Здесь. Философия данности

Руслан Назаров

Книга посвящена философии данности. Основная идея философии данности заключена в словах «действительность – это одно». Эта модель действительности противопоставляется традиционному для философии представлению о действительности, которая имеет основания, причины и следствия. Идея данности содержится в философии Ж-П. Сартра и Л. Шестова. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Часть I. Одиночество

Антуан Рокантен: болезнь свободой

1

Антуан Рокантен взял в руки гальку. «И вдруг замер, выронил камень и ушел». Так ощутил он болезнь. Болезнь свободой. До этого момента Антуан, по выражению Анни, раздражал своей основательностью. Он относился к числу тех, о ком скажет сам позже: «Сто раз на дню они лицезрят доказательства того, что все работает как отлаженный механизм, все подчиняется незыблемым и непреложным законам». Антуан хотел, чтобы мгновения его жизни «следовали друг за другом, выстраиваясь по порядку». Поэтому-то ему так нравится голос Негритянки, появление которого «так долго подготавливали многие — многие ноты, которые умерли во имя того, чтобы он родился». Уже пораженный болезнью Антуан будет находить утешение в том, что «пережил этот день для того, чтобы под конец прийти сюда [в кафе], прижаться лбом к этому стеклу и смотреть на это тонкое лицо».

Такова основательность Антуана Рокантена. И это именно то, что ценила в нем любимая Анни. «Ты дорожный столб». Антуан знает — это правда.

2

Предощущение свободы. Болезнь свободой. К свободе всегда стремились, за нее боролись. Но болели ли свободой? Вероятно, что людей, которых мучает эта болезнь не мало. Так что же это?

Болезнь свободой есть ощущение круговорота свободы. Вещи, обычные, ничем не примечательные, простые вещи непрестанно находятся в этом круговороте. Каждое мгновение о судьбе вещи ставится вопрос, и вопрос этот разрешается. И все это происходит незаметно.

Вот стакан. Таких сделано множество. Ну, кто на него обратит внимание? Он исполняет свою функцию, облегчает жизнь человеку, служит ему. Он может иметь разную форму, цвет. Но неизменно в нем то, что он — стакан. Это и главное.

А задумывается ли человек, что в эту самую минуту, когда он берет в руки стакан, стакан этот может стать не стаканом вовсе, а камнем. Или еще больше — оказаться дудочкой? Не задумывается человек, поскольку не ощущает круговорота свободы.

Но если ощущает, то уже болен. И тогда человек не может отделаться от ощущения свободы, от ощущения круговорота. Книга, рядом тетрадь, но для заболевшего это книга, ставшая тетрадью, тетрадь, ставшая книгой. Такова эта болезнь.

3

Круговорот свободы есть следующее: от данности к поливариантности, от поливариантности посредством пустого действия к данности.

Данность есть то, о чем Антуан Рокантен говорит: «существовать — это значит быть здесь, только и всего». Данность не может иметь объяснений, она может быть лишь описана, на нее можно лишь указать. Такие категории как причины и следствия, движение материи, пространство и время неспособны сказать о данности нечто большее, чем может простое описание. Чтобы не происходило в данности, каждая частичка данности не зависит ни от чего предшествующего, ни от чего существующего. Поэтому описание данности может быть лишь указующим, оно возможно только через категорию «это», «этот». Можно представить, как человек указывает на дерево и говорит «это», тем самым, выражая самую большую глубину знаний о данности.

Данность статична, в ней ничего не изменяется, не переходит из одного состояния в другое. Все, что кажется развитием и переходом от одного уровня к другому, от низшего к высшему, от меньшего к большему — все это лишь иллюзии. Так же как категории целостности и системы. В данности есть частички, но они не выделяются из данности, как и не составляют чего-то единого. Под частичкой данности имеется в виду, что такая частичка просто есть. Между ней и другими частичками, частичкой и данностью нет никаких связей, тем более связей подчинения.

Таким образом, данность только лишь это, только «быть здесь». И за таким указанием, за тем, на что указывается, нет ничего более.

Свобода проявляется в данности, образуя круговорот, посредством поливариантности и пустого действия.

Поливариантность есть вопрос о данности, об отношении частички данности к другим частичкам. По-другому, это вопрос о том, что есть частичка данности, что есть данность. Частичка изымается из данности, из системы координат «быть здесь», и становится как вопрос, о том, что она есть, ко всей данности и другим частичкам. Свобода вопрошает о данности у данности, требуя ответа только от данности.

В поливариантности, когда частичка попадает в такое состояние, отсутствуют какие-либо силы и основания. Можно представить поливариантность как безвоздушное пространство, в котором ничего и ничто не сохраняется. Поливариантность это пустота.

Вопрос о данности решает только свобода через пустое действие. В поливариантности, в этом безвоздушном пространстве, нет ничего, что бы обусловило и предопределило ответ. Пустое действие есть выталкивание частички из поливариантности в данность, есть ответ о данности безо всякой «подсказки» — причин, законов, оснований.

Такая свобода есть свобода неограниченная. Свобода обо всем может спросить и может ответить, но она спрашивает о данности и ответ берет из данности. Свобода есть поливариантность и пустое действие, но не надо считать, что свобода решает, как и каким образом быть данности. Свобода не конструирует данность, не соединяет и не разъединяет частички ее. Не нужно понимать и так, что свобода — это изменение данности, что только и именно свобода вносит изменения в данность. Данность может измениться и без проявления свободы, но только свобода есть изменение через вопрошание о том, что есть данность.

Круговорот свободы вносит в данность неустойчивость, постоянную возможность изменений и превращений. И это не может не раздражать человека, его разум, который стремится, если и не прервать круговорот, что и невозможно, то хотя бы узнать, угадать, где и в чем проявляется свобода. Тогда начинается бегство за свободой, но это заведомо безрезультатное занятие. Разум не может, не способен определить, ухватить свободу. И такая невозможность рождает абсурд.

Абсурд есть конечный результат бегства разума в поисках свободы. Абсурд это стремление найти свободу, предощущение свободы, но не возможность найти свободу, не возможность увидеть ее.

Разум знает только два выхода из абсурда. Либо весь мир свободен, везде и всегда проявляется свобода, либо мир несвободен. Середины разуму недостаточно, так как всякая середина есть только абсурд. А абсурдность главный враг разума.

Это и есть болезнь свободой.

4

«Я должен разобраться в себе пока не поздно». Все началось с безобидной гальки, затем Антуан ощутил нечто новое в своих руках, а в библиотеке не узнал Самоучку. И так Антуан переживает множество совершенно непривычных ощущений.

Вот подтяжки Адольфа, которые «застряли на полпути». Подтяжки эти «запнулись в своем незавершенном усилии» стать фиолетовыми. Или голос Негритянки. «Как странно, как трогательно, что эта твердыня так хрупка. Ничто не властно ее прервать, и все может ее разрушить».

Болезнь Антуана началась с того, что мир, привычный и обыденный, где правят законы, и который находится в движении, развитии, вдруг предстает как нечто новое, как данность. Антуан узнал, что «все на свете является только тем, чем оно кажется, а за ним… ничего». То, что окружало Антуана, открылось ему только как вот это, как «быть здесь». Этот, новый для Антуана, мир — мир без необходимости и мир беспричинный. Мир как «беспорядочные массы — голые бесстыдной и жуткой наготой». Каждая частичка этого мира-данности предстала как абсурдная и лишняя, потому что у нее нет «никаких оснований находиться здесь». И это касается не только вещей. Самое страшное для Антуана, что и он сам «тоже был лишним».

Узнав о данности, увидев ее, Антуан Рокантен не узнал о круговороте свободы, но смог его предчувствовать. Так, ему стало казаться, что существование предметов «поставлено под вопрос, и им стоит величайшего труда дотянуть до следующего мгновения». В подобном положении случиться «может все, что угодно, все что угодно может произойти». И тогда мать увидит, как щека ее сына «припухла, треснула, приоткрылась и из трещины выглядывает третий глаз». Или человек вдруг обнаружит, что вместо языка у него огромная сороконожка, которая «сучит лапками, царапая ему небо». «Или ничего этого не случится, никаких явных изменений не произойдет, но люди проснутся однажды утром и, открыв ставни, удивятся какому-то жуткому смыслу, который внедрился в вещи и чего-то ждет».

Осознание этого толкает Антуана к поиску проявлений свободы, он старается угадать ее. Теперь сиденье в трамвае это уже не сиденье, а «издохший осел», темная линия — это улыбка. Но человек не может ухватить свободу, указать, где и как она проявляется. И это порождает болезнь свободой. «Когда это до тебя доходит, тебя начинает мутить и все плывет…».

Так приходит Тошнота.

5

Антуан не понимал того, чем он болен, какая болезнь уничтожала все привычное, ничем его не заменяя, болезнь, которая вызывала Тошноту. Но, не понимая этого Антуан, пытался найти лекарство, хотел выздороветь, избавится от Тошноты. Ему нужно было найти нечто прочное, что-то постоянное. Как он сам служил для Анни «дорожным столбом», который невозмутимо сообщал, что «до Мелена двадцать семь километров, а до Монтаржен сорок два», так и ему, Антуану Рокантену, необходимо было найти опору, точку отсчета, свою систему координат.

И он нашел такую опору.

Антуан мог воспользоваться средством, которым так легко обманываются люди — Опытом. Опыт, спрессованный в традиции и законы, что может быть лучшей опорой и руководством?!

Хранителем опыта являлись люди, во всех отношениях достойные, те, кто «не умер холостяком… не умер бездетным, не оставив завещания, не приняв последнего причастия». Иными словам, люди, как принято говорить, состоявшиеся.

Здесь и коммерсант Паком, который «всегда выполнял свой долг, каждый свой долг». Был и Реми Парротен, профессор, врач, любивший «принимать духовные роды», то есть наставлять молодых студентов. Его брат Жан Парротен, представлявший «Право в Чистом Виде». Или еще Гюстав Эмпетраз, который освободил людей от задачи «защищать священные взгляды… унаследованные ими от отцов». Эти взгляды, основу жизни людей, теперь защищал он.

Среди всех этих людей, которые воистину «наша гордость и оправдание нашего бытия», Антуана «начало всерьез смущать» его существование. Но Антуан не решился воспользоваться Опытом, ведь он знал, что «существование этих людей так же беспричинно, как и существование остальных… они лишние».

Но был и другой способ избавится от Тошноты. Нужно получить привязку к месту, к роду, какой-либо ярлык. Правда, Антуан «не был ни дедом, ни отцом, ни даже супругом». Но на этом ведь ничего еще не кончается. Остается последнее: «я всего-навсего старый псих». Это может принести успокоение, но ведь так просто, «поймав» себя в категории и очертив границы, от Тошноты не избавиться. Да и то, что поначалу представляется психическим расстройством, есть при ближайшем рассмотрении страх. А страх нечто столь неопределенное, что Тошнота может только усилиться…

6

Закончил Антуан Рокантен бесславно. Он решил, что можно хоть как-то оправдать свою жизнь с помощью других. Стоит только оставить после себя пару добротных рассказов, стоит только, чтобы кто-либо подумал о нем, Антуане, подумал как об авторе, стоит только этому случиться, и он спасен. Тогда его жизнь получит обратный ход, сама превратится в рассказ. «И в прошлом — только в прошлом — я смогу помириться с собой»…

Свобода, став болезнью, охватывает человека, разрушает его, лишая прошлого, настоящего и будущего. Болезнь свободой нельзя вылечить. Бесполезны все средства, любые доводы разума, апелляция к очевидному.

Разум, сам всего лишь частичка данности, вопрошает о данности и проклинает свободу. Границы, поставленные для данности, разум переносит на свободу. Ему кажется, что свобода должна творить, должна созидать данность. Но свободе нет дела до фантазий разума. Свобода ставит вопрос об этом мире, о данности, о том, что есть, и ответ берет из данности. Свобода вопрошает, и свобода дает ответ. Пусть будет лишь одна частичка данности. Свобода изымет ее в поливариантность. И свобода вернет частичку в данность, пусть это будет все та же частичка.

Но разум не мирится с этим, он хочет связать свободу, ограничить ее. И это у него не получается. Итогом такой попытки разума является воспаленность сознания. Такая воспаленность сознания есть лучший признак болезни. Болезни свободой.

Лето 2008 г.

Учение о данности. Антигуманизм

Я узнал о существовании все, что мог узнать.

Антуан Рокантен

Антуану открылся мир как данность. В этом мире нет причин и следствий. Одно не обуславливает другое, не определяет и не предопределяет. Необходимости, как того, что непременно произойдет, что нельзя отвратить, и чему нужно подчиниться. Необходимости как общеобязательности, независимой ни от чего, в данности нет.

И в таком мире каждая вещь предстает как лишняя. Лишняя в отношении других вещей, в отношении прошлого и будущего. Вещь стоит вне связей, вне целесообразности. Ничто ни для чего не создано. Вода не для того, чтобы пить, воздух не для того, чтобы дышать. Лишняя вещь — это разрыв целостности мироздания, утверждение бессмысленности и ненужности.

И если посмотреть на такой мир со стороны, можно открыть его абсурдность. Друг другу ненужные вещи, ни откуда не пришедшие, ни к чему не стремящиеся, ничему не служащие. Вещи, бегущие от других вещей, от обусловленности и зависимости. Мир, не требующий объяснений и доказательств, проживший бессмысленную историю, этот мир-данность есть абсурд и как абсурд он не интересен.

Данность есть беспричинность и отсутствие необходимости, есть лишнее и абсурдное. В эти четырех словах вся суть открытия мира, которое сделал Антуан. И он выразил это предельно четко и просто: «существовать — это быть здесь, только и всего». Для человека, которому такое открылось, мир предстает как «беспорядочные массы — голые бесстыдной и жуткой наготой». Все, чем пытались прикрыть мир ученные от физиков до философов, писатели и пророки, оказывается совершенно ненужным и мешающим.

Казалось бы, что страшного в этом? Ничего, если бы мир как данность не уничтожил самого ценного для любого человека — права на существование. «Жалкая ложь — ни у кого никакого права нет; существование… людей так же беспричинно, как и существование всех остальных, им не удается перестать чувствовать себя лишними». Право в Чистом Виде может их спасти, но и оно оказывается только лишь данностью. А раз так, что может быть ценного в человеке и гуманизме? «Чего вы добились вашей наукой? Чего вы добились вашим гуманизмом? Где твое достоинство, мыслящий тростник?». Человек, лишенный права на существование, это уже не субъект, которому противостоит мир как объект, человек не мера всех вещей, он всего лишь вещь, такая же, как любая другая в данности. И когда Антуан говорит, что и он «тоже лишний», это есть приговор человечеству, это есть антигуманизм.

Этот антигуманизм, бросающий вызов привычным, опытом данным ценностям, разрушающий отношения между людьми, выводящий других людей за пределы осмысленности, действительно может испугать. Антигуманизм есть то, на чем любая теория проверяется и получает право на всеобщее признание. Все, что соответствует гуманизму, признается, все, что ему противно — нет.

Гуманизм означает не только предание ценности жизни и личности человека, но и преклонение перед разумом, а значит перед причинно-следственными связями, необходимостью, целесообразностью и осмысленностью. То есть перед тем, что учение о данности отвергает. В этом месте они сталкиваются, именно в вопросе, что выбрать, происходит разделение на тех, кто за гуманизм и человека, и кто против гуманизма и, следовательно, против человека. И это же есть спор о том, кто за данность, за бессмысленность, и кто за упорядоченность, за цельность мира.

Антуан Рокантен лишь на мгновение принял сторону данности, лишь несколько дней существовал, а затем отверг то, что ему открылось.

Лето 2008 г.

Всеобщая декларация прав человека: опыт антигуманистической критики

Опыт антигуманистической критики Всеобщей декларации прав человека (ВДПЧ) есть попытка показать, на чем основано сознание людей, что как стержень держит мысль, независимо от того, формы каких философских и иных систем эта мысль приобретает.

В самом своем основании человек и науки о нем держатся на прочном фундаменте представлений, которые нужно характеризовать так: человек — субъект, он субъектен. Из этого развитие получает все: и искусство, и мораль, религии и политические воззрения.

Субъектность есть утверждение человека, предпосылка вопросов о человеке и мире его окружающем. Сколько было придумано и написано в связи с этим, говорить не приходится. Но как цветы в поле, будучи различны, от одной земли питаются, так и эти системы и взгляды суть одно.

Субъектность есть Право в Чистом Виде. Это Право на существование, право на противопоставленность человеку мира (объекта), право искать и обретать смысл, право укорениться в обществе.

И это Право в Чистом Виде закреплено и поднято на всеобщую высоту в ВДПЧ.

1

Мир есть данность.

Данность нельзя объяснить или описать, можно лишь указать. В данности нет причин и следствий, нет необходимости, и все предстает лишним.

Категории эти потребовали бы подробного разъяснения и толкования. Но так ли это важно?

Вера в слова и их способность связывать людей, объединять единым пониманием — вера старая и никуда не годная. Какими бы не были слова, главным для человека останется его восприятие, ни от чего не зависящее. Поэтому и неправильно искать в словах объяснения. Как кто поймет, так и есть.

Можно, конечно, нарисовать образы. Камень падает совсем не потому что есть закон тяготения; и совсем не обязательно, чтобы камень падал; и камень совершенно не нужен, пускай он и будет опорой. Эти образы не о многом говорят. Но разве в том задача, чтобы о многом говорить?

Данность есть и другое. Данность означает «быть здесь, только и всего». Поэтому-то можно указать, но не объяснить данность.

Ничего не изменяется в данности. Движения нет, как нет предпосылок. Нет вчера и сегодня, нет завтра. Нет предыдущего, как и последующего. Все только здесь, но от того, что здесь ничего не зависит.

Человек тоже данность. Не более и не менее. Он не субъект и для него нет объекта. Он не выше и не ниже. Прав у человека не более чем у всего остального.

Человек живет Опытом, тем, что знает или чувствует. Он живет Правом. И первый принцип Права: быть. Человек по Праву есть замкнутое, ограниченное существо. Границы ему — тело, да еще душа, сознание. Более просто — основа Права — утверждение: «Я». Вокруг этого обрастает разум и воля и все остальное.

Но человек лишь данность, и как данность он лишний…

2

Человек есть целое и единое. Он наделен «разумом и совестью» (ст. 1). В отношении этого человека Право в Чистом Виде гласит, что он имеет право «на свободу мысли, совести и религии» (ст. 18), «на свободу убеждений и свободное выражение их» (ст. 19). Человек имеет право «на такой жизненный уровень, включая пищу, одежду, жилище, медицинский уход и необходимое социальное обслуживание, который необходим для поддержания здоровья его самого и его семьи» (ч. 1 ст. 25).

Все это есть субъектность человека. Представление о значимости его. Человек, признанный разумным, получает право думать и говорить, что хочет. При этом обладая свободой. Поэтому-то любой бред человека предстает как священное достижение его великого ума. Поэтому-то фальшивые представления, обряжающие мир многочисленными связями и закономерностями, подыскивающие основания под каждое событие, получают защиту Права.

Но человек есть лишь данность. И как данность он такая же вещь, лишенная защиты временем и пространством, законами причинно-следственных связей, необходимости. Человек столь же лишний, как и камень.

Данность есть разрыв. Разрыв любых связей и целостности, всякого единства. Все, чем разум связал этот мир, все те системы координат, кои он выстроил, должны быть разрушены. И они разрушаются данностью. И человек, разум его ничего поделать не могут.

Свобода человека есть обман, как обман — воля. Свобода мыслима в цельном мире, где каждая часть подгоняется под остальные. Свободно бросить камень может тот, кто уверен в связи камня с землей, в наличии законов для этого камня. Свобода есть наибольший обман, поэтому-то под ее лозунгом совершаются наихудшие преступления. Как нет субъектности человека, так и нет его свободы.

Субъектный человек создает вокруг себя и для себя защитные бастионы. Право в Чистом Виде диктует, что люди «должны поступать в отношении друг друга в духе братства» (ст. 1), что «никто не может подвергаться произвольному вмешательству в его личную и семейную жизнь, произвольным посягательствам на неприкосновенность его жилища, тайну его корреспонденции или на его честь и репутацию» (ст. 12). И чтобы обеспечить все это человек «имеет право владеть имуществом» (ст. 17).

Человек есть человек, осажденный своими «братьями». Поэтому-то он выискивает средства, чтобы защитить свою субъектность, бесценную, содержащую его великие преимущества — разум, совесть, свободу.

И если он сам не справляется, то в помощь ему — закон. Ведь «все люди равны перед законом и имеют право, без всякого различия, на равную защиту закона» (ст. 7) Гарант этого — «эффективное восстановление в правах компетентными судами» (ст. 8).

Таков человек, и таким его творит общество. «Начальное образование должно быть обязательным» (ст. 26). Только так слепому от рождения можно открыть его предназначение быть человеком. Цель такого предназначения проста: иметь «обязанности перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности» (ст. 29).

3

Как человек должен жить?

Вопрос излишний, ибо есть вопрос субъекта о субъектности. Пожалуй, разум может дать ответ на него. Но будет ли ответ этот стоить чего-либо?!

Бессмысленные вопросы и поиски ненужных ответов заполняют человеческую мудрость. Человек хочет научиться жить, и непременно в согласии с «разумом и совестью». В этом нет необходимости.

Одиночество есть начало и конец человека, как и всего иного в данности. Что еще можно сказать?!

Август 2008 г.

Одиночество

Одиночество есть фундаментальная категория данности. Есть ее, данности, положительная сторона.

Отрицательная известна. Беспричинность, отсутствие необходимости, лишнесть всех предметов-вещей. Мир предстает вне изменений, как только то, что «быть здесь». Движения в мире нет². Есть только обновление. Всегда новые сцены, но никогда — единая пьеса. Нет и развития, прогресса.

Человек в данности лишен субъектности, своего «Я». Разум, подчиняющий ли мир, исследующий ли его, предстает как частный случай лишнести. Человек и разум тоже только данность. Вместе же с этим все категории и понятия, коими опутан человеческий мир, одеяния наук и религий, сила учений и идеологии, власть фактов и слабость необычного и фантастического — все это растворяется в данности, в том, что есть и иным быть не может.

Опыт есть спасение для человека. Голый и растерзанный, потерявший единство и цельность, осмысленность мир тяготил бы человека, если бы не прикрытие — Опыт. Опыт прошлого, опыт законов и морали. То, что укореняет человека, делает его нужным и необходимым, навешивает ярлык и загоняет в систему отношений, в общество.

Опыт есть уверенность. Есть надежда, что законы природы, морали, государства, будут работать, неизменно работать на благо того, что делает человека человеком. Опыт и есть осмысленность жизни.

Только с высот Опыта можно говорить и увещевать, приказывать и объяснять. Опытом можно оправдываться или оправдать. Опыт есть судья, именем его же наказываются слабые, караются сильные.

Одиночество же есть нечто противное Опыту. Мир, лишенный Связи, непонятный, предстающий как «беспорядочные массы» — этот мир Одинок, ничего не знает, ни в чем не уверен.

Разрыв есть сущность Одиночества. Связь есть сущность Опыта и есть зависимость и превращение. Прислуживают Связи причины и следствия, необходимость и целесообразность, Божья воля. Но Связи, окутывающие мир, распадаются. Привычное единство теряется. Целесообразность исчезает. И это есть Разрыв.

В мире, являющемся как Разрыв, появляется Одиночество.

Лето 2008 г.

Примечания

2

Это одно из тех положений, с которым я не могу сейчас согласиться. Движение — это также данность.