Моя дорогая жена

Саманта Даунинг, 2019

Если Декстер столкнется с мистером и миссис Смит, получится захватывающий кровавый психологический триллер. На первый взгляд наша история любви ничем не отличается от истории многих других пар. Я встретил великолепную женщину. Мы влюбились. У нас родились дети. Мы переехали в пригород. Мы поделились друг с другом нашими самыми сокровенными мечтами и… нашими самыми темными секретами. А потом нам стало скучно, и мы решили немного развлечься. Мы похожи на нормальную пару. Мы – ваши соседи, родители друга вашего ребенка, знакомые, с которыми вы ходите вместе обедать. У всех нас есть свои секреты, которые помогают сохранять наш брак. Вы ходите в кино. Ездите в отпуск. А мы иногда убиваем…

4

Впервые я заговорил с Линдси во время утренней пробежки. Как-то в субботу я проследовал за ней до горных троп сразу за чертой города. Она побежала по одной, я — по другой, а через час мы столкнулись.

Увидев меня, Линдси кивнула и сказала «привет» — тоном, не приглашающим к продолжению разговора. Я помахал ей рукой и губами проартикулировал: «привет». Линдси неосознанно кинула на меня озадаченный взгляд, и я протянул ей свой мобильник — представиться.

«Привет! Извини, я, наверное, выгляжу странно! Меня зовут Тобиас. Я глухой».

Так я усыпил ее бдительность.

Она тоже представилась, и мы немного поболтали, а потом присели выпить воды. Линдси предложила мне карамельку, у нее их было много.

Линдси закатила глаза, осуждая саму себя:

— Это ведь ужасно, да? Есть сладости во время тренировки. Но я их так люблю!

«Я тоже».

Я написал правду. Я не ел карамелек с тех пор, как был маленьким ребенком, но очень их любил.

Линдси рассказала мне о себе, о своей работе, доме и увлечениях — все то, что я уже знал. А я повторил ей те же истории, которые рассказывал всем остальным. Когда солнце поднялось, мы решили закончить нашу пробежку вместе. Большую часть пути мы хранили молчание, и мне это нравилось. Моя жена почти никогда не молчит.

Линдси отклонила мое предложение поужинать, но мы обменялись телефонами. Я дал ей номер, которым пользуюсь как Тобиас.

И через несколько дней после нашей пробежки Линдси прислала мне эсэмэску. Ее текст заставил меня улыбнуться:

«Было здорово встретиться с тобой на прошлой неделе. Надеюсь, мы еще когда-нибудь пробежимся вместе».

И мы пробежались.

Во второй раз — уже по другой тропе, севернее, близ национального парка Индиан-Лейк. Линдси снова прихватила с собой карамельки. А я взял плед. Мы остановились передохнуть в тенистом местечке, куда путь солнцу преграждала пышная листва. Когда мы присели, я улыбнулся своей спутнице. Искренне.

— Ты очень милый, — сказала она.

«Нет, это ты милая!»

А еще через несколько дней Линдси написала мне новое сообщение, но я его проигнорировал. К тому времени мы с Миллисент уже пришли к общему мнению: Линдси нам подходит!

И вот теперь, спустя год, Линдси снова на экране. Они ее нашли.

* * *

Из бара я направляюсь прямиком домой. Миллисент уже там, сидит на переднем крыльце. Она еще не переоделась после работы, и ее дорогие кожаные туфли гармонировали с цветом кожи. Миллисент считает, что они делают ее ноги длиннее, и я с этим согласен. Я подмечаю это каждый раз, когда она их надевает, даже сейчас.

Проработав целый день, а потом просидев в закрытом автомобиле, наблюдая за Наоми, я ощущаю себя копченой селедкой. Мне нужен душ! Но Миллисент и не думает воротить нос, когда я к ней подсаживаюсь. И прежде, чем я заговариваю, она произносит:

— Ничего страшного. Не стоит волноваться.

— Ты уверена? — спрашиваю я.

— Абсолютно.

А вот я не уверен. Мы должны были позаботиться о Линдси вместе, но все получилось иначе. И мне ничего не остается, как возразить.

— Я не понимаю, как…

— Это не проблема, — снова повторяет Миллисент и показывает пальцем на второй этаж дома. Там дети. Я хочу задать ей еще несколько вопросов, но они прилипают к моему языку.

— Нам придется подождать, — говорю я. — Сейчас нам лучше ничего не делать.

Жена не отвечает.

— Миллисент?

— Я слышу тебя.

Слышать-то она слышит, но понимает ли? Может, спросить для верности? Да нет, не стоит. Я уверен, что Миллисент все понимает. Просто ей это не нравится. Она сожалеет, что Линдси нашли именно сейчас, когда мы нашли очередную женщину.

Похоже, у моей жены уже развилась зависимость.

И не только у нее.

* * *

Наше знакомство в самолете не вылилось в любовь с первого взгляда. Для Миллисент. У нее не возникло ко мне даже легкого интереса. Сказав «привет», она отвернулась и снова уставилась в окно иллюминатора, а я вернулся к тому, с чего начал. Откинувшись на подголовник, я закрыл глаза и отругал себя за то, что не нашел в себе мужества сказать ей что-то еще.

— Прошу прощения…

Мои веки мгновенно взмыли вверх.

Она смотрела на меня своими огромными зелеными глазами, озабоченно наморщив лоб.

— С вами все в порядке?

Я кивнул.

— Вы уверены?

— Уверен. Только я не понимаю, почему вы…

— Потому что вы бьетесь головой об это, — указала Миллисент на подголовник. — Вы трясете сиденье.

Я даже не заметил, что это делал. Думал, что ругал себя только мысленно.

— Извините…

— Так вы нормально себя чувствуете?

Я уже вполне очухался, чтобы осознать: девушка, на которую я смотрел, разговаривала со мной! И даже выглядела взволнованной.

Я улыбнулся:

— Нормально, правда! Просто я…

— Вы били себя по голове. Я тоже бью.

— За что?

— За множество вещей, — пожала она плечами.

Я ощутил жуткое желание узнать, что могло побуждать такую девушку биться в раздражении головой, но самолет уже выпустил шасси, и времени на долгие разговоры у нас не осталось.

— Назовете мне хотя бы одну? — спросил я.

Она задумалась над моим вопросом, даже приложила к губам указательный палец, а я с трудом сдержал улыбку, заигравшую на моих губах, — не потому, что это выглядело очаровательно, а потому что я добился ее внимания.

После того как самолет приземлился, она ответила:

— Придурки… Придурки в самолетах, которые пристают ко мне, когда я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Даже не осознав, не сообразив, что Миллисент имела в виду меня, я поспешил ее заверить:

— Я могу вас от них защитить.

Ошеломленная, она уставилась на меня. А когда поняла, что я сказал это на полном серьезе, звонко расхохоталась.

И когда я смекнул, почему она прыснула со смеху, я тоже расхохотался.

К тому моменту, как мы подошли к телескопическому трапу, мы не только познакомились, но и обменялись телефонными номерами.

И, прежде чем уйти прочь, она спросила:

— Как?

— Что «как»?

— Как бы ты меня защитил ото всех этих придурков в самолетах?

— Я бы усадил их посередине салона, выгнул бы подлокотники и порезал бы их наглые морды инструкцией о действиях в аварийных ситуациях.

Она снова разразилась смехом и на этот раз хохотала дольше и еще заливистей, чем до этого. А мне до сих пор нравится слушать ее смех.

Тот разговор стал частью нас обоих. В наше первое совместное Рождество я приволок ей в подарок громадную коробку — достаточно большую, чтобы вместить огромный телевизор. Коробка была целиком обернута блестящей бумагой и перевязана бантом. Но единственной вещью, лежавшей в ней, была инструкция о действиях в аварийных ситуациях.

С тех пор на каждое Рождество мы старались делать друг другу креативные подарки, в напоминание о той шутке. Однажды я подарил Миллисент авиационный спасательный жилет, а она перенарядила нашу елку, украсив ее кислородными масками.

И с тех пор, всякий раз, когда я сажусь в кресло самолета и вижу аварийную инструкцию, я улыбаюсь.

Странно другое: спроси меня кто-нибудь, с какого момента у меня и Миллисент все завертелось, пришло в движение и привело к тому, что у нас происходит сейчас, я бы назвал именно ту свою шутку о порезах.

А случилось все, когда Рори было восемь лет. У нашего сына имелись друзья, но не слишком много. Он рос не паинькой, но и не хулиганом — обычным ребенком. И для нас стало неожиданностью, когда мальчишка по имени Хантер порезал его бумагой. Намеренно. Ребята поспорили о том, какой супергерой был самым сильным. Хантер разозлился и порезал Рори. Порез пришелся на ямку между большим и указательным пальцами его правой руки и оказался достаточно болезненным, чтобы Рори закричал.

Хантера отправили на день домой, а Рори пошел к медсестре. Та забинтовала ему руку и угостила леденцом на палочке, без сахара, и Рори тотчас же забыл про боль.

Но в ту ночь, когда дети заснули, мы с Миллисент заговорили о порезах бумагой. Мы лежали в постели, за секунду до этого она выключила свой ноутбук, а я — телевизор. Занятия в школе только начались, и летний загар жены еще не полностью поблек. Она не играла в теннис, но любила плавать.

Миллисент взяла мою руку и провела ногтем по коже между большим и указательным пальцами.

— У тебя когда-нибудь был здесь порез?

— Нет. А у тебя?

— Был. Адски больно.

— Кто тебя порезал?

— Холли.

Я мало что знал о Холли. Миллисент почти никогда не рассказывала о своей старшей сестре.

— А почему она тебя порезала? — спросил я.

— Мы составляли коллажи любимых вещей, вырезали картинки из журналов и приклеивали их на большие куски цветного картона. Мы с Холли схватились за одну картинку одновременно и… — Миллисент передернулась, — я порезалась.

— Ты вскрикнула?

— Не помню. Но я заплакала.

Я поднял ее руку и поцеловал давно заживший порез.

— А что вы с Холли любили?

— Что?

— Ну, ты сказала, что вы вырезали картинки любимых вещей. Мне интересно — каких?

— Ой, нет, давай не будем об этом. — Миллисент выдернула руку из моих пальцев и погасила свет. — Ты же не собираешься превратить эту историю в еще один сумасшедший рождественский обычай…

— А тебе он не нравится?

— Нравится. Но одного вполне достаточно. Другого не надо.

Я понимал, что не надо, и старался избегать упоминаний о Холли. Миллисент не нравилось о ней говорить. Вот почему я спросил у нее про любимые вещи. А мне следовало спросить о Холли…