Имитация науки. Полемические заметки

Рудольф Лившиц, 2021

На конкретных примерах исследуются неподлинные формы бытования науки. Анализируются различные проявления имитации научного дискурса, выявляются их квалифицирующие признаки. Предлагается единый критерий разграничения науки и как-бы-науки. Рассмотрены идеологические аберрации в текстах, претендующих на научность. Отстраненно-сциентистское изложение материала сочетается с приемами, характерными для публицистики. Книга адресована всем, кому не безразлична судьба науки.

Объяснение с читателем

Времена не выбирают, но смысложизненные ориентиры — всегда предмет выбора. Одни ищут тихую гавань, где можно было бы укрыться от волнений и тревог, на которые неизбежно обрекает себя человек, вовлеченный в социальную борьбу. Этой гаванью может стать что угодно: коллекционирование монет, выращивание пчел, рыбалка, садоводство, здоровый образ жизни… Нет, я не намерен осуждать увлечение нумизматикой, ловлей рыбы, выращиванием крыжовника на собственном участке. Обеими руками за здоровый образ жизни и не одобряю тяги к никотину и тем более к алкоголю. Не могу я принять одного — подмены бытия бытом.

Другой сорт людей, которые мне глубоко антипатичны, — флюгеры, приспособленцы, конформисты. Принципов у них нет, есть лишь представление о собственной выгоде. В советскую эпоху выгодно было иметь партбилет — и они стройными рядами вступали в КПСС. Сменилась эпоха — и все они в мгновение ока развернулись на 180 градусов. На конформиста невозможно положиться ни в одном серьезном деле, ибо он всегда внутренне готов к предательству. Он разругает хорошую работу, если это лично ему выгодно, и выскажется с похвалой о какой-нибудь очевидной дряни.

Вот классический пример. Представьте ситуацию. Идет защита докторской диссертации. Работа не просто плоха, она безобразна. Нет ни внятной идеи, ни ее сколько-нибудь серьезной разработки. Диссертант не владеет навыком грамотного письма. Текст диссертации кишит блохами. На каждой странице — масса ошибок всех видов — стилистических, грамматических, пунктуационных, смысловых и всех прочих, какие только можно себе вообразить. Речь диссертанта косноязычна, убога, замусорена канцеляритом. Члены диссертационного совета с самым серьезным видом все это выслушивают, задают вопросы и т. п. Но наступает момент, когда нужно давать публичную оценку. И вот держит речь один из ученых мужей:

«Коллеги, я считаю, что нам необходимо коллективно как-то отнестись к тем раздражающим отзывам, которые были сделаны. И здесь усматриваю одну вещь. Есть такой факт, все-таки, профессиональный язык, и мы должны как бы ответить для себя, нам понятно, о чем пишется, или не понятно. Для меня то, что пишет автор, понятно, термины в определенной традиции, они устоялись. В том числе мы видим… вот это зависит от научной направленности или квалификации. Мы давно используем понятие “конструирование реальности”, это классический термин. Там, проточная культура, ну, благодаря Бляхеру он уже лет десять введен в оборот. И тому подобное. С этой точки зрения, ну, как бы смотреть на диссертацию с филологической точки зрения можно, но при этом надо учитывать все-таки и внутридисциплинарную традицию использования терминов. Вот поэтому я считаю, что эти замечания мои… считать их как основанием считать диссертацию как несостоявшуюся нельзя, именно с этой точки зрения. Ну, а дальше я принимаю данную диссертацию как определенный способ решения задач. Я сам придерживаюсь несколько других научных традиций, но вынужден признать, что вот эта эвристика накладывания идеи символического конструирования на решение социальных проблем, она имеет свою эвристику. Впрочем, для меня вот само… сама защита показательна, что это не приводит к эффективным научным результатам, т. е. автор не дает рецептов, вообще говоря, чего мы хотели бы ожидать. Но это не упрек автору, а скорее, той традиции, на которой стоит исследователь. Но в данном случае этот результат для меня в этом отношении значимый. Поэтому я буду голосовать за. Это для меня — усиление критического подхода вот к идее символического конструирования».

Спору нет, «всякая эвристика имеет свою эвристику», но вопрос в другом: если диссертация «не приводит к эффективным научным результатам», т. е. является совершенно пустой и никчемной, то почему ты голосуешь «за»?

Как уже понятно читателю, приведенный пример взят из реальной жизни, это цитата из распечатки диктофонной записи защиты докторской диссертации Г. Э. Говорухина «Символическое конструирование социального пространства осваиваемого региона: социологический анализ». Защита состоялась 19 ноября 2019 г. в Хабаровске в диссертационном совете ДМ 212.294.04 при Тихоокеанском государственном университете (ТОГУ). А выступавший, чьи слова я процитировал, — доктор философских наук, профессор С. Е. Ячин, некогда мною уважаемый. За профессионализм, несомненную литературную одаренность^[1], широту научных интересов, организаторские способности. Подробный разбор бессмертного труда Г. Э. Говорухина был мною сделан в том же 2009 г.^[2] и лично вручен С. Е. Ячину еще до защиты. Сергей Евгеньевич не мог не понимать, за какой труд голосует, кому дает пропуск в большую науку. Жизнь поставила профессора Ячина перед выбором между истиной и выгодой. Голосование «против» создавало для него определенные проблемы. Проголосовать принципиально — значит подпортить отношения с председателем совета И. Ф. Ярулиным, а также с Л. Е. Бляхером, учителем и другом диссертанта. Согласитесь, представлять на защиту диссертации своих аспирантов в тот совет, где личные отношения с председателем ничем не омрачены, — дело весьма надежное и удобное. Мотивы, побудившие С. Е. Ячина пойти против научной совести, житейски объяснимы. Это как раз тот классический случай, который констатировал К. Маркс^[3]: научное познание подчиняется внешним для него интересам. И это как раз то, что вызывает у меня резкое неприятие, то, с чем я не могу примириться и не намерен примиряться.

Победа контрреволюции в 1991–1993 гг. нанесла гигантский урон не только производительным силам нашего общества. Она повлекла за собой и огромные духовные потери. На мой взгляд, самая тяжелая из них — девальвация ценности честного созидательного труда и вместе с ним эрозия профессиональной чести. В обществе, где все измеряется деньгами, — а именно таким является по самой глубокой своей сути капитализм — главная доблесть человека — не умение добросовестно трудиться, а способность «срубить бабла». Конечно, во все времена существуют беспринципные карьеристы, рвачи и халтурщики. Но в советском прошлом карьеризм, рвачество, халтура отвергались как общественным сознанием, так и официальной идеологией. Становление капиталистического базиса в современной России вызвало соответствующие изменения в надстройке. Алчность более не воспринимается как порок, стремление к карьере любой ценой перестало быть предметом осуждения, деловой успех служит высшим оправданием любой деятельности — даже той, которая не отвечает минимальным критериям качества. Бесталанные писатели, безголосые певцы, бездарные режиссеры — вот герои нашего времени, вот кто заполнил все пространство культуры в современной России. Коммерческие суррогаты вытеснили высокую культуру на периферию общественной жизни. Бодряческая риторика власти все более расходится с реальной жизнью. За фасадом буржуазной демократии — феодальная по существу надстройка. Гламурная рекламная картинка заслонила грубую действительность.

Не могли эти процессы не затронуть и такой специфической сферы культуры, как наука. И здесь мы видим то же самое: размывание критериев профессионализма, вытеснение настоящей науки суррогатами, подмену науки ее имитацией. У многих честных исследователей такие вещи вызывают неприятие, отторжение, протест. Они вполне искренне осуждают проституирование науки, но… в частных разговорах. Когда нужно открыто высказать отрицательное мнение, они порой празднуют труса.

Позволю себе в указанной связи личное воспоминание. В 2005 г. во Владивостоке состоялась защита одной докторской диссертации. Претендентом на докторскую степень была Л. А. Васильева, журналист по профессии. Мне пришлось выступать на защите в качестве официального оппонента. Внимательно изучив пятисотстраничный труд, я пришел к выводу, что диссертация к науке отношения не имеет, поскольку представляет собой закамуфлированное под научный трактат публицистическое сочинение. Да, в работе присутствуют внешние признаки научности, но фактически изложение подогнано под заранее известный результат. Автор не понимает элементарных вещей, занимается натягиванием совы на глобус, не в ладах с логикой и методологией. В отзыве^[4] я постарался обосновать свое мнение, приведя соответствующие аргументы. Другие официальные оппоненты дали положительное заключение. Что ж, это их право. После выступления официальных оппонентов состоялось, как полагается, обсуждение работы. Ни один член диссертационного совета не разделил моей позиции. Все дружно хвалили диссертацию, находя ее серьезным вкладом в науку, оригинальным по замыслу и исполнению и к тому же открывающим новые пути исследования. Все эти дифирамбы я слушал со все возрастающим удивлением: почему я ни одного из этих достоинств не смог обнаружить? В чем заключается вклад диссертанта в науку? Какие проблемы в работе глубоко проанализированы? И какие новые горизонты исследования она открывает? Я не настолько наивен, чтобы считать свою точку зрения единственно верной. Но скажите всего святого ради: в чем я заблуждаюсь? Где моя ошибка? Почему я не вижу того, что видят другие? Голосование полностью соответствовало характеру и тону выступлений в ходе дискуссии: все члены совета признали, что диссертация соответствует предъявляемым требованиям. После защиты один из членов совета в приватном разговоре сделал такое пояснение: «Работа, конечно, ни к черту не годится, ты это хорошо показал. Но, видишь ли, Васильеву продвигают очень важные персоны, с ними ссориться — себе дороже». Извините, но я такой логики не понимаю и понимать не желаю. Когда я вместе с другими пассажирами занимаю место в салоне самолета, надеясь в срок и без приключений добраться до места назначения, я исхожу из того, что пилоты сдали настоящий экзамен на летное мастерство, что им никто никакой поблажки не давал, что никакие высокие покровители не оказывали давление на экзаменаторов. То есть я жду от людей, которые занимаются подготовкой летчиков, честности, принципиальности, профессионализма. Точно так же я вправе рассчитывать, что в медицинских вузах ко всем студентам предъявляются одинаково строгие требования. Иначе как я могу доверить свое здоровье врачам? И даже переступая порог парикмахерской, где мне предстоит привести в порядок остатки волос, я надеюсь, что мастер имеет должный уровень подготовки. Хотя прическа — вещь бесконечно менее значимая, чем здоровье, но все-таки лучше, когда тебя стрижет толковый мастер. И так рассуждает любой разумный человек. Но тот, кто требует добросовестности от других, не вправе занижать планку требований для себя. Невежда, получивший ученую степень, представляет не меньшую общественную опасность, чем пилот, который не освоил азы самолетовождения. Конечно, ошибка липового доктора политических или социологических наук не может привести к гибели нескольких сотен человек, как это происходит в случае ошибки пилота. Но проникновение в науку случайных людей подрывает сам этот социальный институт, разрушает его основы, ведет к его перерождению. И такая перспектива не может не вызывать тревоги, ведь наука — не просто одна из форм духовного освоения действительности, а — без преувеличения — несущая конструкция современной цивилизации. Вся материальная среда, в которой мы живем и вне которой жить уже не можем, создана наукой и поддерживается в исправном состоянии благодаря ей. Люди сохраняют способность к здравомыслию и умение противостоять стихийным проявлениям неконтролируемых эмоций, потому что в процессе воспитания и образования прошли школу рационального мышления. Деградация института науки — вещь чрезвычайно опасная, это прямой путь к всеобщему моральному одичанию и разрушению всей материальной «брони цивилизации»^[5]. Противодействие столь негативной тенденции — прямой долг всякого мыслящего человека, осознающего свою ответственность перед историей. Таково мое убеждение, и именно им я руководствовался 20 лет назад, когда стал пристально изучать феномен имитации науки. За это время в разных научных изданиях мною было опубликовано несколько десятков статей, в которых рассматривались разные грани этой темы. Ей же посвящена упоминавшаяся ранее книга. Ни одна из моих работ не написана по принципу «кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет». Такого рода абстрактная, безадресная, беззубая критика — совершенно не в моем стиле. Я привожу цитаты, иногда вынужденно обширные, при необходимости подробно разбираю тексты, указываю, разумеется, источники, в общем, действую в полном соответствии с нормами научной критики и научной этики. И я, как член научного сообщества, публикующий к тому же свои работы не в популярных СМИ, рассчитанных на неосведомленную публику, а в респектабельных научных изданиях, вправе ожидать ответной критики. Лишь глупец может питать иллюзию собственной непогрешимости. Нормальный человек всегда допускает возможность своей неправоты. Само устройство науки таково, что ее развитие происходит только через взаимную критику. И что же? За эти годы на мои труды появилось всего лишь два критических отзыва. Один принадлежит Ю. С. Салину^[6], другой — Б. В. Григорьеву^[7]. Пользуясь случаем, выражаю им обоим благодарность. Остальные авторы, работы которых я подвергал критике, подчас весьма нелицеприятной, хранят полное молчание. Чем это можно объяснить? Либо мои аргументы столь убедительны, что возразить против них нечего, либо они настолько ничтожны, что их и разбирать не стоит? Если верно первое, имейте мужество публично признать мою правоту, если второе — потрудитесь все-таки показать, в чем я заблуждаюсь. Молчание в ответ на критику трактуется в науке как поведение, не соответствующее нормам научного этоса. Такое молчание не может не восприниматься как косвенное доказательство того, что лица, ставшие объектом моей критики, действительно занимаются лишь имитацией науки.

Логика развития ситуации привела меня к выводу, что настала пора объединить мои разрозненные материалы, посвященные теме имитации науки, в нечто целое. Поначалу было намерение просто составить сборник опубликованных статей. Но после некоторого размышления от этого намерения пришлось отказаться. Главным образом из-за того, что такой сборник не обладал бы необходимой внутренней цельностью. Работы писались в разное время и по разным поводам, печатались в разных изданиях с не совпадающими требованиями к оформлению как основного текста, так и справочного аппарата. К этому следует добавить, что и в жанровом отношении они неоднородны; в них к тому же встречаются неизбежные в подобных случаях повторы и параллелизмы. При таких обстоятельствах концептуальная целостность книги была бы неизбежно затемнена случайными факторами. Такова главная причина, заставившая меня сделать выбор в пользу монографии.

Замысел настоящей книги состоит в том, чтобы эксплицировать сущность имитации науки, на конкретных примерах описать ее формы и виды, а также раскрыть некоторые ее аспекты. Как уже, надеюсь, понятно читателю, я не собираюсь прятаться за нейтрально-обезличенной манерой изложения. Напротив, принципиальные положения раскрываются мною на живом материале, в качестве которого выступают опубликованные общедоступные тексты. В отдельных случаях эти последние служат иллюстрацией развиваемых идей, но чаще являются непосредственным объектом анализа. Логика изложения иногда требовала обращения к материям, находящимся в компетенции естественных наук. Такие случаи единичны и в целом для этой работы не характерны. Я окончил философский факультет университета, так что по образованию отношусь к чистым гуманитариям. Следовательно, моя подготовка явно недостаточна для того, чтобы компетентно судить о естествознании. Поэтому основное внимание сосредоточено на общественных науках.

Первая часть книги посвящена науке как сфере человеческой деятельности. Прежде всего я счел необходимым со всей решительностью отмежеваться от псевдомудрости эскапизма, наиболее полно, последовательно и красноречиво изложенной в знаменитом эссе С. Л. Франка «Смысл жизни». Да, это классическое произведение создано давно, почти век назад, но оно не устарело, ибо с тех пор никто более ясно и вдохновенно не обосновал мысли о суетности и второсортности всякой практически полезной деятельности.

Своей критикой эскапизма я хочу утвердить мысль о том, что наука, как и любая иная созидательная деятельность, — занятие, достойное того, чтобы посвятить ему свою жизнь. В этой критике нет еще, собственно, никакого анализа имитации науки, моя задача на данном этапе — обосновать свой нравственный выбор. Эта часть книги носит характер вступления, где я водружаю свое идейное знамя.

За вступлением следует основное содержание, состоящее из трех частей. В первой части речь идет о науке, ее различных гранях, во второй — о псевдонауке, в третьей — о как бы науке.

Первая часть открывается материалом, в котором подвергается критическому разбору неолиберальная концепция науки, сводящая последнюю к разновидности бизнеса. Неолиберализм трактует науку донельзя плоско и пошло, поскольку не видит главного — того, что она руководствуется надутилитарными, идеальными мотивами. Неолиберальная идеология не желает видеть, что наука представляет собой, в сущности, институализированную страсть к познанию. Затем мной исследуется природа (социально-гуманитарной) науки как противоречивого единства объективности и ангажированности. Наука рассматривается в книге как социальный институт, открывающий перед человеком великолепные возможности самореализации. Цель науки — отыскание всеобщей безличной истины, перед которой все равны. Но сам работник науки — вовсе не бесстрастный автомат, лишенный убеждений, предубеждений, симпатий, антипатий, предпочтений, человеческих достоинств и недостатков. Ученый стоит перед смысложизненным выбором: служить истине или использовать науку как инструмент решения прагматических задач. Таков комплекс вопросов, обсуждаемых в первой части.

Во второй и третьей частях рассматриваются различные варианты имитации науки.

Коротко суть моей позиции такова. Любое явление духовной жизни, любая сфера человеческой деятельности отбрасывает тень в виде неподлинного двойника. Так, есть литература, а есть графомания. Есть живопись, а есть и бесталанная мазня, есть философия, а есть мнимоглубокомысленное краснобайство. При поверхностном сходстве фальшивого двойника с подлинником их различия основательны и принципиальны. Не является исключением и наука. Здесь наблюдается то же самое: несовпадение видимости и сущности, воспроизведение внешних черт явления при игнорировании его глубинной сути. Именно такое копирование внешних признаков науки при полном расхождении с ее действительной природой я и называю имитацией науки.

В литературе для различения настоящей науки и ее симулякров используется ряд понятий. Самые употребительные из них — лженаука и псевдонаука. Я еще коснусь данного вопроса^[8], пока же замечу следующее. Научный стиль не содержит абсолютного запрета на выражение эмоций, однако если есть выбор, то лучше употреблять слово, обладающее меньшей эмоциональной нагруженностью. Поэтому мной сделан выбор в пользу термина «псевдонаука». Под нею в работе понимаются такие интеллектуальные построения, в которых фактически отринуты фундаментальные принципы научного познания, в первую очередь бритва Оккама. Классические примеры псевдонауки: новая хронология А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского, теория этногенеза Л. Н. Гумилева, «торсионная теория» А. Ф. Охатрина и А. Е. Акимова. Но наряду с таким видом имитации науки, по моему мнению, существует и другой, точное название которому не так легко найти. Здесь я не обнаруживаю завиральных идей вроде идеи, что историки всего мира сговорились подделать документы ради «удревнения» истории. Нет здесь и характерной для псевдонауки претензии на революционный переворот в наших знаниях о мире, на эпохальные прорывы в изучении тех или иных областей действительности. Уровень притязаний в данном случае значительно скромней: уточнение таких-то понятий, конкретизация таких-то представлений. Такая имитационная деятельность не предполагает противопоставления «истинной», «народной» науки науке «официальной», напротив, имеет место претензия на академический лоск, респектабельность, укорененность в традиции. В то же время здесь отсутствует самое главное, что делает науку именно наукой, — стремление к истине как самоцели. Для человека, который занимается подобной имитацией, наука — не средство творческой самореализации, а способ обретения определенного социального статуса и связанных с ним бонусов. Да, завиральных идей здесь действительно не высказывается, зато имеется другое: сочетание в той или иной пропорции банальностей с маргинальными идеями. Например, берется какой-нибудь реальный, но десятистепенный по своему значению фактор социальной действительности, и ему приписывается определяющая роль в общественной жизни. Размышляя над тем, как назвать этот вид имитации науки, я перебрал несколько вариантов: «плохая наука», «мусорная наука», «поддельная наука», но ни один из них меня не удовлетворил. В конце концов я решил остановиться на термине «как бы наука», ибо ему свойственно такое неоспоримое достоинство, как ироничность.

Первая часть настоящей книги завершается анализом форм имитации науки. Мной предпринята попытка выявить имитационную природу претендующего на научность текста по способу его выражения. Поскольку любой текст существует в материи слова, постольку словесная оболочка дает возможность обоснованно судить не только о том, что желал сказать автор, но и о том, чего он сказать не хотел, не умел или не смог. От уровня личной одаренности имитатора, его образованности, общего уровня культуры зависит, насколько искусно изготавливает он подделку под науку. Все эти факторы необходимо принимать во внимание при знакомстве с трудами, имеющими внешние признаки принадлежности к науке.

В результате анализа выделено три формы имитации науки: наивная, обыкновенная и элитарная. Казалось бы, логично структурировать дальнейший текст в соответствии с этими категориями. Первоначально я предполагал поступить именно таким образом. Однако в процессе организации материала я столкнулся с неожиданной трудностью: содержание никак не желало укладываться в такой формат. Осмыслив ситуацию, я понял, в чем дело: да, словесная оболочка для оценки научного текста важна, но все-таки главный вопрос: каково содержание, заключенное в этой оболочке? Каждый из выделенных мной видов может существовать в любой из трех возможных форм. Поэтому я счел за лучшее организовать изложение по другому принципу: рассмотреть последовательно не формы, а виды имитации науки. Так выстроился план дальнейшего изложения: вторая часть посвящена феномену псевдонауки, а третья — как бы науки.

Немалые сложности представляет вопрос о том, как квалифицировать идеологические искажения науки. Общественная наука неизбежно ангажирована, поэтому само по себе присутствие идеологических утверждений в тексте еще не означает, что его нельзя числить по ведомству науки. Другое дело — подмена науки идеологией, то самое «подчинение научного познания чуждым ему интересам», которое является объектом критики в настоящей книге.

Ввиду исключительной важности вопроса о соотношении идеологии и науки оставить его без внимания нельзя. Но где его лучше рассмотреть: во второй части, где речь, напоминаю, идет о псевдонауке, или в третьей, что посвящена как бы науке? Понятно, что подавление науки идеологией ведет к расхождению видимости и сущности. Но к какому именно: в виде псевдонауки или в версии как бы науки? Проведенный анализ показывает, что возможны оба варианта, причем в самых разнообразных комбинациях: все зависит от конкретного содержания работы.

Поэтому я счел за лучшее рассмотреть вопрос о взаимодействии науки и идеологии отдельно, вынеся его в дополнение к основному тексту. Такое решение ведет, конечно, к усложнению структуры книги, но это как раз тот случай, когда приходится жертвовать стройностью формы ради более глубокого раскрытия содержания. И в данном разделе я стремился соблюсти общий принцип книги: не ограничиваться суждениями общего порядка, а рассматривать конкретные примеры имитации науки.

За рамками книги осталось еще десятка два моих работ, имеющих непосредственное отношение к рассматриваемой теме. Их включение в текст привело бы к неоправданному увеличению его объема. В то же время я счел необходимым представить в этой своей итоговой работе некоторые опубликованные ранее материалы, прямо связанные с проблематикой книги, но не вписывающиеся в ее структуру. Эти материалы (их немного, и они невелики по объему) помещены в приложение.

Как уже сказано, книга написана в основном путем переработки ранее опубликованных текстов. Читатель при желании может ознакомиться с ними, для чего приводятся соответствующие библиографические сведения. В некоторых случаях использованы материалы, которые по тем или иным причинам ранее не печатались. О них библиографических сведений не приводится по причине отсутствия таковых.

Текст книги отличается от тех работ, на которые она опирается, хоть и в малой степени. Все правки носят непринципиальный характер: устранены повторы, замеченные опечатки, стилистические погрешности, одни работы сокращены, иные расширены, частично изменены, дополнены и т. п. Унифицирован способ приведения ссылок и отсылок. Цель всех этих изменений одна: обеспечить и содержательное, и формальное единство текста.

Должен предупредить читателя вот о чем. Писать в нейтрально-сциентистском стиле я умею, но не считаю для себя в данном случае возможным. Да, наука имеет своей высшей целью достижение объективной истины, но поиски этой истины — занятие, исполненное личной страсти. Моя цель — борьба с подменой науки ее более или менее правдоподобными муляжами. Стандартный нейтрально-сциентистский стиль для реализации этой цели малопригоден. Поэтому я сознательно выхожу за его рамки, применяя средства убеждения, более характерные для публицистики, например, стихи. Насколько я могу судить, не существует категорического запрета на выражение научных идей в стихотворной форме. Если стихотворный текст в книге не сопровождается ссылкой на автора, то не считайте это упущением. Это означает лишь то, что он написан мною. И еще одно необходимое пояснение. Материи, о которых я пишу, таковы, что без покровительства музы пламенной сатиры обойтись невозможно. И еще прошу учесть, что мне порой пришлось пускать в ход столь специфический инструмент научной критики, как ювеналов бич.

Книга адресована не только профессиональным ученым, но и тем неравнодушным согражданам, которые сознают общественную опасность эрозии института науки. Я не питаю иллюзий, будто ремесленники, занимающиеся изготовлением подделок под науку, после прочтения этой книги вмиг раскаются и бросят свое постыдное занятие. Скорее всего, они, даже будучи названными по имени, станут придерживаться прежней тактики замалчивания моих трудов. Но я надеюсь, что настоящая книга укрепит позиции тех честных исследователей, которым дорога научная истина, тех тружеников науки, которые не приемлют «подчинения науки внешним для нее интересам». И если эти добросовестные ученые найдут в этой книге что-то полезное для себя, если они обретут понимание того, как под личиной науки разглядеть ее имитацию, если станут лучше различать разновидности псевдонауки и как бы науки, то я буду считать свою цель достигнутой.

Мой духовный отец — Исаак Яковлевич Лойфман (1927–2004). Именно он привил мне трепетное отношение к науке, научил не робеть перед авторитетами и никогда не обольщаться внешностью предмета, сколь бы привлекательной она ни казалась. Не могу не сказать слов благодарности за помощь и поддержку в работе В. П. Лукьянину, талантливому публицисту, мастеру слова, человеку высоких личных достоинств. Поскольку предмет моего исследования требовал вторжения в филологические материи, я нуждался в консультациях профессионального филолога. Их я получал от профессора А. В. Флори, автора ряда фундаментальных трудов по русской филологии. Выражаю ему глубокую благодарность за это. Большая часть моих работ, посвященных науке, опубликована в журнале «Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке». Основателем и бессменным главным редактором журнала является профессор Ю. М. Сердюков. Более всего меня привлекает в нем научная принципиальность, категорическое неприятие делячества в науке, преданность делу и отторжение философии премудрого пескаря. Трудно себе представить, чтобы некоторые мои статьи, чувствительно задевающие отдельных влиятельных персон, могли появиться в другом издании. Приношу Ю. М. Сердюкову свою благодарность.

Примечания

1

Да-да, за несомненные литературные способности. Не судите по этому выступлению. Речь любого златоуста становится сбивчивой и путаной, когда ему приходится лгать и изворачиваться.

2

См.: Лившиц Р. Л. Оптимальный тупик, или Как не следует писать научные труды. Пособие для аспирантов. М.: ВЛАДОС, 2009. 256 с.

3

«Человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя ни ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, такого человека я называю “низким”» (Маркс К. Теории прибавочной стоимости (IV том «Капитала») // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26, ч. II. С. 125).

4

См.: Лившиц Р. Л. Оптимальный тупик, или Как не следует писать научные труды. С. 226–236.

5

Выражение В. П. Казначеева.

6

Полемика с Ю. С. Салиным приведена в настоящей книге на с. 146–158.

7

Полемика с Б. В. Григорьевым отражена в настоящей книге на с. 276–287.

8

См. с. 83.