Пурпурный рассвет. Лимон на снегу

Руслан Темир, 2023

Вы любили в детстве ставить эксперименты? Уверен, что да. Дымовухи, самодельные петарды, батарейки из картошки или цитрусов. Вот и Кир любит. Он не совсем обычный мальчик, точнее совсем необычный. Он не знает никаких чувств, кроме любопытства и страха, и не понимает, что чувствуют другие. Зато он обладает гениальным интеллектом, который, правда, не очень нужен стране в тяжелые 90-ые. Но куда может зайти ребенок с уникальной жаждой экспериментов и выдающимся интеллектом?От Автора: Повесь в дух Хайнлайна и Булычева, но более глубокая и задумчивая. Еще бы, главный герой – мальчик-индиго, ставший среди сверстников белой вороной, и воспринимающий мир через свою призму ощущений и чувств. Повесь полностью закончена, но история Кира нет. Это произведение является предысторией ко второму тому "Пурпурного рассвета", где Кир сыграет не главную, но далеко не последнюю роль.

Глава 1

Сколько людей называли меня фантазером, как насмехался над моими идеями наш заблуждающийся близорукий мир. Нас рассудит время.

Никола Тесла

Звонок противно резанул по ушам. Кир вздрогнул и посмотрел на стальной корпус допотопного устройства. Он не любит звонки, любые: телефонные, дверные, школьные, они никогда не несли ничего хорошего. Каждый раз, когда слышал эти мерзкие механические трели, все тело содрогалось и покрывалось мурашками. Где-то в животе начинал копошиться холодный червь тревоги, уходящий хвостом в туманные воспоминания, но сколько не силился вспомнить, чем они так пугают, не находил ничего, кроме ноющей головной боли.

— Опоздаешь на урок! — Пожилая учительница вышла из преподавательской и остановилась в дверях, обжигая осуждающим взглядом.

Кир посмотрел на пустой школьный коридор с коричневым протертым полом, пересекся глазами с учительницей и нехотя побрел к классу. Прямо перед входом на секунду замер и задержал дыхание. По шее противными сороконожками побежали уколы страха. Дверь, покрытая старческими морщинами сотен слоев краски, предательски скрипнула, и двадцать пар глаз повернулись к опоздавшему. Глубоко вдохнул и задержал дыхание. Несколько шагов отделяют от парты. Несколько шагов перед всем классом. Учитель стоит спиной и пишет на доске тему урока. Кусок мела в шершавых пальцах скользит по доске, скрипя и осыпаясь белой пылью. Кто-то громко чихает на последней парте. Несколько шагов. Может, не увидят или не обратят внимания. Нога нехотя делает первый шаг.

— Лесной! А спросить разрешения у учителя? — Алексей Иванович повернулся к опоздавшему. Затертый пиджак на мешковатом теле, испачканные мелом рукава, синяки под глазами и мелкая сетка капилляров на носу. — В следующий раз стучись. Иди на место и не крадись как мышь.

Щелчок и зажигаются софиты. Кулисы распахиваются и оставляют его посреди огромной сцены. Двадцать зрителей, застывшие в ожидании представления, устремили свои взгляды на одинокого актера. Кир не видит детей, он видит только их глаза, огромные глазные яблоки с тонкими прожилками кровеносных сосудов пристально следят. Сердце разгоняет ритм по экспоненте, волнами охватывает то озноб, то приступ жара. Пальцы противно липнут друг к другу от выступившего пота. Шаг. Скрип ссохшейся половицы разрывает пространство на части. Существо Кира сжимается до размеров кошки. Парты, учитель, стены вытягиваются и схлопываются над головой в сферический купол. Зажмурив глаза, собирает остатки воли и делает еще несколько шагов. С каждым сантиметром идти становится легче, словно выходишь из илистого берега. Окружение возвращается к реальному размеру, сердце успокаивается, пот переходит в следующее агрегатное состояние вещества.

Добравшись до парты, Кир освободился от тянущих лямок рюкзака и укрылся в номосе своего привычного места. Облупившаяся поверхность парты, покрытая вязью замысловатого узора, который, как амулет, ограждала его от внешнего мира. Робко окинув взглядом одноклассников, увидел, что никто не смотрит, лишь Алексей Иванович изредка бросает раздраженный взгляд, в нетерпении — когда же опоздавший усядется.

Опять страх. Вторая эмоция, которая знакома Киру, первая — любопытство. Любовь, ненависть, презрение, зависть, любое другое чувство, знает только из книг, но никогда не испытывает и не понимает, что чувствуют люди. Каждый раз силится угадать по мимике, жестикуляции и тону голоса, но почти всегда ошибается. Поэтому не может выстроить цепь взаимосвязи поступок — эмоция. Он не знает, чего ждать от людей, чего они хотят и каковы мотивации их поступков. Что-то в мозгу сломано, какая-то тонкая связь нарушена. Именно из-за этой поломки боится всех, а моменты, когда он становится объектом всеобщего внимания, вызвывают приступы панического ужаса.

— Лесной! Ты готов выйти к доске? — Голос Алексея Ивановича вернул обратно.

"Культура раннего Возрождения в Италии"крупными буквами на всю доску. В голове поплыли образы: картины с обилием складок на драпировках и одежде, пестрые цвета, статуя Давида, палаццо и виллы с арками и колоннами, фамилии Ботичелли, Мазачо, Донателло. Память, как послушная прислуга, достает с полок информацию и прокручивает на проекторе внутреннего взора. Каждая дата, имя, событие, все, что, когда-либо читал, слышал, всплывают в голове моментально.

— Кир, я тебя спрашиваю? — Учитель подошел к парте и навис с угрюмым укором. Внимание класса опять сосредоточилось на Лесном.

Сверлом врезался истошный писк, набирающий громкость. Кир знает, что слышит это только он. Изображение стен, учеников, парт начало дрожать, как песок на низкочастотном динамике.

— Нет, я не успел выучить. — Быстрее избавиться от этих взглядов, сделать так, чтобы все забыли любой ценой.

— Опять? Может, хоть раз выйдешь к доске и расскажешь? Письменные задания делаешь отлично, почему же не можешь ответить у доски. — Алексей Иванович вздохнул и перевел взгляд на других, ритмично похлопывая указкой по руке. — Кто готов отвечать?

Взметнулся лес рук, и учитель вернулся за свой стол, пригласив одного из желающих. Кир выдохнул и зажмурил глаза. Страх угасает алым угольком в потухшем костре. Спокойствие. Такое обволакивающее и размеренное. Одноклассники и Алексей Иванович забыли, погрузившись в научные открытия и изобретения средневековья. Умиротворение обвило худощавое тело ребенка мягкими лапами и обняло, словно соскучившийся родитель. Кир вытащил из рюкзака шариковую ручку и продолжил дорисовывать витиеватые узоры на парте. Миллиметр за миллиметром. Маленький шарик на кончике ручки чуть продавливал лакированную поверхность и оставлял за собой синий след. Лесной не знает, что значат узоры, и не придает им никакого значения, просто отключает сознание и пускает руку в свободный полет. Вязь рождается сама по себе, постепенно закрывая чистую поверхность. За этим занятием уроки пролетают незаметно. После очередного раздражающего звонка на перемену Кир всегда остается в классе, в отличие от других детей, которые спешат покинуть школьные казематы. Он достает учебники, раскладывает их в определенном, понятном только ему, порядке и читает очередную книгу. Зачастую это серьезные, взрослые произведения или научные книги, которые вряд ли заинтересуют одиннадцатилетнего ребенка. Но Кир читает с упоением, маскируя от чужих глаз обложкой, вырезанной из куска старых обоев.

Учебный день проходит без эксцессов, урок истории сменился русским языком и биологией. Перемены отсиделся в классе, увлеченный чтением. В столовую не ходил, избегая гомонящей толпы. Оставшись один в классе, достал завернутые в газету ломтики хлеба с маслом и сахаром. Ел только для утоления голода, удовольствие от вкуса так же чуждо, как и другие чувства.

После уроков предстояла сорокаминутная поездка на старом ПАЗике домой. Сельский центр, где находится одна на всю плеяду поселков школа и маленькое, не больше тысячи жителей, село, разделяет узкая дорога, проходящая по перевалу. Покатые горы, изрезанные зубьями каменистых утесов и обрывов, топорщатся в небо грабовым лесом с бурой подложкой из полусгнивших листьев. Кир мог бесконечно рассматривать частокол облысевших деревьев, они успокаивают так же, как узоры на парте.

Начало зимы давало о себе знать: пронизывающий ветер, температура, близкая к нулю, легкий моросящий дождь. Влажность воздуха только усугубляет: температура плюс пять ощущается, как минус пять. Такие метеорологические изыски заставляют съеживаться и дрогнуть. Люди на остановке как озябшие воробьи сбились в кучу под навесом, с надеждой высматривая автобус. Кир держится чуть поодаль, предпочитая тесной компании мокнуть под дождем. Зеленый анорак немного спасает от сырости и ветра, но он все равно порядком замерз. Капли дождя гулко барабанят по капюшону и рюкзаку, заглушая почти все остальные звуки.

Автобус приехал с опозданием на полчаса. Скрипнули тормоза, и компрессор с шипением открыл дверь гармошку. Обдало облаком выхлопных газов и запахом бензина. Люди у входа толкаются и галдят, стараясь как можно быстрее проникнуть в чрево автобуса. Дождавшись, пока последний скроется в проеме двери, Кир поднялся по ступеням и осмотрел салон. Пассажиры расселись ближе к выходу, дальняя часть салона пустует, лишь на одном сидении, молча уставившись в окно, сидит старуха. Дерматин кресел неприятно укусил холодом ладони. Лесной сел в самом конце и уткнулся в окно. Стекло быстро запотело от дыхания и спрятало все за дымчатой поволокой. Кир вытянул палец и ткнул в центр запотевшего пятна, несколько раз покрутив на месте, начал выводить вензеля и изгибы, повторяя узор с парты.

— Опять рисуешь? — Отвлек трухлявый голос старухи.

Кир посмотрел на сидящую рядом пожилую женщину и вернулся к росписи.

— Смотри, скоро ремонт в школе, парты заново покрасят, и твои каракули исчезнут. — Старуха громко закашлялась и прижала к губам кулак.

Лесной опять повернулся к бабушке, осмотрел внимательно с головы до ног. Другого человека вид старухи явно бы оттолкнул: телогрейка с засаленными пятнами на рукавах, черно-алый платок с зелеными цветами, из-под которого выбиваются грязные седые волосы, мясистый нос лилового цвета, нависающий над одряхлевшими, беспрерывно двигающимися губами. Один глаз сощурен и покрыт белесой катарактой, второй почти в два раза больше. Зрачок увеличенного постоянно двигается, как оса, пойманная в банку. Кир, как ни странно, реагирует на нее абсолютно спокойно, словно давно знает. Он вздохнул и отвернулся обратно.

— Опять нарисую. — Несколько раз шумно выдохнул, расширив запотевшее пятно.

— Это ладно, вот что с"Лимоном"делать будешь? — Старуха достала из кармана желтый цитрус и принялась грызть, как яблоко, ни разу ни скривившись.

–"Лимон"заработает, не так много осталось. — Кир на секунду замер, нарисовал в воздухе несколько символов, примеряясь, и повторил их на стекле. — Совсем немного.

— Ну да, заработает. Сколько это уже твердишь? — Подняв с пола клетчатую сумку, старуха поставила ее на сидение и раскрыла. — Герда, я тебе лимончик оставила, вылазий.

Кир повернулся посмотреть, с кем разговаривает бабушка. Из сумки показался маленький бежевый нос, несколько раз дернулся, втягивая воздух, и скрылся обратно. Через мгновение пушистая молния промелькнула по руке и шее бабки и оказалась у нее в ладонях. Горностай схватил передними лапками остаток цитруса и принялся грызть. Лесной протянул руку и притронулся к кончику пушистого уха. Зверек отдернулся и начал верещать на весь автобус.

— Не бойся, он всегда так кричит, когда ему что-то не нравится. — Старуха погладила горностая по пушистой спинке. — Ну все, Герда, успокойся. Нашла вчера на рынке в коробке из-под фиников.

— Как ты могла его найти, если ты просто плод моего воображения? — Потеряв интерес, Кир вернулся к росписи окна.

— Хватит быть таким букой! Плод воображения! Я, кстати, единственная, с кем ты можешь поговорить, ценил бы это, — старуха раздраженно заерзала на кресле. Убрав мешающую сумку, кряхтя и охая, сложила ноги в позу лотоса и откинулась на спинку. — Я тут, собственно, не просто так, мне тебе кое-что показать надо.

Кир повернулся и вопросительно посмотрел. Бабка жутко улыбнулась, обнажив последние пожелтевшие зубы, и ткнула узловатым пальцем прямо в центр лба мальчика.

Мир свернулся в точку и погас, как изображение на телевизоре с кинескопом. Секунд на десять начался"белый шум". Лицо ужалили мириады мелких холодных укусов. Перед глазами закружили тысячи снежинок, сплетающихся в тугие струи пурги. На мгновение показалось, что он на севере, но знакомые здания дали понять, что он в родном селе. Снега много, даже очень. Кир ошарашенно осмотрелся по сторонам и никак не смог сориентироваться. Снег — редкое явлением в этих краях, зимой температура редко опускается ниже пяти. Щупальца холода пробрались за воротник и рукава и погнали стаи мурашек по всему телу. Клубы пара изо рта перекрыли обзор. Сделав пару шагов, чуть не упал. Толстый покров снега, выше колена, затягивает ноги не хуже мокрого песка. Высоко поднимая колени почти до пояса и помогая себе руками как при плавании, Кир все же добрался до ближайшего здания. Серая одноэтажная коробка закусочной выглядит заброшено. От мороза витринное окно, заменяющее переднюю стену кафе, полностью покрылось узорчатым слоем льда. Дверь поддалась с трудом, металлические петли смерзлись от холода.

Внутри темно и ничуть не теплее чем снаружи. Тусклый свет с улицы отвоевывает у темноты лишь малую часть зала. Постояв несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте, Кир добрался до выключателя и попытался включить свет. Щелчок. Ничего. Еще пара переключений для уверенности. Все равно ничего. Только сейчас обратил внимание на холодильник, стоящий у кассы кафе — молчит. Нет электричества. Решив проверить, есть ли кто-то в здании, двинулся к двери за стойкой, но на полпути споткнулся и больно упал на пол. Дорогу перегораживает бесформенная куча тряпья, частично скрытая мраком. Не вставая, Кир подобрался поближе и тут же отпрянул назад. Среди курток и телогреек, шапок и косынок, одетых друг на друга, проглядывалось синее окоченевшее лицо. Нос трупа почернел, челюсть перекошена, словно застыла в крике. Кир как можно быстрее подскочил на ноги и выбрался наружу. Вокруг никого, не единой живой души, улицы обезлюдили и напоминали заброшенную полярную станцию из фильма"Нечто".

В окне амбулатории через дорогу промелькнул тусклый огонек, словно от свечи. Лесной не понял, увидел он его на самом деле или ему показалось. Спустившись по ступеням, двинулся через улицу, удовлетворить свое любопытство, переборовшее страх. На полпути зацепился ногой об предмет, скрытый под белой периной, и со всего хода рухнул в снег. Дыхание перехватило. Лицо обожгло, он инстинктивно зажмурился. Холод отступил так же внезапно, как и нахлынул. Открыв глаза, Кир увидел все тот же салон автобуса и запотевшее окно с рисунком. Старухи нет, но в воздухе еще висит запах лимона.

Потерев лицо, немного оклемался. Подобные приступы не в новинку, первый случился в три года, но привыкнуть к ним не получалось. Каждый раз видел короткие отрывки будущего, как знак или предупреждение. Зачастую события в видениях были не существенны: поездка в школу будет напрасна, так как там отключили свет; в магазин идти бессмысленно, хлеб уже разобрали; школьный автобус сегодня не приедет — полетел двигатель. Каждое несло в себе предупреждение, незначительное, но облегчающие жизнь. Сегодняшнее вызвало в нем страх, оно не предупреждало, а кричало о необратимой катастрофе. Зима, уже стоящая на пороге, преподнесет сюрприз, к которому никто не готов. Стрелки термометров упадут намного ниже обычного. Водопроводы, отопление, энергосети в районе не рассчитаны на такие морозы и просто не выдержат. Если отключат электричество и газ, саманный дом Лесного промерзнет за час, обрекая на верную смерть. Необходимо закончить и запустить"Лимон"во что бы то ни стало. Только его изобретение, над котором работает два года, может спасти от надвигающейся беды. Увиденное подстегнуло, отметая все обыденные дела на задний план, заставляя уйти с головой в работу над"Лимоном".

Автобус остановился возле остановки. Шипение компрессора вернуло в реальность. Привычный маршрут: остановка — магазин — дом. Грузная женщина в белом переднике узнала сразу и принялась снимать с полок продукты. Гречка, рис, тушенка, сахар, масло. Неизменный набор продуктов. Кир протянул две купюры в десять тысяч рублей. Отсчитав сдачу, продавщица передала пакет и проводила необычного покупателя взглядом. Малец всегда ее немного пугал, особенно взгляд — не ребенка, а старика.

От центра до дома около километра, но его маршрут длиннее — старался обходить оживленные улицы. Сегодня слишком торопился и пренебрег безлюдным маршрутом. Привычно скрипнула калитка. Мама, как всегда, молча сидела перед телевизором. Не обернулась на звуки в прихожей и вообще не отреагировала на возвращение сына. Последние несколько лет она находится в состоянии, близком к катотоническому ступору. Самостоятельно совершала лишь элементарные действия, которые у людей записались в подкорку: поесть, сходить в туалет, принять душ. Как кукла на механическом заводе, без эмоций, слов и контакта с внешним миром. Такие же безучастные и стеклянные глаза. Поседевшие волосы, которые ему приходится расчесывать каждый день, придают матери старушечий вид, хотя ей всего немного за пятьдесят. Кир был поздним ребенком, и мать, даже когда она была нормальной, часто принимали за бабушку. На пенсию она вышла рано, работа на вредном производстве помогла, и все свободное время посвятила ребенку, пока была на это способна. С каждым годом ее состояние ухудшалось, она начала забывать элементарные вещи, теряться в доме, постепенно перестала разговаривать. Поначалу было сложно, но отсутствие эмоции помогла справиться с нехваткой материнской заботы, инстинкт выживания заставил приспособиться к самостоятельной жизни. Возможно, если отец был бы рядом, то жизнь была бы легче. Но его не было, ни фотографий, ни писем, ни документов о браке, вообще ничего. Даже в свидетельстве о рождении стоял прочерк. Мама всегда уходила от разговоров о нем, а сейчас и тем более не расскажет.

Холодильник обдал холодом. Уложив продукты на почти пустые полки, Кир разогрел суп из гречки и тушенки. Готовил сам, поэтому блюда были просты и бесхитростны. Накрыл на стол торопливо, мысленно уже давно был в своей лаборатории. Усадил маму на стул и вставил в руку ложку. Медленные автоматические движения и отрешенный взгляд в никуда. Один в один механическая кукла из бродячих цирков начала прошлого века. Последний год он начал одевать ей детский передник, устал перестирывать заляпанную едой одежду. Много раз пытался приучить ее есть самостоятельно, но все попытки потерпели фиаско. Обеды, завтраки и ужины превратились в ритуал: посадить, накормить, умыть. Себе сделал два бутерброда — обычный хлеб с маслом и сахаром, треугольник молока — запить сухомятку. Все мысли крутились вокруг"Лимона". Сроки поджимают, видение может сбыться в любой день. Управившись, уложил маму на диван перед телевизором и отправился на задний двор.

Небольшой сарай, оббитый снаружи посеревшими досками, не привлекал внимания и больше походил на коровник. Кир открыл амбарный замок. Щелкнул выключатель, и под потолком загорелись два ряда люминесцентных ламп. Внутри сарай больше походит на цех по производству электроники, чем на сельскую хозпостройку. По правой стороне тянется длинный верстак, собранный как паззл из небольших кусков нержавеющей стали, заставленный устройствами и приборами, похожими на радиолокационные. Слева — деревянные стеллажи, заваленные деталями, катушками и емкостями с непонятым содержимым.

Лабораторию Кир начал делать несколько лет назад. Стройматериалы тащил с территории заброшенного военного дома отдыха. Много полезного он набрал в школе: лаборатории физики и химии упразднили, оборудование перенесли в сарай на отшибе, куда он и захаживал. Колбы, реагенты, приборы, все, что могло пригодиться в опытах.

В дальнем конце сарая, возвышаясь почти под потолок, стоит"Лимон". По сути это реактор на основе управляемого термоядерного синтеза. Годы кропотливой работы и собирательства. Каждую запчасть тщательно искал, подбирал и подгонял. Что-то пришлось заказывать у местных слесарей, что-то делать самому. Почти все свободное время и крохи сэкономленных денег уходят на него. В центре, между большими магнитными катушками, прозрачная вакуумная камера. В ней должна протекать термоядерная реакция в облаке раскаленной плазмы, удерживаемом в безопасном расстоянии от стенок за счет магнитного поля. Проблему с питанием электромагнитов Кир решил, запустив излишнюю энергию по вторичному контуру, сделав что-то вроде замкнутого кольца. Но вот стабильную реакцию никак не удавалось получить. Через несколько секунд после старта работа реактора выходила из-под контроля и плазменное облако либо исчезало, либо приходилось принудительно гасить, чтобы избежать разрушений.

Мозг выдавал новые варианты: заменить топливо для реакции, попробовать с магнитным полем. Раньше им двигало только любопытство, но теперь включился инстинкт выживания, и работа закипела с новым темпом. Работы много, а возникшее ограничение по срокам подгоняет. Включил кассетник"Весна", и электронные мотивы Клауса Шульце заполнили все пространство минилаборатории. Музыка действовала на него так же, как и рисование на парте, отгораживая от реальности и помогая сконцентрироваться. Воздух наполнился запахом озона, волосы встали дыбом от статического электричества. Каждый раз, когда Кир уходил с головой в процесс, он забывал о времени, лишь будильник сообщал о том, что необходимо покормить маму или заканчивать работу. Будильником он был только по функции, по сути это был таймер, подключенный к одной из ламп на потолке, начинающей моргать в установленное время. Сегодня Кир проигнорировал настойчивое мерцание. Все попытки получить стабильную работу венчались неудачей. Забыл даже о бутербродах. Другой человек уже вышел бы из себя, но отсутствие эмоций шло на пользу. Сохраняя монументальное спокойствие после каждой неудачной попытки, начинал эксперимент с начала, тщательно записывая каждый шаг.

Отвлекли только начавшие слипаться от усталости глаза. Мочевой пузырь готов лопнуть, и Кир все же решил сделать перерыв. Открыв дверь, никак не ожидал увидеть рассветное небо. Быстро пробежал по покрытому инеем двору и юркнул в дом. Настенные часы показывают пятнадцать минут седьмого. До школьного автобуса полчаса. Покормить маму, принять ванную, собраться — минимум час. Прокрутив в голове цепочку событий и выкинув наименее важные дела, спешно переоделся, быстро сообразил завтрак и уже через двадцать минут выбежал из дома, на ходу застегивая куртку. Живот предательски урчит, напоминая о том, что ел еще вчера, но Кир просто игнорирует требования своего организма. Утренний воздух клубами пара вырывается из рта, затрудняя и так плохую видимость в предрассветном сумраке. Силуэт остановки, фигуры людей кутающихся в куртки успокоили — автобус еще не ушел. Шум уставшего двигателя, скрип тормозов, шипение компрессора и холодный дерматин сидений. Лесной отчужденно посмотрел в окно, стараясь максимально отгородиться от происходящего в автобусе. Рядом взгромоздился толстый мужчина со стойким перегаром и запахом немытого тела. Посмотрев на ребенка, мужчина сильнее сдвинулся к окну, почти придавив мальчишку к стеклу, сцепил пальцы на животе и засопел. Кир равнодушно окинул взглядом соседа, чуть поерзал, стараясь сесть удобнее, и отвернулся.

Дверь школы, за которой опять перегорела лампочка, поглощает детвору как пылесос мелкий мусор. Постоял в стороне, дожидаясь, когда основная толпа схлынет, и лишь затем, опустив голову в пол, прошел в класс. Все эти массовые скопления детей в школе вызывали в его сознании одну ассоциацию. Когда ему было года три или четыре и мама еще была в рассудке, они поехали в гости с ночевкой. Тетя Наташа, мамина подруга, слыла любительницей домашних питомцев, но самой большой ее гордостью была большая клетка с яркими экзотическими попугаями. В тот вечер птиц на ночь накрыли плотным покрывалом, чтобы они не мешали гостям спать. Утром Кир встал раньше всех и решил рассмотреть пернатых, пока взрослые не встали. Немного старания, и покрывало упало с клетки, как театральная кулиса. Попугаи, завидев утренний свет, показали причину своего ночного заточения. Начали метаться по клетке, хлопать крыльями и издавать все возможные звуки, на которые были способны. Сейчас класс напоминал именно такую клетку, с которой сдернули покрывало. Гвалт детских криков, топот, громкий смех, какофония эмоций.

Кир, стараясь быть незаметным, прокрался вдоль стены и уселся. Одноклассники, как обычно, не обращали на изгоя внимания. Слава нелюдимого психа иногда помогала. Школьники побаивались угрюмого и вечно серьезного мальчика. В младших классах, как это всегда и бывает, пытались донимать, доводя дело до драки. Только в отличие от обычных детских потасовок, стычки с Киром были намного ожесточеннее. Он не испытывал сострадания к противнику и воспринимал драку как угрозу жизни. Невосприимчивость к боли и решительность превращали детскую потасовку в жестокий бой. После пары таких случаев сверстники решили просто игнорировать чудаковатого.

Достав из рюкзака ручку, продолжил рисовать узоры, мысленно прокручивая в голове ход реакции"Лимона". Воображение отрывало кружева чернил от поверхности парты и выстраивало из них объемную конструкцию, подсвеченную, подобно северному сиянию. По синим стеблям узоров пробегали голубые искры, оживляя всю решетку и делая ее похожей на изображение нервной системы из научных фильмов. Мысли прояснялись, суета и шум утихли за иллюзорной оградой. Закусив нижнюю губу и чуть сощурив правый глаз, Кир выстраивал в голове новые варианты испытаний реактора.

Резкий хлопок, и синяя решетка растаяла в воздухе как клубы дыма. Иглы страха впились под ногти и заставили ладони сжаться в кулаки. На парту перед ним опустилась рука учителя.

— Лесной, ты вообще меня слушаешь? — Несвежее дыхание с запахом сигарет ударило в лицо.

Подняв глаза, увидел все то же обрюзгшее лицо, синяки под глазами и сетку капилляров на побагровевшем от злости носу.

— Мало того, что к урокам не готовишься, так еще и порчей имущества занимаешься? — Указательный палец несколько раз нервозно ткнул в узоры. — После уроков жду в кабинете завуча!