Мой любимый враг

Салли Торн, 2016

Что делать, если целый день проводишь в роскошном офисе с человеком, которого от души ненавидишь, и если у тебя даже пароль на компьютере «Умри, Джош, умри»? Люси мила, очаровательна и доброжелательна; она гордится тем, что ее любят все сотрудники издательства. Джош красив, умен, но держится так холодно, что его все боятся. Вынужденные проводить долгие рабочие часы в общем кабинете, Люси и Джош тихо ненавидят друг друга, постоянно устраивают словесные перепалки и стараются во всем превзойти своего соперника. Но когда совершенно невинная поездка в лифте заканчивает страстным поцелуем, Люси начинает по-другому смотреть на своего врага. Она и на работу стала одеваться как на свидание. Может, Джош не испытывает к ней ненависти? Может, и она не так уж ненавидит Джоша? А может, это еще одна игра? Веселая и романтическая история о том, что от ненависти до любви всего один шаг. Впервые на русском языке!

Глава 4

Сегодня бело-серые полоски, и у меня в ежедневнике на пятнице стоит жирный красный крест. Могу поспорить на сотню баксов, точно такой же — в ежедневнике у Джошуа. Наши заявки на работу готовы.

У меня уже почти съехала крыша от перечитывания своей. Я так поглощена подготовкой презентации, что начала видеть ее во сне. Мне нужен перерыв. Гашу экран и с интересом смотрю на Джошуа, он делает то же самое. Мы работаем в паре, как игроки в шахматы. Складываем на груди руки. Карандаша в руке Джошуа я так и не видела.

— Как дела, Малышка Люси?

Радостный тон и мягкое выражение лица показывают, что мы затеяли очень редкую игру. Она называется «Как дела?» и обычно начинается с впечатления, что мы вовсе не испытываем ненависти друг к другу. Ведем себя как нормальные коллеги, которые не жаждут обагрить руки кровью друг друга. Это тревожно.

— Отлично, спасибо, Большой Джош. Как у тебя дела?

— Супер! Собираюсь выпить кофе. Налить тебе чашку чая? — В руке у него тяжелая черная кружка. Ненавижу ее.

Смотрю вниз. В моей руке уже появилась красная чашка в горошек. Он наплюет в любой напиток, какой бы ни приготовил для меня. Думает, я сумасшедшая?

— Пожалуй, я присоединюсь к тебе.

Мы целенаправленно движемся в сторону кухни, шагаем в ногу — левой, правой, левой, правой, как прокуроры к камере во вступительных титрах сериала «Закон и порядок». Это требует от меня почти удваивать длину шага. Коллеги обрывают разговоры и смотрят на нас испытующими взглядами. Мы с Джошуа поворачиваемся друг к другу и обнажаем зубы в улыбке. Время вести себя цивилизованно. Как заместители.

— Ах-ха-ха! — добродушно смеемся мы какой-то фальшивой шутке. — Ах-ха-ха!

Заворачиваем за угол. Аннабель оглядывается на нас от ксерокса и едва не роняет бумаги:

— Что случилось?

Мы с Джошуа киваем ей и продолжаем шагать, объединенные бесконечной игрой в «Перещеголяй другого». Складки моего короткого полосатого платья хлопают под действием силы тяжести.

— Мамочка и папочка вас очень любят, детки, — тихо произносит Джошуа. Слышу его только я. Со стороны кажется, что он просто вежливо разговаривает. Несколько голов сурикатов выскакивают вверх из-за перегородок отделов. Похоже, мы легендарные личности. — Иногда мы распаляемся и начинаем спорить. Но не переживайте. Даже когда мы ругаемся, вы в этом не виноваты.

— Так бывает у взрослых, — мягко объясняю я настороженным лицам, мимо которых мы проходим. — Иногда папочка спит на диване, но это в порядке вещей. Мы все равно вас любим.

На кухне я вешаю пакетик с чаем на край чашки, а тем временем меня едва не сшибает с ног океанская волна хохота, которую приходится как-то сдерживать. Я хватаюсь за край стойки и беззвучно трясусь.

Джошуа не обращает на меня внимания и ходит туда-сюда, готовя себе кофе. Я поднимаю взгляд и вижу, как его руки открывают шкафчик в миле над моей головой, чувствую тепло, исходящее от его тела, которое находится в нескольких дюймах за моей спиной. Оно как солнечный свет. Я уже и забыла, что люди теплые. Ощущаю запах его кожи. Желание смеяться гаснет.

Никаких близких контактов с людьми я не имела с тех пор, как моя парикмахерша Анджела сделала мне массаж головы недель восемь назад. Теперь я представляю, как прислоняюсь к нему и расслабляю мышцы. Что он сделает, если я упаду в обморок? Вероятно, позволит мне рухнуть на пол, а потом пнет носком ботинка.

Еще один стоп-кадр всплывает в мозгу. Джошуа подхватывает меня, не дает упасть. Его руки — на моей талии, кончики пальцев вжимаются в мое тело.

— Ты такой смешной, — произношу я, поняв, что какое-то время молчала. — Очень смешной. — Я громко сглатываю.

— Ты тоже. — Он подходит к холодильнику.

Джанет из отдела кадров угрюмым, замученным призраком материализуется в дверном проеме. Вообще-то, она милая, вот только ее уже тошнит от наших дрязг.

— Что происходит? — Она упирает руки в бедра, точнее, в то место, где должны быть бедра.

Ее фигура под звякающим тибетским пончо выглядит треугольной. Наверное, раздобыла этот наряд на своем последнем духовном квесте. Она гаминовка, само собой.

— Джанет! Готовим кофе. Не соблазнишься? — Джошуа качает кружкой в ее сторону, она раздраженно отмахивается. Джанет от души ненавидит Джошуа. Под стать мне.

— Мне поступил тревожный звонок. Я здесь в качества арбитра.

— Это ни к чему, Джанет. Все в порядке. — Я тихонько макаю в воду пакетик с чаем, наблюдая за тем, как вода становится кирпично-красной.

Джошуа насыпает в мою чашку полную ложку сахара:

— Не очень сладкий, верно?

Издаю фальшивый смешок, глядя на шкафчик перед собой, а про себя удивляюсь: откуда он знает, какой чай я пью? Откуда ему вообще что-то обо мне известно?

Джанет подозрительно смотрит на нас. Джошуа отвечает ей приветливым взглядом:

— Мы готовим горячие напитки. Что нового в сфере кадров?

— Двух главных в компании серийных жалобщиков не стоит оставлять наедине. — Угол ее пончо наставлен в сторону кухни.

— Да, положение серьезное. Мы сидим одни в кабинете целый день. Я провожу от сорока до пятидесяти часов в неделю с этой милой женщиной. Наедине. — Он говорит вежливо и добродушно, но подтекст его речи — «Да пошла ты!».

— По этому поводу я дала вашим боссам несколько рекомендаций, — мрачно произносит Джанет. В ее подтексте слышится то же самое.

— Что ж, скоро я стану боссом Люсинды, — отвечает Джошуа, и я бросаю на него недовольный взгляд. — Я профессионал и справлюсь с кем угодно.

По тому, как он произносит «с кем угодно», ясно: он намекает, что я слабоумная.

— На самом деле это я скоро буду твоим боссом. — Голос у меня приторно-сладкий.

Маленькие ручки Джанет вылезают из-под пончо. Она трет глаза, размазывая тушь.

— Вы двое занимаете весь мой рабочий день, — говорит она мягко, но в ее словах звучит тихое отчаяние.

Ощущаю укол вины. Я веду себя неподобающим для будущего главного замдиректора образом. Пора исправить это положение.

— Я знаю, в прошлом мои отношения с мистером Темплманом были немного… напряженными. С удовольствием займусь этой проблемой, а также укреплением командного духа в «Б и Г», — говорю я своим самым лучшим, ровным голосом профессионала и замечаю, что лицо Джанет недоверчиво кривится, а Джошуа наставляет на меня два лазерных луча своего взгляда.

Я набросала рекомендации для Хелен, наметив вечерние встречи по командообразованию для администраторов, бухгалтеров, ведущих, главных и дизайнеров. Мы называем это для краткости АБВГД или Алфавитная ветвь. К этому привел меня последний мозговой штурм. Как здорово это прозвучит на собеседовании! Очень здорово.

— Я подпишу это тоже, чтобы показать сопричастность, — произносит Джошуа.

Чертов плагиатор! Запястье у меня дрожит, так и хочется плеснуть ему в лицо горячим чаем.

— Не беспокойся, — говорю я Джанет, пока мы стоим напротив нее. — Все будет хорошо.

Ее пончо горестно звякает, и мы удаляемся.

— Когда я буду твоим боссом, то уработаю тебя до полного изнеможения, — произносит Джошуа мерзким голосом.

Теперь я с трудом за ним поспеваю, но держусь. Немного чая выплескивается на ковер.

— Когда я стану твоим боссом, ты будешь выполнять все мои распоряжения с широкой улыбкой на лице. — Я вежливо киваю Марни и Алану, когда мы проходим мимо них.

Огибаем угол, как скаковые лошади.

— Когда я буду твоим боссом, три допущенные тобой ошибки в расчетах послужат поводом для официального предупреждения.

Я бормочу себе под нос, но Джошуа все равно меня слышит.

— Когда я стану твоим боссом, меня обвинят в убийстве.

— Когда я буду твоим боссом, то введу деловой дресс-код. И больше ты не будешь носить свои странные маленькие ретрокостюмы. Я уже отметил варианты в каталоге корпоративной одежды. Серое рабочее платье. — Он делает паузу для усиления эффекта. — Полиэстер. Длиной до колена. А тебе дойдет до лодыжек.

Я до безумия чувствительна к разговорам о моем росте и до чертиков ненавижу синтетические ткани. Открываю рот, и из него вылетает такое миленькое животное рычание. Я бросаюсь вперед и толкаю бедром стеклянную дверь нашего шикарного офиса.

— Это поможет тебе перестать вожделеть меня? — рявкаю я, и Джошуа закатывает глаза к потолку и тяжко вздыхает:

— Ты видишь меня насквозь, Печенька.

— О, я тебя отлично понимаю.

Оба мы дышим немного тяжелее, чем подобает в такой ситуации. Ставим кружки на столы и враждебно взираем друг на друга.

— Я никогда не буду работать на тебя. Не будет никаких платьев из полиэстера. Если ты получишь эту должность, я уволюсь. Тут даже говорить нечего.

Долю секунды Джошуа смотрит на меня с искренним удивлением:

— Ох, неужели?

— Как будто ты не уволишься, если работу получу я.

— Я не уверен. — Он в раздумье вращает глазами.

— Джошуа, тебе придется уйти, если должность получу я.

— Я не бросаю дела на полдороге. — Голос моего противника напряжен до крайности, он кладет руку на бедро.

— Я тоже не бросаю. Но если ты так уверен, что получишь эту работу, почему такая проблема пообещать, что ты уволишься? — Я слежу за тем, как он переваривает эти слова.

Мне хочется видеть Джошуа своим подчиненным, который сидит весь как на иголках, пока я просматриваю отчет о его работе, который, само собой, разорву. Хочу, чтобы он ползал на четвереньках у моих ног и собирал обрывки отчета, бормотал извинения и признавал свою некомпетентность. Пусть поплачет в кабинете у Джанет, браня себя за неадекватность действий. Хочу, чтобы он завязался узлами от нервного напряжения.

— О’кей. Я согласен. Если ты получишь повышение, обещаю уволиться. У тебя снова этот голодный взгляд, — добавляет Джошуа, после чего отворачивается и садится. Открывает ключом ящик стола, достает из него ежедневник, деловито пролистывает страницы. — Снова мысленно душишь меня? — Он делает пометку карандашом, одну прямую палочку, и тут замечает мой взгляд. — Чему ты ухмыляешься?

Думаю, он ставит отметки в ежедневнике, когда мы ругаемся.

— Пожалуй, я лучше пойду спать. — Я разговариваю с родителями и одновременно аккуратно чищу зубной щеткой для младенцев смурфа, купленного за два доллара пару недель назад на eBay.

Фоном идет «Закон и порядок», детективы направились по ложному следу. На лице у меня маска из белой глины, на ногтях пальцев ног сохнет лак.

— Ладно, Смурфетка, — встревают двухголовым монстром мои родители.

Они еще не разобрались, что не нужно сидеть, прижавшись щека к щеке, чтобы поместиться в экран видеочата. А может, разобрались, просто им так больше нравится.

Папа как-то опасно загорел на солнце, вокруг глаз четко очерчен белый контур солнцезащитных очков. «Эффект панды» наоборот. У него громкий смех, и он любитель поговорить, так что я много раз краем глаза замечаю зияние дырки на месте отколотого при поедании свиных ребрышек зуба. Отец одет в толстовку, которая была у него еще во времена моего детства, и от этого у меня возникает тоска по дому. Забавно.

Мама никогда не смотрит прямо в камеру. Ее отвлекает маленькое окошечко предпросмотра, где она видит свое изображение на экране. Думаю, она рассматривает морщины. Из-за этого во время разговоров у нас нет контакта, и я начинаю скучать по ней еще больше.

Мамина светлая кожа не приспособлена к яркому солнцу. Там, где у отца загар, у нее появляются веснушки. Мы с ней одной расцветки, и я знаю, что случится, если перестану пользоваться солнцезащитным кремом. Каждый квадратный сантиметр маминой кожи на лице и руках покрыт веснушками. Даже на веках они есть. У нее ярко-голубые глаза и черные волосы, которые обычно скручены в узел высоко на голове, и, как правило, люди на нее оглядываются, куда бы она ни заходила. Отец — раб ее красоты. Я это точно знаю, потому что он сам говорил ей об этом минут десять назад.

— Ну, тебе не стоит ни о чем беспокоиться. Ты тут самая решительная личность, я уверен. Ты хотела работать в издательстве и сделала это. И знаешь что? Что бы ни случилось, ты всегда останешься хозяйкой «Скай даймонд строуберис». — Папа весьма многословно разбирал причины, по которым я должна получить повышение.

— Ну пап… — Я смеюсь, чтобы скрыть эмоции, которые продолжаю ощущать с того момента, как расклеилась на глазах у Джошуа после просмотра родительского блога. — Мое первое распоряжение в качестве директора будет такое: вы оба должны рано ложиться спать. Удачи с «Люси-42», мам.

С последними десятью записями в блоге я ознакомилась, пока ела ужин. У мамы очень ясный, фактический стиль письма. Думаю, она дослужилась бы до должности мэра, если бы не ушла с работы. Энни Хаттон — мастер журналистских расследований. Вместо этого она проводит дни за пересадкой гниющих растений, упаковкой товара для отправки в магазины и выведением гибридов клубники в духе Франкенштейна. Для меня тот факт, что она бросила любимую работу ради мужчины, — это трагедия, и не важно, какой замечательный человек мой отец, как не имеет значения и тот факт, что я сейчас сижу здесь в качестве результата этого.

— Надеюсь, они не получатся такими же, как «Люси-41». Я никогда не видела ничего подобного. Снаружи ягоды совершенно нормальные, а внутри абсолютно пустые. Правда, Найджел?

— Они были как воздушные шарики в виде фруктов.

— Собеседование пройдет хорошо, дорогая. Они за пять минут поймут, что ты живешь и дышишь издательским делом. Я до сих пор помню, как ты вернулась после той школьной поездки. Ты как будто влюбилась. — Мамины глаза затуманиваются от воспоминаний. — Я знаю, что ты чувствовала. Сама помню момент, когда впервые вступила в редакционную комнату в газете. Запах типографской краски был как наркотик.

— У тебя все еще есть проблемы с Иеремией на работе? — Отец знает настоящее имя Джошуа, но предпочитает его не использовать.

— Джошуа. И — да. Он все равно ненавидит меня. — Беру горсть орешков кешью и начинаю их грызть слегка агрессивно.

Папа льстиво мистифицирует ситуацию:

— Невероятно. Кто на такое способен?

— Действительно, кто? — эхом подхватывает мама и прикасается пальцем к коже под глазом. — Она миниатюрная и милая. Маленьких милых людей все любят.

Папа незамедлительно соглашается с ней, и оба они начинают разговаривать так, будто меня тут вовсе нет.

— Она самая очаровательная девушка в мире. У этого Джулиана точно какой-то комплекс неполноценности. Или он из сексистов. Хочет всех унижать, чтобы чувствовать себя лучше. Комплекс Наполеона. Комплекс Гитлера. Что-то с ним не так. — Папа загибает пальцы, перечисляя проблемы Джошуа.

— Все вместе. Пап, приклей бумажку с липучкой на экран, чтобы она не могла разглядывать себя. Она на меня вообще не смотрит.

— Может, он безнадежно влюблен в нее, — добавляет оптимизма мама и в первый раз направляет взгляд прямо в камеру.

Мое сердце проваливается в пятки. Мельком смотрю на свое лицо — глиняная маска, запечатлевшая выражение изумления и ужаса.

Отец усмехается:

— Странный способ показать это, тебе не кажется? Он сделал это место невыносимым для нее. Говорю тебе, если бы я с ним встретился, ему пришлось бы поунижаться. Слышишь, Люси? Скажи ему, чтобы вел себя как надо, а то твой папочка прилетит и поговорит с ним по душам.

Представить их лицом к лицу — странно.

— Я не стану утруждаться этим, папа.

Последние фразы позволяют маме перейти к интересующей ее теме.

— Кстати, о перелетах, мы можем перевести тебе на счет немного денег, чтобы ты могла забронировать билет и навестить нас. Мы уже давно тебя не видели. Очень давно, Люси.

— Дело не в деньгах. На это нужно время, — пытаюсь объяснить я, но они оба начинают говорить, не слушая меня, получается какая-то невразумительная мешанина из просьб, мольбы и уговоров. — Я приеду, как только смогу выкроить немного времени, но едва ли надолго. Если я получу повышение, то буду очень занята. Если нет… — Я изучаю клавиатуру.

— Тогда? — Папа резок.

— Мне надо будет искать другую работу, — говорю я и закатываю глаза.

— Конечно ты его получишь. Ты никогда не будешь работать на этого осла Джастина.

«Хорошо бы, чтоб она жила дома, — говорит отец матери. — От книг мало проку. А нам нужна дополнительная мозговая сила».

Я вижу, что маму продолжает беспокоить моя ситуация с работой.

Она крайне экономна и прожила на ферме уже достаточно долго, так что в ее воображении город — злодейски дорогой, суетливый мегаполис. Она недалека от истины. У меня хороший заработок, но после того, как банк списывает со счета плату за жилье, уже не разгуляешься. Мысль о том, чтобы снимать квартиру с кем-нибудь на пару, ужасает меня.

— Как она будет…

Папа шикает на нее и машет рукой, чтобы развеять саму мысль о возможной неудаче, как клуб дыма.

— Все будет хорошо. Это Джонни останется без работы и будет ночевать под мостом, а не она.

— Такого с ней никогда не случится, — встрепенулась мама.

— Ты помирилась со своей подругой, с которой вы раньше работали? Валери, кажется?

— Не спрашивай, это ее расстраивает, — журит мать отца.

Он поднимает руки, мол, сдаюсь, и смотрит на потолок.

Верно. Это меня расстраивает, но я не подаю виду и говорю ровным тоном:

— После слияния я приглашала ее на кофе, чтобы объясниться, но она потеряла работу, а я нет. Она не может мне этого простить. Сказала, что настоящая подруга как-нибудь предупредила бы ее.

— Но ты ведь не знала, — начинает папа.

Я киваю. Это правда. Но проблема, которую я с тех пор пытаюсь разрешить, такова: должна ли я была попытаться что-то выведать для нее?

— Круг ее друзей начал превращаться в мой… и вот я здесь. Снова одна.

Печальная одинокая неудачница.

— Там у тебя на работе наверняка есть и другие люди, с которыми можно подружиться, — говорит мама.

— Никто не хочет со мной дружить. Они думают, я расскажу их секреты боссу. Может, сменим тему? На этой неделе я говорила с одним парнем. — И я мигом начинаю сожалеть о сказанном.

— О-о-о! — хором интонируют родители. — У-ух! — Они обмениваются взглядами.

— Он милый?

Это всегда их первый вопрос.

— О да. Очень милый.

— Как его зовут?

— Дэнни. Он из дизайнерского отдела, с работы. Мы с ним никуда не ходили, ничего такого, но…

— Как здорово! — восклицает мама, а папа одновременно с ней произносит:

— Давно пора!

Он зажимает большим пальцем микрофон, и они начинают переговариваться друг с другом, спекуляции вьются вокруг них роем.

— Как я уже сказала, мы не ходили на свидание. Не знаю, хочет ли он этого на самом деле. — Я думаю о Дэнни, о косых взглядах, которые он бросал на меня, о его кривых усмешках. Он хочет.

Отец говорит так громко, что микрофон иногда начинает шипеть.

— Ты должна пригласить его. Надоело, наверное, сидеть в кабинете по десять часов и швыряться грязью в Джеймса. Сходи куда-нибудь, развейся. Надень свое красное вечернее платье. Хочу услышать, что ты это сделала, когда мы будем в следующий раз связываться по скайпу.

— Тебе можно ходить на свидания с коллегами? — спрашивает мама, и отец хмурится.

Негативные концепты и сценарии с плохим концом его не интересуют. Тем не менее мама затронула хорошую тему.

— Это не допускается, но он от нас уходит. Собирается фрилансить.

— Милый мальчик, — говорит отцу мама, — у меня доброе предчувствие.

— Мне правда нужно ложиться, — напоминаю я, зеваю, и глиняная маска на лице покрывается трещинами.

— Спи, спи, сладкая, — хором отзываются они.

Я слышу, как мама с горечью говорит: «Почему она не хочет приезжать домой…», и отец нажимает на клавишу «Отбой».

Сказать честно? Оба они обращаются со мной как с заезжей знаменитостью на волне полного и высочайшего успеха. То, как они хвастаются мной перед своими друзьями, выглядит просто нелепо. Когда я приезжаю домой, то чувствую себя мошенницей.

Споласкивая лицо, я пытаюсь заглушить чувство вины плохой дочери, решая, какие вещи возьму с собой, если мне придется жить под мостом. Спальный мешок, нож, зонтик, коврик для йоги. Я могу спать на нем. И заниматься йогой, чтобы сохранять ловкость. Всех своих редких смурфов я могу сложить в ящик для рыболовных снастей.

Копия листа из ежедневника Джошуа лежит на краю кровати.

Пора немного побыть мисс Марпл. Тревожно, что частица Джошуа Темплмана проникла в мою спальню. Мозг театрально шепчет: «Представь!» Гильотинирую эту мысль.

Изучаю листок. Палочки — думаю, это ссоры. Делаю отметку на полях. В тот день их было шесть. Звучит похоже на правду. Маленькие косые линии — не имею понятия, что это. Но иксы? Вспоминаю открытки на День святого Валентина с поцелуйчиками. В нашем кабинете такое не встречается. Это, должно быть, его кляузы кадровикам.

Складываю ноутбук и убираю его, потом чищу зубы и ложусь в постель.

Насмешка Джошуа над моей одеждой — «странные маленькие ретрокостюмы» — подвигает меня к тому, чтобы завтра откопать в глубине платяного шкафа маленькое черное платье и надеть его. Это полная противоположность серому рабочему длиной до лодыжек. В маленьком черном моя талия выглядит очень тонкой, а попа — восхитительной. Дюймовочка в образе Джессики Рэббит^[3]. Он думает, что видел маленькую одежду? Он ничего не видел.

Коротышек вроде меня обычно считают скорее милыми, чем сильными, так что я смету все преграды. Ажурные колготки такие мягкие, они щекочут кожу, как мелкий песок. Красные туфли на шпильке вознесут меня на невиданную высоту пяти футов и пяти дюймов.

Завтра не должно быть никаких упоминаний о клубнике. Когда я войду, кофе прыснет из носа Джошуа Темплмана. Не знаю, почему мне этого хочется, но это факт.

Что за вздорная мысль! С такой разве уснешь спокойно.

Примечания

3

Джессика Рэббит — персонаж фильма «Кто подставил кролика Роджера» и секс-символ 1980–1990-х годов.