Давайте все убьем Констанцию

Рэй Брэдбери, 2002

Знаменитая киноактриса Констанция Раттиган получает пренеприятную посылку: записную книжку с телефонами давно умерших. Есть чему пугаться, ведь имена немногих оставшихся в живых помечены жирным крестом, в том числе и фамилия самой Констанции. Чтобы спасти ее и раскрыть загадку последовавшей за этим цепочки смертей, потрясших Голливуд воспоминаний и Голливуд современности, героям нового романа Брэдбери (уже знакомым читателю по произведению «Смерть – дело одинокое») придется Констанцию убить. Причем всем вместе.

Глава 7

Правильно, в темноте. К черту дневной свет. Никакого солнца, только сумрак. На солнце все замирает. Какой интерес выходить при свете? Полночь — совсем другое дело. Деревья надевают черные тени и пускаются в пляс. Поднимается ветер. Падают листья. Шаги становятся гулкими. Скрипят стропила и половицы. С кладбищенских ангелов падает облупившаяся краска. Между уснувших фонарей, как вороны, мечутся призраки. Город слепнет — до самого рассвета.

Идеальное время для встречи — если вас интересуют тайны, мистика и приключения. Утром будет поздно. Хватайте ужас сейчас, вцепляйтесь ногтями в темноту, ловите за хвост тени.

И места лучше не придумаешь — черный-черный берег, о который бьются черные-черные волны. Именно там меня ждал Крумли — прямо у входа в белую арабскую крепость. Мы поднялись по лестнице и заглянули в дом.

Все двери были открыты, внутри горел яркий свет, и Гершвин, записанный на перфоленту пианолы в 1928 году^[10], не уставая играл одну и ту же музыку неизвестно для кого. Констанции нигде не было.

Я открыл было рот, чтобы извиниться за то, что побеспокоил Крумли, но тот меня опередил.

— Не надо слов — лучше выпей, — сказал он и сунул мне в руку пиво. — Хотелось бы понять, что означает вот эта фигня? — он перелистнул несколько страниц записной книжки Раттиган. — Вот тут, тут и тут. И здесь тоже.

Красным было обведено штук шесть имен, а рядом жирно, с нажимом пририсованы кресты. Чернила были явно свежие.

— Констанция считает — и я с ней согласен, — что люди, которых пометили, еще живы, но жить им осталось недолго. А ты что думаешь?

— Вообще ничего не думаю, — сказал Крумли. — Я в эти игры не играю. Собирался провести выходные в Йосемитском парке. А тут ты со своими книжками — дешевый режиссеришка. Давайте будем мочиться в каждой сцене, тогда у фильма будет особый, неповторимый дух… Да я лучше поеду на ночь глядя в Йосемити, охота была выслушивать твои дурацкие бредни.

— Ладно, остынь, — сказал я, увидев, что он собрался уходить. — Разве тебе не интересно проверить, кто из этих людей уже умер, а кто — еще жив?

Я взял телефонный справочник и раскрыл его наугад. И сразу попал на страницу с огромным крестом. Имя, возле которого он был нарисован, отлично бы смотрелось на цирковой афише. Крумли мрачно молчал. Я прочел: Калифия. Царица Калифия. Бункер-Хилл. Точного адреса не значилось. Зато был номер телефона.

Крумли все так же мрачно молчал, уставившись в книгу.

— Ты знаешь, где это находится? — спросил я.

— Бункер-Хилл? Да уж знаю, как не знать. Я же родился на соседней улице. Райончик тот еще. Мексиканцы, цыгане, ирландцы — отборнейший сброд всех цветов и мастей. Там еще похоронное бюро есть — «Каллаган и Ортега», я бегал туда глазеть на трупы. Одни имена чего стоят — как будто ты где-нибудь в Хуаресе… Бомжи из Гвадалахары, проститутки из Дублина, похоронные букеты от Розариты Бич… Эй, ты! — Крумли с недовольным видом оборвал свою речь, решив, видимо, что демонстрирует слишком большую увлеченность моими делами. — Ты, вообще, слушаешь меня или нет?

— Слушаю, — сказал я. — А почему бы нам не позвонить по этим меченым телефонам и не узнать, живы ли эти люди?

Не дожидаясь возражений, я схватил книгу и побежал к бассейну, где на столике в патио был телефон — слава богу, там тоже горел свет. Боясь взглянуть на Крумли и не увидеть его, я набрал первый номер. Но, кажется, Крумли был на месте.

Мне ответил далекий голос. «Этот номер больше не обслуживается». Не успел я подумать: «Вот черт!» — как услышал: — «Подождите».

Я быстро записал новый номер, набрал его и перенес телефон поближе к Крумли, чтобы ему тоже было слышно:

— «Каллаган и Ортега», добрый вечер, — произнесла трубка матерым прокуренным голосом с провинциальным акцентом, каким обычно говорят актеры из театра Эбби^[11].

От радости я чуть не засмеялся в голос — я увидел, как Крумли вздрогнул.

— «Каллаган и Ортега»! — повторила трубка с явным раздражением. Я продолжал молчать. — Да кто это, черт возьми?

Когда Крумли подошел, я уже нажал на рычаг.

Он споткнулся и грязно выругался.

— Говоришь, родился на соседней улице? — уточнил я.

— Через одну — не хочешь?

— Ну-ну, — сказал я.

Крумли взял в руки записную книжку Раттиган.

— Книга почти мертвых…

— Хочешь, попробуем еще один номер? — Я открыл справочник, пролистал и остановился на «Р». — Ага, вот, нашел. Это будет получше Царицы Калифии.

Крумли прищурился.

— Раттиган, Маунт-Лоу. Что еще за Раттиган живет на Маунт-Лоу? Насколько я помню, Маунт-Лоу — это то самое место, где раньше ходил большой красный трамвай, который возил толпы народа на холм, на пикники.

От этого воспоминания на лицо Крумли набежала тень.

Я ткнул в следующее имя.

— Раттиган. Собор Святой Вивианы.

— Во имя Христа-спасателя, и в соборе Раттиган окопался?

— Как-как ты сказал? Спасателя? Речь истинного неофита, — похвалил я.

У Крумли по-прежнему был категорически недовольный вид. Я пошел на крайние меры.

— Ладно, мне пора, — сказал я и решительно шагнул в темноту.

Рискуя переломать ноги, я вынужден был пройти метров десять, пока Крумли наконец не сдался.

— Интересно, как ты собираешься туда добираться, если у тебя нет ни машины, ни прав?

— Так ты меня отвезешь, — не поворачиваясь, сказал я.

Повисла тяжелая пауза.

— Ну что, по рукам? — помог делу я.

— И ты сможешь найти этот чертов Маунт-Лоу, где ходил трамвай?

— Меня возили туда года в полтора.

— То есть дорогу показать сможешь?

— Как сейчас помню…

— Ладно, заткнись, — Крумли закинул в свой драндулет несколько бутылок пива. — Садись в машину.

Мы загрузились в авто, попрощались с Гершвином, оставив его в Париже с любимой перфолентой, и отбыли.

— Только молчи, — сказал Крумли, — можешь, если что, кивать — да или нет.

Примечания

10

Джордж Гершвин (1898–1937) — знаменитый американский композитор, который в 1928 году ездил в Европу — в частности, в Париж, где сочинил и записал популярное произведение «An American in Paris» и ряд других.

11

Эбби — театр в Дублине.