Мой любимый враг

Салли Торн, 2016

Что делать, если целый день проводишь в роскошном офисе с человеком, которого от души ненавидишь, и если у тебя даже пароль на компьютере «Умри, Джош, умри»? Люси мила, очаровательна и доброжелательна; она гордится тем, что ее любят все сотрудники издательства. Джош красив, умен, но держится так холодно, что его все боятся. Вынужденные проводить долгие рабочие часы в общем кабинете, Люси и Джош тихо ненавидят друг друга, постоянно устраивают словесные перепалки и стараются во всем превзойти своего соперника. Но когда совершенно невинная поездка в лифте заканчивает страстным поцелуем, Люси начинает по-другому смотреть на своего врага. Она и на работу стала одеваться как на свидание. Может, Джош не испытывает к ней ненависти? Может, и она не так уж ненавидит Джоша? А может, это еще одна игра? Веселая и романтическая история о том, что от ненависти до любви всего один шаг. Впервые на русском языке!

Глава 3

Не слишком удачной получается шпионская игра. К моменту, когда Джошуа надевает голубино-серую рубашку, у меня уже не остается никаких соображений. Он почувствовал мой пристальный интерес к его занятиям и стал еще более скрытным и подозрительным. Нужно как-то разговорить его. Иначе я никогда больше не увижу его карандаш пришедшим в движение. А пока Джошуа только и делает, что сидит, слегка нахмурив брови, и пялится в экран компьютера.

Я начинаю игру под названием «Ты просто такой…». Происходит это так.

— Ты просто такой… Ах, да что там. — Я вздыхаю.

Он заглатывает наживку:

— Прекрасный. Умный. Нет, погоди. Самый лучший. Ты, кажется, начинаешь мыслить разумно, Люсинда.

Джошуа закрывает сеанс в компьютере и берется за ежедневник, одна его рука зависает над стаканчиком с письменными принадлежностями. Я задерживаю дыхание. Джош хмурится и захлопывает ежедневник. В серой рубашке он должен выглядеть как киборг, но нет, ничего подобного — он красив и интеллигентен. Хуже его никого нет.

— Ты просто такой предсказуемый. — Почему-то я знаю, что его это глубоко заденет.

Глаза Джошуа сужаются в щелки ненависти.

— О, неужели? Как же так?

Игра «Ты просто такой…» дает обоим свободу высказываться, как они ненавидят друг друга.

— Рубашки. Настроения. Шаблоны действий. Таким, как ты, успеха не видать. Если бы ты хоть раз повел себя необычно и удивил меня, я бы умерла от шока.

— Я должен воспринимать это как личный вызов? — Джошуа смотрит на свой стол, очевидно в глубоком раздумье.

— Хотела бы я посмотреть, как ты пытаешься измениться. Просто ты такой негибкий.

— А ты гибкая?

— Очень. — В самую точку, это действительно так. Я могла бы дотянуть ногу до лица прямо сейчас. Делаю передышку, изгибая бровь и с усмешкой устремляя взгляд на потолок. К моменту, когда я снова встречаюсь взглядом с противником, мои губы уже превратились в бесстрастный розовый бутон, отраженный сотней блестящих поверхностей.

Джошуа опускает глаза, и я скрещиваю лодыжки, запоздало вспоминая, что недавно скинула туфли. Трудно изображать из себя персонификацию судьбы, когда наружу торчат ярко-красные ногти пальцев ног.

— Если я совершу нечто мне несвойственное, ты умрешь от шока?

Вижу отражение своего лица в стенной панели рядом с его плечом. Я похожа на черноглазую, с дико растрепанной шевелюрой версию самой себя. Темные волосы рваными прядями рассыпались по плечам.

— Может, это будет стоить того.

С понедельника по пятницу он превращает меня в страшилище. Я напоминаю цыганку, крикливым голосом предвещающую неминуемую смерть. Буйнопомешанную в психушке, готовую выцарапать себе глаза.

— Ну что же, Люсинда Хаттон. Маленькая гибкая девчонка. — Джошуа снова откидывается назад в кресле. Обе ступни прочно уперты в пол, носки ботинок нацелены на меня, как револьверы во время перестрелки где-нибудь на Диком Западе.

— Кадровики, — предостерегающе обрываю я его.

Я терплю поражение в игре, и он это понимает. Упоминание отдела кадров равнозначно признанию того, что я выдохлась. Джошуа берет карандаш и давит острым кончиком в подушечку большого пальца. Если человек способен усмехаться, не меняясь в лице, то он только что сделал это.

— Я имел в виду, что ты гибко подходишь к жизни. Это, должно быть, твое здоровое воспитание, а, Печенька? Чем там занимаются твои родители? Не напомнишь мне?

— Ты сам прекрасно знаешь. — Я слишком занята, чтобы реагировать на эту ерунду. Беру стопку исписанных бумажек с заметками и начинаю разбирать их.

— У них ферма… — Джошуа смотрит в потолок, притворяясь, что шевелит мозгами. — У них ферма…

Незаконченная фраза повисает в воздухе на целую вечность. Это пытка. Я стараюсь не заполнять тишину, но слово, которое сильно забавляет Джошуа, проклятием вылетает у меня изо рта.

— Клубничная. — Отсюда и мое прозвище Клубничная Печенька. Я уступаю желанию поскрежетать зубами. Мой стоматолог об этом не узнает.

— «Скай даймонд строуберис»^[2]. Мило. Слушай, я сделал закладку на одном блоге. — Он дважды кликает мышью и разворачивает экран компьютера ко мне.

Я кривлюсь так сильно, что внутри растягиваются какие-то связки. Как он это нашел? Моя мать, наверное, прямо сейчас кричит отцу: «Найджел, дорогой! Наш блог набирает популярность!»

«Ежедневник „Скай даймонд“». Да, вы не ослышались. Ежедневник. Давненько я туда не заглядывала. Времени не хватает. Когда мама встретила отца, она работала журналистом в местной газете, но ушла с работы, чтобы растить меня, и тогда родители завели ферму. Если знать историю мамы, ежедневные записи в блоге оставляют довольно грустное впечатление. Я щурюсь на монитор Джошуа. Сегодняшняя заметка посвящена поливу.

Продукция с нашей фермы поступает на три местных рынка фермерских товаров и в сеть овощных магазинов. Ферма открыта для туристов, которые могут сами набрать себе чего хотят, и еще мама продает банки консервов. В жаркую погоду она готовит домашнее мороженое. Два года назад «Скай даймонд» получила сертификат, что вся ее продукция — натуральная, и для родителей это стало большим событием. В бизнесе бывают приливы и отливы в зависимости от погоды.

Приезжая домой, я до сих пор в свою очередь занимаю место у въездных ворот и объясняю посетителям разницу во вкусе между клубникой сортов «Эрлиглоу» и «Диамонт», «Камино реал» и «Эвер». Все они звучат как названия крутых старых тачек. Мало кто обращает внимание на мой бейдж с именем и сопоставляет его с названием фермы. Фанаты «Битлз», которые делают это, остаются очень довольны собой.

Могу поспорить, вы догадываетесь, что я ем, когда скучаю по дому.

— Нет! Ты не посмеешь! Как ты вообще…

— И знаешь, тут где-то были милейшие семейные фотографии… А-а, вот они. — Джошуа снова кликает мышью, ему почти не нужно смотреть на экран. Глаза его загораются дьявольским весельем, он наблюдает за мной. — Как мило! Это твои родители, да? А что это за восхитительная малышка с черными волосами? Это твоя маленькая кузина? Нет… Это довольно старый снимок. — Джошуа разворачивает картинку на весь экран.

Я становлюсь краснее чертовой клубники. Разумеется, это я. Такого снимка, кажется, я и сама ни разу не видела. Мутная линия деревьев на заднем плане мигом дает ориентир. Мне исполнилось восемь, когда родители посадили рядами эти деревца с западной стороны участка. Бизнес тогда шел в гору, отсюда и гордые улыбки на лицах отца и матери. Я не стыжусь своих родителей, но их занятие неизменно забавляет тех, кто вырос в городе. Большинство беловоротничковых ослов, вроде Джошуа, находят это таким причудливым и милым. Они представляют членов моего семейства этаким простым людом, деревенщинами, живущими на склоне поросшего виноградом холма. Такие, как Джошуа, убеждены, что клубника производится в магазинах, упакованной в пластиковые коробочки.

На этой фотографии я распласталась у ног родителей, как новорожденный жеребенок. На мне старый, заношенный, короткий комбинезон, а темные курчавые волосы разметались, как каракули по листу. Лямка сшитого из лоскутков рюкзачка для походов в библиотеку обхватывает тело. Нет сомнений, он набит изданиями из серии «Нянины посиделки» и старомодными книжками с историями про лошадей. Одну руку я запустила в куст клубники, а другая полна ягод. Я пышу здоровьем от солнца и, вероятно, переизбытка витамина С. Возможно, потому я и выросла такой маленькой. Это приостановило рост.

— Знаешь, она очень похожа на тебя. Может, мне стоит отправить ссылку на общую почту «Б и Г» и попросить всех угадать, кто эта маленькая девочка? — Джошуа заметно содрогается от внутреннего смеха.

— Я убью тебя!

На этом снимке я выгляжу настоящей дикаркой. Глаза у меня светлее неба, я щурюсь от солнца и широко улыбаюсь. Та же улыбка появляется у меня на лице всю жизнь. Начинаю ощущать спазм в горле и жжение в носовых пазухах.

Смотрю на своих родителей. Оба они такие молодые. Спина у отца на этом снимке прямая, но каждый раз, как я приезжаю домой, она все больше сгибается. Бросаю быстрый взгляд на Джошуа. Он, кажется, больше не давится смехом. Глаза начинает пощипывать от слез, я не успеваю остановить их и подумать о том, где нахожусь и кто сидит напротив меня.

Джошуа медленно поворачивает экран компьютера на место, неспешно закрывает браузер. Типичный мужчина — чувствует неловкость при виде женских слез. Я отворачиваюсь, смотрю в потолок, стараясь заставить соленые капли утечь обратно, туда, откуда они выкатились.

— Но разговор был обо мне. Что мне сделать, чтобы быть больше похожим на тебя? — Со стороны могло показаться, что он говорит почти по-доброму.

— Ты можешь попытаться не быть такой ослиной задницей, — шепотом произношу я и в потолочном отражении вижу, как лоб Джошуа начинает морщиться.

О боже! Он озабочен.

В сцену одновременно вмешиваются наши компьютеры: звенит напоминание об общем собрании через пятнадцать минут. Я приглаживаю брови, поправляю помаду, используя стену в качестве зеркала. С трудом скручиваю волосы в низкий узел, для чего стягиваю резинку с запястья. Сминаю в комочек бумажную салфетку и прижимаю ее к уголку каждого глаза.

Невыраженная тоска по дому продолжает клокотать в груди. Одиночка. Открывая глаза, вижу, что Джошуа стоит и наверняка видит мое отражение. В руке у него карандаш.

— Что?! — рявкаю я на него.

Он выиграл. Заставил меня плакать. Я встаю и беру в руку папку. Он тоже, и мы беспрепятственно переходим к игре «Зеркало». Оба дважды тихо стучим в дверь своего босса.

«Войдите», — одновременно приглашают нас.

Хелен, сдвинув брови, смотрит в экран компьютера. Она больше привыкла печатать на машинке. Раньше, пока мы не переехали сюда, она пользовалась ею, и я любила слушать ритмичные удары клавиш, доносившиеся из ее кабинета. Теперь машинка стоит в одном из шкафов. Хелен боится насмешек Толстого Коротышки Дика.

— Привет. У нас общее собрание через пятнадцать минут, помнишь? Внизу, в главном зале совещаний.

Она тяжело вздыхает и поднимает на меня глаза. Они большие, темные, выразительные, ресницы — рядком, отдельно одна от другой под аккуратными бровями. Не могу приметить на ее лице ни следа макияжа, кроме розовой помады.

Хелен переехала сюда из Франции с родителями, когда ей было пятнадцать, и хотя теперь ей уже немного за пятьдесят, в ее речи сохраняются нотки урчания.

Своей элегантности Хелен не замечает, что делает ее еще более изящной.

Она носит короткую, аккуратную стрижку. Коротко обрезанные ногти всегда покрашены кремово-розовым лаком. Всю одежду она покупает в Париже, прежде чем ехать навещать престарелых родителей в Сент-Этьен. Гладкий шерстяной свитер, надетый на ней сейчас, наверное, стоит дороже, чем три полные продуктовые тележки.

Если вы еще не поняли, она мой идол. Именно из-за нее я перестала густо красить глаза. Я хочу быть ею, когда стану старше.

Любимое слово Хелен — «дорогая».

— Дорогая Люси, — говорит она сейчас, протягивая руку, и я вкладываю в нее папку, — с тобой все в порядке?

— Аллергия. Глаза чешутся.

— Хмм, это нехорошо.

Хелен пробегает глазами повестку дня. К более крупным собраниям мы готовимся серьезнее, но с общими все более-менее ясно, потому что на них большей частью говорят руководители отделов. Директора присутствуют в основном, чтобы продемонстрировать причастность.

— Алану исполнилось пятьдесят?

— Я заказала торт. Мы вынесем его в конце.

— Это хорошо для поддержания духа, — с отсутствующим видом замечает Хелен. Она открывает рот, колеблется. Я слежу за тем, как она пытается подобрать слова. — Бексли и я — мы сделаем объявление на этом собрании. Для тебя оно очень важно. Мы поговорим об этом сразу после.

Живот скручивает. Меня увольняют, это точно.

— Нет, новости хорошие, дорогая.

Общее собрание идет по плану. На таких мероприятиях я не сижу рядом с Хелен, предпочитаю смешаться с другими сотрудниками. Такой у меня способ напомнить им, что я часть команды, однако сдержанность в отношении меня все равно ощущается. Неужели они и впрямь воображают, будто я доношу Хелен, когда у них дело дрянь?

Джошуа восседает сбоку от Толстяка Дика во главе стола. Обоих недолюбливают, и кажется, что они находятся в каком-то невидимом пузыре.

Алан розовеет и явно радуется, когда я приношу торт. Он закостенелый бексливец из недр финансового отдела, это утверждает меня в мысли, что я не зря старалась ради него. Я протянула через изгородь, разделяющую два лагеря, милое предложение о мире, покрытое тонкой корочкой льдистой глазури. Вот как поступаем мы, гаминовцы. В Бексливилле, наверное, дни рождения отмечают, презентуя новые батарейки для калькулятора.

Комната наполнена опоздавшими, которые прислонились к стенам или приткнулись на низких подоконниках. Гул голосов стоит оглушающий в сравнении с мертвенной тишиной десятого этажа.

Джошуа не притронулся к торту, а ему до него — рукой подать. Он не любит перекусы на ходу, он вообще не едок. Я наполняю наш пещеристый кабинет ритмическим хрустом морковки и яблок. Пакетики попкорна и маленькие стаканчики йогурта исчезают в моей бездонной утробе. Каждый день я уничтожаю стайки тартинок со шведского стола, Джошуа же по контрасту со мной поглощает мятные драже. Господи боже мой, он же в два раза крупнее меня! Он не человек.

Присмотревшись к торту, издаю громкий стон. Из всех возможных украшений, которые могли бы использовать в кондитерской… Вы сами догадываетесь.

В совершенстве владеющий искусством читать мысли, Джошуа тянется вперед и берет с торта клубничину. Соскребает с нее глазурь и смотрит на маленький катышек цвета слоновой кости у себя на большом пальце. Что он сделает? Слизнет его? Вытрет палец носовым платком с монограммой? Должно быть, он почувствовал мое заинтересованное внимание, потому что метнул на меня взгляд. Мое лицо вспыхивает, и я отвожу глаза.

Быстро спрашиваю Марджери, как продвигается у ее сына обучение игре на трубе (медленно), а Дена об операции на колене (скоро). Им льстит, что я помню, и они отвечают с улыбками. Полагаю, это правда, что я всегда замечаю, выслушиваю и собираю всякие мелочи. Но не с какой-то скверной целью. А в основном потому, что я одинокий лузер.

Перекидываюсь парой фраз с Кейт по поводу ее внучки (растет) и с Элен — о ремонте на кухне (ночной кошмар). А между тем в голове крутится и крутится: «Можешь сгрызть свое сердце, Джошуа Темплман. Я мила. Я всем нравлюсь. Я часть этой команды. А ты совсем один».

С другой стороны стола, чтобы привлечь мое внимание, мне делает знак Дэнни Флетчер из отдела дизайна обложек.

— Я посмотрел документальный фильм, который ты советовала.

Ворошу память, но ничего не всплывает.

— У-у, хм? Какой?

— Это было пару общих собраний назад. Мы говорили о фильме, который ты посмотрела, — про да Винчи по каналу «История». Я скачал его.

Я много с кем болтаю, исполняя свою роль. И никогда не подозревала, что кто-то к этим разговорам прислушивается. На полях блокнота Дэнни — затейливый рисунок, я пытаюсь краем глаза рассмотреть его.

— Тебе понравилось?

— О да. Он был во многом исключительный человек, правда?

— Не стану спорить. Я-то совсем никчемная — ничего не изобрела.

Дэнни хохочет, открыто и громко. Перевожу взгляд с блокнота на лицо хозяина. Наверное, впервые я посмотрела на него по-настоящему. Отключив кнопку автопилота, я ощущаю под ребрами легкий спазм удивления. Ох! Да он симпатичный.

— Ну бог с ним, ты знаешь, что я скоро ухожу отсюда?

— Нет. Почему? — Маленький пузырек флирта лопается у меня в животе. Игра окончена.

— Мы с одним приятелем разрабатываем новую платформу для самопубликаций. Здесь мне осталось проработать пару недель. Это мое последнее общее собрание.

— Что ж, это утрата. Не для меня. Для «Б и Г». — Пояснение неубедительное, как у влюбленной девочки.

Надо же, не заметить рядом с собой такого милого парня. Он сидел напротив меня. А теперь он уходит. Остается только вздыхать. Самое время приглядеться к Дэнни Флетчеру по-настоящему. Привлекательный, сухощавый, в хорошей форме, с мягкими светлыми кудрями, постриженными очень коротко. Он невысок, это мне подходит. Он из команды Бексли, но не типичный представитель. Манжеты рубашки, хотя она и хрустит, как открытка на день рождения, закатаны. Галстук покрыт тонким рисунком из маленьких ножниц и планшетов с зажимами.

— Симпатичный галстук.

Дэнни смотрит вниз и улыбается:

— Я очень много вырезаю и вставляю.

Смотрю в сторону команды дизайнеров, в основном бексливцев: все они одеты, как распорядители похорон. Мне понятно решение Дэнни уйти из «Б и Г» — это самая унылая команда дизайнеров на планете.

Потом я смотрю на левую руку Дэнни. На пальцах ничего, и он тихонько постукивает ими по столу.

— Ну, если когда-нибудь захочешь поучаствовать в изобретении чего-нибудь новенького, я к твоим услугам. — Он озорно улыбается.

— Ты фрилансишь как изобретатель и к тому же заново изобретаешь самопубликации?

— Именно. — Дэнни явно по душе моя остроумная игра в слова.

Никогда никто не флиртовал со мной на работе. Украдкой гляжу на Джошуа. Он разговаривает с мистером Бексли.

— Будет трудно изобрести что-нибудь такое, до чего еще недодумались японцы.

Дэнни на мгновение задумывается.

— Вроде этих маленьких щеток, которые детям надевают на руки и ноги, когда они ползают?

— Да. А ты видел эти подушки в форме мужского плеча для одиноких женщин?

Подбородок Дэнни угловатый и серебрится от щетины, а губы из тех, что кажутся жесткими, пока человек не заулыбается, что он сейчас и делает, глядя мне прямо в глаза.

— Тебе, конечно, они не нужны, верно? — Он понижает тон, теперь его едва слышно сквозь гомон голосов. Глаза Дэнни искрятся, подзадоривают меня.

— Может быть. — Я делаю горестное лицо.

— Уверен, ты способна найти живого волонтера.

Я пытаюсь вернуть разговор в прежнее русло. К сожалению, выходит так, будто я делаю ему предложение.

— Наверное, будет занятно изобрести что-нибудь вместе.

Хелен собирает свои бумаги и постукивает ими по столу, чтобы собрать в аккуратную стопку. Я неохотно разворачиваюсь на стуле. Джошуа взирает на меня, гневно сдвинув брови. Использую мозговые импульсы, чтобы отразить его удар и направить в обратную сторону. Он его получает и, подобравшись, садится прямо.

— Еще одна вещь, прежде чем мы разойдемся, — говорит мистер Бексли.

Хелен старается не хмурить брови. Она терпеть не может, когда Коротышка Дик ведет себя так, будто он один председательствует на собрании.

— У нас есть объявление по поводу реструктуризации в команде заместителей, — без перерыва подхватывает его речь Хелен, и губы мистера Бексли раздраженно поджимаются, после чего он перебивает Хелен:

— Вводится третья должность заместителя — главный операционный директор. — (Мы с Джошуа одновременно подскакиваем на стульях, как ударенные током.) — Эта должность будет ниже моей и Хелен. Мы хотим формализовать обязанности человека, который отслеживает все процессы, дав возможность заместителям сфокусироваться на стратегических задачах. — Он бросает тонкогубую усмешку в сторону Джошуа, который натянуто кивает ему в ответ. Хелен ловит мой взгляд и многозначительно приподнимает брови. Кто-то пихает меня локтем. — Объявление будет опубликовано завтра, подробности — на портале поиска работы и в Интернете. — Бексли произносит последние слова таким тоном, будто Интернет — это какое-то новомодное изобретение.

— Вакансия открыта для внутренних и внешних соискателей. — Хелен подхватывает стопку своих бумаг и встает.

Толстый Коротышка Дик тоже поднимается, чтобы идти, и выбирает себе еще кусок торта. Хелен следует за ним, покачивая головой. Комната снова взрывается от шума, коробку с тортом тащат по столу. Джошуа стоит у двери. Я упрямо остаюсь сидеть, и он выскальзывает наружу.

— Похоже, ты получила новую работу, — говорит мне Дэнни.

Я киваю, сглатываю и машу рукой на прощание всей комнате в целом, слишком ошеломленная, чтобы выйти грациозно. В коридоре перехожу на бег, на лестнице перескакиваю через две ступеньки. Вижу закрытую дверь кабинета мистера Бексли и на всех парусах подлетаю к кабинету Хелен, резко торможу, распахиваю дверь и захлопываю, привалившись к ней спиной.

— Кто перед кем отчитывается?

— Ты будешь боссом Джошуа, если твой вопрос об этом.

Меня захлестывает волна чистого восторга. Я — БОСС Джошуа. Ему придется выполнять все мои распоряжения и относиться ко мне с уважением. Возникает угроза обмочить трусы здесь и сейчас.

— Поверх всего этого написано слово «катастрофа», но я хочу, чтобы ты получила эту работу.

— Катастрофа? — Я опускаюсь на стул. — Почему?

— Вы с Джошем не ладите. Как кошка с собакой. А если к этому прибавляется еще и такая динамическая сила… — Она с сомнением прищелкивает языком.

— Но я справлюсь.

— Конечно, дорогая. Я хочу видеть на этой должности тебя.

Новая реструктуризация, но на этот раз я буду иметь возможность влиять на весь процесс. Я смогу сохранять рабочие места, вместо того чтобы ликвидировать их. Ответственности больше, и повышение статуса существенное. Я смогу чаще ездить домой. У меня будет новая машина.

— Ты должна учесть: Бексли хочет, чтобы это место занял Джош. Мы долго бились по этому поводу.

— Если Джошуа станет моим начальником, мне придется уволиться, — мгновенно вылетает у меня изо рта. Такую фразу могли бы произнести в кино.

— Тем больше у нас поводов постараться заполучить эту должность для тебя, дорогая. Если бы это было в моей власти, я бы просто объявила о твоем повышении.

Я прикусываю большой палец.

— Но как добиться, чтобы все шло по-честному? Джошуа и мистер Бексли будут саботировать меня.

— Я думала об этом. Интервью проводит независимая комиссия консультантов по набору персонала. Ты будешь соревноваться на равных условиях. Соискатели не из «Б и Г» тоже появятся. Вероятно, подберется сильная компания. Тебе нужно подготовиться.

— Я подготовлюсь, — говорю я с надеждой.

— Частью собеседования должна быть презентация. Придется тебе поработать над ней. Они захотят услышать твои мысли о будущем устройстве «Б и Г».

Я ерзаю от желания вернуться к рабочему столу. Мне нужно обновить резюме.

— Вы не против, если я буду работать над своей заявкой в обеденный перерыв?

— Дорогая, я не буду возражать, даже если ты посвятишь этому все рабочее время, пока она не будет готова. Люси Хаттон — главный операционный директор «Бексли и Гамин». Звучит неплохо, верно? — (Мое лицо расплывается в улыбке.) — Место твое. Я это чувствую. — Хелен делает жест, будто застегивает на молнию свои губы. — А теперь иди. Готовься.

Я сажусь за стол, снимаю блокировку с компьютера, чтобы открыть свое удручающе застарелое резюме. Появление новых возможностей греет меня изнутри. Все вокруг изменилось. Ну почти все.

После нескольких минут редактирования замечаю стоящую рядом фигуру. Втягиваю носом воздух. Пряный кедр. Мне подмигивает пряжка его ремня. Не прерываю ударов по клавиатуре.

— Работа моя, Печенька, — раздается голос Джошуа.

Дико тянет встать и ударить его под дых. Чтобы сдержаться, считаю — один, два, три, четыре…

— Забавно, именно это только что сказала мне Хелен. — Я слежу в отражении на поверхности своего стола, как удаляется от меня спина Джошуа, и клянусь самой себе: Джошуа Темплман проиграет эту игру — самую важную из всех, в какие мы играли.

Примечания

2

Название можно перевести как «Небо в клубничных алмазах».