Исчезнувшие

Саймон Бекетт, 2021

Десять лет назад детективу Ионе Колли едва удалось пережить бесследное исчезновение четырехлетнего сына Тео. Теперь он, случайно обнаружив четыре искалеченных трупа, атакованный неизвестным преступником и чудом выживший, с изумлением обнаруживает, что стал главным подозреваемым по делу об этих жестоких убийствах. И, что еще ужаснее, теперь его подозревают в том, что он убил собственного ребенка! Иона догадывается: по неизвестным причинам его расчетливо и жестоко подставляют. Доказать свою невиновность он может, только лично схватив настоящего убийцу и одновременно выяснив, что же произошло с Тео…

Глава 7

— Давай, ты же можешь.

Не могу. Не могу, и все. Иона зажмурился и заскрипел зубами. Напрягся.

— Вот так, отлично. Еще чуть-чуть.

Это называется отлично?

Санни еще немного согнула его ногу.

— Господи! — Иона ударил кулаком по обитой дерматином кушетке, из его глаз потекли слезы.

— Ладно. По-моему, на сегодня достаточно.

Иона слабо кивнул.

— Знаю, что тебе, может, так и не кажется, но у тебя все отлично получается, — сказала Санни.

Иона вытер пот со лба.

— Да, похоже на то.

— У тебя сложный перелом, так что нужно время, — продолжила она. — Это нормально. Но уж верь слову, ты делаешь успехи.

Успехи. Кто-то двигает его ногой, раз от разу пытаясь согнуть ее на несколько миллиметров сильнее, пока он обливается холодным потом и старается не завизжать от боли. Иона испытал шок, когда в первый раз увидел свою ногу без повязок. Она сделалась лиловой и распухла вдвое больше от обычного размера, на деформированной поверхности крест-накрест теснились швы на ранах. Колено походило на обглоданный собакой обрубок из лавки мясника, а не на часть его тела.

Хирург-ортопед говорил кратко и по делу. Иона получил травму колена, характерную для мотоциклетных аварий. У него была раздроблена коленная чашечка и сильно повреждены связки и сухожилия. Хирург, похоже, не без самодовольства описывал, как он восстанавливал надколенник, закрепляя смещенные фрагменты костей титановыми штифтами и проволочными лигатурами. Но повреждения оказались весьма обширными. Возможно, потребуются последующие операции, хотя это станет ясно через несколько месяцев, когда сустав заживет. В любом случае Ионе стоит приготовиться к тому, что выздоровление станет для него долгим и болезненным процессом.

О будущем Иона старался не думать, но это становилось все труднее. Шли разговоры, что через день-два его выпишут, но даже по самым оптимистичным прогнозам, он вряд ли скоро вернется в команду. Возможно, и вовсе не вернется.

Эта перспектива его пугала.

— Борьба идет здесь. — Санни постучала пальцем по его виску, когда Иона садился на кушетке. — Боль — это способ, при помощи которого тело сообщает тебе, что что-то не так. Главное — это то, как ты отнесешься к этому сообщению.

Когда колено рвало от боли, поверить во все это казалось трудно.

И все-таки он по крайней мере мог самостоятельно передвигаться. В самом начале на сеансы физиотерапии его возили в кресле-каталке, а теперь он ходил туда и обратно на костылях с локтевым упором. Иона лежал в больнице вторую неделю и каждый раз, ковыляя по знакомому коридору в свою палату, удивлялся, что так быстро приспособился к больничному режиму и распорядку. Помогало, что ему разрешили принимать посетителей. С протокольными визитами приходило начальство вплоть до старшего суперинтенданта и представителя Федерации полиции, интересовавшихся его состоянием и самочувствием. Было очень приятно повидаться с ребятами из команды, особенно с Ханом и Нолан. Все это напомнило ему, что за пределами больницы по-прежнему шла нормальная жизнь.

Сослуживцы также рассказали ему гораздо больше о вызванном происшествием на пирсе широком общественном резонансе. Убийства на Скотобойной набережной породили шумиху в прессе по всей стране, что сопровождалось вполне предсказуемым зубоскальством газетчиков по поводу названия места преступления. Общее мнение гласило, что трагедия стала результатом провалившейся секретной операции, чего, очевидно, и не пытались отрицать представители следствия по связям с общественностью.

Однако из новостей Иона узнал драгоценные мелкие подробности. Официальные заявления полиции представляли собой по большей части общие слова и заверения, что виновные предстанут перед судом. Это распространялось даже на Гевина. Его гибель теперь официально рассматривалась как «убийство без тела», и пресса особо подчеркивала факт, что совершившие его так и не найдены. Однако в то время, как средства массовой информации изображали его героем, погибшим при попытке спасти других, полиция отзывалась о нем до странного более сдержанно. Не высказывалось никаких неофициальных мнений касательно личности убийцы или его мотивов, не выносилось частных суждений и предположений из анонимных источников. Поскольку дело сопровождалось огромным числом вопросов, официальная позиция, казалось, состояла в том, чтобы говорить как можно меньше, а не признавать отсутствие информации. Лишить версию подпитки фактами и тем самым предоставить прессе заполнять образовавшийся вакуум всяческими измышлениями.

По крайней мере, участие самого Ионы почти полностью обошли вниманием. Мелькали отсылки к получившему ранение «неназванному офицеру полиции» — но не более того. А трем неопознанным трупам из пакгауза уделяли еще меньше внимания. Согласно слухам, которые Ионе передали Хан и Нолан, всех жертв ударили по голове, а потом еще живыми завернули в полиэтилен. Причиной смерти стало удушье, в случае молодой женщины усугублявшееся обезвоживанием и стойким нарушением функции внутренних органов. Полиэтилен служил не только для сокрытия тел до того, как от них избавились. Он стал одним из орудий убийства.

Но кроме этого Хан и Нолан ничего не смогли сообщить. Хотя три жертвы остались неопознанными, это не помешало газетчикам заключить, что они наверняка являлись нелегальными мигрантами, возможно убитыми теми же перевозчиками, что тайно переправили их в страну. Имя женщины — Надин — и ее возможное ближневосточное происхождение предали огласке, однако без фотографии, способной «очеловечить», она и две другие жертвы превратились в незначительную деталь или немногим более того. Их гибель вызвала в прессе призывы покончить с организованной преступностью, а также критику состояния границ Британии и ее иммиграционной политики. Однако в поднявшейся шумихе затерялся тот факт, что три человека погибли жестокой и бессмысленной смертью.

Флетчер и Беннет еще два раза приезжали с целью допросить Иону, и каждый раз оказывался ненамного приятнее предыдущего. Инспектор явно считал, что Иона знает больше, чем говорит, и Иона не мог его в этом винить. Возможно, твердых улик против него не нашлось: Иона благодарил небо, что постарался не испачкаться в крови Гевина, когда проверял его пульс. Однако дравшегося с ним по-прежнему не нашли, и изложенную Ионой версию событий не подтверждало ничего, кроме единственного звонка от Гевина в журнале вызовов его телефона. От этого Иона пребывал в неопределенности, сам не зная, подозревают его в чем-то или нет.

Пока Флетчер прямо об этом не говорил.

Путь из кабинета физиотерапии казался долгим. Но как бы Иона ни устал, от вида своей палаты на него навалилась тяжесть. Хотя за дверью больше не стоял констебль — охрану потихоньку убрали несколько дней назад, и Иона увидел в этом хороший знак, — маленькое пространство без окон все равно походило на тюремную камеру. Днем там было более-менее терпимо, когда яркие флуоресцентные лампы высвечивали все щербинки и сколы, создавая впечатление лишенной всякого течения времени пыточной камеры. Ночью же становилось еще хуже. Иона плохо спал уже много лет, но с момента попадания в больницу он даже обрадовался прежней бессоннице. Теперь закрыть глаза означало попасть в кинотеатр подсознательного. Кошмаров он почти не помнил, однако в ужасе просыпался, хватая ртом воздух, уверенный в том, что в палате кто-то есть.

Рядом никогда никого не было.

Когда Иона доковылял до палаты, он задыхался и взмок так, будто пробежал длинную дистанцию. С желанием поскорее рухнуть на кровать он открыл дверь и замер на пороге.

В ногах кровати стояла незнакомая женщина и читала его медицинские карты. Ей было чуть за тридцать, она носила обычную одежду, а не сестринский или хирургический халат. Когда Иона вошел, она вздрогнула от неожиданности, но потом улыбнулась.

— Здравствуйте. Вы, наверное, Иона. Меня зовут Корин Дели, — сказала она, повесив планшетку с картами на спинку кровати.

Судя по интонации, она, похоже, решила, что Иона узнал ее по имени. Он не узнал, но попытался скрыть свое невежество и прошел в палату.

— У меня на сегодня больше ничего не назначено, верно? Я только что с физиотерапии.

— Нет, но я проходила мимо. Теперь вы вернулись, и я решила, что у нас выдастся время поговорить.

У Ионы упало сердце. Теперь он смутно догадывался, зачем она явилась.

— Вы психолог?

Ему предложили консультации психолога, чтобы справиться с последствиями происшедшего, он пока что не дал согласия, но и не отказался. Хотя все должно было происходить добровольно, Иона опасался, как бы отказ не сказался на предстоящем возвращении на службу. Он не хотел усложнять и без того уже обещавшую стать нелегкой ситуацию.

Однако Иона считал, что до принятия решения у него есть несколько недель, и не думал, что все случится так неожиданно.

Женщина, похоже, немного стушевалась, хотя улыбка не сходила с ее лица.

— Я не называю себя собственно психологом…

Ионе было все равно, как она себя называла.

— Слушайте, я очень устал. Подождать нельзя?

— Ну, полагаю, что можно, но поскольку я здесь…

Иона замялся. Физиотерапия и долгий путь сильно утомили его, и ему совсем не хотелось отвечать на вопросы о душевном состоянии. Но раз уж на то пошло, наверное, лучше побыстрее с этим развязаться? И кто знает? Возможно, это даже поможет ему наладить сон.

— Это ведь ненадолго, так? — спросил Иона, собираясь присесть на кровать.

— Как захотите, — ответила женщина, еще шире расплываясь в улыбке и уступая ему дорогу. — Вам помочь?

— Нет, спасибо, сам справлюсь. — Иона прислонил костыли к спинке и опустился на кровать, вытянув больную ногу. Сумел кое-как улыбнуться. — Ну, как станем работать?

— Так, может, начнем с того, что вы мне расскажете, как себя чувствуете? И прошу вас, называйте меня Корин, — добавила она, ища в сумочке телефон. Нашла его и показала. — Не возражаете, если я запишу разговор?

— М-м-м, нет, думаю, что нет.

Присев на стоявший у кровати стул, она сняла жакет. Иона думал, что психологи выглядят совсем не так, как Корин. Ее наряд смотрелся бы куда уместнее на вечеринке, нежели на сеансе реабилитационной терапии.

— Простите, еще учусь с ним обращаться… Вот так. — Она подняла глаза от дисплея телефона. — Прежде чем начнем, спрошу: можно называть вас Иона или вы предпочитаете обращение «сержант Колли»?

— Можно Иона.

— Вы уверены, что не против записи разговора?

— Нет, давайте.

— Спасибо, чудесно. — Иона заметил, что у нее красивая улыбка. — Итак, вы хотели рассказать, как себя чувствуете.

— Хорошо. Ну, знаете… — Он пожал плечами. — Колено немного побаливает.

— Наверное, случившееся очень сильно вас травмировало, — сочувственно посмотрела на него Корин. — Каковы были первые ощущения? Когда вы вошли в пакгауз и увидели тела?

— Я… ну, не знаю. Трудно сказать.

— Попытайтесь, хорошо?

Иона потер шею, страшно не желая облекать чувства в слова.

— Думаю, шок.

— Можете поподробнее?

Иона уже проделывал это бессчетное количество раз. Он по-прежнему помнил холод пакгауза, его пронизывающе сырой воздух и свои гулко отдававшиеся эхом шаги по каменному полу.

— Может, вернемся к этому чуть позже?

На ее лице мелькнуло нечто похожее на досаду.

— Конечно. Но не могли бы вы описать свои ощущения? Вы испугались?

Господи, что за вопрос такой?

— Я попал в нештатную ситуацию, — ответил Иона, переходя на полицейский жаргон.

— Значит — да?

Иона подумал, как лучше ответить, потом пожал плечами:

— Если хотите.

— Вы опасались за свою жизнь?

Для психолога бестактно спрашивать о подобных вещах, но Иона вроде догадался, к чему она клонит. Выискивает признаки посттравматического расстройства.

— Времени раздумывать об этом особо не оставалось, — ответил он, жалея, что согласился на сеанс.

Она кивнула, словно он наконец-то сказал то, что она хотела услышать.

— Конечно, нет. Полагаю, вы просто делали, что должно?

— Э-э, ну…

— Думаю, ваша выучка очень помогла в подобной ситуации, но… Вам наверняка пришлось нелегко. Как я понимаю, вы знали погибшего офицера полиции, сержанта Гевина Маккинни. Собственно, он был шафером у вас на свадьбе.

Ну, вот опять.

— Мы дружили много лет назад, но я очень давно его не видел.

— Понимаю. — И снова в ее голосе послышалась досада. — Теперь другие жертвы. Можете о них немного рассказать?

— Извините, нет, — ответил Иона, потирая глаза. Ему очень хотелось прилечь и поспать. — Вообще-то я видел только девушку.

— Верно, девушку. — Дели быстро пролистала блокнот. — Это у нас… Надин, правильно?

— Это она мне так сказала.

Дели заморгала.

— Она была жива, когда вы ее обнаружили?

Иона начал раздражаться.

— По-моему, мне не следует вдаваться в такие подробности.

— Нет, разумеется, нет, — быстро проговорила она. — Но оттого, что вы нашли одну из жертв живой, наверняка становится еще хуже. И не смогли ее спасти. Какие чувства это у вас вызывает?

Ионе вдруг стало трудно говорить. Он отвернулся.

— Паршивые.

— Она вам что-нибудь сказала, кроме своего имени?

— А вам, собственно, это зачем?

Вопрос прозвучал резче, чем он хотел, однако даже если бы Иона и решил его обсуждать, он не понимал, насколько уместно говорить об этом именно теперь.

— Я… просто пыталась получить представление, как это могло повлиять на ваше состояние. — Щеки Дели покраснели. Похоже, она разволновалась. — Это наверняка вас раздавило. Особенно после всего, что вам пришлось пережить.

Ионе показалось, что он, возможно, неправильно ее понял. Психолог не может вести себя так по-дилетантски.

— Всего, что пришлось пережить?

— Ну, вы ведь не понаслышке знаете, что такое трагедия, верно? В смысле — после того, что случилось…

— Я знаю, в каком смысле. — Иону словно ударили по голове. — Тогда все казалось совершенно другим.

— Да, конечно, — с серьезным видом закивала Дели. — Я сама мать и представить себе не могу, что это такое на самом деле. Как вы думаете, сможете ли вы когда-нибудь это окончательно пережить и смириться со случившимся?

— Что это вы такое спрашиваете? — Просыпавшиеся в Ионе злоба и недоверие сменились растущей тревогой. — Вы ведь не психолог, так?

Сияющая улыбка еще мгновение держалась на ее лице, потом исчезла.

— Я никогда этого не говорила.

Вот блин.

— Вы газетчица.

— Я предпочитаю «журналист», но…

— Вон отсюда.

— Послушайте, Иона, простите, что у нас не задался…

— Вон отсюда. Живо, или я вызову охрану.

Лицо Дели окаменело.

— И как это будет выглядеть? «Офицер спецназа вызывает больничного охранника, чтобы выставить на улицу журналистку». Как, по-вашему, это прогремит в соцсетях?

— Мне плевать. — Не думая, Иона привстал на кровати, и боль тотчас же пронзила колено. Нога подогнулась, он вцепился в прикроватную тумбочку, чтобы не упасть. — Мать твою!

— Господи, что с вами? — Дели захотела было ему помочь, но Иона остановил ее, подняв руку.

— Просто… уйдите, идет?

Она снова бросила на него озабоченный взгляд, потом вынула из сумочки визитку и положила на кровать.

— На случай, если захотите со мной связаться. Вы не пожале…

— Вон. Живо.

Иона уперся руками в тумбочку, чтобы унять боль. Он не поднял головы, слыша, как Дели шла к двери и выходила из палаты. Он вскинул глаза, лишь услышав звук закрываемой двери. В палате еще пахло терпкими духами. Он вдохнул их аромат и резко выдохнул, поняв, какого же свалял дурака.

Блин.