Магиер Лебиус

Руслан Мельников, 2007

Прагсбургский магиер, некромант, алхимик и механикус Лебиус Марагалиус скрывается от кайзера и инквизиции во владениях маркграфа Альфреда Чернокнижника. На Нидербургском турнире, созванном неспроста и принявшем не всех, против остландских рыцарей выступает несокрушимый стальной голем. В магилабор-залах Оберландского замка, где смерть хуже просто смерти, вершатся темные опыты запретных искусств. Узники темниц, в которых царят звериные законы выживания, от страха и ненависти теряют человеческий облик. А на замковом дворе палаческую работу выполняют механические руки. Гордому гейнскому пфальцграфу Дипольду Славному предстоит уцелеть там, где уцелеть нельзя, и выбраться оттуда, откуда живыми не выбираются. Но, возможно, ему в этом помогут. Только кто? И, главное, зачем?

Глава 1

Птица в небесной синеве, расчерченной молочно-белыми полосами облачных барашков, казалась чернильной кляксой на дорогой бумаге. Одинокий ворон кружил над Нидербургом, опираясь мощными крыльями на восходящие потоки воздуха и терпеливо дожидаясь добычи. Только в этот раз падальщик ошибся: под городскими стенами не было ни битвы, ни казни. Под стенами проходил честный рыцарский турнир, после которого поживы воронью не оставляют.

Расположенное напротив главных ворот Нидербурга ристалище, пестрело гербами известнейших родов остландского герцогства-курфюрства и его ближайших окрестностей. Ландграфы, пфальцграфы, бароны и имперские рыцари, съехавшиеся на нидербургский турнир, старались перещеголять друг друга яркостью красок, пышностью свиты, богатством доспехов и убранством лошадей. От вида роскошных плюмажей, парадных плащей, дорогих конских попон, нагрудных гербовых котт, копейных банеров, тяжелых, расшитых золотом штандартов и раскрашенных щитов, разбегались глаза и веселилась душа.

По краю ровного, хорошо утоптанного турнирного поля стояли напыщенные зычноголосые герольды. В руках у глашатаев блестели начищенной медью трубы с гербовыми вымпелами Нидербурга. Трубы — трубили. Герольды громко и подолгу, на несколько голосов, с разных концов ристалища, дабы слышали все, объявляли участников очередной схватки. А неподкупные судьи следили за соблюдением формальностей рыцарского поединка.

Плотным кольцом, точнее, вытянутым овалом вокруг ристалища выстроились вооруженная городская стража и ландскнехты. Им надлежало поддерживать порядок возле турнирной ограды, оттеснять забывшихся зрителей, а при необходимости — разнимать слишком уж горячих поединщиков и гнать прочь прытких рыцарских слуг и оруженосцев.

На небольшой насыпи — ближе к городским стенам — возвышались дощатые трибуны. Здесь, под расписанными навесами, в мягких переносных креслах гордо восседали знатные господа и дамы, изволившие наблюдать за турнирными схватками. Нидербургская знать надменно и холодно взирала на прочих зрителей, но с величайшим интересом разглядывала участников благородного состязания. На самом почетном месте в центре трибун, окруженный полудюжиной телохранителей, сидел невысокий и немолодой уже мужчина с породистым лицом, кустистыми бровями, густой бородой и обильной сединой в волосах. Его светлость бургграф Рудольф Нидербургский — устроитель турнира. Одежды и кресло Рудольфа украшали геральдические красные львы, поднявшиеся на задние лапы. Красный лев на желтом поле — таков был фамильный герб древнего дворянского рода, из коего происходил бургграф.

По левую руку от Рудольфа расположилась королева турнира — юная, светловолосая девушка с изящным станом и обворожительным личиком, на котором выделялись болезненно-красные от возбуждения щеки и горящие восторгом глаза. Сходство с грубоватым бургграфом было невелико, однако именно это нежное создание приходилось Рудольфу родной дочерью. Отец души не чаял в своей милой дочурке, а ее поистине неземную красоту воспевали миннезингеры по всему Остланду. Герде, называемой не иначе, как Гердой-Без-Изъяна, исполнилось семнадцать. Девушке пора было присматривать жениха, и формально ристалищные игрища проходили в ее честь.

Ниже, под трибунами, справа и слева от насыпи к местам знати осторожно, однако весьма настойчиво жались горожане, чье происхождение не позволяло пока подняться на один уровень с благородным сословием, но чей кошелек давал возможность держаться поблизости от избранных и даже состоять в городском совете. Такие уж наступали странные времена: знатные господа, обладатели прославленных гербов, герои былых войн и славных турниров, истинные рыцари без страха и упрека все чаще нуждались в услугах пухлой мошны, а потому вынуждены были терпеть возле себя безродных, но состоятельных выскочек.

Выскочки эти либо теснились на длинных жестких, грубо сбитых и не прикрытых навесами скамьях, либо стояли у самой насыпи, переминаясь с ноги на ногу, изнемогая под собственным тучным весом и тяжестью душных дорогих одеяний. Богатые бургеры старались не замечать презрительно-насмешливых взглядов, обращенные в их сторону с высоты трибун. Напротив, главы цехов и гильдий, владельцы мануфактур и крупных мастерских, предприимчивые купцы и влиятельные ростовщики сами демонстрировали такое же презрение противоположной стороне ристалища.

Оттуда на ограждения напирала разношерстая толпа, состоявшая из представителей низших сословий. Желающих насладиться бесплатным зрелищем вблизи, а не с городских стен (тоже, кстати, изрядно облепленных народом) среди черни хватало с избытком. Небогатые ремесленники и подмастерья, мелкие торговцы и крестьяне из предместий и близлежащих селений упрямо проталкивались к ристалищной ограде. Слишком близко простолюдинов, правда, не пускали: стража отпихивала особо ретивых древками пик и алебард. Пользуясь данной им невеликой властью, солдаты сами заняли лучшие места, и делиться захваченными позициями не собирались. Внимание бургграфских воинов из постоянного городского гарнизона и наемников-ландскнехтов, как и внимание прочего люда, — знатного и не очень — было полностью поглощено поединками.

А герольды снова и снова трубили в свои трубы и выкрикивали славные имена и грозные прозвища, громкие титулы и известные гербы закованных в латы единоборцев. Торжественный речитатив турнирных глашатаев тонул в восторженных возгласах, которые сопровождали, сопровождают и будут сопровождать любую драку, будь то трактирная потасовка или благородная дуэль. Публика приветствовала героев праздника.

Поединщики, разведенные по разным концам ристалищного поля, ждали своей очереди. Каждому из них надлежало промчаться между трибунами знати и толпой черни. Каждому предстояло вышибить на полном скаку щит противника. Или потерять свой. Или, если очень повезет — выбить соперника из седла. Или, если дело обернется совсем скверно — быть поверженному самому.

В преддверии схватки рыцари вели себя по-разному. Одни сосредоточенно молились, другие мысленно посвящали будущие победы своим прекрасным дамам, третьи нарочито громко шутили и спорили о том, какие отступные можно взять за коня и латы побежденных.

Судьи осматривали, измеряли и взвешивали оружие поединщиков, дабы ни у кого не было явных преимуществ. Расторопные слуги проверяли упряжь рослых боевых коней в цветастых попонах. Деловитые оруженосцы помогали благородным синьорам облачиться в тяжелые турнирные доспехи.

Список пар для копейных сшибок был уже составлен, и очередность схваток определена заранее. Однако по старой остландской традиции, проезд к обоим концам ристалища оставался свободным. Таково неписанное правило на тот случай, если какой-нибудь проезжающий мимо странствующий рыцарь решит испытать удачу в чужих краях или если в последний момент вдруг появится кто-то из запоздавших гостей.

Впрочем, старые правила — всего лишь старые правила, не более. На Нидербургском ристалище больше никого не ждали. Странствующие рыцари былых времен нынче странствуют разве что в рыцарских же романах, да в песнях миннезингеров. По крайней мере, в остландские земли эта публика не заглядывала уже давненько. А все приглашенные Рудольфом Нидербургским участники состязания съехались на турнир еще за пару дней до начала боев. Приглашенных, в общем-то, было немного — десятка два. Но зато какие это были гости!

Под Нидербургом собрался цвет остландского рыцарства — представители лучших, знатнейших, а главное — влиятельнейших фамилий курфюрства и окрестностей. О чем и свидетельствовали гербовые щиты, вывешенные вдоль ристалищной ограды, и реющие над головами зрителей штандарты. С щитов и знамен на поле рыцарской чести и доблести горделиво взирали львы, единороги, драконы, волки, орлы, медведи, вепри, быки и прочая геральдическая живность. И за каждой грозной тварью, надо заметить, стояла немалая сила.

В этом впечатляющем гербовом ряду восточного и крупнейшего, между прочим, имперского герцогства-курфюрства, а также примыкавших к нему владений, не хватало лишь одного геральдического знака. На Нидербургском ристалище отсутствовала серебряная змея властителя пограничных Верхних Земель Альфреда, маркграфа Оберландского. Того самого, которого в народе давно и не без оснований прозвали Альфредом Чернокнижником.