он посмотрел на птицу, приготовившись, что вьюрок вновь набросится на него, но Финч теперь сидел неподвижно и просто наблюдал за ним.

— Да. Я пошёл, но всё это крайне подозрительно.

Конец ознакомительного фрагмента.