Во власти огненного наследства. Часть 1

Роман Романович Углев, 2020

Пираты нападают на царское судно. В этом столкновении ранят беременную жену атамана, и она рождает мертвого ребенка. Ей хочется отомстить царю. В ночной атаке на дворец она лично убивает царицу, но похищает ее недавно рожденного сына. Атаман заклинает экипаж, чтобы никто на острове пиратов не узнал, что мальчик – это не их родной сын. Царский сын растет пиратом, но, став взрослым, он на базаре случайно встречает слугу своего двоюродного брата, который узнает его по особенному родимому пятну. Тайна вскрывается. Когда парень узнает, кто он на самом деле, вся его жизнь меняется радикально. Путь изменения личности от разбойника до принца полон опасностей, вызовов и приключений. К тому времени у его отца-царя уже другая жена и другой сын. Главного героя ждут и взлеты и падения. Так кто же в нем победит, принц или пират?

Глава 3

Оказавшись на борту Касатки, Атаман Кратис вбежал в свою каюту и радостно смеясь, потер руки:

— Что ж, охота удалась, как ты думаешь, дорогая? Наши все на месте. Все живы. Есть несколько ранений, но не смертельных. Думаю, что Велея на этот раз ошиблась. Хотя, насчет большой добычи она оказалась права…

Он осекся, натолкнувшись на осуждающий взгляд супруги и понял, что проговорился.

— Ты опять был у этой старой карги? Я же просила тебя, не ходить к ней, — упрекнула его жена.

— Ну, Армиль. Я всего лишь…

— Кратис!

О, этот ее взгляд! А этот тон! Пожалуй, даже самому себе атаман не смел бы признаться, что побаивался Армиль. Что-то магическое было в ней. Он сам не понимал, как это может быть, что он, главарь целого острова пиратов, гроза морей, легендарный капитан Анаконда, робеет перед женщиной, пусть красивой, но женщиной?

Кратис виновато опустил голову, и шагнул в сторону, когда в открытую дверь каюты внезапно со свистом влетела стрела, и пригвоздила руку Армиль к спинке кровати.

Она пронзительно закричала.

Не веря своим глазам, он бросился к ней.

Позже он вспоминал как дурной сон, как он подбежал к любимой, как он сломал стрелу, чтобы высвободить ее руку, как в каюту вбежали другие пираты, услышавшие крик. Как почти сразу Армиль схватилась простреленной рукой за низ живота и, застонав от боли, медленно осела на пол так, будто силы внезапно покинули ее.

Как ее служанка, увидев происходящее, тут же попросила всех, кроме Кратиса, выйти за дверь, и сообщила ему, что у его жены начались преждевременные роды. Как потом он несколько часов ожидал рядом с каютой, переживая всякий раз, когда слышал крики жены и причитание ее служанки рядом. И как потом, когда жена стихла, а детский плач так и не раздался, и вышедшая служанка, низко опустив голову, с трепетом сообщила ему, что, хотя Армиль сама в порядке, его новорожденный сын умер при родах.

Проклятая смерть забрала чистую как у ангела душу ребенка.

Велея оказалась права.

Капитан Анаконда попытался поговорить с женой, чтобы как-то ее утешить, но супруга была настолько подавленной и безучастной к его словам, что он оставил эти попытки и поднялся на палубу.

«Но, как!? Ведь эта ведьма сказала, что она видела мою жену с грудным младенцем на руках? Получается, что она мне соврала?» — думал он, в отчаянии обхватив голову руками.

Перед ним был бесконечный морской простор. Солнце уже потеряло свою полуденную силу и висело низко над горизонтом, отбрасывая на поверхность моря оранжевые отблески. Попутный ветер гудел в парусах, и Касатка неслась по волнам, как стрела, оставляя за собой белый пенистый след. Трюмы были полны награбленным, кричали чайки, никто из пиратов не погиб, лишь несколько были ранены, но ничего из этого не радовало Кратиса.

К нему кто-то подошел и сообщил, сколько они взяли добычи. Затем еще кто-то что-то говорил ему о том, что ребенка подготовили к погребению, и еще что-то насчет плота. Все было как в тумане. Капитан что-то отвечал… или не отвечал… Он не помнил, как они остановились, как опустили на воду плот с тельцем его сына, как пускали потом огненные стрелы, чтобы поджечь плот. Сейчас, опираясь на высокие борта судна, Анаконда стоял, устремив взор куда-то туда за горизонт, где еще недавно можно было увидеть красный диск светила, погружающегося в пучину вод, а на его фоне поднимающийся в небо от плота столб дыма. Он чувствовал себя крайне разбитым и усталым, а в его голове не было ни одной более-менее сосредоточенной мысли.

Когда почти стемнело, его супруга, все еще держась за живот и опираясь на руку служанки, вышла к нему и встала рядом, дав знак своей помощнице, что она хочет остаться с мужем наедине.

Как только служанка ушла, Армиль глубоко вздохнула и тихо сказала:

— Я хочу отомстить.

Это была первая осмысленная фраза от супруги за последние сутки.

— Что?! — удивился Кратис, — отомстить? Кому?

— Царю, — ответила жена все так же тихо, но с твердой решимостью.

Он внимательно посмотрел на нее. Ее взгляд был неестественно отстраненным.

— Царю? Но… ведь, это безумие. Нам никогда не справиться с его войском.

— А зачем нам его войско?

В голосе Армиль зазвучали незнакомые и какие-то жутковатые нотки.

— Что-что? Ты о чем?

— О том, что мы же не собираемся нападать на него и сражаться со всеми его воинами в открытом бою?

Армиль жестоко прищурила глаза, и в них сверкнула лютая злоба.

Он никогда не видел свою такого взгляда у своей жены, и у него мороз прошел по коже. Пожав плечами, он спросил:

— А, что тогда? У тебя есть какой-то особенный план?

— Он сейчас должен быть в зимнем дворце. Это совсем близко к морю. Там охраны гораздо меньше, и тем более, если мы нападем ночью.

Анаконда внимательно посмотрел на жену. Теперь ее глаза горели решимостью. От ее подавленности не осталось и следа.

— И… — спросил он тихо.

— Устроим переполох в соседней деревне. Пожар, например. Отвлечем внимание, а потом незаметно подкрадемся к страже. Если они не успеют зажечь сигнальные огни, мы сможем подойти к дворцу так, что нас даже никто не увидит.

Немного подумав, Кратис спросил:

— Ты хочешь, чтобы мы так рисковали?

— Я хочу отомстить! — Возвысила голос Армиль. — Отомстить за сына! Ты слышишь меня?

В ее словах зазвучала такая ненависть, что атаману стало по-настоящему страшно. Не отводя от нее глаз, он кивнул.

— Да-да, я слышу.

— Если поплывем сейчас, завтра к вечеру будем возле северного мыса.

— Плыть днем? Нас могут заметить.

— У нас же есть для этой цели белые паруса. Днем поставим их и будем держаться от всех подальше.

— А патрульные суда?

— От них мы легко уйдем. Издалека никто не поймет, что это мы. А потом, если нужно, опять сменим на свои. Под покровом ночи нас никто и не увидит. — Армиль схватила его за руку, крепко сжала его пальцы и процедила сквозь зубы. — Ну, же! Решайся!

«…у вас будут два нападения, и две добычи», — пришли ему на память слова Велеи.

— Ладно, решено, — кивнул атаман, и позвав боцмана, отдал распоряжение на разворот судна.

***

Ночь была на удивление тихой. Лишь изредка какая-нибудь ночная птица нарушала тишину своим криком, или его сын Азарий в соседней комнате своим плачем.

Царь Ятон стоял на пространном балконе своей спальни, опираясь на широкие перила. Он попробовал уснуть, но сон не шел к нему этой ночью. В соседней спальне находилась его молодая жена с кормилицей Сенной, которая прикармливала и укачивала младенца Азария в ночное время, чтобы царица могла нормально выспаться. Камилла, конечно, могла пойти спать к мужу, оставив ребенка на Сенну, или, чтобы не слышать детского плача, вообще отправить кормилицу и младенца в дальнюю спальню. Но царица пожелала, чтобы ребенок был постоянно при ней, даже если он плачет и не дает ей спать, тем более, что в дальней спальне сейчас находилась ее родная сестра Кайя со своим восьмилетним сыном, Дарием, приехавшая в гости по случаю рождения наследника престола.

Слушая плеск прибрежных волн, Ятон с удовольствием вдыхал прохладный ночной воздух с запахом моря, и смотрел на усеянное звездами небо, пытаясь унять невнятное ощущение тревоги внутри.

Вдруг его внимание привлекло какое-то зарево слева вдали, где находилась ближайшая к царскому замку деревня.

«Похоже на пожар», — подумал он.

Вскоре в свете пламени стало хорошо видно, что горит чей-то дом.

«Вот значит, по какому поводу тревога», — подумал царь и в тот же миг услышал взволнованные крики людей.

Пожар быстро разгорался, и вскоре два дома, стоящие рядом, тоже занялись пламенем.

К морю потянулась дорожка зажженных факелов, которые, судя по всему, несли люди, бежавшие за водой, чтобы потушить пламя.

Тяжело вздохнув, Ятон накинул на плечи царский кафтан и пошел к выходу, считая своим долгом вмешаться в ситуацию. Как только он вышел из спальни, к нему тут же подбежал посыльный араб и поклонился, готовый исполнить любой царский приказ.

— Что там, Хабир? — спросил царь слугу.

— Пожар в деревне, господин. Уже четыре дома горят.

— Причина?

— Пока неизвестна, господин.

— Скажи, чтобы сняли часть береговой охраны и послали на помощь в тушении пожара, — отдал приказ Ятон.

— Слушаюсь, господин, — ответил араб, и стремглав отправился выполнять приказ.

Второй посыльный, по имени Джанг уже был наготове, внимательно наблюдая за действиями господина.

Жестом подозвав его, царь приказал:

— Передай сотнику Саиту, чтобы он так же послал своих людей на помощь деревенским жителям. Пусть оставит только постовых.

Когда посыльный удалился, царь отправился в палату своей жены. Он, конечно, и не предпологал, что примерно такой его реакции и ожидали затаившиеся в засаде пираты, которые незаметно и учинили пожар. Как только начальник береговой охраны отправил большую часть своих людей на помощь деревенским жителям, дождавшись в суматохе удобного момента, разбойники напали на постовых и, перебив их, направились к зимнему дворцу.

Царские воины были отличными бойцами. Они чудесно фехтовали, были прекрасными стрелками из луков, могли метать из пращи, и были грозны и опасны даже с простой палкой в руках. Каждый из них мог бы дать вполне достойный отпор пиратскому нападению, но только, увы, не ночью. Под покровом тьмы пираты делали все, что хотели, оставаясь незамеченными, поскольку они прекрасно ориентировались в ночном полумраке.

Они бы никогда не осмелились напасть на дворец при свете дня, а на летний дворец Ятона не осмелились напасть бы и ночью, в виду огромного перевеса сил царских охранников. Но разбойники знали, что в Зимний дворец на этот раз прибыла лишь незначительная часть царской армии. Обусловлено это было тем, что на территории бывшей Финикии оставалось лишь несколько небольших стран, которые все еще бунтовали против римской власти, и бояться царю было некого. Конечно пираты были исключением, но морские разбойники, как правило, не осмеливались нападать на военные суда. А набеги и грабежи на суше были еще большей редкостью, особенно если речь шла о царях или хорошо охраняемых правителях. Никто и предположить не мог, что у пиратов хватит смелости напасть на царский дворец. Если бы не хитрый отвлекающий маневр, у них было бы очень мало шансов. Но они коварно рассчитывали на благородство царя Ятона, и были уверены, что правитель обязательно пошлет своих воинов на помощь в тушении пожара в деревне, оставив на местах наблюдений только смотровых.

Пользуясь суматохой, нападавшие незаметно подошли к дворцу, бесшумно и ловко убивая на своем пути всех охранников, прежде чем те успевали подать сигнал тревоги и предупредить остальных. Так же незаметно пираты ворвались и во дворец. Царь услышал звуки паники и крики женщин только, когда разбойники поднялись на второй этаж. Однако было уже поздно. Выбежав из спальни жены, он был тут же сражен пиратской стрелой и упал навзничь, успев увидеть лишь лицо нападавшего. Ятон не знал, что это был сам пиратский атаман Кратис, жена которого ворвалась в спальню и, увидев истошно кричащую царицу с младенцем на руках, безжалостно вонзила ей в сердце нож.

Царица тут же замолчала и с широко открытыми от ужаса глазами осела вниз, сползая по стене и оставляя на ней кровавый след, все еще держа младенца на руках. Ее руки постепенно слабели, и в следующее мгновение она бы уронила ребенка, если бы атаманша не подхватила его. Взглянув на мальчика, Армиль вдруг смягчилась. Ее взгляд изменился с гневного на нежный, и когда Кратис вбежал внутрь, она со счастливой улыбкой повернулась к нему, держа плачущего младенца на руках.

— Моя месть удовлетворена. Мы можем идти, — торжественно сказала она.

Посмотрев на жену, Анаконда хмыкнул, и прошипел сквозь зубы:

— Что ж, ладно. Надеюсь, это не аукнется нам чем-то более серьезным.

— Не бойся, дорогой, — ответила атаманша. — Я верю, что теперь справедливость восторжествовала. Они сами виноваты. Ведь это из-за них я потеряла сына, так что, боги будут милостивы ко мне.

Кратис пожал плечами и, выйдя из царской спальни, приказал своим людям.

— Быстро уходим.

Захватывая на пути все красивое и драгоценное, что можно было быстро и беспрепятственно унести, пираты спешно покинули царский дворец и, так и не быв замеченными, убежали на свой корабль прежде, чем царская охрана вернулась с тушения пожара.

Изумленные воины нашли дворец разграбленным, а большую часть людей, безжалостно убитыми. Кто-то был застрелен, кто-то зарезан, кто-то заколот. Лишь несколько человек сумели уцелеть, спрятавшись от нападающих в таких местах, где разбойники не смогли их обнаружить. Но к сожалению, из своих укрытий они так и не смогли ясно разглядеть, кто на них нападал. Одной из таких выживших оказалась родная сестра царицы, принцесса Кайя со своим восьмилетним сыном Дарием.

***

На торговой площади было, как обычно, оживленно людно. Раньше это место под названием Акбария было главным базаром некогда величественного Карфагена. Теперь же, хотя название сохранилось, место принадлежало двум братьям близнецам по именам Вир и Вит, сыновьям богатого римского сенатора Вергилия. Владельцам базара пришлось приложить немало усилий, чтобы сначала расставить приезжающих сюда купцов с их товарами ровными рядами, а затем постепенно упорядочить их по виду самих товаров так, чтобы торговцы коврами были в одном ряду с торговцами коврами, продающие скот вместе с продающими скот, горшечники с горшечниками, художники с художниками и т.д.

Если верить народному преданию, то рыночная площадь на этом месте существовала с незапамятных времен, и видела караваны первых торговцев еще Тира и Сидона.

Сначала купцы роптали, ругая новую римскую власть, наводящую везде и всюду свои порядки, и вспоминая старые добрые времена, когда каждый мог встать, где хотел, и торговать, как хотел. Однако два брата, купившие площадь, были непреклонны в достижении своих целей, кого-то пришлось усмирить, кого-то выгнать, кому-то предоставить лучшую возможность, кому-то пригрозить, но так или иначе, через какое-то время на базаре был наведен полный порядок, и даже расставлены таблички на трех языках, латинском, греческом и арамейском, подсказывающие, где и что продается.

За один день здесь можно было увидеть все народы и племена многонационального Рима, услышать множество разных языков и увидеть все сословия общества, от самого богатого принца и до самого убогого нищего. Всюду то туда, то сюда носились множество рабов, по которым тоже можно было определить, с какого они народа, и чьими рабами являются, а некоторые рабы по своей стати и одеянию превосходили некоторых господ.

Кроме того, здесь были выставлены на продажу множество видов животных, начиная от вьючного скота, волов, ослов, коней, мулов и верблюдов, продолжая простой скотиной, такой как коровы, козы и овцы, и заканчивая экзотикой, такой как обезьяны, гепарды, еноты, орлы, змеи, попугаи, и тому подобное, вплоть до страусов и крокодилов.

Стремясь удержать покупателя на базаре подольше, владельцы торговой площади не поскупились устроить несколько увеселительных учреждений досуга. Здесь были и простые таверны с вкусной и сравнительно дешевой пищей, и более дорогие, с хорошо выдержанным вином, и очень дорогие, где кроме выпивки и закуски танцевали еще и полуобнаженные красавицы, и играли музыканты.

Для многих торговая площадь подобная этой была самым подходящим местом для встреч, поскольку часто здесь без специального на то планирования собирался цвет общества, где они проводили довольно долгое время, общаясь друг с другом. Случайно зайдя на обед в одно из соответственных своему уровню заведений, можно было встретиться с таким же как ты по статусу человеком, и даже завести полезное для себя новое знакомство.

Предугадать подобные встречи было несложно, поскольку слухи о том, что на базар пришел новый караван с какими-нибудь южными пряностями или офирскими драгоценностями, моментально разносились по окрестностям, притягивая сюда различных покупателей из всех сословий.

Однажды, как раз тогда, когда на базаре расставляли свой товар купцы, прибывшие из Афин, на торговую площадь подъехали на своих красивых белых лошадях несколько богатых по виду покупателей. Судя по размеру повозки и впряженных в нее лошадей, можно было предположить, что эти люди собираются закупиться основательно.

К вновь прибывшим сразу же подбежало несколько рабов, специально приставленных ко входу базара, чтобы предложить всем приезжим свои услуги, и рассказать о товаре своих господ.

По виду покупателей было непонятно, откуда именно они приехали. Один из рабов, разглядывая их, предположил, что они из Фессалоники, а второй, что из Филиппин.

Так или иначе, но приезжие держали себя достойно и размеренно, никуда не торопясь, и не обращая внимания на суетливо снующих вокруг них рабов, расхваливающих товар своих господ.

Один из покупателей остался у повозки, а двое других, наняв носильщиков с двумя тележками, отправились вдоль рыночных рядов. По тому, как они это делают, было видно, что они здесь уже бывали, и знают, куда идут и чего хотят.

Как выяснилось из их разговора, одного из них звали Атэс, а другого Серт.

Неспешно двигаясь вдоль проходов, они покупали товары разного рода, загружали их в тележку, и когда она была полна, отправляли одного носильщика с тележкой к повозке, в то время, как другой оставался с ними, и они наполняли теперь уже его тележку.

Вскоре эти двое подошли к оружейной лавке, где продавалось множество разных ножей, коротких мечей, арбалетов, луков со стрелами, и других видов некрупного вооружения.

— А ну-ка, притормози, Серт, — сказал Атэс, остановившись возле стола с кинжалами и взяв один из них в руки.

— Настоящая дамасская сталь, господин, — тут же начал расхваливать кинжал продавец, говоря с сильным восточным акцентом. — Вы можете попробовать его в деле, и перерубить им вот этот кусок дерева.

С этими словами продавец поставил перед Атэсом небольшую дубинку на подставке, жестом приглашая покупателя на деле испробовать оружие.

Не обращая внимания на его слова и даже не взглянув на дубинку, Атэс с любовью рассматривал кинжал, крутя его в своих руках, пробуя на ощупь удобную рукоять, искусно вырезанную из слоновой кости и поглаживая блестящее лезвие.

— Сто вяленных каракатиц, Атэс, — негромко сказал его спутник. — У тебя же уже с десятка два почти таких же!

— Ты же знаешь, Серт, что ножи и кинжалы, это моя страсть. Посмотри, какая резьба! А какое лезвие! — Он легонько щелкнул ногтем по острию кинжала, и тот отозвался характерным мелодичным звоном.

— Как знаешь, — ответил Серт, и равнодушно отвернулся.

— Сколько стоит? — спросил Атэс продавца, удостоив, наконец, последнего своим вниманием.

— Э-э, для вас… наверное, — было видно, что тот не знает, как ему поступить. Назвать реальную цену продукта, или завысить ее, учитывая, с какой любовью покупатель рассматривал кинжал.

— Даже и не думай, — уловив ход его мыслей, опередил его Атэс, и в его глазах неожиданно сверкнула власть и такая твердость, что у продавца мороз прошел по коже. — Больше чем пять динариев я тебе за него не дам.

— Но… господин! Кинжал стоит не меньше семи, — растерянным голосом попытался все-таки поторговаться продавец.

— Ладно, — спокойно ответил Атэс и решительно положил кинжал на прилавок, — за семь продавай кому-нибудь другому.

Зная повадки своего друга, и понимая, что будет дальше, Серт уже развернулся и не спеша пошел прочь. Также уверенно, как будто его совершенно не интересует ни кинжал, ни все остальное, Атэс повернулся, чтобы следовать за своим спутником.

— Э-э, постойте-постойте, господин! — заволновался продавец. — Пять так пять. Я согласен.

Отойдя на пару шагов, покупатель медленно остановился и развернулся, как будто теперь он не уверен, а стоит ли покупать продукт даже и за пять динариев. Вернувшись не спеша к прилавку, он снова взял в руку кинжал, на этот раз не выказывая своим видом ни малейшей заинтересованности в нем, затем он бросил на продавца взгляд исподлобья и протянул руку.

— Что? Что вы хотели, господин? — не понял его жеста продавец.

— Ножны, — тоном, не терпящим возражений, ответил Атэс.

— Н-но… господин… ножны стоят не меньше динария, — замямлил продавец, однако натолкнувшись на жесткий взгляд покупателя, осекся и послушно полез на полку за ножнами.

В этот момент к прилавку подошел какой-то высокий и широкоплечий мужчина, по одежде которого можно было предположить, что он римлянин знатного происхождения, если бы не его темно-русые волнистые волосы, и лицо, которое говорило, что он, скорее всего, уроженец Фракии или Галлии. Одет он был в светлую свободную тунику, которая, тем не менее, не могла скрыть его стройного и хорошо сложенного тела. Незнакомец был худощав, но жилист и крепок. Его острые скулы и чуть выпяченный вперед подбородок наводили на мысль о решительности и силе воли, а внимательный взгляд серых глаз создавал впечатление незаурядной проницательности.

Римлянин был явно погружен в свои мысли, и не особенно обращал внимание на окружающую обстановку. Остановившись, он облокотился на прилавок и стал спокойно ожидать, когда продавец завершит обслуживание, равнодушно рассматривая разложенные на полках образцы оружия, и иногда удостаивая незаинтересованным взглядом двух человек, стоящих перед ним. Но в тот момент, когда Атэс расстегнул свой пояс, достал из него пять динариев и протянул продавцу, римлянин случайно опустил глаза, посмотрел покупателю на кисть, и его взгляд вдруг оживился. Теперь он внимательно разглядывал стоящего перед ним человека, ожидая, когда тот окончательно завершит сделку.