Заря красного Забайкалья

Роман Литвинцев

Как известно первым фронтом гражданской войны в России стал Даурский фронт. Именно здесь в Забайкалье произошло первое масштабное организованное выступление против сил революции. Книга охватывает восемнадцатилетний период жизни Забайкалья, от провозглашения Читинской республики до вхождения Дальневосточной республики в состав РСФСР.Основываясь на архивных документах, материалах музеев, воспоминаниях участников событий, постараемся найти причину того, что Забайкалье стало советским. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 11. Как есаул Семенов маньчжурский гарнизон разоружил

Этот исключительный по проявлению отваги и мужества эпизод мы передаем со слов непосредственных участников событий. Возможно, что время стерло в памяти некоторые маловажные детали, но сам факт настолько ярок, что против его бессильно даже время. Итак… Расквартировав свой Монголо-Бурятский полк, не блещущий кстати сказать, пока еще своей численностью и жестокостью на станции Даурия, пока только есаул Семенов, в своих исканиях плацдарма для наступления, обратил свой взор на К. В. Ж.Д.

Стремясь для этого связаться с генералом Хорватом, полноправным в то время хозяином полосы отчуждения. 18 декабря 1917 года Семенов, в сопровождении своих подручных Бурдковского и Батуева выехал в Харбин. Остановившись на станции Маньчжурия Григорий Михайлович имел несчастье лично наблюдать, своеволие, разложение и деградацию тамошнего гарнизона, охваченного «большевицкой заразой».

Семенов твердо для себя решил, что в интересах безопасности Забайкалья, порядка и себя самого от революционных посягательств нужно разоружить гарнизон. Единственным вопросом было: — Как? Единственной реальной силой, которой обладал есаул Семенов, было 20—30 штыков монгол-бурят. Численность же маньчжурского, распропагандированного большевиками гарнизона, превышала тысячу человек. Но как говорится: — Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Фортуна любит храбрецов и безумцев. Семенов рискнул.

— Ваше Превосходительство! — говорил он через несколько часов после своего приезда в Маньчжурию, китайскому генералу, начальнику китайского гарнизона на станции. — Я военный комиссар Дальнего Востока, полномочен Всероссийским временным правительством. Вот мой мандат! — Семенов протянул бумагу и продолжил.

— Я имею задачу разоружить здешний русский гарнизон и эвакуировать его в пределы России. Я посчитал возможным донести до вас об этом лично, так как до меня дошли слухи, что вы занимались самоуправством и хотели незаконно сделать это своими силами. Китайский генерал заискивающе улыбался.

— Вмешательство китайских сил в русские дела может вызвать осложнение пока дружеских отношениях России и Китая. Поэтому прошу вас Ваше Превосходительство, согласиться со мной, что разоружение гарнизона лучше всего произвести русскими же силами. С этим предложением начальник гарнизона китайских войск на станции Маньчжурия генерал-майор Гын Сок охотно согласился. Более того, что это снимало с него большую заботу.

— Если есаула Семенова своих силмала-мала, то его, генерала Гын, бригада всегда поможет поддержку. — любезно предложил генерал.

— Этого не потребуется. Ваше Превосходительство. — поблагодарил его есаул Семенов. — Я уверен, что с этой задачей я справлюсь своими собственными силами. Этой беседой вопрос о разоружении с дипломатической точки зрения был улажен. Есаул Семенов приступил к исполнению задачи, которую поставил перед собой. По его просьбе начальник станции предоставил в его распоряжение тридцать теплушек для погрузки Монголо-Бурятского полка со станции Даурия. С этим порожняком на станцию Даурия был отправлен казак Бурдуковский. С ним же есаул Семенов отправил записку барону фон Унгерн-Штернбергу.

«Роман Федорович! Забирай всех свободных людей, изображай настояний эшелон, затопи все теплушки, везде зажги огни и двигайся в Маньчжурию», помня, что ты ведешь весь Монголо-Бурятский полк в полном составе. Так и отвечать на все! вопросы, если таковые, будут кем-либо заданы». План разоружения гарнизона был построен у есаула Семенова исключительно на психологическом воздействии на обольшевиченных и по этой причине потерявших всякую боеспособность солдат: на рассвете пока еще солдаты спят, ворваться в казармы, занять пирамиды с винтовками и именем Временного правительства объявить о демобилизации. При слове «домой» революционно настроенные солдаты забудут про все, за винтовками не потянутся и воспримут разоружение как долгожданное избавление от опостылевшего бремени службы. А затем останется малое — погрузить всех в вагоны н отправить в Читу. В два часа ночи с 19 на 20 декабря 1917 года, Монголо — Бурятский полк подошел к воинской платформе станции Маньчжурия. Демонстрация мнимых сил была проведена бароном Унгерном блестяще. Все теплушки дымили печами, из всех окон мерцал свет.

Во всяком случаи трудно было предположить. что во всех тридцати теплушках разместилось всего лишь шесть офицеров, считая при этом и самого начальника эшелона барона Унгерна, и двенадцать казаков. Таков в то время был «полный состав» Монголо-Бурятского полка.

— Немного же нас, — подсчитал есаул Семенов. — Но ничего. Справимся. Хорунжий Мадиевский вы останетесь пока при эшелоне за старшего, а мы с бароном пройдем в Дипломатическое Бюро для согласования с китайцами наших дальнейших действий. Никого к эшелону не подпускать и на все вопросы, от кого бы они не исходили, отмечать, что в этом эшелоне подошел из Даурии Монголо-Бурятский полк в полном своем состав. — В последнем ошибки не будет, — улыбнулся барон. — Греха на душу не возьмете. В Даурии только нисколько человек осталось. Наряд… В Дипломатическом Бюро есаула Семенова уже ожидали начальник китайского гарнизона генерал Гын, представители китайских гражданских властей и русской общественности.

— Может быть господина есаула, вес таки, понадобится моя помощь? — тревожно опросил генерал Гын. — Ведь здесь почти больша тысяча русских солдата. С одним полком вам трудно будет с ними справиться.

— Ваше Превосходительство. Я прошу вас не беспокоиться. — отвечал Семенов. — Я искренне благодарю вас за предложенную мне помощь, но смею вас заверить, что разоружение пройдет прекрасно. Не будет сделано даже ни одного выстрела.

— Господин есаул. — вынул из кармана бумагу городской голова Бурмакин. — Вот я на всякий случай… Здесь список большевицких главарей: Гимилеев, Дружина, Зарубим, Иценко, Лебедев, председатель совдепа Яковлев.

— Всего шесть человек? А адреса? Адреса я вас спрашиваю есть?

— Есть, есть! Здесь все написано. Вот!

— Хорошо! Давайте. За одно прихватим и их.

Убедившись, что китайцы мешать не собираются, и местная русская общественность оказывает помощь, есаул Семенов с бароном в четыре часа утра возвратились к эшелону. Распределили скудные силы.

Сам есаул Семенов с прапорщиком Смирновым и с казаками Бурдковским и Батуевым взял на себя разоружение дружины Барону Унгерн с двумя казаками било поручено разоружить конский запас и железнодорожную роту. Хорунжий Мадиевский с двумя казаками был командирован для разоружены охранной команды в помещении вокзала. Хорунжему Савичу была дана задача занять с двумя казаками железнодорожные мастерские для предупреждения возможного выступления железнодорожников. Арест «большевицких главарей» был поручен хорунжему Бурундукову с командой также из двух казаков. Оставшиеся же силы «полка», во главе с военным чиновником Фирсовым были оставлены дли охраны эшелона, который был выведен на выходной путь. Разоружение началось в 5 часов утра. Ознакомившись, еще накануне с расположением гарнизона Семенов прямо направился к казармам, которые занимала дружина. Было еще темно. Дружинники мирно спали. Спал и часовой у входа во двор казармы и проснулся только, тогда, когда Бурдуковский выхватил у него винтовку и скомандовал «смирно». Вытянувшись, дружинник ошалевшими глазами смотрел на казака.

— Только пикни. — ткнул его прикладом Бурдуковский. — Больше не захочешь. Оставив у ворот Батуева, остальные ворвались и казарму сразу же захватили пирамиды с винтовками. Сладкий сон дружинников был прерван зычным окриком есаула Семенова. Через силу продрав после перепоя глаза. Дружинники непонимающе смотрели на уставившего на них дуло револьвера казачьего офицера. — К винтовкам, товарищи! — раздался среди дружинников одинокий вскрик, но сразу же смолк. Решительный вид Бурдуковского стоявшего около винтовок, направленное на солдат дуло его карабина, осадили пыл дружинников.

— Смирно! — скомандовал есаул Семенов. — С мест не двигаться и внимательно слушать, что я буду говорить. Я военный комиссар Всероссийского временного правительства. Именем революции объявляю демобилизацию. Пора вам, братцы ехать по домам и перестать здесь хулиганить и позорить доброе имя солдата. Даю вам двадцать минут на сборы. Кто в это время не успеет собрался, будет расстрелян на месте. Казарма окружена моим Монголо-Бурятским полком. Не прошло и десяти минут как дружинники построились во дворе казармы и были готовы к отправке домой.

Рассчитав дружины на первый, второй и сдвоив ряды, прапорщик Смирнов повел к эшелону. Там Семенов приказал разбить дружину на группы по сорок человек, назначил в каждой группе старшего и скомандовал: — По вагонам! Бегом марш! Давя друг друга, преисполненные радости дружинники быстро заполнили собою больше половины состава. К этому времени к эшелону подошел с солдатами конского запаса и железнодорожной роты барон Унгер. Произведенное бароном разоружение прошло так же гладко и покойно. Единственно, над кем барону пришлось применить метол физического воздействия, был начальник маньчжурской милиции Степанов. Не зная расположение казарм конского запаса барон взял его к себе в проводники. На пути в казармы Степанов, посматривая на сопровождавших барона двух казаков, начал беспокоиться.

— Где же ваши люди, господин полковник? С кем же вы хотите разоружить нисколько сот человек?

— Вы что ослепли? Не волнуйтесь ваше дело только показывать. Остальное вас не касается.

— Да, но, ведь, это… — Смирнов предпринял попытку убежать, стал кричать. — Господа! Господа ведь это просто авантюра. Нас перебьют, как цыплят. Барон вскипел, он всегда презирал трусость, парой ударов ножнами от своей шашки принудил Степанова повиноваться. Робко озираясь начальник милиции довел барона дот казарм, а сам бегом кинулся обратно. Сначала в казармах конского запаса, потом железнодорожной роты, барон Унгерн, так же быстро, как и есаул Семенов провел разоружение и теперь стройными рядами подводил трофеи к эшелону. Вскоре подошел хорунжий Мадиевский с разоруженной им охраной вокзала. Явился хорунжий Бурундуков, гоня перед собой арестованных большевистких лидеров.

— Все? — спросил есаул Семенов, указывая на большевиков.

— Так точно, господни есаул. Целая морока с ними. — докладывал хорунжий Бурундуков. — Упираются, протестуют.

— Это неважно, пусть протестуют. Постройте их.

С узелками, заспанные, плохо еще разбирающееся в том, что с ними произошло, эти шесть большевиков представляли собою жалкое зрелище. — Пакостить то умели, а теперь хвосты поджали. — помогая хорунжему Бурундукову строить большевиков, ворчал Бурдуковский раздавая время от времени, под шумок, увесистые тумаки тем, кто упорно не мог усвоить тонкости военного построена в одну шеренгу.

— Вот что, господа-товарищи, — обратился к ним есаул Семенов. Довожу до вашего сведения, что «большевицкая власть» мною здесь ликвидирована. Вы знаете, кто я? Ну, что, же вы молчите? Знаете, или нет?

— Семенов. — мрачно раздалось из рядов. — Ну, так вот. Приедете к себе в Совдепию, так и скажите всем, Семенов, мол, нас ликвидирует. Распропагандированный ваш здешний гарнизон, мною разоружен и сейчас с вами высылается в России. Солдаты едут в открытых теплушках, хотя и под конвоем. Ваша же теплушка будет запломбирована. Этим вам оказываю особую честь. Можете гордиться, — вы едите в Россию как Ленин. Приедете туда, передайте всем вашим товарищам, что вы ушли от меня живыми как исключение. Больше с вашим братом я церемониться не буду. А теперь — марш в вагоны. Захлопнув за последним большевиков двери теплушки, Бурдуковский навесил на них пломбу. К 10 часам утра эшелон был готов к отправке в Россию.

В последнем вагоне эшелона Семенов приказал разместить усиленный конвой, аж из двух человек, и стрелять по каждому кто будет во время движения выглядывать в окна теплушки или подходить к дверям. Машенисту же было приказано не останавливаться до самой Борзи.