Давайте все убьем Констанцию

Рэй Брэдбери, 2002

Знаменитая киноактриса Констанция Раттиган получает пренеприятную посылку: записную книжку с телефонами давно умерших. Есть чему пугаться, ведь имена немногих оставшихся в живых помечены жирным крестом, в том числе и фамилия самой Констанции. Чтобы спасти ее и раскрыть загадку последовавшей за этим цепочки смертей, потрясших Голливуд воспоминаний и Голливуд современности, героям нового романа Брэдбери (уже знакомым читателю по произведению «Смерть – дело одинокое») придется Констанцию убить. Причем всем вместе.

Глава 10

Перед нами был лабиринт из прессы. Огромные штабеля New York Times, Chicago Tribune, Seattle News, Detroit Free Press, настоящие катакомбы — с узкими проходами, с поворотами и тупиками. Ходить здесь было опасно для жизни — в любой момент мог последовать сход лавины.

— Господи, спаси меня! — поежился я.

— Помолись как следует, — прорычал Крумли. — Спаси меня, Господи, от тысяч воскресных и ежедневных газет, лежащих здесь слоями — и от старых пожелтевших спаси, и от свежих белых… И от одной пачки спаси, и от сотни пачек!

Коридор из прессы делал изгиб и скрывался где-то в темноте за углом.

Мы с Крумли, втянув животы и задницы, осторожно протискивались между его стенами. Наверное, так же чувствовал себя лорд Карнавон, обнаруживший в 1922 году гробницу Тутанхамона. Древние заголовки, некрологи. Впереди штабеля, сзади штабеля… Куда ведут, зачем ведут?

— А если, не дай бог, землетрясение? — прошептал я.

— Было уже! — раздался вдруг голос откуда-то снизу, из дальнего конца газетного коридора. — Снесло все к чертовой матери! Сам чуть не погиб!

Наверное, это была мумия.

— Кто здесь? — спросил я. — Где вы, черт возьми?

— Как вам мои катакомбы? — весело продолжала мумия. — Все сам строил! «Утренний дайджест», «Ночная жизнь», «Новости со скачек», «Воскресные комиксы» — все по кирпичику. Сорок лет! Целая музейная библиотека новостей, не для печати. Проходите сюда, ко мне! После плавного поворота резко налево…

— Пошли! — тяжело дыша, подтолкнул меня Крумли. — Где-то здесь должен быть просвет.

— Сюда! — прохрипел голос. — А не то задохнетесь. Забирайте налево. И не курите там. Огнеопасная зона: «Гитлер захватил власть», «Муссолини сбросил бомбы на Эфиопию», «Кончина Рузвельта», «Черчилль строит железный занавес» — и все в таком духе.

Мы миновали последний поворот, бумажная чаща расступилась, и мы вышли на поляну.

В дальнем ее конце мы увидели армейскую раскладушку. На ней лежало нечто, одновременно напоминающее кусок вяленой говядины и восставший из-под земли мумифицированный труп. Воняло оно безбожно. Я подумал, вот же он — не мертвый и не живой.

Мы осторожно приблизились. Запах окреп, и его природа стала более понятной. Пахло не смертью, а давно не мытым телом.

Когда мы подошли, нечто зашевелилось, в результате чего произошло частичное отслоение от лица фрагментов старого одеяла, а в трещинах высохших век появились проблески света.

— Извините, что не встаю, — произнесли трясущиеся сухие губы. — Со мной это уже лет сорок, со времен осады Армантьера. — Он попытался извлечь из себя кудахтающий смех, но в итоге чуть не умер от кашля.

Откашлявшись, он продолжал, уже шепотом:

— Все, порядок… — Голова откинулась набок. — Ну, и где вы были?

— В смысле?..

— Я вас ждал! Какой сейчас год? 1932-й? 1946-й? 1950-й?

— Теплее…

— 1960-й. Попал?

— В яблочко, — сказал Крумли.

— Видите, я еще не совсем… того, — прошелестели губы. — Что, принесли мне харч?

— Харч?

— Понятно, ложная тревога. Мне тут пацан притаскивает банки с собачьим кормом, я каждый раз боюсь, что он обрушит к чертовой матери всю эту Граб-стрит^[14]. Вы же — не он?

Мы с Крумли покачали головами и опасливо огляделись.

— Как вам мой чертог? Между прочим, слово «чертог» происходит от корня «черт». Первоначально оно означало — «защитное укрепление от чертей». Это уже потом все договорились, что «чертог» будет значить — «дворец». Чтобы повысить ренту. Где я был тогда? Ладно, не суть… Что скажете?

— Читальный зал общества «Христианская наука»^[15], — сказал Крумли.

— Вот я и говорю — дурная голова… — продолжал Рамзес II. — Начал эту бодягу в 1925 году. И не смог остановиться. Руки загребущие. Началось с того, что я забыл выбросить утренние газеты. Потом они скопились за неделю. А потом пошло-поехало — Tribune, Times, Daily News… Вот тут справа 1939-й год. Слева — 1940-й. За ним — 1941-й. Осторожнее!

— А если вам понадобится конкретная газета за какое-то число, а она лежит в самом низу, под слоем толщиной в метр?

— Лучше не думать об этом. А за какое число?

— Девятое апреля 1937 года, — ляпнул я наугад.

— Начинается… — проворчал Крумли.

— Не мешай парню, пусть спрашивает, — поднимая пыль, прошуршали ошметки одеяла. — Отвечаю: Джин Харлоу, скончался в двадцать шесть лет. Уремия. Похороны с утра, на Форест-Лаун, музыкальное сопровождение — дуэт Нельсон Эдди и Жанетта Макдональд^[16].

— Боже милосердный! — воскликнул я.

— Чтоб я опух, — сказал Крумли. — А еще?

— Третье мая 1942 года, — выпалил я.

— Погибла Кэрол Ломбард. Авиакатастрофа. Гейбл в слезах…^[17]

Крумли переглянулся со мной.

— Вы только это можете вспомнить? Про звезд кино — кто когда умер?

— Ну, вот что. Хватит меня дурачить, — произнес голос из загробного мира. — Что вы тут делаете?

— Мы пришли, гм, чтобы… — начал Крумли и сбился.

— Дело в том, что… — продолжил я.

— Не надо, я понял, — старичок зашевелился и поднял настоящую пыльную бурю. — Вы — вторая серия.

— Вторая серия?

— В последнее время на Маунт-Лоу добираются только те, кто собрался сигануть с обрыва. Правда, никто так и не решается — все спускаются обратно и там, внизу, находят утешение под колесами. А вот сегодня в полдень…

— Сегодня?!

— А почему бы и нет? Можно ведь и проведать иногда старую рухлядь — а то я уже мхом тут зарос без женской ласки, считай, с 1932 года. Несколько часов назад слышу — кто-то крадется через мои залежи дурных новостей… А потом как завопила! Сказка про горшочек каши. Помните? «Горшочек, вари!» И он стал варить. Девочка его запустила. А слово, чтобы остановить, забыла. И чертова каша затопила весь город. Людям приходилось проедать в каше дорожки, чтобы прийти друг к другу в гости. А у меня, вот, не каша, а старые газеты… Так о чем я?

— Завопила.

— Ну да. Где-то примерно между London Times и Le Figaro… Вы когда-нибудь слышали, как кричит осел? Я аж штаны промочил — как она заорала. Думал, стены рухнут от ее крика. Стоит ведь одну стопку завалить — и они все, как костяшки домино… Вся печатно-массовая архитектура. Верная гибель!

— Как при землетрясении…

— Хуже! Бывали у меня землетрясения. Трясло дай боже… Пережил и «Потоп на реке Янцзы», и «Римские походы Дуче». Даже во время самых мощных толчков — в 1932-м — мои карточные домики устояли. А эта фурия — она же страшнее атомной войны… Пришла, начала на меня орать, обвинять во всех грехах, стала требовать какие-то газеты. За такое-то число такого-то года, за такое-то такого-то… Я говорю ей: посмотри в левом ряду сверху, потом в правом… У меня ведь все по порядку. Слышали бы вы, что она там устроила! Прямо «Пожар в Лондоне» номер два. А потом как хлопнет дверью — и побежала. Наверное, обрыв искать, чтобы с него сигануть. Машину-то вряд ли за ней прислали… Что, так и не догадались, о ком речь? Я ведь нарочно не стал называть имя.

— Откуда же мне знать, — недоуменно пожал плечами я.

— Видите письменный стол с кошачьим наполнителем? Разгребите мусор и найдите там бумаги с вензелями.

Я подошел к столу. Под слоем пыли и какого-то птичьего помета мне удалось обнаружить стопку абсолютно одинаковых приглашений.

— Кларенс Раттиган и… — Я запнулся.

— Читайте, читайте! — сказал старик.

–…и Констанция Раттиган, — выдохнул я, после чего продолжил: — Рады сообщить о своем бракосочетании на вершине Маунт-Лоу 10 июня 1932 года, в три пополудни. Доставка наверх по железной дороге и на моторе. Шампанское для гостей.

— Вы такое не получали? — спросил Кларенс Раттиган.

Я поднял взгляд к потолку и покопался в архивах.

— Кларенс Раттиган и Констанция Раттиган… Постойте-постойте. А как же девичья фамилия невесты… Констанции?

— Намекаете на инцест?

— Ну да, звучит немного странно.

— Смешно сказать, — прошелестели губы, — но это Констанция заставила меня сменить фамилию! Моя фамилия была Оверхольт. И она сказала, что ни за что в жизни не поменяет свой шикарный псевдоним на какую-то второсортную дешевку.

— То есть вы покрестились другим именем прямо перед брачной церемонией?

— Нет, не другим именем. Я вообще принял крещение в первый раз. Дьякон там, в Голливуде, подумал, что у меня не все дома… А вы когда-нибудь пробовали спорить с Констанцией?

— Я…

— Только не говорите мне, что да! «Люби меня — или уходи» — так, кажется, она пела. Очень красивая мелодия. В общем, вымазали меня каким-то маслом — или елеем, черт его разберет… Наверное, второго такого идиота не нашлось во всей Америке — который бы своими руками сжег свое свидетельство о рождении…

— Будь я проклят…

— Да нет, это будь я проклят. Ну, что вы так смотрите?

— На вас смотрю.

— Понятно, — сказал он, — видок у меня не очень. Да и раньше был не ахти… Видите блестящую штуковину там, на столе, рядом с приглашениями? Это рукоятка от трамвайного колокольчика — с трамвая на Маунт-Лоу. Раттиган любила, когда я в него звонил. Я был вагоновожатым этого чертова трамвая… Ради всего святого, есть ли тут где-нибудь глоточек пива? — неожиданно вырулил он.

Я чуть не подавился.

— Вы только что сделали такое признание, объявили себя первым мужем Раттиган, а после этого как ни в чем не бывало переходите к пиву?

— Я не говорил — первым. Одним из нескольких. Так что там насчет пива? — Он пожевал губами.

Крумли со вздохом полез в карманы.

— Вот пиво, и еще есть печенье — бисквит в шоколаде.

— Печеньки! — Старик высунул язык и я положил на него бисквит Mallomar, который тут же стал таять, как священная облатка. — Печеньки! Шоколад! Женщины! Жить без них не могу!

Он приподнялся, чтобы глотнуть пиво.

— Раттиган, — умоляюще сказал я.

— Ах да. Про женитьбу. Она приехала сюда на моем трамвае — и ее очень разозлила погода, она почему-то решила, что это моих рук дело, и предложила пожениться, а потом, в какую-то ночь, уже после медового месяца, выяснила, что ошиблась, что на самом деле я не могу управлять климатом, быстро охладела ко мне и сбежала. А мое тело уже никогда не будет таким, как прежде… — Старик вздрогнул.

— Это все?

— Что значит — все? А вам удавалось хоть раз выиграть у нее две партии из трех?

— Почти… — тихо сказал я.

После этого я вытащил записную книжку Раттиган.

— А вот что привело нас сюда.

Старик впился взглядом в свое имя, обведенное красным.

— Кто вас сюда направил? — он снова глотнул пиво. — Погодите… Вы — какой-то писатель?

— Ну, допустим, какой-то…

— Как я вас вычислил! И давно вы с ней знакомы?

— Несколько лет.

— Сочувствую, сынок. Один год с Раттиган — это уже тысяча и одна ночь. Причем в сумасшедшем доме. В общем, мне все понятно. Эта чертовка пометила меня красным, потому что хочет, чтобы ты написал для нее автобиографию. Мемуары. А я ей нужен, как Старый Гейзер^[18].

— Не думаю.

— Разве она не просила тебя про нее написать?

— Нет, не просила.

— И зря, между прочим. Идея отличная! Книга про Раттиган! Хищники на свободе! Такая отпетая стерва, как она, тянет на бестселлер! Одна ночь с Раттиган — и утром ты просыпаешься в лучах славы. Давай, сынок, руки в ноги — и вниз, подписывать договор с издательством. И мне тоже отстегнешь процентик. О’кей?

— О’кей.

— А пока — еще печенек и пива. Дальше-то будешь слушать?

Я кивнул.

— Вон на том столике… — кажется, имелся в виду ящик из-под апельсинов, — найдешь список приглашенных на свадьбу.

Я порылся на «столике» и среди кипы счетов откопал листок глянцевой бумаги.

— Тебе что-нибудь известно о происхождении слова «Калифорния»? — спросил он.

— А кто все эти… — начал я, но он остановил меня взглядом.

— Не гони лошадей. Так вот, когда выходцы из Испании пришли на север из Мексики в 1509 году, они привезли с собой книги. В одной из них, изданной в Испании, упоминалась царица амазонок, владычица земли молока и меда — Калифия. Страна, которой она правила, называлась Калифорния. Придя в эту долину, испанцы вкусили молока и меда и решили назвать ее…

— Калифорния?

— А теперь загляни в список приглашенных.

Я заглянул и прочел:

— Калифия! О господи! Мы же пытались ей сегодня позвонить! Где она?

— Именно это и хотела выяснить Раттиган. Когда-то эта Калифия предсказала ей нашу женитьбу — но почему-то не удосужилась предсказать печальный финал. Да-да, это из-за нее Раттиган меня захомутала, а потом устроила весь этот дурдом на вершине с дешевым шампанским. А сегодня, представьте себе, заявилась ко мне и вопит прямо с порога: «Где эта сука?! Ты должен знать!» Я ей в ответ: «Да я-то тут при чем! Это же Калифия! Это она сломала нам жизнь! Давай, Констанция, ату — найди ее и убей! А потом еще раз убей! Смерть Калифии!!!»

Мумия в изнеможении откинулась на свое ложе.

— Вы прямо так ей и сказали? — спросил я. — Именно сегодня?

— Факт! — выдохнул старик. — Послал ее по следу. Пусть найдет эту… пред-исказительницу, — голос его ослаб. — Еще… бисквит…

Я положил ему на язык печенье. Оно растаяло, и он сбивчиво продолжил:

— Думаете про меня, что я тряпка и увалень? А у меня, между прочим, пол-лимона лежит в банке. Можете проверить. Откуда? Скупал на Уолл-стрит полумертвые акции и дожидался, когда они оживут. С 1941 года случилось много чего — Хиросима, Эниветок^[19], скандал с Никсоном… Тогда я и прикупил себе — и IBM, и Bell… Зато теперь я — хозяин шикарных видов на Лос-Анджелес. У меня есть портативный туалет системы Andy Gump. А мальчишка-посыльный из магазина в Глендейле притаскивает мне сюда наверх тушенку, консервированные бобы и бутилированную воду — а я отстегиваю ему чаевые. В общем, жизнь Райли!^[20] Надеюсь, теперь-то — полная явка призраков моего прошлого?

— Почти.

— Раттиган, конечно, Раттиган… — продолжал старик. — Браво, бис и бурные аплодисменты. В газетах про нее частенько писали… А знаете что? Забирайте-ка их. В четырех первых стопках слева и в шести — справа. Берите то, что лежит сверху. Они все разные. Кошечка немного наследила по дороге в Марокко^[21]. А сегодня вернулась специально, чтобы подчистить гуано.

— Вы ее действительно видели?

— А зачем видеть? Вполне хватило и того, что я слышал. Крик был такой, что самого Румпельштильцхена^[22] разорвало бы пополам, а потом опять склеило.

— Она хотела адрес Калифии?

— Да, и еще газеты… Забирайте их — и валите ко всем чертям. Этот чертов развод никогда не кончится…

— А это можно взять? — Я показал на приглашение.

— Да берите хоть всю пачку! Кому они нужны? Кто по ним явился? Только тупоголовые дружки Раттиган… Которыми она подтиралась вместо туалетной бумаги, а потом комкала и бросала в нужник. «Ничего, закажем еще!» — это была ее любимая фраза. Забирайте приглашения. Найдите газеты. Как, ты сказал, тебя зовут?

— Я не говорил.

— Ну и слава богу! А теперь идите! — сказал Кларенс Раттиган.

Мы с Крумли осторожно протиснулись между башнями лабиринта, взяли из разных стопок восемь разных газет — и уже собрались выруливать к выходу, как вдруг на нашем пути вырос мальчишка с картонной коробкой в руках.

— Что у тебя там? — спросил я.

— Продукты.

— Выпивка, что ли?

— Продукты, — сказал парень. — Он все еще… там?

— И больше не приходите! — раздался голос Тутанхамона из недр газетных катакомб. — Меня все равно не будет!

— Он еще там, — сказал мальчишка, заметно побледнев.

— Три пожара и одно землетрясение! И еще одно грядет… Я его чую! — Голос мумии стал слабеть.

Мальчик поднял на нас взгляд.

— Это все вы…

Я сделал шаг в сторону, пропуская его.

— Не двигайтесь и не дышите. — Он стал протискиваться мимо нас.

Мы с Крумли перестали двигаться и дышать.

И он скрылся.

Примечания

14

Граб-стрит — улица в Лондоне, название которой стало нарицательным для обозначения литературных поденщиков, дешевых компиляторов и «желтых» журналистов.

15

«Христианская наука» — протестантская секта, основанная в 1866 году Мэри Бейкер-Эдди, пропагандирующей исцеление силой духа.

16

Нельсон Эдди (1901–1967) и Джанетт Макдональд (1903–1965) — популярный вокальный дуэт 1930–1940-х годов, снялись вместе в нескольких музыкальных фильмах.

17

Кларк Гейбл (1901–1960) и Кэрол Ломбард (1908–1942) — голливудские звезды, муж и жена с 1939 года.

18

Имеется в виду известный гейзер Old Faithful — одна из достопримечательностей Калифорнии.

19

Эниветок — атолл в Тихом океане из группы Маршалловых островов, на котором в 1946–1958 годах армия США проводила испытания ядерного оружия.

20

Здесь имеется в виду популярный американский фильм — комедия-вестерн 1927 года «Жизнь Райли».

21

Аллюзия на известный фильм 1945 года «Дорога в Марокко».

22

Румпельштильцхен — карлик из сказки братьев Гримм, который от злости разорвал самого себя.