Комната лжи

Саймон Лелич, 2018

Она – психолог, он – ее клиент. Но являются ли они теми, кем хотят казаться? Одна комната. Два лжеца. Выхода нет. У Сюзанны Фентон есть секрет. Четырнадцать лет назад ей пришлось сменить личность и начать жизнь заново. Это был единственный способ защитить дочь. Все меняется, когда к ней на прием приходит Адам Герати. Сюзанна никогда не встречала его прежде, но почему же он кажется ей таким знакомым? Адам просит о помощи и задает неожиданные вопросы. Сюзанна начинает бояться, что ее секреты могут быть раскрыты. Она его не знает. НО ОН ЗНАЕТ ЕЕ. Кто такой Адам на самом деле и чего он хочет?

Саре, навсегда

Simon Lelic

THE LIAR’S ROOM

Серия «Двойное дно: все не так, как кажется»

Впервые выходило на английском языке в издательстве Penguin Books Ltd, London

Все права защищены Печатается с разрешения Penguin Books LTD и литературного агентства Andrew Nurnberg

Перевод с английского Анны Федоровой

Оформление обложки Яны Половцевой

Фото автора на обложке — © Justine Stoddart

© Simon Lelic, 2018

© Федорова А., перевод, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Кто я?

Она просыпается разбитая, и этот вопрос первым приходит ей в голову. Затем: Где я?

Думается туго, будто она обкололась. Голова тяжелая, чувства притуплены, как под водой. И горло горит. Когда она пытается сглотнуть, в горло будто впиваются осколки стекла.

Она моргает. Зрение проясняется, но заодно она начинает чувствовать запах помещения. В комнате пахнет затхлостью, алкоголем и застарелой мочой. Запах оглушает ее и вызывает тошноту. Ее не рвет только потому, что желудок совершенно пуст. Когда же она в последний раз ела? Когда она в последний раз могла подумать о еде?

Она скатывается со своей импровизированной кровати — очень тонкой простыни, такой же грязной, как и все вокруг, на четвереньки, правая рука подгибается. Она кричит от боли, падает на пол, ударяясь плечом, снова кричит. Всхлипывая, выжидает, пока боль утихнет, потом осматривает голую руку. Ран нет, но от локтя к запястью тянется синяк цвета грязного заката, и она понятия не имеет, откуда он у нее… но постепенно начинает вспоминать.

Он.

Это он повредил ей руку. Он запер ее здесь.

Приходит леденящее осознание реальности.

Где она и почему.

15.00–16.00

1

С первого взгляда ее не покидает чувство, что этот паренек ей откуда-то знаком. Или, по крайней мере, он знает ее. Как ее нынешнюю, так и ее прошлую, ту, которую она скрывает.

Он вырядился словно на свидание. Большинство не обратили бы внимания, но Сюзанна знакома с манерами подростков. Этому пареньку, правда, чуть больше, девятнадцать, может, двадцать, но он явно выбрал такую одежду не случайно. Джинсы темные, чистые, идеально выглаженные. Рубашка не заправлена, но аккуратно застегнута на все пуговицы и с дизайнерским логотипом на груди слева. Туфли вообще-то костюмные, такие с джинсами не носят, но, как и все остальное, он надел их, потому что, как предполагает Сюзанна, это лучшие вещи в его гардеробе. Так одеваются на первое свидание. Довольно мило. Трогательно, что он так старается ради нее одной.

Ощущение, что она его знает, растворяется как дежавю. После первого потрясения она относит все на счет безупречного внешнего вида юноши, уже молодого мужчины. Это лицо будто сошло со страниц журналов, которые Сюзанна больше не может читать, только бегло пролистывает за кофейным столиком в комнате ожидания. Это не столько комната ожидания, сколько общий лестничный пролет, который она делит с Рут, стоматологом из кабинета на другой стороне дома, перестроенного из старых конюшен. С площадки между их кабинетами лестница ведет наверх, в открытую спальню, где стоит компьютерный стол, используемый в основном Алиной — украинкой, работающей одновременно стоматологом-ассистентом у Рут и их секретарем. На первом этаже дома располагается магазин антиквариата с отдельным входом. Он под завязку забит всякой всячиной, но вечно закрыт, хозяина ни Рут, ни Сюзанна никогда не видели. Они шутили, что антиквариат — это лицевая сторона бизнеса. Что там сидят отмывальщики денег, девонская мафия, игиловцы. Сюзанна думает, что на самом деле владелец ведет дела через Интернет и приезжает только на встречи по договоренности. Скучная правда, но Сюзанне она нравится больше. Рут предпочитает более драматичное объяснение. Иногда Сюзанна гадает, как бы Рут отреагировала, если бы узнала всю правду о ней самой.

И все же, этот молодой человек. Его лицо. Он мог бы работать моделью. У него красивые черты лица, чистая кожа, карие задумчивые глаза. Все портят только прическа и нахальный вид. Он входит в комнату такой походкой, будто не доверяет доскам на полу. Длинная челка закрывает один глаз, и кажется, что он выглядывает из-за занавески.

Через плечо перекинута почтальонская сумка. Он снимает ее и делает еще несколько шагов в глубь комнаты.

— Мм… здравствуйте! — здоровается он, в голосе читается вопрос.

— Адам? — Сюзанна стоит, протягивая руку. Молодой человек пожимает ее, и Сюзанна воспринимает это как подтверждение — это тот, кого она ждала. Адам Герати. Первый из двух новых клиентов, записавшихся на тот день. У нее редко бывает по двое за день, но, учитывая ее финансовое положение в последнее время, довольно кстати.

— Я Сюзанна. Проходите.

— Сюзанна?

— Сьюзи, если вам так удобнее. Только не миссис Фентон, а то я все время буду оглядываться в поисках мамы. — Это и шутка, и ложь, два в одном, что для Сюзанны делает ответ удовлетворительным.

— Сюзанна, — повторяет Адам с улыбкой.

Сюзанна жестом предлагает Адаму сесть, и тот послушно идет в указанном направлении. Там друг напротив друга перед неиспользуемым камином стоят два удобных мягких кресла с прямой спинкой, а посередине небольшой стол со стаканами и графином с водой. Кресла абсолютно одинаковые, это специально, и Адам садится на дальнее от двери. Это заставляет Сюзанну спросить себя, не посещал ли Адам психолога и раньше, потому что, по ее наблюдениям, новички выбирают путь к кратчайшему бегству.

Он ставит сумку на пол рядом с собой и устраивается на краешке кресла. Быстро оглядывается. Комната маленькая и почти пустая. Прибранный, насколько возможно, рабочий стол Сюзанны перед георгианским окном. В углу у двери вешалка для верхней одежды, но на ней только шляпка, которую Сюзанна купила специально, чтобы вешалка не торчала, как голое одинокое дерево зимой. Хаотично заставленные книгами полки, сертификат в рамочке рядом с копией Матисса на стене, смежной с соседним домом. (Сюзанна не стала бы вешать сертификат, но Рут убедила ее, что тот придаст ей значимости.) Еще несколько растений и белоснежные стены, и все.

— Сюзанна, это как-то неправильно, — заговаривает парень. — Не лучше ли мне называть вас доктор или еще как-то в этом роде?

— Конечно, если вам так хочется. Хотя я и не доктор, — говорит Сюзанна, сопровождая шутку улыбкой. — Я консультант, — поясняет она. Шутка осталась непонятой, и она возвращается к профессиональному тону: — Консультант — это не клинический психолог и уж точно не имеет никакого отношения к психиатрии. Хотя это не говорит о том, что у меня нет квалификации. — Она меняет тон. — Я только пытаюсь объяснить, что в моей сфере деятельности не нужно медицинское образование, иногда оно даже нежелательно.

Есть у нее такая привычка — сначала использует шутки как защитный механизм, а потом бросается в другую крайность. Узнаёт она паренька или нет, но что-то в нем ее точно раздражает. Возможно, прилизанная внешность. Боже, Сюзанна. Ты что, флиртуешь? Стыдно! Ты же по меньшей мере на тридцать лет его старше!

Сюзанна чувствует, как у нее горят щеки, и опускает взгляд. Поднимает пушинку с черных брюк.

— Итак, — продолжает она, снова улыбаясь. — Может быть, расскажете, почему вы здесь?

Парень выглядит ошарашенным.

— Что, вот так сразу?

— Давайте начнем с общей информации. Согласны? Как вас зовут, сколько вам лет, где вы выросли. Все в таком роде. А потом уже перейдем к проблеме, которую вы надеетесь решить в нашем разговоре.

Адам ерзает в кресле.

— Хорошо, конечно. Меня зовут Адам. Адам Герати. Я родился здесь. В смысле, в Англии. Собственно, в Лондоне, не прямо здесь. И наверное… — Он запинается, опять ерзает, морщится. — Послушайте, можно я сразу все расскажу? Как вы сказали. Я скажу, зачем я здесь, а вы решите, сможете ли вы мне помочь.

— Ну…

— Не поймите меня неправильно и все такое, но я не хочу попусту тратить ваше время, и, честно говоря, у меня не очень много денег. Кроме того, я немного нервничаю. Даже не немного. — Он застенчиво улыбается. Это улыбка школьника, и Сюзанна чувствует, как у нее покалывает в сердце. — Извините, — говорит Адам. — Извините. Это не так делается, верно? — спрашивает он, проводя рукой по волосам. — И не подумаешь, что у меня это впервые? — Он краснеет и быстро добавляет: — Я впервые пришел к такой, как вы.

Сюзанна оттаивает от непреднамеренной двусмысленности его слов.

— Все хорошо, Адам. Правда. Вы здесь главный, не я. Мы можем начать так, как вам удобнее, и мы не будем говорить о том, о чем вы не хотите, пока не будете готовы.

Наблюдая за реакцией Адама, Сюзанна осознает, почему он показался ей знакомым. Дело не во внешности, это все его улыбка. Левый уголок рта поднимается чуть выше, чем правый, между губами просвечивает тонкая полоска молочно-белых зубов. Глуповатая улыбка. Невинная. Родная.

— Наверное, сейчас меня больше всего интересует, сколько это обычно занимает. Ну, вы понимаете. Чтобы во всем разобраться.

Сюзанна моргает и внимательно смотрит на Адама.

— Всеобщее заблуждение относительно консультантов — все думают, что мы нацелены на решение отдельно взятой проблемы. — Она замолкает, наблюдая, как брови Адама тихо поднимаются. — Консультанты занимаются немного не этим. Я здесь, чтобы вам помочь, это так. Но моя задача — помочь вам научиться помогать себе самостоятельно. В любой ситуации. Комплексно. — Она страстно верует в то, что сейчас говорит, но боится, что Адама собьет с толку терминология. — Я хочу сказать, что это процесс открытый. Вы спросили, сколько это займет, но я не могу ответить. Может быть, прогресс появится после шести сессий. А может оказаться, что мы с вами не подходим друг другу. Извините, что говорю так расплывчато, но здесь очень много переменных.

— Например, моя проблема.

— Извините?

— Моя проблема. Вы сказали, что здесь масса переменных, и это одна из них, насколько я понимаю, моя проблема. Верно?

— Ну, да. Хотя… — Говори проще, Сюзанна. — Да, это одна из переменных, безусловно.

— Переходя к делу… Сейчас точно можно об этом говорить?

Сюзанна видит, как отчаянно он хочет сбросить это с души. Груз. В кабинет Сюзанны его изначально привела некая осознанная проблема, но на самом деле волновало его что-то совсем другое, в этом Сюзанна была практически уверена. Так обычно и бывает. Клиент приходит, говорит о чем-то одном, о происшествии, которое, по его мнению, повинно в его несчастье, а оказывается, что проблема лежит в чем-то ином.

— Ну конечно, если вы считаете, что это поможет, то безусловно следует рассказать.

Адам ведет себя вовсе не так, как она ожидает. По тому, как он говорил о своей проблеме, по его явному стеснению в отношении того, что его беспокоит, она ожидала, что он поерзает, прочистит горло, соберет волю в кулак и все пробубнит, не отрывая глаз от пола.

Но он этого не делает. Он сидит спокойно и рассказывает, не отрываясь, глядя Сюзанне в глаза.

— Я кое-что хочу сделать, — говорит он.

— Вы что-то хотите сделать?

— Кое-что плохое. Я хочу… — Он не шевелится. Не отрывает от нее глаз, на губах играет легкая улыбка. Это уже не прежняя глуповатая ухмылка. — Дело в том, Сюзанна, — продолжает Адам с уже далеко не невинным выражением, — что я не уверен, что смогу остановиться.

2

— Вы не ответили, — говорит Адам, снова взъерошивая волосы. Он их чуть не вырывает, так делал ее бывший муж во время ссор, а ссорились они практически все время.

— Зря я это сказал, — продолжает Адам. — Вы меня не знаете, а я… я даже не спросил, конфиденциален ли разговор. Ну, вы понимаете. Вам придется что-то сказать. Если я… мне бы пришлось…

— Адам, — она назвала его по имени, чтобы привлечь его внимание и сосредоточиться самой. — Адам, послушайте меня. Все хорошо. Обещаю. Вам не следует стесняться говорить все, что захотите. Все, что вам нужно рассказать. В этом смысл наших бесед. В открытости. В искренности.

Адам смотрит на нее с сомнением, как школьник, которого учитель застукал за недозволенным занятием, но заверил, что все хорошо и можно не останавливаться и продолжать и дальше. Словно тут какой-то подвох. Словно она пытается его обмануть.

— Что касается конфиденциальности, — продолжает Сюзанна, — все, что происходит в этой комнате, не подлежит разглашению. Вы можете доверять мне так же, как вы доверяете своему доктору или, скажем, адвокату. Единственное исключение — если я сочту вас опасным. Для вас самих. Или для других.

Сюзанна едва успевает заметить тень дрожи, пробежавшую по лицу Адама.

— Адам, обещаю, что никогда не нарушу своего слова, если только у меня не будет иного выхода. Я здесь, чтобы вам помочь. Это для меня важнее всего. Но я не смогу, если вы не будете полностью мне доверять. Положитесь на меня.

— Значит, есть какое-то правило? Как закон? — переспрашивает Адам. — Вы не сможете ничего рассказать, если только я не разрешу? Например, не знаю… властям. Или полиции. — Глаза Адама подглядывают за ней из-за челки.

Сюзанна едва сдерживается, чтобы не выдать удивления.

— Все верно, — отвечает она. — Я никому ничего о вас не смогу рассказать, если только не буду уверена, что вы можете кому-то навредить, включая вас самих, и это будет единственный способ вас обезопасить.

Адам взвешивает ее слова. Пытается решить, предполагает Сюзанна.

Наконец он выдыхает:

— Можно я начну с самого начала?

— Пожалуйста, — говорит Сюзанна.

— Есть одна девушка…

Если бы Сюзанну заставили угадать заранее, она бы, наверное, додумалась, что как-то так и начнется рассказ Адама. Девушка или парень, другого быть не могло. Адам не похож на гомосексуала, но раньше Сюзанну заставали врасплох сексуальные наклонности клиентов. Она их не осуждает. У нее много пороков, но этого за ней не водилось. Не то что у Нила, бывшего мужа, который однажды признался: больше всего он боится, что их сын Джейкоб — или Джейк, как его называли родители и друзья, окажется «не таким». Тогда Сюзанну это поразило, теперь же казалось смешным: конечно, это все предрассудки, но ведь было время, когда его больше всего волновало то, как его сын впервые влюбится.

— Она младше меня. Эта девушка. Ненамного, всего на три года.

До Сюзанны доходит, что она до сих пор не знает, сколько лет Адаму. Если ему на самом деле лет девятнадцать-двадцать, то девушке должно быть шестнадцать или семнадцать. На два или три года старше, чем ее собственная дочь, Эмили.

— Мне кажется, она очень симпатичная. Да что там симпатичная. Она красавица. Стройная, невысокая. И у нее восхитительные волосы, ну, как я не знаю что. Как полированное дерево. Каштановые, но с рыжеватым проблеском, даже золотистым, и светятся, как в рекламе шампуня. У нее такой смех. Кто-то назовет его грязным, но на самом деле все наоборот. Он удивительно чистый, ни капли злобы. Когда она смеется, всем вокруг тоже хочется смеяться. Понимаете?

Сюзанна кивает, но Адам замолкает, внезапно сжимает губы, словно смутился. А может он беспокоится, что выглядит сентиментальным дурачком, может, он и сам себя таким считает, но женщина видит в нем всего лишь влюбленного мальчика.

— Наверное, она очень привлекательная девушка.

Адам сначала будто боится, что Сюзанна его дразнит, но потом одаривает ее краешком школярской улыбки.

— Очень. Конечно, очень привлекательная. Наверное, поэтому я так и волнуюсь. Потому что… — Улыбка замерла и исчезла.

— Почему? Почему вы так беспокоитесь?

— Потому что…

Сюзанна выжидает.

— Я боюсь навредить ей, — говорит Адам, и в повисшей тишине они чувствуют, что оба понимают: речь не о чувствах.

Сюзанна старается не сбить его.

— Почему вы боитесь, что можете ей навредить?

То, как Адам сейчас на нее смотрит… так же, как когда он впервые упомянул о своей «проблеме» («Я кое-что хочу сделать») — с лица сошла всякая невинность. Сюзанне внезапно приходит в голову, что проблемы Адама гораздо серьезнее, чем ей показалось сначала, и с ним действительно следует быть начеку.

Предчувствие быстро уходит, и возвращается уверенность — что бы в Адаме ни настораживало ее, дело в ее собственном прошлом, а не в его. Иными словами, это ее проблемы, ее груз.

— Адам? Почему вы боитесь, что можете ей навредить? — повторяет Сюзанна вопрос.

— Просто… — Адам делает вдох и медленно выдыхает. Наконец он решается: — Мне кажется, так будет правильно. Я не могу описать это иначе. Словно… — Он обрывает себя на полуслове и трясет головой.

— Говорите, Адам. Помните, я здесь не чтобы осуждать. Если не удастся сразу подобрать верные слова, вы всегда сможете забрать их обратно. У нас достаточно времени, чтобы во всем разобраться.

Она ждет.

— Адам, почему вы боитесь, что можете…

— Потому что она этого заслуживает. — Адам внезапно выплескивает чувства наружу. На этот раз у него на лице искренний гнев. Он наклоняется вперед, упирается локтями в колени, в его глазах проступает страсть, воодушевление, и продолжает: — Только речь, наверное, даже не о ней. На самом деле я имею в виду…

Сюзанна смотрит на него, потрясенная силой проявления чувств. О ком он? В обычной ситуации Сюзанна подумала бы, что он говорит о себе самом, возможно, что он сам должен страдать, может быть, подсознательно он не верит, что достоин отношений. Странно. Она не может отделаться от ощущения, что он думает о ком-то совершенно другом.

— Нет, не знаю, — вздыхает Адам, откидываясь на спинку и складывая руки.

Сюзанна позволяет паузе затянуться.

— Давайте вернемся назад, — наконец предлагает она. — Попробуем еще раз?

Адам вопросительно смотрит на нее.

— Вы можете рассказать о своих родителях? — просит Сюзанна. — О детстве?

Странная вспышка в глазах Адама, Сюзанна не вполне поняла, что это значит. Он раздражен? Злится? Или это триумф? Все что угодно. Все одновременно. Или что-то совсем иное.

— Вы сказали, что выросли в Лондоне, — продолжает добиваться своего Сюзанна. — Это так?

— Да. То есть нет. Я родился в Лондоне, но вырос я не там, — поясняет Адам. — Я вырос в некотором смысле повсюду.

— Ваши родители путешествовали?

— Отец. Хотя я не уверен, что путешествовать — это подходящее слово. Скорее, бежал.

— Почему?

— Считал себя пустым местом. — Он едва сдерживает вспышку гнева. Сюзанна видит, что в глубине скрывается что-то еще, только она никак не может понять, что именно.

Она решает сменить тему:

— А что с вашей мамой, Адам?

Адам кривит губы и намеренно пропускает вопрос мимо ушей.

— Я знаю, о чем вы думаете, — заявляет он вместо этого.

Сюзанна сразу верит ему.

— Вы думаете о моем прошлом, — продолжает Адам. — Может ли оно быть виновато в этом. В том, как я сейчас себя чувствую.

Сюзанна улыбается — и Адаму, и самой себе.

— Да, это правда.

— Наверное, вы правы. Даже наверняка.

У Сюзанны сужаются глаза.

— Почему вы так говорите?

— Так всегда бывает. Откуда мы родом, тайны нашего прошлого — от них не отделаться. Они определяют нас. Контролируют нас. Иногда ловят в ловушку. — Адам пристально глядит на нее. — Вы так не считаете?

Сюзанна ошеломленно смотрит на него. Ледяной холод сковывает ей плечи.

Она встает. Отмечает, что он следит за ней, обходит стол и оказывается на стороне Адама.

— Что-то случилось? — Она слышит, как Адам наклоняется вперед. — Я что-то не так сказал?

Сюзанна выдавливает из себя улыбку. Старается, чтобы Адам заметил ее, но не оборачивается к нему полностью. Еще чуть-чуть. Еще секундочку.

— Да нет, конечно. Я просто искала ручку. И блокнот, — она делает вид, что шарит по столу.

— Вы будете записывать? Я думал, это не полагается. Последний терапевт, у которого я был, сказал, что это мешает процессу.

Вот оно: Сюзанна в первый раз понимает, что Адам не был с ней честен. Он утверждал, что не был раньше у психолога, и теперь простое замечание выдало его.

— Смотрите, я что-то скажу, вы запишете. А потом я изменю то, что собирался сказать, в зависимости от того, что именно вы запишете, — объясняет Адам.

Что-то плохое.

Потому что она это заслуживает.

Он солгал. Невелика беда. Клиенты вечно что-то скрывают. А правда субъективна, Сюзанна это знает. Разве не этому ее учили на тренингах? Важно то, что клиент считает правдой, а не факты или выдумка.

Тайны нашего прошлого.

Сюзанна нащупывает ручку на столе и заставляет себя поднять ее.

— Все верно. Совершенно верно. Ручка и блокнот потом.

Она снова улыбается. Оборачивается…

…и ее чуть не сбивает с ног взгляд Адама: в нем читается чистейшая, неподдельная ненависть.

Словно с него слетела маска. Теперь он выглядит… старше? Моложе? Определенно более жестоким и вместе с тем более знакомым: таким Сюзанна увидела его, когда он только вошел. Невинность, которую она раньше заметила в его поведении, оказалась наносной, потрескалась и слетела.

Доверять самой себе. Как часто она с таким сталкивалась? Она знала — что-то стряслось, так почему же она не доверяет себе?

— Вы в порядке, Сюзанна?

— Что?

— Вы вдруг будто испугались. Вы меня не боитесь?

Голос довольный.

— Боюсь? — смеется Сюзанна. — Нет, конечно, с чего бы?

А ведь он прав. Безусловно. Нет более смысла отрицать: что-то в нем пугало ее с самого начала. Она может рационально объяснить все свои желания, но теперь, когда она призналась в этом, это так же очевидно, как и сам страх.

— Вы мне соврали, да? — внезапно для себя произносит она. В обычной ситуации она бы никогда так не сделала. Нельзя заставлять клиента признать свою непоследовательность. Обвинять. Она не сомневается, что Адам подталкивает ее, проверяет, и она чувствует инстинктивное желание дать сдачи.

Какое-то время Адам молчит. А потом признается:

— Поймали.

Изменилось не только выражение лица Адама, но и осанка, голос, все. Он расстегивает воротник рубашки, сползает на кресле. Сюзанна вспоминает актеров, как они слабеют, когда уходят со сцены. А еще, что удивительно, телеведущих — как они, должно быть, меняются, как только гаснут камеры.

— Дело в блокноте, да? — спрашивает Адам. — В моих словах, что вам не положено записывать? — Он трясет головой, смеется сам над собой. — Наверное, я пытался вас впечатлить. Я много изучал этот вопрос. Я знаю свое дело.

Изучал? Сюзанна чуть не повторяет за ним, но тут Адам бьет себя ладонью по лбу. Сильно.

А потом снова смеется.

— Это все. Я был еще у нескольких консультантов, признаю. Но моя проблема, вы бы назвали ее дилеммой, настоящая.

У Сюзанны в горле застряли вопросы. Потрясение, замешательство, страх.

— Возьмите, может, это поможет вам понять. — Адам наклоняется вперед, запускает руку в задний карман джинсов и достает листок бумаги.

Сюзанна не шевелится.

— Возьмите, — повторяет Адам и помахивает листком, к которому Сюзанна тянет руку. Она берет его и переворачивает.

Это фотография, и с нее смотрит ее собственная дочь.

3

Пузырясь, закипая, воспоминания переливаются, искрятся — и взрываются на поверхности.

Сама беременность, бывшая кошмаром. Не как прежде. Не как в первый раз. С Эмили все было иначе. Разве что, а такое тоже возможно, всего этого не было и Эмили, ее малышка, лишь счастливая случайность. Идеальная жемчужина.

Тошнота. Это было нечто новое, с Джейком ее так не тошнило. Приступы начались рано и хотя должны были пройти, лишь усиливались. Она лежала в больнице. Дважды. Во второй раз почти на полмесяца. Ей было так плохо, что Нил предложил все прервать. Да нет, не так, конечно. Он не предлагал. Намекал, вкрадчиво. Пытался подольститься к ней, чтобы решение — ответственность — легли на Сюзанну. Теперь, часто предаваясь воспоминаниям, Сюзанна сказала бы, что тогда их отношения развалились. Они и так трещали по швам. Но к тому времени, как Эмили была зачата, они остались не более чем воспоминанием о чем-то осязаемом: здание, готовое обрушиться от малейшего дуновения ветерка.

Покончить с этим. Одно предположение… для Сюзанны это было началом конца. Как в тот раз, когда Нил признался в своих страхах относительно сексуальной ориентации Джейка, только еще хуже, еще чувствительнее. Предрассудки Сюзанна хотя бы могла объяснить. Нил сказал, что думает только о том, чтобы ей было хорошо. Это никак не было связано с тем, что он изначально не хотел второго ребенка, месяцами убеждал ее, что этого делать нельзя. Может и так, но Сюзанна все равно отчаянно хотела родить этого ребенка. Малышку, как оказалось. Девочку.

Сюзанна не категорична. Она за свободный выбор, насколько мать вообще способна выбирать. Но после всего пережитого она не ожидала, что такая мысль появится у Нила в голове. Убить ее, он ведь этого хотел. Убить ее ребенка.

Она переубедила Нила, естественно, и радость от рождения Эмили почти смыла боль. Боль беременности. Родов. Но после, пока Сюзанна и Нил не разошлись каждый своей дорогой (своей? Наоборот. Диаметрально противоположными дорогами), Сюзанна ночами лежала без сна от страха. Она наконец поняла, что жила с чужим. Мужем, отцом, самозванцем.

Ползание на попе. Ха! Оба так делали. Наверное, все же были общие черты. Только Джейк ползал, извиваясь, будто прихрамывая, а Эмили всегда была элегантнее. Почти грациозно она скользила по полу, изящно перемещала свою пятую точку по линолеуму. В этом и дело. Она почти парила. Как постигшая дзен. Розовокожая, присыпанная тальком Будда.

Эмили с фотокарточкой Джейка. Теперь она старше. Шесть? Семь? Джейк на фотографии примерно того же возраста.

— Кто это, мамочка?

Сюзанна оборачивается посмотреть. На нее накатывает осознание.

— Где ты это взяла?

— Эй, отдай!

— Я спрашиваю, где ты это взяла? Ты что, копалась в моих ящиках, Эмили? Я же запретила тебе трогать мои вещи!

— Я не копалась, я просто нашла ее.

Даже если бы Эмили не была для Сюзанны как раскрытая книга, она бы поняла, что дочь лжет. В доме не было фотографий Джейка, спрятанных ближе, чем за двумя печатями. Сюзанна точно знала — как библиотекарь знает место каждой книги, а куратор выставки историю каждого предмета экспозиции, — что именно эта была в конверте в обувной коробке в ящике со всяким хламом. Хлам — это эвфемизм для ценнейших сокровищ, она так обозвала коробку, чтобы отпугнуть Эмили.

— Мамочка! Она моя, это я нашла. Дай посмотреть!

— Она не ваша, юная леди. — Сюзанна разозлилась вопреки собственному желанию. Внезапная злость без малейшего повода.

Она попыталась еще раз.

— Она не твоя, Эмили. Это мамино. И она очень дорога мне, — добавила она, жалея, что не может подобрать слова получше.

— Но я хочу посмотреть. Покажи, мамочка, пожалуйста.

Она задумалась на мгновение, но сдалась. Что плохого могло произойти, думала она.

Эмили уставилась на нее, пытаясь понять, что так разозлило мать.

— Кто это? — спросила она.

Сюзанна перевела взгляд с Эмили на фотографию. Коснулась кончиком большого пальца щеки сына. Наконец ответила:

— Просто мальчик. Ты его не знаешь.

И она отвлекла дочь тарелкой с печеньем.

Идеальный день. Самый счастливый за то время, которое Сюзанна привыкла называть «Жизнь. Часть вторая».

Только она и Эмили. Наедине. Ни единого прохожего, кто бы взглядом выдал, что знает, кто они такие. И никаких воображаемых осуждающих взглядов, которые уже давно ее тревожили не меньше. Даже больше, сказала бы ее консультант. Патти Муркок. Их познакомила кризисный психолог, консультировавшая Сюзанну, она-то и привела женщину в сегодняшнюю деятельность. Два, уже три года Патти была для Сюзанны наставником, поверенным, другом. Наверное, единственная подруга Сюзанны за всю жизнь. Есть еще Рут, конечно, но как бы Сюзанна ни обожала Рут, между ними навсегда останется тайна, которая по оплошности превратилась в ложь и, по мнению Сюзанны, свела их отношения к иллюзии. Световому шоу. Красивому, но бесплотному. И она уверена, что рано или поздно этому наступит конец.

Тот день. Идеальный день для нее и Эмили. Прогулка по пляжу, пончики с сахарной посыпкой на пирсе. Они болтали. Просто болтали. Эмили десять, и скоро, Сюзанна точно знала (до боли остро осознавала), она будет стесняться разговоров с матерью. Но в тот день она была словоохотлива, весела и открыта. Отвечала на все вопросы, смеялась и улыбалась.

Это был настоящий диалог. Эмили тоже спрашивала, ей, казалось, искренне интересно, что может рассказать Сюзанна. Глупости, но Сюзанне разговор доставлял огромное удовольствие. Тогда она не чувствовала себя глупо. Наоборот, кульминация всего, что может сделать родитель. Говорить с ребенком. Слушать. Любить и уделять безраздельное внимание.

— Ты знаешь Бога? — внезапно спросила Эмили, меняя тему после беседы об американских горках — так только десятилетки умеют.

Сюзанна в этот момент отхлебывала у дочки колу, которую они купили к пончикам. И вопрос (или утверждение?) дочки застал ее врасплох, так что она едва не поперхнулась.

— Да, — ответила она наконец, сглатывая и проводя пальцем по подбородку. — Но не лично.

Шутка так себе, типичная шутка мамы, но Эмили, о чудо, засмеялась.

— Ну маам, — с упреком сказала она.

— Так что там с Богом? — спросила Сюзанна, слегка хмурясь, чтобы скрыть огонек в глазах, опасаясь, что Эмили неправильно его поймет.

— Ты веришь, что Она существует?

Сюзанне снова пришлось сдерживать улыбку.

— Она?

— Конечно. Ну, или Он.

— Ну… — Честно было бы ответить нет. Она очень хотела верить и после рождения Эмили даже подумывала об этом, но в конечном счете не смогла позволить себе этот самообман. — Возможно. Многие в этом не сомневаются.

— Но ты не согласна. Ты не веришь, что Она существует.

Принцип Сюзанны всегда оставаться честной не дал ей увильнуть, да Эмили уже и сама разгадала ответ.

— Нет, не верю. Но если Бог существует, я готова поставить на то, что Он мужчина.

Они неторопливо шли, и Эмили искоса взглянула на нее.

— Что это значит?

Сюзанна покачала головой.

— Ничего, родная. Просто шутка, вот и все. Не очень хорошая.

Обычно Эмили заставила бы маму объяснить, разобрать по полочкам, чтобы во всем досконально разобраться. Видимо, сейчас Эмили думала о высших материях.

— А если Она действительно существует?

Что-то в голосе Эмили заставило ее нахмуриться. Страх? Не совсем. Но точно волнение.

— О чем ты? — спросила Сюзанна.

Эмили не сразу ответила.

— Эмили? Тебя что-то беспокоит?

Дочь покачала головой.

— Не беспокоит, не совсем.

— Что же тогда?

— Мне будет жаль, только и всего. Если Бог существует и в Нее никто не верит. Ну, не совсем никто. Но очень многие. Понимаешь?

Сюзанна остановилась и повернулась к дочке. Легкий ветерок пролетел по пирсу, и ей пришлось собрать волосы, чтобы они не попадали в глаза.

— Тебе жаль? Бога?

Эмили тоже остановилась. Она не то неодобрительно сдвинула брови, не то прищурилась на солнце.

— Ну да. И мне немного грустно. Ей, должно быть, одиноко. Не правда ли? Если ты Бог, а в тебя никто не верит?

Как же Сюзанна ее любила. Ха! Чем не текст для молитвы, утверждение, в которое Сюзанна верила. Я люблю тебя, Эмили. В тебя я верю.

— Не надо жалеть Бога, дорогая, — сказала Сюзанна. — Думаю, если Бог существует, Она должна быть вполне довольна собой.

— Благодаря миру?

— Что?

— Бог довольна собой благодаря миру. Потому что в нем столько всего классного. Ты это имела в виду?

— Ну… — Вообще-то, нет. Но если на то пошло, будет ли считаться ложью, если Сюзанна согласится? — Я имела в виду, — она прочистила горло и отошла в сторону, — быть Богом, наверное, классно, и поэтому она должна быть счастлива. Знаешь, она может повелевать молниями. Люди поклоняются ей каждое воскресенье. Живет на облаке. — Она посмотрела вниз, а Эмили снова усмехнулась.

— Но я думаю, что ты права, — продолжила Сюзанна. — Я согласна, что если Бог существует, то она, безусловно, может собой гордиться. В мире много неприятных вещей, но также и очень много прекрасного. — Сюзанна взяла дочь за руку, почувствовала, как пальцы Эмили обвили ее ладонь. — Часто… Об этом очень легко позабыть.

Они прошли шесть-семь шагов молча. Потом Сюзанна заметила, что дочь улыбается.

— Ты говорила «Она», — с триумфом, но немного робко заявила Эмили.

— Ха. — Сюзанна повернула лицо к ветру, стерла ладонью проступившую слезу. — Так и есть, — сказала она, повернувшись обратно, и крепче сжала руку дочери.

Наоборот. Упадок. Худший день, по крайней мере со времен «Сюзанны, часть первая».

На самом деле все выплеснулось в одно-единственное происшествие. Где они были? В торговом центре, кажется. Подробности их прогулки стерлись из памяти как несущественные. Они были наедине, она и Эмили, только на этот раз Эмили в коляске. Ей три месяца, две недели и четыре дня. Сюзанна потом уже посчитала. Вспомнит ли она? Для Сюзанны это было самое важное. С одной стороны, это было бы чудом, ее собственное воспоминание из самых ранних относится к четырем годам (сидит на водном катамаране с отцом, а мороженое капает на колени). Но говорят же, что на детей влияют события, происходящие, даже пока они еще в утробе. Говорят, личность ребенка в целом формирует их опыт в первые несколько месяцев жизни. А значит, в памяти Эмили точно что-то останется, даже если глубоко в подсознании.

Она была совершенно не готова, в этом дело. Она думала, все закончилось. Думала, все худшее уже позади, все прошло, а значит, и мир движется вперед. Такие выводы делают нас с тобой идиотами. Нил очень любил так говорить. Хотя были еще: под конец дня, и хуже всего — что будет, то будет: эти четыре слова как нельзя точно описывали суть его жизненной философии. Просто выраженное в словах пожатие плечами, и из-за него Сюзанне каждый раз хотелось что-нибудь швырнуть.

Мальчишка — он и есть мальчишка, так он тоже любил говорить. Еще одна отмашка. Еще одно снятие с себя ответственности.

— Я вас знаю.

Это заявление заставило Сюзанну обернуться.

— Извините? — обратилась она к приближавшейся женщине. Они были на улице, где-то на мостовой. Около «Теско»?

— Я сказала, что я вас знаю. Узнала из телевизора.

Да, точно «Теско», они ходили по магазинам, Сюзанна теперь вспомнила, как тяжело было волочь сумки с покупками. Консервные банки, свертки, пакеты с овощами на развес, и Сюзанна мучилась, пытаясь повесить сумки на ручки коляски. Вещи все равно рассыпались. Она помнит, как банка персиков покатилась к ногам незнакомки. Женщина заметила банку и остановила ее носком ботинка. Чтобы мгновением позже оттолкнуть в сточную канаву.

— Эй, — слабо возразила Сюзанна. Она испугалась. Не только этой женщины, она ниже и легче Сюзанны. И еще моложе. Ей на вид лет двадцать восемь или двадцать девять, точно не больше тридцати. И тоже с ребенком. Это хуже всего. Ее за руку держал маленький мальчик. Смотрел. Изучал.

— Ты мразь. Вот ты кто. Мразь.

Ладно, женщины она тоже боялась, но сильнее ее пугала сама ситуация. Как в одном из тех снов, где ходишь голой по улице. Так она себя чувствовала, полностью, невыносимо обнаженной.

— Ты обманула их, но не меня. Я знаю. Я-то знаю.

Сюзанна оглянулась, опасаясь, что окружающие развесят уши.

— Думаю, вы меня с кем-то перепутали.

Она попробовала уйти, оставив покупки на месте. Может дело в этом: она готова была оставить то, что ее по праву, а женщина приняла это за признание вины. Она расхрабрилась, подтащила сына, так что они преградили Сюзанне дорогу.

Рыжая, зеленоглазая, подбородок выступает, как перст обвинения.

— Это твоя? — спросила женщина. Подбородок тычет в Эмили. Эмили смотрела на них из коляски.

Сюзанна хотела было сказать, что Эмили — ее племянница, крестная, да кто угодно. Но даже тогда она подавила в себе это желание в пользу честности. Говорить правду — четкий принцип, которому она следовала в жизни: священный в своей чистоте. Пока она правдива, искренна, как кто-то мог ее обвинять?

И она собиралась сказать: «Да, это моя дочь».

Но не успела.

Женщина плюнула. Не в Сюзанну. Она прокатила слюну к горлу и затем изо всех сил плюнула в коляску Эмили.

Сюзанна завопила. Ее первый и единственный искренний вопль. У нее и раньше были поводы, но только теперь, когда Сюзанна увидела, как в ее дочь плюет чужой человек, ее боль нашла выход. Она заметила, что маленький мальчик начал плакать, почувствовала, что внимание прохожих переключилось с нее на что-то другое. Она помнит, как плюнувшая женщина промчалась мимо, помешав сразу же помочь дочери. И лицо Эмили, когда Сюзанна наклонилась: ошарашенное, но слишком невинное, чтобы толком испугаться.

А потом воспоминания расплываются, так же, как перед глазами все расплывалось от слез. Она не помнит, как добралась до дома, понятия не имеет, что случилось с покупками. Она помнит себя уже дома, рыдающую без конца, как она сразу кидается мыть Эмили. Помнит, как оттирает ей лицо, как покраснела Эмили от тряпки. Помнит, как дочь орала от боли, ее намыленную расцарапанную кожу.

А Нил кричал:

— Остановись! Ради бога, прекрати!

Сюзанна думала, он кричит на Эмили.

Пока не поняла, что он говорит с ней.

Побег, посреди ночи. Сначала к брату, там ее точно найдут, но это только на пару дней, если Питер пустит ее так надолго. Он бы с радостью вообще им не помогал, это очевидно, но когда сестра возникает на пороге в три часа ночи, со свертком с дрожащим младенцем на руках, разве есть выбор?

Эмили испугалась, заплакала. Сюзанна изо всех сил пыталась успокоить ее. Успокоить и себя тоже. Убедить себя, что она все делает правильно. Еще одна ложь, говорила она себе. Большая, чудовищная ложь, но иначе она бы не знала, как жить дальше. Раньше она убеждала себя, что правда освободит ее. Наконец, как ни парадоксально, она поняла, что поможет только ложь. Нил под конец заставил ее действовать. На этот раз это ошибка Нила, безусловно. Единственное, что немного утешало Сюзанну.

А все же, вспомнит ли это Эмили? Сейчас ей пять месяцев, какие воспоминания останутся у нее о жизни, которую они оставляют позади? Сколько Сюзанна будет готова рассказать? Это уже серьезный вопрос, еще одно испытание Сюзанны на честность.

Ответ мог быть любой. Сюзанна может рассказать Эмили все. Кто ее отец. Почему они сбежали. Ее настоящую фамилию, девичью фамилию ее матери. Конечно, не сейчас. Когда ей будет… сколько? Шесть? Девять? Двенадцать?

Еще не время.

Слова стали рефреном. Выходом из тупика. Она была честна, потому что ложь только временная. Это даже не ложь. Просто умолчание. Также и с Рут, она позволила себе рассказать не все, потому что это связано с ложью, которую она себе позволила. Эта последняя ложь, в которой они с Эмили так отчаянно нуждались.

К тому же однажды она все расскажет Эмили.

Однажды.

Просто не сейчас.

Переходный возраст. Самое начало. Как же Эмили расцвела. И кто сказал, что дочери нужен отец? Кто сказал, что мать-одиночка не справится? Ну хорошо, Сюзанна не полностью выполнила свое обещание, позволила Эмили и дальше жить в неведении, но есть ведь такой афоризм. Незнание — блаженство. Афоризм, труизм — Сюзанна не уверена, в чем разница. В случае с Эмили важно лишь то, что ложь пошла ей на пользу. Ложь помогла ее дочери выжить.

Сюзанне тоже. Она прошла обучение, обзавелась собственной практикой. Придется признать, кое-что продолжало ее преследовать. Но в сравнении с ее прошлой жизнью — где чужие плевали в лицо дочери — да, пожалуйста, с нынешними затруднениями Сюзанна способна справиться. Как и Эмили. Ее дочь — подросток, Сюзанна — мать уже в возрасте, конечно, у них есть свои сложности. Хотя сложность сложности рознь.

Вчера утром. Сюзанна видела ее перед школой, потом она ночевала у подруги. Суета за завтраком, война за ванную. Когда-то Сюзанна была выше, и они могли смотреться в зеркало вместе. Сюзанна могла встать подальше и видеть себя над макушкой Эмили. Теперь им оставалось только втискиваться бок о бок, меняясь местами по необходимости. Как танец, утренний ритуал, который Сюзанна научилась ценить.

Больше всего она любит тот момент, когда Эмили выдавливает зубную пасту. Мелочь, глупость на самом деле, но каждое утро, без исключений, Эмили берет тюбик и выдавливает пасту на щетку Сюзанны. Иногда Сюзанна сама стоит рядом и держит щетку, иногда она еще возится с волосами, и Эмили все делает сама.

Сюзанна пыталась когда-то объяснить Рут, почему эта мелочь делает ее счастливой. Причин тысяча, но выразить большинство из них она не в состоянии. Но главная — и это Сюзанна сказала — чувство, что ее любят. Это важнее цветов в день рождения, важнее, чем когда дочь говорит об этом вслух. Паста на щетке. Почти двадцать лет она прожила с Нилом и не догадывалась, что все так просто.

Вчера. Обычное утро. Эмили казалась обычной. Разве нет? Веселая. Может, даже веселее обычного, а потом…

Боже.

Это обязательная часть?

Часть этого «почему»?

Секс. Опять все сводится к сексу. Не собственно сексу, но отношениям, девочки-мальчики, мальчики, девочки…

Эмили. Моя Эмили. Дорогая девочка. Сюзанна считает, что ее единственная подруга — Рут, но Эмили тоже ее подруга и даже намного больше. А если с ней что-то случилось. Если ей что-то угрожает.

Сюзанна однажды уже умирала за дочь. Если ей суждено было ее потерять, если им суждено потерять друг друга — Сюзанна готова умереть еще раз.

4

— Кто вы такой?

Сюзанна все еще сжимает фотографию. Фотографию Эмили.

Она смотрит на Адама и повторяет вопрос:

— Кто вы такой? Только честно.

— Я вам уже сказал. Меня зовут Адам. Так же, как вас зовут Сюзанна. Верно?

Сюзанна сглатывает.

— Вы репортер? Из прессы? Частный детектив? Кто?

Но она уже знает, что не угадала. Кем бы Адам ни был, это что-то намного хуже.

— Сядьте, Сюзанна. Пожалуйста. Мы можем просто продолжить беседу?

Сюзанна качает головой.

— Убирайтесь! Кто бы вы ни были, убирайтесь! Или я позову полицию.

Она так неубедительна, что Адам никак не реагирует.

Сюзанна уже не боится, она в бешенстве. Что она дала так себя одурачить. Что «Адам» оставил ее в дураках. Ее не оставили в покое. Она делала все, что могла. Жила достойно, как могла. Пыталась помогать людям, только это ей и осталось, только это могло что-то поправить.

Но этого недостаточно. Какой же дурой она была, если верила, что чего-то может быть достаточно.

— Вы в некотором смысле… турист? Так?

Она встречала таких раньше. До того, как ушла. До побега. В письмах, по телефону, иногда они даже караулили под дверью. Они называли себя фанатами. Сюзанне от этого становилось физически плохо. Один раз ее стошнило от письма, которое лучше было бы сразу сжечь. Это почти как в самом начале (конце? она сама не знала, как правильно назвать), когда она еще вскрывала все письма. Одно или два ей помогли, поэтому, наверное, она и читала письма так долго. Это как искать сладости в помойке. Но под конец она захлебнулась в потоке.

Сюзанна не ждет ответа от Адама. Она быстро идет к двери.

— Алина! — зовет она секретаршу. Она берется за ручку двери. — Али…

— На вашем месте я бы этого не делал.

Сюзанна пронзает его взглядом.

— Почему? Из-за фотографии? — Она еще раз смотрит на нее и осознает, что фотография свежая, Эмили сделала эту стрижку всего пару дней назад. А фон Сюзанна не узнает. Выглядит, как фабрика: стена из шлакоблоков, бетонный пол: обычно дочь в таких местах не гуляла. — Ты где угодно мог ее найти, — в отчаянии убеждает она. — Небось из Интернета взял.

Интернет для Сюзанны — как помойка. Болото, грязное болото, источник и хранилище грязи. Она не запрещает Эмили Интернет только потому, что выбора нет. Могла бы — обрезала бы кабель, покрыла бы стены свинцом. «Твиттер», «Фейсбук», все такое, Сюзанна представить себе не могла, что бы ей там устроили, существуй они восемнадцать лет назад. Будь это в наши дни хоть сколько-то возможно, она бы запретила дочери ими пользоваться, отобрала бы мобильный телефон. Сюзанна обвинила бы во всем Интернет, (анти) социальные сети, из-за них она до сих пор не рискнула рассказать все Эмили. Может правда, может, нет, но для нее это оправдание ничем не хуже других.

— Из-за фотографии, — соглашается Адам. — А еще из-за этого.

Сюзанна снова концентрируется на том, чтобы позвать Алину, собирается открыть дверь кабинета. А потом смотрит на Адама и замирает. Рука повисает в пустоте.

У него нож. Длиной с ладонь, цвета пушечной бронзы, тусклый по всей длине, не считая кромки. Лезвие блестит, улыбкой светится в темноте.

Нож открыто лежит у Адама на коленях, словно был там все время.

— О боже. Боже. Я… — Сюзанна прикрывает рот ладонями. Она чувствует, как голова, все тело начинает дрожать. — Пожалуйста… все, что хотите… кто бы вы ни были, я…

— Успокойтесь, Сюзанна. — Адам проводит кончиками пальцев по рукоятке. — Вы же не хотите, чтобы я им воспользовался. Если мне придется, вы никогда не узнаете, что я сделал с вашей дочерью.

Что я сделал с вашей дочерью. Слова вонзаются глубже ножа, но прежде чем Сюзанна успевает отреагировать, дверь кабинета распахивается.

Она инстинктивно блокирует дверь ногой.

С лестничной площадки доносится выдох, выдавая удивление Алины.

— Сюзанна? — требовательно спрашивает она.

— Все хорошо, Алина, — отвечает Сюзанна неестественно высоким голосом. Она не отрывает взгляд от ножа. — Все хорошо.

Дверь упирается в ногу. Алина пытается вломиться в комнату. От двери открывается вид на стол Сюзанны, так что Адама все равно видно не будет.

— Я только хотела спросить, не пришел ли уже мой следующий клиент, — быстро говорит Сюзанна.

— Вы кричали. За этим? — В голосе Алины явно читается обида, наверное, поэтому она так быстро ответила. Обычно Алина не приходит на зов, независимо от того, занята она с Рут или нет. А теперь она тут, и не чтобы проверить, не нужна ли Сюзанне помощь, а чтобы обсудить ее тон.

Сюзанна ловит взгляд Адама. Он занял положение зрителя, уже не пытается запугать ее, ему просто интересно.

Сюзанна пододвигает ногу, дает двери открыться чуть шире. Теперь она может улыбнуться Алине через щель.

— Алина, правда, все хорошо, — повторяет Сюзанна. — Извини, что кричала. Не подумала, извини, — повторяет она.

У Алины лицо, как тогда у Эмили. Когда в три года малышка, встретив несправедливость, задумывалась, насколько нечестно с ней обошлись.

Алина выдыхает:

— У вас есть внутренняя связь на телефоне. Пожалуйста, впредь пользуйтесь ею.

— Я знаю. Буду. Только она у меня вечно не работает. — Это, по крайней мере, правда. Сюзанна плохо обращается с современной техникой, может, потому, что так активно отрицает ее существование. «Установи “Твиттер”, мам, — все время упрашивает Эмили. — Хотя бы “Ватсап”. Сейчас у всех есть “Ватсап”». Этого-то Сюзанна и боится.

— Не пришел.

— Извини?

— Клиент, — поясняет Алина, пренебрежительно подчеркивая последнее слово. — Он не пришел.

— Хорошо. Ладно. Сообщи, когда придет. — Секундой спустя Сюзанна понимает, что только что сказала. — Нет! Подожди! Я выйду. Через… — Сюзанна делает вид, что проверяет часы, хотя на самом деле она смотрит, что происходит за спиной, и продолжает с улыбкой: — через некоторое время. Хорошо?

Алина недовольно морщит слишком сильно намазанные блеском губы, вздыхает и уходит. Сюзанна смотрит ей вслед, оценивает маршрут до лестницы. Можно сбежать. Адам не сможет ее остановить. Но кто знает, что он натворит без нее, как будет мстить Рут и Алине. И Эмили. Это просто фотография. Пока что Адам не предоставил доказательств, что связан с ее дочерью чем-то еще, кроме этой фотографии. Но рисковать Сюзанна не хочет.

Она мягко закрывает дверь. Прислоняется к ней, глубоко дышит, заставляет себя посмотреть в комнату.

— Ты в этом лучше меня, — говорит Адам. Голос у него скромный, почти смиренный, но Сюзанна ему не доверяет. Она уже научилась ему не доверять.

— Лучше в чем? — спрашивает она, скорее инстинктивно, чем из подлинного интереса.

— Во лжи.

Сюзанна поднимает глаза.

— Честно говоря, я удивлен, что мне удалось так далеко зайти. Я так боялся себя выдать. В последнее время репетировал, но я не очень хороший актер. Поэтому в основном говорил правду.

На этот раз она явно слышит фальшь в его искренности. В его голосе звучит такое довольство собой, тем, как он одурачил Сюзанну, что это подогревает ее гнев. «Не ты меня обманул, — думает она. — Не ты. Я сама себя обманула, вот в чем дело. Я сама себя не послушала».

Сюзанна идет к столу. Внезапно ей становится все равно, что у Адама нож, все равно, что он может сделать. Она думает только об Эмили.

Берет мобильник. Она знает, что Адам следит за ней, но то, что он не пытается ее остановить, почти не сбивает ее с толку. Листает контакты, ищет номер дочери. Нажимает кнопку вызова и, повернувшись к Адаму, прижимает телефон к уху. Сейчас середина сентября, дочь в школе после долгих летних каникул, так что она ожидает, что ее сразу перенаправит в голосовую почту. Но звонок проходит, и на мгновение Сюзанна хватается за соломинку надежды, но тут слышит звонок не только в трубке, а еще и прямо за спиной.

Она поворачивается, рука с телефоном безвольно падает. Адам опять достает что-то из заднего кармана. Айфон, позапрошлая модель, в чехле с цветочками. Он хмурится, будто гадая, кто это может звонить. Показывает, что не будет отвечать, вздергивает нос и убирает телефон обратно в карман.

Гудки прекращаются, как и звонок, и из-за спины Сюзанна слышит голос дочери:

«Привет, это Эмили. Я а) в школе, б) сплю, в) и то, и другое. Оставьте сообщение, и если вам повезет, я перезвоню».

Сюзанна смотрит на телефон у себя в руке. Как ни странно, ей приходится бороться с желанием надиктовать сообщение, попросить дочку немедленно перезвонить. Сию же секунду, юная леди. Я не шучу.

— Можно, ну, не знаю, позвонить ее друзьям? — предлагает Адам, не то насмехаясь, не то желая помочь.

Ее телефон у него. Не только нож, не только фото, еще и телефон. И вот это убеждает Сюзанну в том, что все взаправду. Эмили скорее даст руку себе отрубить, чем расстанется с телефоном.

Но Сюзанна делает, ровно как предлагает Адам. Она звонит Фрэнки, ее лучшей подружке, у которой Эмили должна была ночевать. До нее доходит, что она даже не знает, дошла ли дочь утром до школы.

Фрэнки отвечает почти сразу.

— Здравствуйте, миссис Ф.

— Фрэнки, слушай. Эмили рядом?

— Эм? Нет. Я ее со среды не видела.

— Точно? Ты уверена?

— Уверена, уверена. Она мне вчера эсэмэс прислала, что плохо себя чувствует и не придет. Очень некстати, у нас школьный проект. А Эмили сказала, что она…

Сюзанна вешает трубку. Дышит поверхностно, паника растекается по телу.

— Где она? — спрашивает она, бросаясь на Адама.

Адам хмурится, будто не уверен, о ком Сюзанна говорит.

— Эмили?

Ну конечно, Эмили! Моя дочь!

— Я вызову полицию, — говорит Сюзанна. — Я закричу, и Алина вызовет.

Адам не отвечает. Он знает, что в этом нет необходимости.

— Что ты с ней сделал? — наседает Сюзанна. — Ты сказал, что что-то с ней сделал. Если ты ей навредил… если ты ее трогал…

Внезапно у Сюзанны подкашиваются ноги, гнев сменяется ужасом.

— Пожалуйста, — говорит она, вцепившись в стол. — Пожалуйста, скажи… Эмили… она…

Она осознает, что плачет. Сквозь пелену видит Адама, тот смотрит на нее.

— Обещаю, мы поговорим об Эмили, — говорит он серьезно, игривость и озорство испарились. — Собственно говоря, я здесь именно из-за Эмили.

— Что ты имеешь в виду? Послушай, Адам, кто бы ты ни был, если тебе что-то надо, деньги или… да что угодно, я все отдам. Понимаешь? Все, что у меня есть.

— Сюзанна…

— Кошелек, — продолжает Сюзанна. — Смотри, вот кошелек. У меня есть… — Она ищет наличные, но у нее только пять фунтов и еще мелочь. — Банковские карты. Забирай. Я не заблокирую, обещаю. Можешь снять сколько…

— Сюзанна!

Сюзанна замолкает, край стола впивается ей в бедро.

— Хватит. Хватит ныть, о’кей? Хватит выпрашивать. — Он снова дергает себя за волосы, но в отличие от прошлого раза не притворяется. Злость, отблески которой наблюдала Сюзанна, проявилась в открытую.

— Мы поговорим об Эмили, — шипит Адам. — Я уже пообещал. — Его рука сжалась на рукоятке ножа. Будто инстинктивно, словно он не полностью себя контролирует. — Но начнем с твоего побега, Сюзанна. О дочери потом, о ее спасении тоже потом, сначала поговорим о том, что ты сделала с сыном.