Смотритель маяка

Роман Конев, 2022

Нелепая автомобильная авария приводит к странным последствиям: Артём Проскурин начинает видеть вещи, недоступные взору живого человека. Пытаясь разобраться в пугающей способности, он навлекает на себя смертельную опасность. Потустороннее зло не знает пощады. Его невозможно победить, поскольку Смерть нетленна. Возможно, ответ на вопрос о том, как положить конец изматывающим кошмарам находится вне пределов действительности. Что ж, если для того, чтобы избавиться от мучений, необходимо побывать по ту сторону жизни, он возьмёт билет на сумрачный поезд. Даже если это будет поездка в один конец. Комментарий Редакции: Зло – в самом древнем и чистом обличии – находит свое масштабное воплощение в новом мистическом триллере Романа Конева. Автор не щадит своих героев (и заодно – читателей) легкой развязкой и мягкими сценами. Здесь – только скользкая тревога, страшные совпадения и лютая смерть, шагающая по пятам.

Глава 3. Мама

1

Артём вышел из аудитории, сдувая зачёткой с лица остатки волнения. Если бы он не свалял дурака, вступив в дискуссию с преподавателем, мог бы получить пятёрку. Он и должен был её получить, ответив правильно на два основных вопроса и несколько дополнительных. Сам не понял, каким образом вышел на вопрос о лицензионно-разрешительном режиме — единственном вопросе в предмете, где он слабо ориентировался. На пробелах в знаниях его и поймали. Формально экзамен был сдан на отлично. То, что Артёма занесло в постороннюю тему, не умаляло правильных ответов на вопросы в билете. Неумение вовремя заткнуться стоило ему высшего балла. Если и имело смысл злиться, то исключительно на себя. Он надеялся, что к следующему экзамену сделает правильные выводы из своей оплошности.

— Ну как?

Классический вопрос от нервно топтавшихся перед аудиторией однокурсников всё равно сконфузил Артёма.

— Четвёрка, — смущённо сказал он.

— Какой билет?

С этим было сложнее. Вопросы абсолютно вышибло у него из головы. Короткая амнезия после сдачи экзамена не такой уж редкий случай среди студентов.

Он передёрнул плечами, улыбаясь собственной забывчивости.

— Не помню.

Он не сразу покинул институт, заглянув перед уходом в кабинет, где собралась добрая половина одногруппников. Здесь проходили многие лекции их курса в учебный период. Студенты, сдавшие экзамен и только готовящиеся к сдаче, сидели вперемешку на своих традиционных местах. Так поступил и он, усевшись на пятую по счёту скамью в левом ряду. Учебный год отошёл в прошлое. Прижавшись спиной к прохладной стене, он испытал условный покой.

В отсутствие преподавателей Тим сидел на столе, свесив вниз худые ноги. Лишённый скромности эктоморф носил длинные мятые футболки и извергал из себя неимоверное количество скабрёзных шуток. За маской вульгарного безрассудства торчали уши утраченной в детстве родительской любви.

Пока одни читали засаленные тетради, другие увлечённо обсуждали детали предстоящей тусовки. Артём вопросительно посмотрел на Тима.

— О чём разговор?

— Ева приглашает всех послезавтра на вечеринку в свой загородный коттедж по случаю летних каникул, — прошептал Тим.

— Вечеринка посреди сессии? Хм. Не знал, что у неё есть коттедж.

— Он есть у её родителей. Наверняка сарай, обитый сайдингом. Эта жиробаска хочет затащить кого-нибудь в постель. От неё же за версту несёт девственностью. Хочешь сэкономить на рвотном порошке — представь Еву без одежды.

Артём не смог представить тучную однокурсницу голой. Плотные девушки были не в его вкусе.

— Ты слишком строг к ней, — сказал он, чтобы выровнять весы справедливости.

— Нет, дружище, нельзя столько жрать! Из-за неё планета сойдёт с орбиты.

— Так помоги ей стать стройнее.

— Я столько не выпью. — Тим положил руку на сердце. — Быстрее умру от интоксикации, чем позарюсь на неё. Нет, мир не готов потерять такого славного парня.

— Давай закончим издеваться над чужими недостатками. Я чувствую себя неловко. Обсуждаем других за их спинами, а сами ничуть не лучше. И я сейчас не о лишнем весе.

— Мы с тобой идеальные перцы. — Тим хлопнул друга по плечу. — Просто бодипозитивные девушки не в нашем вкусе, амиго.

— Эмиля со Снежаной не видел?

— Мисс Совершенство сопроводила Его Высочество в туалет. Не советую туда соваться. Дай для начала выветриться запаху спермы.

— Хочешь сказать, они вместе туда зашли?

— Кто-то же должен подержать костыли, пока он пускает струю в писсуар.

Артём растянул уголки рта в подобии улыбки.

— И не стыдно им. Вместе же живут, есть где уединиться.

— Зависть тебя испортит.

Они по очереди пожали руку вошедшему в аудиторию Никите Ожгибесову. Артём никогда не пожимал руки человеку в латной перчатке, но думал, что оно мало чем отличалось от рукопожатия Никиты. Какой же силы у него удар при таком пожатии, проверять желающих не было. Любитель потягать тяжести специально выставлял на обозрение гипертрофированные мышцы рук, одеваясь в мужские майки на бретельках. Он расхаживал в таком виде по институту, собирая восхищённые взгляды падких на красочные фантики девчонок.

Артём испытывал к атлетично сложенному однокурснику смешанные чувства. Отдавал должное бесконечной силе воли свирепого сверстника. Крепкое тело не терпело разгильдяйства и требовало вложений многих ресурсов. Но Никита смотрел на всех не иначе как сверху вниз, а на выскочек у Артёма с юности укоренилась стойкая аллергия. И да, майка, может, и позволяла демонстрировать рельеф мускулов, но, чёрт возьми, сдавать в ней экзамен идея средней паршивости.

— Так ты поедешь к Еве? — спросил Артём Тима.

— Пропустить такой движ? Да ни за что! Без меня пьянка скатится в унылые старушечьи посиделки.

— Тогда я тоже поеду, развеюсь. — Он удивился собственным словам. Шумные компании его не прельщали. — Даже не думай напоить меня.

— О чём речь. — Тим обнажил острые зубы. — О чём речь.

— Тим! Многие согласились приехать?

— Пока обещалось человек пятнадцать. Стас улетает с предками в Сочи на выходные, Наташу не отпустит отец. Детский сад, ей-богу. У Андрея в эту ночь своя дискотека. Кто-то устал от нас, но не признается в этом даже под пытками.

— Мы никогда не собирались всем курсом, — напомнил Артём. — Кто-нибудь обязательно отсутствовал. Да и нужно ли это? И так проводим много дней в году бок о бок.

Артём поднялся быстрее, чем следовало. Лёгкое головокружение не заставило себя ждать.

— Уже уходишь? — Тим не скрывал, что соскучился по общению с другом.

— Сегодня приёмный день, — отозвался Артём. — Удачи на экзамене.

— Трояк меня вполне устроит. Заскочишь потом в «Берлогу»?

Артём посмотрел на часы. Какой бы загруженный ни выдался день, он всегда был готов найти время для чашки кофе.

— Через два часа.

— Тогда не прощаемся. Перекинемся в шашки.

— Мы оба знаем, что ты опять проиграешь. И не умоляй меня поддаться.

Тим показал другу сразу два средних пальца.

— В первый раз я сломаю только один из них, — предупредил Артём. — И Снежана не будет водить тебя в туалет. Может быть, Ева…

Ева вплыла в аудиторию, сотрясая зачёткой над головой. Лицо невысокой девушки оккупировали коросты выдавленных прыщей. Спасательный круг жировой кладки опоясывал рыхлое тело. Она не стеснялась своей внешности, громко смеялась и безбожно много курила. Артём при всём желании не мог представить её примерной матерью и женой в недалёком будущем. Да и ни в каком будущем тоже.

— Народ! Я сдала на отлично! — с гордостью сообщила она. — Кто ещё не в курсе, послезавтра жду вас у себя! Адрес скину в общий чат. Еду и выпивку обсудим там же, я закуплюсь, потом посчитаемся.

— Поставь перед входом весы, — выкрикнул Тим. — Взвесимся до вечеринки и после. Узнаем, кто больше всех съел.

— Тогда придётся запретить всем ходить в туалет, Тимофей, — ответила Ева. — Опять ты отколол глупость.

— Вечно ты придираешься к мелочам. Ох, прости, забываю, что не каждый способен понять мой тонкий юмор.

— Настолько тонкий, что его незаметно, — парировала Ева. — Я ем не больше твоего! У меня наследственные проблемы с метаболизмом, уже не раз говорила.

— Полегче, прелесть моя. Мы с тобой в разных весовых категориях.

По аудитории прокатился добродушный смех. Ева упёрла руки в волнистые бока.

— Что такой одарённый комик забыл в нашем институте?

— Хочу быть к тебе ближе, слонёнок мой. Только не заливай, что с самого сытого детства мечтала о карьере юриста.

— Тим, ты невыносим!

— Мне тоже с тобой хорошо, булочка моя. Но исключительно на расстоянии.

Дружный смех повторился. Ева погрозила Тиму кулаком. Артём поймал себя на том, что тоже смеётся.

— Да вы жить друг без друга не можете, — сказал он.

Тим вытащил наружу язык, закатив глаза.

— Я не большой поклонник сала. В одном ты прав, быть в центре внимания так же круто, как кружиться обдолбанным на сраной карусели. Ещё веселее, если при этом повезёт наблевать в ветреную погоду.

Наступила очередь Артёма изображать на лице отвращение.

— Да ты больной извращенец.

— Я тоже тебя люблю, старик. Я тоже тебя люблю.

Артём ещё покрутился в коридоре, здороваясь с приятелями и делясь впечатлениями от сдачи экзамена. Эмиль, сломавший ногу после падения со скейтборда, так из туалета и не вышел. Занимался он там непристойностями с подругой или страдал от запора, так и осталось невыясненным. Устав ждать, Артём пошёл к выходу, справедливо рассудив, что увидится с другом в кафе всего через пару часов.

2

Закончив читать двенадцатую главу, Артём загнул уголок страницы, отложил книгу и устало посмотрел на мать. От продолжительного чтения хотелось пить. Тёплая вода из бутылки потекла по пищеводу, утоляя жажду. Он старался читать с выражением, как в аудиокнигах, которые иногда слушал в наушниках во время прогулок. Вряд ли у него получалось это достаточно хорошо, но прикованной к постели матери не из чего было выбирать. Книги из серии «женский любовный роман» имели отдалённое общее с тем, как любовь проявлялась между людьми в реальности. Более того, они могли навредить неокрепшему уму, исказить такой сложный механизм, как отношения между мужчиной и женщиной. Он не осуждал вкусы человека, подарившего ему жизнь. Напротив, пытался отмечать интересные с его точки зрения сюжетные ходы в нехитрых перипетиях главных героев. Одним достоинством бульварное чтиво, несомненно, обладало — в нём присутствовали яркие эмоции, недостаток которых заставлял читателей тратить деньги на покупку такого рода книг. Такие же страсти приводили киноманов в кинотеатры, а меломанов в магазины с пластинками.

Через неделю он прочтёт матери ещё две главы. А когда книга закончится, купит следующую, как делал много раз до этого. Прочитанная история отправится в коробку к пожелтевшим собратьям. Бумажную, пахнущую типографией книгу, не сможет заменить бездушный планшет. Шелест страниц и осязаемый вес имели значение наравне с самим рассказом.

Это то немногое, что он мог сделать для застрявшей между мирами матери. У него отсутствовала возможность переселиться к ней в палату или навещать её каждый день. И не только потому, что больничные правила не позволяли проживать с пациентами. Он пробовал существовать в таком режиме и выбился из сил за пять недель. Загнал себя, как борзая, бегущая по круговой трассе за картонной мишенью.

Он прислонился затылком к высокой спинке кресла и закрыл глаза. В наступившей темноте заплясали белые точки. Через стекло доносились несмолкаемые отзвуки уличной жизни. Хотел бы он знать, что видела и слышала мама на дне ледяной пропасти, в которую угодила без малого тринадцать месяцев назад.

— Думаю, я способен закончить сессию без долгов и троек, мам, — сказал он с закрытыми глазами. — Римское право и основы государства и права. Та ещё гадость. Успею подготовиться. Потом два месяца свободы до сентября. Буду ездить на пробы, читать Станиславского и пить пиво. Ну ладно, про Станиславского я загнул. Шучу. Ох, мам, надеюсь, где бы ты ни была, ты меня слышишь. Разговаривать с собой довольно-таки странно. Что ещё? Завтра у меня свидание. Можешь порадоваться за своего сына, не так уж он безнадёжен. Пока могу сказать, что она очень красивая. Её зовут Вика, и она мне нравится. Не загадываю наперёд, ещё одно разочарование окончательно меня прикончит. Попробую плыть по течению, наслаждаясь текущим моментом. Сомневаюсь, что это возможно, но я рискну. Ещё надеюсь, что не буду вести себя на свидании как придурок. Рядом с красивой девушкой мозги неожиданно начинают плавиться. Хм. Мне бы хотелось оставить о себе хорошее впечатление. Так… Про Барсика я говорил в прошлый раз. У него оказался игривый характер, мы с ним поладили.

Артём замолчал, переводя дух. Мама лежала на медицинской кровати с колёсиками, укрытая лёгким одеялом. Бледное, исхудавшее лицо выражало бесстрастное равнодушие. Зрачки под веками не двигались. Она могла самостоятельно дышать, и врачи называли это чудом. Каждый проведённый в коме месяц Артём приравнивал к году. Морщины углубились, щёки впали. Он не мог смотреть на неё без проступающих в уголках глаз слёз. Она лишилась своих длинных волос, потому что медсёстрам так удобнее ухаживать за ней. Её кормили через зонд протёртой пищей, делали массаж, переворачивали несколько раз на дню, не давая возникнуть пролежням. В общем, поддерживали жизнь в теле с запертой внутри него матерью. Профессионально делали то, с чем он не смог бы справиться в одиночку дома.

Никто не мог сказать ему, как долго продлится кома. Люди освоили ближний космос, но не могли разобраться в содержимом собственных голов. Поразившая центральную нервную систему черепно-мозговая травма привела к коматозному состоянию, вот и всё, что ему известно. Парадокс кота Шрёдингера как нельзя лучше подходил под описание травматической комы. Только у кота был час, и шансы выжить равнялись шансам умереть. В случае с комой любые положительные прогнозы вызывали обоснованное подозрение. На одной чаше весов ущербная жизнь. А кома без последствий — исчезающая редкость; на другой — неизбежная смерть. Сейчас весы неподвижны, но могли склониться в любую сторону от простейшего сквозняка. Статистика выхода из комы не вызывала оптимизма. Неподвижное существование приводило к болезням. Ослабленный иммунитет не мог справиться даже с простудой. Люди умирали от плёвых инфекций, не приходя в сознание.

Благодаря стараниям Артёма по-спартански оборудованная палата стала выглядеть не так мерзко. Он притащил из дома фотографии и некоторые милые безделушки, такие как мягкие игрушки и искусственные цветы. Руководство больницы дало разрешение на размещение в палате посторонних предметов. Неважно, во что он верил, привычные вещи делали его нахождение рядом с матерью менее болезненным.

Содержание матери в отдельной палате обходилось ему в две трети заработка. Оставшиеся деньги расходовались на оплату коммунальных счетов, еду и разные мелочи. Стипендия тратилась на редкие развлечения, в основном на кофе в «Берлоге». Поправить положение он рассчитывал за счёт аренды большой комнаты. Той, что ещё прошлой весной занимали родители. Да, отец, обретший новое счастье, периодически давал ему денег. Без этих дополнительных сумм он бы не справился. Пришлось бы по согласованию с отцом переезжать из двухкомнатной квартиры в однокомнатную, а разницу тратить на больничные расходы, покуда они требовались.

Вырученные от продажи остатков автомобиля средства пошли на выплату собственнику, в чей автомобиль Артём въехал перед тем, как врезаться в столб. Убытки за ремонт грузовика погасил отец. Суд признал пострадавших виновными в массовом происшествии из-за несоблюдения правил дорожного движения. Артём никогда и никому не рассказывал о том злополучном дне. О минутах, предшествовавших аварии. Даже отцу. Тем более отцу, который имел право винить в трагедии сына, находившегося за рулём «Весты». Почему он молчал, для него самого являлось загадкой. Он мог ткнуть отца носом в предательство, выложить неприкрытую правду, раскрыть корень зла. Не разгуливай отец по стоянке с любовницей, мать бы не свихнулась от горя. Аварии можно было избежать. Жизнь потекла бы по другому руслу. Но он набрал в рот воды и в нечастом общении с отцом никак не поднимал события конца мая прошлого года.

Он зевнул, прикрыв ладонью рот. Экзамен высосал из него много энергии. Что зимой, что летом Артём чувствовал себя одинаково разбитым. Подспудная депрессия по капле выкачивала из него жизненные соки. Для устранения течи у него отсутствовали и навыки, и инструменты. Он взвалил на плечи тяжёлую ношу и удерживал её только благодаря молодости. Он избавился от всего лишнего, чтобы уменьшить нагрузку. Работал, учился, иногда встречался с друзьями в полюбившемся кафе. И всё. Мог ли он при таком положении дел ввязываться в отношения, одному богу известно. Девушке нужно внимание и время. А некоторым и деньги. И если внимание он мог обеспечить, то времени и денег не хватало самому.

Он хотел изучать актёрское мастерство. Для него это теперь так же ясно, как и то обстоятельство, что человеческая жизнь хрупка, как яичная скорлупа, но продолжал учиться на юриста. Устоявшаяся схема могла попросту не потянуть резких перемен. Пока мама странствовала по чёрной дыре, он не мог распоряжаться отведённым ему временем по своему усмотрению. В хаосе гармонию не построить. Отсрочка от армии давала возможность ухаживать за матерью. Скакнув с одной специализации на другую, он привлечёт к себе внимание военкомата. Там могут счесть, что кома близкого родственника не причина для уклонения от службы. Поэтому юрфак помогал балансировать на слабо натянутом канате над ямой, заполненной дерьмом.

— Что с тобой случилось, мам? Какие демоны заперты с тобой под замком? — спрашивал он в тишине. — Чёрт, я и сам скоро сойду с ума.

Дверь палаты открылась, Артём замолк. Вытер слёзы правой рукой, выпрямил спину.

— А, Артём, здравствуй. Как твои дела?

Врач не стал протягивать ему руки, а принялся за осмотр сложного пациента. Посветил фонариком в глаза, приподняв веки. Изучил показания монитора, куда выводились данные о сердечном ритме. Осмотрел кожные покровы, сохраняя невозмутимое лицо. Артём не смог бы стать врачом. Ему не доставляло удовольствия копаться в чужих болячках. Для этого надо самому быть немного больным в хорошем смысле и воспринимать смерть как обыденность.

— Здравствуйте, доктор. Дела? Вроде неплохо. У моей мамы есть улучшения?

— Боюсь, мне нечем тебя порадовать. У твоей матери стабильное состояние. Плановое обследование мозга назначено на середину следующей недели.

— У вас будут новые данные? — в голосе Артёма давно не сквозила надежда.

— Скорее нет, чем да. Наверное, мы получим те же показатели, что и в прошлый раз. Анализ крови не дал никаких результатов. Чудо, что твоя мама дышит без аппарата искусственного дыхания. При коме четвёртой степени это невозможно.

Артёму не нужно было объяснять, что это самая безнадёжная степень.

— Но она дышит, — подтвердил он.

— Медицина и в наше время не знает всех ответов. Мозг человека — сложная штука.

— Шанс ведь есть?

Доктор бросил на Артёма взгляд, полный откровенного удивления.

— Не заставляй меня врать тебе. Я невролог, а не предсказатель, Артём. Мы не знаем, что с твоей мамой. По всем признакам она должна была умереть. — Невролог сел напротив, потёр гладкую щёку. От него приятно пахло лосьоном после бритья. — Я ведь могу открыто с тобой говорить?

— Вы же сами сказали, что не хотите давать мне ложную надежду, — сказал Артём. — От того, что вы не будете использовать слово «смерть», маме лучше не станет.

— Я не хочу навредить тебе, — врач сделал акцент на последнем слове. — Ты находишься в подавленном состоянии уже сколько? Год? Это большой срок. Твоя мама хотела бы, чтобы ты жил полной жизнью.

— Вы не можете знать, чего бы она хотела.

— Любой нормальный родитель хочет для своих детей счастья, — ответил мужчина. — У тебя есть дети?

Последнее о чём Артём думал в своей запутанной жизни, были дети. Он и себя-то обеспечивал не в полной мере.

— Нет, мне всего двадцать лет.

— Тогда понятно, почему тебе трудно понять меня. Мой первый сын появился на свет, когда мне исполнилось девятнадцать. Сейчас ему столько же, как и тебе. Он так же ищет себя, пробует мир на прочность и утверждается за счёт необоснованного высокомерия.

— К чему вы ведёте?

— Какой бы срок ни был отпущен твоей маме, надо учиться коммуницировать с ней в новых условиях. Не ждать чуда, а радоваться времени, которое ты с ней проводишь. Понимаю, как дико это звучит.

Артём поёрзал в кресле, сцепил пальцы между собой, испытывая слабое дежавю. Похожие мысли он слышал от доктора неоднократно.

— Я и радуюсь, — сказал он не слишком уверенно.

— Врать нехорошо в любом возрасте, молодой человек. В медицинских журналах описаны случаи, когда пациенты благополучно возвращались из комы через десятки лет. Надежда — это хорошо, но ты должен быть готовым к любому развитию ситуации. И к самому безрадостному в первую очередь. Понимаешь меня? Выход из комы — это не всегда полноценная жизнь. Отсутствие последствий — это скорее исключение, чем правило. Тебе известно такое словосочетание, как вегетативное состояние?

Артём кивнул. Апаллический синдром, или вегетативное состояние. Его бросало в дрожь от одного вида скрюченных больных на снимках, выложенных во Всемирной сети.

— Интернет мне в этом помог.

— Значит, мне не надо говорить, что это за зверь и каких жертв он требует. Ни один врач в мире не даст гарантий, что твоя мама очнётся от комы без последствий. Если вообще очнётся. Отмершие участки мозга могут превратить и твою, и её жизнь в кошмар. Полностью утраченная речь, неспособность выполнять элементарные действия, провалы в памяти. Понимаешь меня?

Он понимал, а потому непрерывно моргал, избавляясь от скопившейся в глазах влаги.

— Почему она не умирает? — постыдный вопрос через силу слетел с языка.

— Она должна умереть, но продолжает жить. — Невролог развёл руками. Под спрятанной за белым халатом клетчатой рубашкой напряглись бугорки мышц. — Мне неизвестны причины такого диссонанса. Что-то держит её на этом свете. Незавершённые дела, ты, крепкое здоровье. Что угодно. И в этом уникальность ситуации. Мы поддерживаем жизненные функции, предотвращая гибель мозга, но по шкале Глазго у твоей мамы четыре балла из пятнадцати.

— Это много?

— Чем ниже балл, тем хуже, — пояснил доктор. — Семь баллов — это неблагоприятный исход. В отсутствие рефлексов и мышечного тонуса тело рано или поздно придёт в негодность. Прости за такие выражения. Зрачки не реагируют на свет, температура и давление понижены. Связь с внешним миром полностью потеряна, потому что повреждены клетки ретикулярной формации, через которые кора головного мозга усваивает сигналы об окружающем мире. Если она и проснётся, то совсем другим человеком, Артём. Боюсь, что привычной свою маму ты больше не увидишь.

— У меня было достаточно времени понять это, доктор.

— Но смог ли ты принять это?

Артём покачал головой. Неподвижная женщина под одеялом останется его матерью, даже будучи пойманной в изощрённую ловушку.

— Наверное, я живу иллюзией, — признался он. — Придумал себе, что мама спит. Слишком больно признать страшный факт. Почему жизнь устроена так несправедливо?

Доктор уклонился от прямого ответа.

— Миллиарды людей в эту секунду мучает тот же вопрос, — сказал он. — Я желаю тебе вселенского терпения. Ты хороший сын.

— Спасибо. — Артём старался не расплакаться. Стиснул зубы так сильно, что хрустнули челюсти.

Доктор поднялся, направился к выходу, поправляя на ходу рукава рабочего халата. У двери он обернулся.

— Скоро медсестра принесёт обед. Не стоит тебе смотреть, как твоей маме вставляют в рот резиновый шланг.

— Дайте мне пять минут. — Артём вдохнул полную грудь больничного, пропитанного йодом воздуха. — Вы же позвоните мне, если это произойдёт?

— Если не я, то мои коллеги.

— Жить, ежеминутно ожидая звонка о смерти матери, тяжело.

— По крайней мере, твоя мама не угасала на твоих руках от рака матки с криками боли, как моя.

— У вас хотя бы была возможность с ней попрощаться.

Невролог помотал головой, прогоняя тягостные воспоминания.

— Ты прав. Удачи тебе, Артём.

— И вам, доктор.

Он снова остался наедине со скачущими от напряжения мыслями. Прикоснулся к сухой коже материнской руки. Тихая безысходность невыносимо сдавливала рёбра. Ещё крупица такого отчаяния, и он взорвётся как гнилой арбуз. Нет, пора уносить отсюда ноги. На улицу, куда угодно, подальше от пыльной духоты. Два часа в неделю — это всё, что он мог вынести. Прости, мама.

В телефоне обнаружились два пропущенных звонка. Последний из них — пятнадцать минут назад. Артём всегда выключал звук, когда навещал мать, потому не услышал их. Сначала он хотел засунуть старенький самсунг обратно в карман, потом передумал и нажал кнопку вызова. Отец ответил после шестого гудка.

— Как раз хотел снова тебя набрать, а ты сам звонишь. Пусть это совпадение принесёт нам удачу.

Судя по приподнятому тону, отец находился в хорошем настроении. Ну хоть кто-то в их семье смог выжить после падения с крутого обрыва. И не просто выжить, а получать удовольствие от грёбаной жизни. Артём такой жизнерадостностью похвастаться не мог.

— Пап, что-то случилось? Я был занят, не мог ответить.

По ту сторону смартфона на заднем фоне слышались голоса ведущих новостного телеканала. Значит, отец звонил из дома. Из своего нового дома.

— Ты же помнишь, какой в воскресенье день?

— Конечно, пап. День адептов плоской земли. Или он во вторник?

— Правильно, в воскресенье мой день рождения.

— Я помню.

— Сможешь прийти? Сорок пять лет всё-таки. Заодно с Кариной познакомишься.

— Я с ней знаком, пап, забыл? Приходил к тебе на работу в прошлом году.

Артём не стал говорить отцу, что у него нет желания плотнее знакомиться с его любовницей, сменившей статус на сожительницу. Из-за них… ладно, в том числе из-за них его жизнь пошла под откос. Он тонул в омуте переживаний, а отец предлагал откупорить шампанское и чокнуться бокалами.

— Тебе сейчас удобно разговаривать?

— Удобно, — подтвердил Артём. — Я у мамы.

После растянувшейся на световые мили паузы отец тихо спросил:

— Как она?

«Ты давно перестал к ней приходить, пап».

— Как обычно. — Его передёрнуло от собственных слов. Как обычно? Мама могла умереть в любую секунду. Он просто не хотел делиться переживаниями с родным отцом.

— Ясно. Молодец, что бываешь у неё.

— Это же моя мама.

— Торт и запечённая курица, — перечислил отец, вернувшись к первой теме разговора. — Ничего необычного. В шесть вечера.

— Пап, я…

— Что?

Он не знал, что собирался сказать. Ссориться с отцом не имело смысла. Отец помогал деньгами, без которых полноценный уход за мамой был бы невозможен. Приглашал на юбилей, не желая терять с сыном контакт. Достаточно долго продержался после катастрофы, блюдя симулякр траура при живой жене. А по весне собрал вещи и сообщил сыну, что встретил женщину. Что устал и хочет двигаться дальше. Что мама бы его поняла.

Чёрта с два мама бы поняла подобную аморальную гнусь. Отец не хотел выглядеть подонком в глазах сына, вот и тянул с переездом.

Два месяца назад Артём нашёл в почтовом ящике судебный акт мирового судьи о разводе родителей. Отец не посчитал нужным поставить сына в известность о таком важном событии. Не отправь канцелярия суда решение, он бы до сих пор считал, что родители состоят в браке. Этот поступок Артём ему до сих пор не простил.

Он сосчитал до пяти, прежде чем ответить. Выстраивать с отцом взрослые отношения было нелегко. Трагедия матери отдалила их. Артём остался по одну сторону ущелья, а отец по другую. Внизу, в бурных водах копошились голодные зубастые твари. Иногда трещина уменьшалась, но никогда не исчезала до конца. И всё же, не считая двоюродных родственников в деревне, ближе отца у него никого не осталось.

— Спасибо за приглашение. Я приду, хоть и буду чувствовать себя не в своей тарелке.

— Понимаю, как тебе плохо и не давлю. Маловероятно, что мы растопим лёд с первой попытки.

— Пап, не нужно.

— Нам всем пойдёт на пользу, если вы с Кариной поладите.

«Дудки, отец. Это надо твоей разбуженной совести. Склеить осколки разбитой семьи невозможно».

— В шесть, я понял, — отрезал Артём неприятную для него тему Карины. Не считал этичным обсуждать отцовскую подружку в палате матери. — Напиши адрес. И, пап, у меня нет возможности купить тебе хороший подарок.

— Подписанной открытки будет достаточно.

— С этим я справлюсь. — Он затих. Из динамика раздавалось мягкое отцовское сопение. — Мне, наверно, пора.

— Спасибо, что не послал меня, — вдруг сказал отец. На миг его обычная самоуверенность уступила место ранимой сентиментальности. Он представился Артёму одряхлевшим, жалеющим о совершённых за годы молодости ошибках.

— Я бы не…

Отец деликатно перебил сына:

— Я этого заслуживаю, глупо отрицать очевидное. Хочешь узнать правду?

Мы не в церкви, а я не священник на исповеди, подумал Артём.

— Ты сегодня пил? — Он присел в кресло, переложил телефон из одной руки в другую.

— Неужели мой язык заплетается? — удивился отец. — Пригубить хорошее виски это не грех. Тем более когда есть повод.

— Заранее отмечаешь день рождения?

— Не-а. Ездил с Кариной на УЗИ.

Артём почесал шею, прогоняя ползущие по ней мурашки.

— Да, сын, осенью я стану отцом. У тебя появится классная младшая сестра.

«Сводная сестра». О боже!

— Это хорошая новость. — Чей язык заплетался, так это его собственный. Не мог крупнолистовой чай, выпитый за завтраком, так вскружить голову. Нет, не надо себя обманывать, это шок. Будто иглы электрошокера воткнулись в мягкие ткани пониже спины.

Ещё одна новость состояла в том, что он не потерял способность удивляться.

— Припомни наш разговор, когда поедешь с женой выяснять пол ребёнка. И не забудь позвать своего старика отметить это событие.

Второй раз за день с ним обсуждали детей. Сначала доктор, теперь отец. Кто следующий?

— Ты этой правдой хотел со мной поделиться?

Он услышал звук льющейся жидкости. Успел сгрызть ноготь на мизинце, пока отец опрокидывал в себя новую порцию виски.

— Я видел тебя около офиса в тот день, Артём, — наконец зазвучал внезапно треснувший голос. — Ты слишком резко вырулил, и я случайно повернул голову. Твоя мама видела это.

Артём не перебивал отца, давая ему возможность выговориться. Его сердце замерло.

— Никогда не спрашивал тебя о подробностях аварии. Не собираюсь отрицать, что на мне лежит часть вины за произошедшее. Ты увидел меня с другой женщиной, занервничал и не справился с управлением. Так? Не представляешь, сколько ночей я провёл без сна, виня себя в трагедии. Я знал, что твоя мама имела подозрения на мой счёт. Моё поведение стало чересчур дёрганым, и слепец бы заподозрил неладное. У меня не хватало духу откровенно поговорить с ней об этом. Я было решился, да небеса распорядились иначе. Так что если у тебя есть важные дела, не откладывай их в долгий ящик, парень. Может статься, что твоё время вот-вот иссякнет.

В который раз Артём вытер коварные слёзы с покрасневших глаз.

— У мамы случился нервный срыв, когда мы катались по городу, — сказал он, сдерживая прокатившуюся по телу дрожь. — Как будто кто-то повернул рубильник, и она превратилась в наэлектризованный комок гнева. Стала нести какую-то чушь. И да, я не справился с управлением. Потому что испугался. Мама хотела покончить с нами обоими, испугаешься тут.

— Мне жаль, что ты прошёл через это. — Отец что-то жевал, заедая горечь от виски или услышанного откровения. Или всего сразу. — Почему ты скрывал от меня?

— Это бы ничего не изменило.

— Я твой отец. Кому как не мне…

— Почему ты разлюбил маму?! — Не свойственная Артёму вспыльчивость вырвалась из него наружу с жестоким остервенением. Он едва не брызгал слюной. Правда, говорил, не повышая голоса. — Почему перестал приходить к ней в больницу? Почему развёлся, когда ей так плохо? Почему? Почему? Почему?!

— Ты задаёшь справедливые вопросы. — И снова журчание виски по ту сторону. — У меня нет простых ответов, которые ты способен не просто услышать, а понять в таком нежном возрасте. Сложно разрушать нравственность в мире, где её не осталось. Не подумай, я себя не оправдываю. И не прошу простить меня. Со своими бесами я как-нибудь справлюсь.

— Меня устроит любой ответ. Твой сын вырос, если ты не заметил.

«В самом деле? А не укромно ли ты спрятал внутреннего ребёнка подальше от чужих глаз, страхуя себя от боли?»

— В бутылке осталось на два пальца, — хмыкнул отец. — Завтра моя голова превратится в шар для боулинга. Хорошо, что мой отпуск пока не закончился и утром не надо идти на работу.

— Не уходи от ответа.

— О, у моего мальчика прорезались зубы, — беззлобно проговорил отец. — Серьёзные вопросы лучше обсуждать с трезвым человеком, ты не находишь? Но если ты настаиваешь…а ты настаиваешь…то я отвечу. Я влюбился.

Артём переваривал ответ, начерчивая указательным пальцем круги на подлокотнике кресла.

— Выходит, маму ты не любил, — утвердительно сказал он.

— Да или нет — для ответа не подходит. Всё неоднозначно. Меня затянуло в водоворот эмоций. Всё как в любимых сюжетах твоей мамы. Я потерял голову. Не отдавал себе отчёт в своих мыслях, с радостью бежал на работу. Но не ради работы. Вёл себя как ходячий гормон. Странно. Мы будто поменялись местами. Такое поведение должно быть свойственно тебе, а не мне. Я по утрам выщипываю пинцетом седые волосы на голове, а туда же. Как видишь, в моём случае это привело к… созданию семьи, прости господи.

— Чем она лучше мамы? Тем, что моложе? Тем, что её грудь лучше?

Отец вышел на балкон. Суматоха городской жизни заглушила утробное дыхание.

— Меня беспокоит, что я начал задумываться о Боге, — сообщил он сыну. — Никогда не был близок к религии, а тут на тебе. Приглядываюсь к церквям. Ты веришь, что душа женщины создана в преисподней?

До этой минуты Артём не подозревал, сколь сильно по отцу ударил несчастный случай. Будто он тоже сидел в салоне автомобиля в тот день и его пропустило через мясорубку вместе с ними. Авария не прошла для него бесследно.

— Ты сам рассказывал мне притчу о волках. «Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь». Мой ответ — нет, не верю.

— Ты настолько же умён, сын, насколько наивен, — путано высказался отец. — Упругая грудь — приятное дополнение к хорошей женщине, а не самоцель. Запомни это, когда будешь выбирать мать своих ещё не рождённых детей. Живёшь никчёмной жизнью день за днём, ешь, чтобы не умереть с голоду, срёшь, чтобы не взорваться, работаешь, чтобы хоть как-то оправдать своё появление на свет. Где же посреди этой банальности счастье, Артём?

Сердце Артёма кольнуло от жалости. Риторический вопрос отца не требовал ответа. По этим словам он понял, что отец сильно опьянел. Режим философа отец включал, только находясь под действием алкоголя. В остальные триста шестьдесят дней в году отец искрился притягательной лёгкостью.

— Твои дела идут в гору, пап. Ребёнок, любовь, приятные хлопоты. — Он вспомнил о Вике и поспешил на всякий случай добавить. — У меня тоже многое меняется. Не хочу сглазить, может, за ужином и обсудим. Я пойду, попрощаюсь с мамой, пока медсестра не пришла. Не люблю делать это при посторонних. А ты ложись спать.

— Простая открытка с поздравлением, сын. В шесть часов. Будем только мы трое. Не волнуйся, спиртного не будет. Сегодня я сполна насытил свою невоздержанность.

— Я понял, пап. До встречи.

— Будь осторожен, парень.

Артём поспешил засунуть нагревшийся телефон в джинсы. Медсестра действительно могла зайти без предупреждения в любой момент. В голове гремел гудок парохода. Он уповал, что чашка кофе поможет прочистить мозги и привести нервы в порядок. Донельзя откровенные объяснения с отцом опустошили его. И в то же время сняли с грудной клетки тяжёлый груз невысказанных обид. Не всех, конечно.

Он постоял немного у изголовья широкой кровати, наблюдая за обездвиженной матерью. Вспомнил, как затекли ноги после разговора с Викой прошлым вечером. А мама лежала неподвижно сутками напролёт.

— До скорой встречи, мам, — прошептал он. — Где бы ты ни находилась, надеюсь, тебе там не одиноко.

3

Кофе оставлял на языке терпкую сладость. Чёрная жидкость покачивалась в белоснежной чашке, источая ароматную дымку, не лишённую гипнотических свойств. Он безотрывно наблюдал, как горячий напиток отдавал тепло в окружающую среду, отгоняя от себя не заслуживающие внимания мысли. Кофе, не разбавленный молоком, пришёлся ему по вкусу. Менялся он, а вместе с ним и казавшиеся незыблемыми предпочтения.

Он поставил чашку на блюдце, только из-за того, что устал держать маленькую ручку двумя пальцами. Стоило повернуть голову направо, и кафе лежало перед ним во всём своём глянцевом великолепии. Воткнутые в бесконечные ниши плафоны фонарей изливали в помещение запредельное количество жемчужного электрического света, несмотря на множество прозрачных, не испорченных рекламой окон. Декоративные светлячки отражались в море стекла, собранного на полках за барной стойкой, умножая перламутровый блеск.

Буйство света зачаровывало не меньше, чем время от времени мелькавшие за окном девушки в расписных сарафанах и плиссированных юбках. Цветущая юность положительно влияла на сердечные ритмы, радуя глаза, покуда сентябрь не заставил красоток переодеться в джинсы. Артём хотел верить, что останется верен Вике до конца дней, едва их души, соприкоснувшись, созвучно зазвенят чистым серебром. Они наплодят четверых детей, обзаведутся ретривером и будут пережидать зимы на берегу Чёрного моря в собственном доме с верандой. И да, имена их детей будут начинаться на одну и ту же букву. А кличку собаке он придумал заранее — Джефф.

Не меньше, чем светильников, на внутренних стенах кафе висело увеличенных фотографий в рамках. Популярные персоны из разных эпох, неизменно с зажатым в руках стаканом или чашкой чего-то безобидного или, наоборот, крепкого. В основном актёры, звёзды поп и рок-музыки. Сияние некоторых кумиров продолжало озарять темноту для живых и после их смерти. В частности, Джона Леннона, Фредди Меркьюри и Майкла Джексона. Артёму нравилось творчество всех троих музыкантов, ушедших в разные годы сплошь по трагическим причинам.

Обычно за стойкой одновременно трудилось два бармена. Или бариста? Разбери их. Один принимал заказы и отбивал чеки, второй выполнял заказы, связанные с напитками, подавал снеки навроде печенья или солёного арахиса. Был ещё повар, скрытый от постороннего взора непроницаемой перегородкой с надписью «Только для персонала „Берлоги“».

Сегодня Феликс отдувался в одиночку. Белая рубашка вкупе с аккуратной эспаньолкой наполняли азиатскую внешность деловитой брутальностью. В отличие от киношных барменов, он был приветлив ровно настолько, чтобы вам захотелось вернуться в кафе с невнятным названием (кто бы его ни придумал, в самом кафе не было и намёка на медведя). Едва вы выпадали из поля зрения Феликса, как переставали существовать. Вряд ли он получал наслаждение, протирая столы и унося за гостями грязную посуду. Да и кто бы смог. Приятной работы, за которую платят, на земле не так уж и много.

В отсутствие других дел Феликс полировал пивные стаканы ветошью из микрофибры, стараясь не пялиться на посетителей слишком откровенно. К третьему часу волна клерков иссякла, многие столы пустовали. До вечернего часа пик Феликс успеет натереть до ослепительного лоска не только стаканы, но и всю кухонную посуду. После шести, повесив на вешалки неудобные галстуки, в кафе нагрянут те же самые клерки, чтобы за дружескими сплетнями нажраться тёмного эля.

С потолка в зал спускалась невесомая джазовая музыка. Она залетала в одно ухо и, не задерживаясь, вылетала из другого, не оставляя в голове следов. Создаваемая ею полупрозрачная атмосфера непринуждённости выдавливала из разума мелкие неприятности.

За барной стойкой на высоком табурете с хромированной ножкой Артём приметил знакомую фигуру. Один из завсегдатаев «Берлоги», хрупкое, застенчивое создание, не выпускающее из рук графитовый карандаш. Непременный альбом для рисования из плотной мелованной бумаги на спирали, полный рисунков. Фруктовый коктейль с трубочкой, к которой она изредка прикасалась тонкими губами, отрываясь от работы. Одна и та же картина всякий раз, когда он видел её. Происходящее вокруг не возбуждало её любопытства. Фокус внимания всегда находился в альбоме и нигде больше. Увлечённая рисованием, она бы не заметила присевшего за соседний табурет Брэда Питта.

Хотел бы Артём с таким же усердием отдаваться искусству кино. Вынужденная дружба с юриспруденцией растянулась на два года. И чем дальше, тем сильнее он увязал в трясине нелюбимой профессии. Предметы усложнялись от семестра к семестру, требуя всё большего изучения. Учиться спустя рукава он не мог, а потому был вынужден много читать. Вожделенного умиротворения это не прибавляло. Проблема с выбором дальнейшего будущего перезрела.

Он боялся потерпеть неудачу со вступительными экзаменами в институт культуры. Не мог собрать остатки сил, чтобы разобраться с дилеммой. Боялся сломать слабую конструкцию равновесия, с таким трудом собранную за истёкший, невероятно тяжёлый год. Искал в каждом событии путеводный знак и без конца ждал. Что течение жизни вынесет его на правильный берег. Что затянувшийся кошмар окажется сном. Что мама очнётся… или умрёт. От такой мысли внутри него поднималась горячая волна стыда. Он никому не желал смерти. И страшился отвечать самому себе на вопрос, что лучше — избавительная смерть или растительная жизнь. Был бесконечно рад, что чудовищный выбор зависел не от него. Он примет любой удар, будь то вечный покой или многолетнее вегетативное состояние. Ни один профессор от медицины не мог ручаться за развитие событий. Порой неутешительные прогнозы врачей разбивались о феномен чудесного исцеления. Да, шансы ничтожны, но ведь и в лотерею не боги выигрывали.

Шашки на шахматной доске выложены в форме цветка. Тим признал поражение с громким ворчанием.

Доедавший подтаявшие шарики разноцветного мороженого, он проследил за взглядом Артёма.

— Твои вкусы внушают мне опасения, — сказал он. — Не знал, что у тебя вызывают интерес невзрачные ботанички. У гладильной доски грудь и то больше.

— Ботанички? — спросил Эмиль. — Так не говорят.

— Ну, ботанихи, какая разница.

— Так тоже не говорят!

— Да отвяжись ты!

Выдернутый из глубоких раздумий Артём не сразу понял, о чём речь.

— Что, прости?

— Я спросил, как прошли съёмки.

Артёму достался двухместный диван. Тим и Эмиль устроились на обитых тканью креслах с мягкими сиденьями. Эмиль спрятал костыли под стол, а сломанную ногу вытянул в сторону.

— Моя игра, как обычно, произвела фурор, — поведал Артём. — Несколько девчонок отдались прямо в гримёрке. По очереди, конечно. Я не такой гигант, как ты, Тим. Не то чтобы я хвастаюсь, это так, приятные бонусы к главному блюду — съёмкам. Вот где моя душа поёт.

— Врать не краснея ты и правда хорошо умеешь.

— У меня хороший учитель. — Артём пристально посмотрел на Тима.

Он сомневался, рассказывать ли друзьям о Вике. Не любил предвосхищать события, зависевшие не от него одного. И особенно не хотел выглядеть жалким в глазах друзей, если свидание не состоится. В итоге тщеславие взяло над ним верх.

— На прошедших съёмках я познакомился с девушкой.

— Такой же неотразимой, как я? — Тим вопросительно изогнул бровь.

— Нет, солнышко, ты вне конкуренции. — Артём послал другу воздушный поцелуй, чем вызвал у наблюдавшего за ними Эмиля гримасу брезгливости. — Мы вместе играли в одной сцене. Нас потрошил оборотень. Сначала меня, потом её. С внешностью у неё полный порядок, если вам интересно.

— Она забыла надеть на съёмки очки с бифокальными линзами? Только так можно объяснить её опрометчивый интерес к тебе.

— Не смешно, Тим.

— Брось, старик, я рад за тебя. Ты слишком ушёл в себя. От прежнего Артёма осталась неясная тень.

— И воспоминания, — добавил Эмиль.

— Чего ещё я о себе не знаю?

Они не задавали вопросов о состоянии его матери. Уже нет. А он отвечал взаимностью и не смущал их ужасами нахождения в коме.

— Мы беспокоимся о тебе, — ответил Тим за двоих. — Ты попал в жернова мельницы, я бы на твоём месте расклеился. Представляю, чего тебе стоит не скиснуть. Горжусь, что ты мой друг. Расскажи лучше о девушке. Сколько баллов дашь?

Артём ответил не думая:

— Шесть из пяти.

— Осталось понять, совпадают ли наши вкусы, — прибавил Тим.

— Я не обольщаюсь. — Артём задумчиво потёр мочку уха. — Не исключаю розыгрыша. Сам не до конца верю, что смог бескорыстно зацепить такую хорошенькую девчонку. Позвонить мне ей некуда, мы не обменивались номерами. Простою завтра до начала сеанса у кинотеатра, где мы условились встретиться, отчитаю себя за доверчивость и уйду.

— Не пытался поискать информацию в интернете? — спросил Тим.

— Не хочу портить впечатления от встречи.

— Которая может не произойти. — Тим беззастенчиво облизал края креманки. — Если она выкладывает в сеть откровенные фотографии или у неё триллион подписчиков, ты знаешь, о чём это говорит.

Артём покачал головой. Про признаки непригодных для отношений женщин ему не нужно было объяснять.

— Она не показалась мне распущенной. Режиссёр предложил ей лёгкий способ продвинуться от эпизодических ролей к чему-то более масштабному, и она отказалась.

«Или пустила тебе пыль в глаза».

— Роберт Канцевич предложил ей согрешить с ним, а она вместо этого согласилась пойти с тобой на свидание? Что-то с ней не так.

Тим скомкал салфетку, которой вытер рот, и запустил её в креманку. И промахнулся.

— Иногда твои шутки ничем не отличаются от собачьего дерьма, Тим.

— Я же их вам скармливаю, а не сам ем.

Артём с Эмилем переглянулись.

— Что будем делать с трупом? — спросил Эмиль.

— Если шкурка не будет испорчена, сдадим таксидермисту, — равнодушно ответил Артём. — На вырученные деньги купим по шаверме.

— Это вы обо мне сейчас?! — Тим озадаченно склонил голову.

— Негусто, — с грустью подытожил Эмиль. — Но ты прав, больше за это чучело не дадут. А если будет испорчена? — Эмиль почесал подбородок. — Обязательно будет, о чём это я.

— Закопаем в лесу, сбросим в реку, раскидаем по частям на мусорных свалках. Пусть крысы попируют. Я знаю сто один способ избавиться от мёртвого тела. Как спрячем концы в воду, закатим на радостях шумную вечеринку.

— Ну всё, парни, хорош! — Тим поднял руки с открытыми ладонями. — Кстати о вечеринках. Ты точно не едешь к Еве, Эмиль?

— Точно. Скакать на костылях так же удобно, как носить штаны ширинкой на попе.

— Твои гомосексуальные наклонности меня огорчают, — сказал Тим.

Эмиль фыркнул. Его способностей быстро отвечать шуткой на шутку в схватке с таким скользким противником, как Тим, явно не хватало.

— Смотреть, как ты пьяный пытаешься расстаться с девственностью с какой-нибудь вешалкой? Моя психика не настолько крепка.

— Оставь шутки профессионалам навроде меня, — посоветовал другу Тим.

— Нет уж, лучше я посмотрю дома новый сезон «Ходячих мертвецов». А вы развлекитесь. Заодно присмотрите за Снежаной. Из-за гипса мы никуда не ходим, и ей надоело сидеть дома.

Пришла пора Эмиля с Артёмом обменяться взглядами.

— Ты ей не доверяешь? — спросил Тим. — Там же только наша группа будет.

— Когда она выпьет, у неё появляется нестерпимый зуд в одном месте. Надеюсь, вы поняли.

— Сочувствую, — сказал Артём. — Почему бы тебе не предложить ей остаться с тобой?

Эмиль посмотрел сквозь Артёма. Он встречался со Снежаной с середины первого курса. С января они жили вместе в квартире, подаренной Эмилю родителями. На па́рах сладкая парочка сидела исключительно рядом. Со стороны их отношения вызывали приступы завистливого умиления. Снежана повсюду сопровождала своего парня, смеялась его шуткам и не давала повода усомниться в преданности. По крайней мере, такое впечатление сложилось у Артёма как у стороннего наблюдателя. О том, что между видимым и настоящим могла пролегать пропасть, он не задумывался.

Снежана одевалась подчёркнуто привлекательно, но не вызывающе. Пользовалась косметикой, активно и строго прилично вела социальные сети. Не давала повода к ревности, училась готовить любимые блюда Эмиля и, по его словам, никогда не отказывала в близости. Список её положительных качеств достигал пола, если бы не перечёркивающий многое нездоровый блеск в мутных глазах. Его замечали все, кто соприкасался с ней, кроме ослепшего от влечения к её плоти Эмиля. Она восхищалась им, и этого было достаточно. Он и не заметил, как добровольно передал в руки возлюбленной короткий поводок зависимости.

— Уже просил, да? — догадался Артём. — Тим прав, не к добру это.

— Я её люблю.

— Ой, да тебя спасать надо, — прошептал Тим. — Не успеешь сообразить, как от тебя останется одна оболочка.

— Не говори так.

— С каких это пор я лишился права на высказывание личного мнения?

— Твои слова причиняют мне боль.

Тим в изумлении поджал губы.

— Проблема не в моих словах. Я могу и заткнуться, а вот ты подругу на цепь не посадишь. Перелом показал, что твои переживания входят в клинч с её желанием развлекаться. Не удивлюсь, если она ходит без тебя по ночным клубам.

Эмиль запустил руки в чёрные, скрывающие уши волосы.

— У нас с ней взаимопонимание. Запреты ни к чему хорошему не приведут. Мы доверяем друг другу.

— Тогда какого чёрта ты просишь приглядывать за ней?!

— Отцепись, Тим.

— Артём, ты слышал? Я ещё и прицепился. Не надо на меня срываться! Я не виноват, что ты не можешь укротить свою подружку.

Эмиль потряс перед Тимом сжатым кулаком. Тим тоже выставил кулак, а затем резко выдернул из него средний палец. Сломанная нога Эмиля увеличивала шансы Тима выйти из вероятной драки победителем. По меньшей мере, он мог бы без проблем убежать.

Артём прочистил водой вкусовые рецепторы языка от кофейного послевкусия.

— Мы присмотрим за ней, — пообещал он, что бы это ни означало. — Тебе не о чем беспокоиться.

— После этой фразы я как раз должен начать беспокоиться, — съязвил Эмиль.

— Ты прав, без доверия невозможны ни одни отношения. Твоя девушка хочет весело проводить время, и тебя это беспокоит. Потому что она хочет это делать и в твоё отсутствие. Любого из нас это бы задело. Слышать твои аргументы Снежана не готова. Будешь давить, скажет, что ты абьюзер. Уф, от этого слова хочется почистить зубы. Остаётся либо принять эти обстоятельства, либо расстаться с ней. Как бы поступил я на твоём месте?

— И как бы ты поступил?

— Сначала ответь, ходит ли она по клубам и есть ли у неё друзья мужского пола.

— Она не шлюха, если ты об этом.

Артём с сожалением покачала головой.

— Спасибо за честный ответ. У меня есть правило — девушка не должна доставлять неудобств. Зачем мне отношения, где я буду подпрыгивать на нервах оттого, что моей компании она предпочтёт танцы в окружении незнакомых мужиков. Какова ценность такой связи? Мне нужен человек, чьи ценности схожи с моими.

— В этом вся сложность. — Эмиль не стал утаивать зависимость от сильных эмоций. — С уступчивыми девушками мне скучно.

— Тогда вместе с застольем прими и похмелье. Девушка-праздник и тихое семейное счастье бесконечно далеки друг от друга.

— О каком семейном счастье в двадцать лет ты говоришь, Артём? Ни брак, ни дети мне сейчас не нужны. Насмотрелся на родителей. Не собираюсь повторять их жизнь. Может, выпьем пива?

Артём покачал головой.

— У меня сегодня ночная смена.

— Я тоже пас, — сказал Тим. — У Евы оторвусь.

— Даже за мой счёт?

— Мои родители не так богаты, как твои, но кружку пива они мне могут позволить.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Забудь, — отмахнулся Тим. — Артём, у тебя есть план?

— Что ещё за план?

— Как с кем-нибудь переспать на даче у Евы.

— А, этот план. — Артём похлопал себя по карманам брюк. — Он всегда у меня с собой вместе с паспортом и ключами от квартиры. Незаменимая вещь, я тебе скажу.

— Ну, а если серьёзно.

— Назови хоть одну фамилию, Тим. Кто из наших с тобой свободных однокурсниц для этого подходит? Всех приемлемых разобрали более расторопные парни ещё на первом курсе. А секс ради секса, без души и с кем попало, мне неинтересен. Тем более, если свидание с Викой пройдёт удачно, будет неправильно начинать отношения с измены.

— Её зовут Вика? Красивое имя.

Эмиль попытался просунуть ложку под гипс.

— Чешется!

Тим предостерегающе поднял вверх указательный палец.

— Я предупреждал, что идея сомнительная. Поставить автобусу подножку мог только такой кретин, как ты! Ещё легко отделался. Мог запросто без ноги остаться.

— Пошёл ты!

— Сам дурак!

— Девочки, не ссорьтесь. Скоро снимать? — Артём ждал, когда Феликс повернётся в их сторону. Хотел тоже заказать мороженое. Один шарик со вкусом бабл-гам его бюджет выдержит.

— Через тринадцать дней. В этой штуке невозможно нормально заниматься сексом.

Тим закашлялся и театрально сполз под стол.

— Чёрт, я только что представил, как ты это делаешь. Кто возместит мне причинённый моральный вред?

— Могу огреть костылём по хребту.

— Это сам кушай.

— Артём, зачем мы терпим этого придурка?

— Потому что без меня вы повеситесь от скуки на ближайшем дереве, — подсказал Тим.

— Потому что, кроме нас, эту жертву неудавшегося научного эксперимента никто больше не вытерпит, — ответил Артём.

— Аминь, брат, — сказал Эмиль.

— Я вообще-то здесь и всё слышу! — возмутился Тим.

Эмиль хлопнул ладонью по уху.

— Комары совсем перестали бояться.

— Ха-ха. — Тим скривил лицо. — Садись, два. Приходи на пересдачу, когда подрастёшь, малыш.

— Этот малыш сейчас наваляет тебе.

— С подругой сначала разберись.

Артём постучал чайной ложкой по стакану с водой.

— Брейк, парни! Брейк! Признавайтесь в любви друг к другу иным способом.

— Эмиль просто давно не занимался сексом, — сказал Тим, — вот и взвинчен.

— Да, Тим, с тех пор как ты стал импотентом, твои шутки, кроме жалости, ничего не вызывают.

— В прошлый раз ты был доволен моей эрекцией, милый.

— Долбаный перверт!

— Напомните, почему мы трое дружим? — спросил Артём.

— Потому что моя миссия спасать юродивых? — вопросительно предположил Тим.

— Рано тебя из психбольницы выпустили, — произнёс Эмиль. — Рано.

— Наша странная дружба может закончиться, едва начавшись, — сказал Артём. — И не потому, что вы поубиваете друг друга.

— Это будет избиение младенца, — произнёс Тим.

— Язык без костей способствует преждевременной насильственной смерти, — огрызнулся Эмиль.

— Я собираюсь поступать в институт культуры. — Артём выдержал паузу, давая друзьям возможность осмыслить новость. Рано или поздно обстоятельства всё равно разведут их по разным лыжням. — Не вижу себя юристом. Документы, суды, иски — это всё не моё. Такая работа сделает меня несчастным. И так достаточно настрадался, глупо рыть себе могилу своими же руками. Хочу связать свою жизнь с миром кино. Вы знаете, оно мне ближе, чем театр. С начала года не пропустил ни одной кинопробы в городе, где есть подходящая моему возрасту и внешности роль. Пришлось прогулять сколько-то лекций. Трачу уйму времени на чтение специальной литературы и просмотр фильмов. Репетирую перед зеркалом… только не смейтесь! Чем-то это похоже на твоё желание встречаться со стервами, Эмиль… извини, дружище… проживать жизни героев, переживать, радоваться, бояться. Какая ещё профессия даёт такой широкий спектр чувств? Знаю, пройти отбор на кафедру режиссуры и мастерства актёра будет непросто. Не я один такой мечтательный. Придётся научиться двигаться между каплями дождя. Экзамены вот-вот начнутся. Не поступлю в этом году, буду готовиться к следующему. Я не отступлюсь. Однажды я спросил себя, если жизнь конечна, на что бы я хотел её потратить? Чем можно заниматься и в двадцать лет, и в восемьдесят? И образ, вспыхнувший в голове ярче других, мне понравился. Я хочу стать актёром.

Он закончил свою искреннюю, далеко не сценическую речь и поспешил выпить воды.

— Если вам есть что сказать, не молчите.

Снаружи летний ветер кружил в игрушечном вихре полиэтиленовый пакет в компании с дорожной пылью. Вот у кого стоило поучиться детской беспечности. Тим вертел в руках молитвенные чётки бирюзового цвета из заменителя камня с крестом. По его признанию, набожностью он не страдал, чётки помогали не перескакивать с мысли на мысль, а при быстроте работы его мозга это случалось постоянно. Эмиль заканчивал делать из салфетки фигурку лебедя.

— Это великое счастье — знать, чего ты хочешь, — сказал он, не прекращая складывать крошечный клюв бумажной птицы. — Поздравив меня с успешной сдачей ЕГЭ, родители посоветовали подать документы на юридический факультет. Универсальная профессия, широкий кругозор знаний, большой спрос на хороших специалистов и что-то ещё, безусловно, важное. И вот слушаю я тебя, Артём, и понимаю, что до сих пор следую этим советам как слепой котёнок. Ни одной собственной идеи в голове. Что-то хреново родители научили меня делать осознанный выбор. Опомнюсь лет в сорок, начну ломать фундамент. А вот смогу ли построить новый в таком возрасте — большой вопрос.

— Та же ситуация, — продолжил Тим. — Сдался мне этот юрфак. Быть студентом весело, но я не потратил и пяти минут над тем, чем буду заниматься после получения диплома. Течение несёт, и ладно. Ты молодец, поступай, конечно. Если пробьёшься и станешь звездой, постарайся между употреблением кокаина и оргиями не забывать старых друзей.

— Зачем мне для оргий старые друзья, когда молодых будет в достатке?

— Какая бесстыжая наглость. — Тим улыбнулся. Значит, шутка ему понравилась.

Так и не дождавшись, когда Феликс снизойдёт до их столика, Артём сам встал с дивана.

— Возьму шарик мороженого.

— Бери малиновый сорбет, — сказал Тим. — После него любая гадость с заменителем молочного жира будет казаться вершиной вкуса.

— Да нет, я со вкусом жвачки хочу попробовать.

— Ну вот, а я хотел разделить с тобой горечь от бездарно потраченных восьмидесяти рублей.

Получив заказ, Феликс отошёл к холодильнику, где хранились вёдра с мороженым. Артём приготовил карту для оплаты, искоса подглядывая за художницей. Она могла оторваться от альбома и посмотреть в зеркала за стойкой, чтобы заметить на себе взгляд, но была слишком увлечена процессом. Карандаш в её руке повторял десятки движений, следуя за полётом творческой фантазии своей хозяйки. Незаправленная рубашка скрывала болезненную худобу девушки. Он мог бы взять её запястье большим и указательным пальцами, не прикасаясь к бледной коже. Артём затруднялся оценить внешность девушки в баллах. Язык не поворачивался назвать её симпатичной в нынешнем виде. Скорее она имела хорошие зачатки общепринятой привлекательности, если бы научилась пользоваться косметикой, сменила причёску и набрала пять килограммов в нужных местах. То ли мама не научила её, как себя преподносить, то ли ей было наплевать на мужское внимание и то, как она выглядит.

Они раз десять пересекались в «Берлоге», ни разу не перекинувшись и словом приветствия. Артём захотел исправить это. Люди творчества вызывали у него восхищение. Ничего романтического, просто безобидная беседа.

— Привет.

Она вздрогнула. Карандаш покатился по стойке, свалился с края, отпрыгнув под барный стул. Артём подобрал его и положил рядом с альбомом.

— Спасибо. — Она не решалась смотреть на него. Артём с сожалением подумал, что вросшие в неё лианы юношеских комплексов будут портить ей жизнь ещё много лет. Очень и очень много лет. А ведь у неё даже прыщей на коже не было. Только бесконечная бледность, указывающая на дефицит железа в крови.

— Неужели я такой страшный?.. — Он приложил карту к терминалу и взял вазу с мороженым. — Меня зовут Артём. Не то чтобы я особо любопытен или обожаю живопись. И не подумай, я не заигрываю с тобой. Лишь хочу посмотреть на твои рисунки. Можно?

Девушки ничего не ответила. Она притаилась, как заяц, учуявший поблизости волка. Артём решил не отступать на половине пути.

— Я что-то не так сказал или сделал?

— Я не знаю, можно ли тебе доверять, — сказала она.

— Доверять альбом? — на всякий случай уточнил он.

— В принципе доверять.

— Феликс, мне можно доверять? — спросил Артём у бармена, стоявшего по ту сторону столешницы в сияющем окружении бутылок с ликёром.

— Первый раз тебя вижу, парень, — ответил Феликс без намёка на улыбку. — Не ты ли воруешь солонки со столов?

— Нет, я украл только твоё чувство юмора, — сердито отреагировал Артём. — И кстати, слово «чаевые» навсегда исчезло из моего лексикона.

— Тогда как ты его сейчас произнёс?

Уязвлённый Артём представил, как швыряет в говорящую голову с бородкой вазу с мороженым.

— Вот сейчас точно исчезло.

— Ой, не надо, не разоряй меня. — Феликс сложил руки на груди. — Здесь я должен встать на колени. Давай представим, что я это сделал.

Артём не рискнул наполнить иным содержанием фразу о стоящем на коленях мужчине, как бы его ни подталкивало к этому дурное воспитание. Мог запросто и совершенно справедливо получить вред средней тяжести. При росте метр восемьдесят один он весил семьдесят шесть килограммов. Против девяностокилограммового тридцатилетнего Феликса ему не продержаться и одного раунда.

— Твой сарказм умилителен. Мог бы просто сказать, что мне можно доверять.

Девушка молча подвинула к нему открытый альбом. Забыв о невразумительной стычке с бариста, Артём вгляделся в рисунок. На разворот страницы втиснулся старый, перекинутый через реку железнодорожный мост. Пролёты арочных ферм держались на каменных опорах, выраставших из неспокойных вод. Несколько карандашных штрихов с мрачной достоверностью передавали холодное равнодушие грязной воды. За последним, иллюзорно изогнутым пролётом чернел безлюдно-мертвенный противоположный берег.

Длинные полоски рельсов тянулись внутри арок безупречной линией. На единственном железнодорожном полотне между чёрточками шпал спиной к зрителю стоял человек. Карликовая в сравнении с размерами конструкции моста фигура расставила ноги и выставила вперёд руку в останавливающем жесте. Навстречу ей из чрева моста выныривал одинокий локомотив. На бумаге их разделяли сантиметров десять. В реальной ситуации — метров сто. Вполне достаточное расстояние, чтобы успеть отпрыгнуть на насыпь и отделаться ссадинами. Однако Артём не без страха почувствовал, что человек не собирался спасаться. Что изначально губительная попытка остановить железного монстра для него важнее собственной жизни.

Автор придал односекционному тепловозу искажённые бешенством черты человеческого лица. На привычный облик локомотива натянули гигантских размеров человеческую кожу. Сквозь жутковатые дыры посмертной маски темнели куски истинной обшивки. На встречном ветру змеились лоскуты омертвевшего пергамента. Не похоже, что локомотив снижал скорость. Напротив, выдавливал из себя как можно больше оборотов. Артём непостижимым образом знал это. Не хотел бы он встретиться с адским механизмом, пусть и находясь в безопасности подальше от рельсов.

На мгновение Артём задумался, не выглядел ли поезд из его кошмаров похожим образом.

Он поразился кропотливой прорисовке незначительных деталей. Под увеличительным стеклом на рисунке могла обнаружиться масса новых элементов.

— Почему этот мост кажется мне знакомым? — сказал он, нахмурившись.

— Так он выглядел в начале двадцатого века на снимках Прокудина-Горского^[3]. Из оригинальных предметов до наших дней сохранились только опоры. Да и те расширены за счёт разобранных ледорезов. Ну и само собой, мост давно перестроен под два пути.

— Из тебя получится прекрасный краевед. Это же наш железнодорожный мост через Каму?

— Да.

— Ты хорошо рисуешь… — Он картинно замолчал, давая девушке возможность назвать себя. Но девушка или не поняла, чего он от неё хотел, или не желала подыгрывать ему. Пришлось прямо спросить: — Как твоё имя?

— Агата.

— Тебе нравятся мосты, Агата?

— Мне нравится место, с которого открывается этот вид. Там безлюдно, — подчеркнула она важную для себя подробность.

— Пустырь за трамвайным депо? — спросил он, и тут же сам ответил: — Раньше там бездомные в палатках жили, пока их табор не разогнала полиция.

— Кому пустырь, а по мне неухоженный парк. — Агата небрежно пожала узкими плечами. Он отметил, что её скованность дала серьёзную трещину.

— В детстве я ездил с родителями за грибами на электричке. На возвышенности, которую ты остроумно называешь парком, бездомные постоянно жгли костры. Сушили одежду, готовили еду. Я потому и помню это дикое место.

Артём без разрешения перевернул страницу, где наткнулся на предыдущий рисунок Агаты. Тот же зловещий поезд вне состава и противостоящий ему человек без чётких половых признаков. То же предчувствие неминуемой катастрофы. С одним отличием — локомотив находился в середине моста. Оба рисунка по задумке автора разделял короткий миг. Он не стал загибать ещё одну страницу, предполагая, что и там увидит чуть откатившуюся назад жутковатую, собранную нечеловеческими руками машину, способную проломить любое препятствие.

— Поезд — это аллюзия на настоящего человека?

— Это выражение несчастья.

— Скорее непоправимой беды, — предложил он свой вариант. — И последующего за ней невыносимого горя. Надеюсь, ты просто обожаешь страшные образы, а не страдаешь депрессией. Что ж, Агата, продолжай рисовать. У тебя отлично получается. В будущем из-под твоей руки могут родиться интересные мультфильмы или комиксы. Новый Миядзаки^[4] нашему вывернутому наизнанку миру пойдёт только на пользу.

— Сравнение с Уильямом Гейнсом или Аланом Муром мне больше нравится.

Артём порылся в памяти, но не нашёл в своей голове сведений об этих людях.

— Роджер Мур исполнял роль Джеймса Бонда с семьдесят третьего по восемьдесят пятый годы. А Майкл Мур снимает документальные фильмы о политике. Месье Алан Мур не вызывает у меня ассоциаций. Как и сеньор Уильям Трам-пам-пам. Это мультипликаторы?

— Уильям Трам-па-рам Гейнс считается отцом-основателем комиксов-ужастиков. А Мур его непрямой последователь.

— Не он ли нарисовал «Хранителей»?

— Он!

— Всё-таки я не тупиковая ветвь развития, — довольный собой произнёс Артём. — Я смотрел экранизацию Зака Снайдера. Так вот что тебя вдохновляет. Графические романы о сбежавших из секретных лабораторий зомби, похожих на сосиски, неделю пролежавших под солнцем.

— Фу. — Агата с отвращением поморщилась. — Сравнивать зомби с едой нечестно.

— Зато предельно красочно. Рад был познакомиться, Агата. Ещё увидимся.

Он бросил на Феликса презрительный взгляд, нарочито вызывающе положил в рот ложку мороженого и вернулся за столик к друзьям, покрытый тонким слоем праведной важности.

Тим продолжал упражняться с чётками.

— Мы думали, ты ею прямо на стойке овладеешь. Эмиль уже пакеты для рвоты приготовил.

— Болваны!

Эмиль поставил перед Артёмом законченного лебедя.

— У неё ты тоже номер не взял?

— Между прочим, она отменно рисует. — Артём не пытался отбиться от нападок, а просто игнорировал их. — Её работы могут принести ей славу.

— Феликс в тебе едва дырку не просверлил. Что ты ему такого сказал? Пригласил на свидание?

— Нет, сказал, что ты по нему страдаешь, но стесняешься сделать первый шаг.

— Вообще не смешно, — проворчал Эмиль.

— Вот и ему не понравилось. — Артём управился с мороженым и поставил пустую вазочку рядом с креманкой Тима. Эмиль понял, что поиздеваться над другом не получится и посмотрел на часы.

— Снежана уже едет за мной, — сказал он. — Скоро будем прощаться.

— Уже без страха доверяешь ей автомобиль?

— Отношения без доверия невозможны, — Эмиль вернул Артёму его же, слегка переделанную фразу. — Девчонке приятно крутить руль. Стараюсь не срываться на неё по пустякам. Пока обходится без штрафов.

Артём не помнил, куда забросил своё водительское удостоверение. После аварии он решил, что никогда больше не сядет за руль. Только если того потребует профессия актёра. И тем более не рассказывал друзьям об играх разума. Когда до них дойдёт, что он не шутит, они предложат ему пройти диагностику. Он бы и сам дал себе такой совет. Интересно, а какие тайны они от него скрывали?

— Ты уверен, что твою роль в «Призраках» не вырежут? — спросил Тим. — Мне было бы обидно заплатить за билет и не увидеть тебя на экране… когда? В следующем году?

— Ближе к весне, — подтвердил Артём. — Не знаю, под каким названием фильм выйдет в прокат. В кино ни в чём нельзя быть уверенным. Вырежут, если захотят, повлиять на это я не в силах. Никто и не узнает, что оборотень устроил в доме кровавую резню. Сначала запросто прикончил дюжину «обкуренных подростков» на первом этаже, потом разобрался с тремя жертвами на втором. А я, опоздавший на вечеринку счастливчик, вместо того чтобы трубить во все трубы, за каким-то чёртом побрёл по этажам. Кадры могут смонтировать так, что моего появления в доме не произойдёт. Моя роль никак не влияет на сюжет. У моего героя даже имени нет. Минута экранного времени, и про меня забудут. Есть в кино что-то от колдовства. Я читал лишь свою часть сценария. Но мне известна канва сюжета. События в доме никак на фабулу фильма не воздействуют. Всего-то кровавый эпизод, там таких полфильма.

— Настоящих ужастиков наша киноиндустрия пока снимать не научилась, — сказал Тим. — Не говоря уже о пародиях, вроде крейвеновского^[5] «Крика». Нет ни сценаристов, ни постановщиков, ни школы мистиков как таковой. Не согласны? Назовите хотя бы один снятый при наших жизнях нормальный отечественный фильм ужасов?

— Ну почему же, у нас много ужасных фильмов.

— Вот именно, не фильмов ужасов, а ужасных фильмов.

— Очень смешно, умник. Артём, помогай.

— Тим прав. Фильмы Канцевича — не классический хоррор. Он переносит популярные американские страшилки на нашу почву. Что это, как не вторичность? Все части «Отточенного лезвия» — это сборник штампов зарубежного кинематографа. Маньяки, привидения, ожившие мертвецы, вампиры, оборотни, пришельцы — всё не раз обыгрывалось в кинематографе до Канцевича. Он хорош тем, что своей плодовитостью закрывает часть спроса на низкие эмоции.

— Каюсь, я смотрел все его творения.

— Я тоже. — Тим показал, как посыпает голову невидимым пеплом. — У меня после них неделю шли из глаз кровавые слёзы.

— До запора хоть не дошло? — с интересом спросил Эмиль.

— Все разговоры сводишь к моей тощей заднице. Ну не в моём ты вкусе! Мне женщины нравятся! Ну, прости! Прости!

Тим захотел обнять Эмиля, но тот почему-то резко отдёрнулся, невзирая на гипс, и полез под стол за костылём. Тим оказался быстрее, стащив оба костыля у него из-под носа.

— Отдам, когда из твоей безрассудной головы выветрится желание убить меня.

— Я с этим желанием теперь буду засыпать и просыпаться, так что носи на здоровье.

— Ты опять?! — воскликнул Тим. — Нормальные мужики девчонок перед сном представляют, один ты меня хочешь видеть. Спасибо, конечно, но пусть это будет нашей маленькой тайной!

— Артём, можешь его подержать, а то ведь убежит, когда я начну вставать?

— Не вопрос. — Артём неестественно улыбнулся. — Пятьсот рублей будет в самый раз.

— По рукам.

— Так вот какова цена дружбы? — возмутился Тим.

— Твоя жизнь дороже не стоит, — ответил Эмиль, приподнимаясь на здоровую ногу.

— Артём, хочешь заработать тысячу?

— Не слушай его, Артём. Всё равно обманет. Нет у него тысячи.

— Отбой, парни, — сказал Артём, обрывая дружескую перепалку на самом интересном месте. — Эмиль, твоя девушка здесь.

Снежана не сняла в помещении солнечные очки. Ей нравилось создавать вокруг себя неиссякаемый ореол загадочности. Если мир — это подиум, то она шагала по нему с высоко поднятой головой, и могла видеть при таком ракурсе лишь звёздное небо. Заострённое высокомерие непостижимым образом сочеталось в ней с удивительной покладистостью и даже неестественной скромностью. За два года учёбы Артёму удалось разглядеть за интригующей пеленой противоречивого образа яркую пустоту. Ни кротость в одежде, ни располагающая внешность не могли заставить его поверить в искренность этой девушки. Деньги родителей позволяли Эмилю, а значит, и ей жить с комфортом. Без них у Эмиля не было бы ни единого шанса затащить в постель и долгое время удерживать при себе такой, надо честно признаться, лакомый кусочек.

Артёму не нравился цинизм, с которым он ставил людям клейма. Гордыня и его зацепила. У него хватало сдержанности не озвучивать субъективные соображения, если об этом не просили. Неразумно терять друзей из-за разницы во мнениях в таком зыбком вопросе, как отношения. Эмиль покупал счастье за деньги, заработанные не им. Платить запрашиваемую цену с таким раскладом мог любой. Доверив Снежане ключ от сердца, Эмиль рисковал другим — собственным покоем. И, как показал сегодняшний разговор, он понимал, что любовная зависимость могла приземлить куда жёстче, чем сломанная нога.

Снежана подошла к столику, обняла Эмиля сзади за шею. От неё приятно пахло сладким цитрусом. Артём с Тимом по умолчанию не опускали взгляд ниже уровня её лица.

Тим подвинулся к ним настолько близко, что мог обоих сжать в объятия. Эмиль закатил глаза, предвидя нецензурную выходку неутомимого сказочника.

— Как парня делить будем, Снежана? — Тим хлопал ресницами, а затем и вовсе подмигнул Эмилю. Эмиль зажмурился.

— Бар «Голубая устрица» в другом месте, — сказал он. Артём не смог удержать внутри себя едкий смешок.

— Я чего-то не знаю? — Снежана поцеловала Эмиля в губы, оставив на них слабый след от помады непонятного серого цвета.

— Да нет, солнышко, Тим опять забыл принять таблетки. Но ты не бойся, он безобидный. Если его погладить, он ляжет на спину лапами вверх. Главное, не поливай его после полуночи.

— Он превратится в гремлина?

— Наоборот, перестанет им быть.

Тим переместил своё внимание на Артёма:

— Я же говорил, что ему хватит кофе. А ты — да пусть пьёт, жалко, что ли. Ещё одна чашка, и он бы сейчас на латыни духов вызывал.

— Я смотрю, вы втроём времени не теряете, мальчики.

— Не волнуйся, весь компромат хранится в надёжном месте. — Тим постучал пальцем по виску.

— Тим, хватит флиртовать с моей девушкой!

— О, боже, мне так нравится, когда ты сердишься! — Тим приложил обе руки к сердцу.

Эмиль потянулся за костылями.

— Давай сюда эти штуки!

— А вот это уже прозвучало грубо.

— Живо!

— Сколько экспрессии! Мечта, а не мужчина.

Снежана держала костыли, пока Эмиль вылезал из кресла.

— Да, он у меня лапочка.

— Угу, лампочка, — сказал Тим. — Так и сияет. А счёт кто будет оплачивать? Котяра Феликс тебе вторую ногу сломает за чашку кофе.

— Пусть только попробует.

Тим подал бармену знак рассчитать их стол. Феликс принёс счёт в одной руке, держа в другой переносной терминал для оплаты. Тим перехватил у него счёт, упёрся взглядом в итоговую сумму.

— Парни, мы разве заказывали хамон?

— Да нет, только простую воду пили, — сказал Эмиль, опираясь на костыли.

— Из-под крана, — сказал Артём.

Феликс невозмутимо положил на стол горсть мятных конфет. К шалостям энергичной троицы он относился как к обязательному номеру программы.

— Это вам в качестве утешения за неудачную попытку.

— Как тяжело иметь дело с умными людьми. — Тим выразительно вздохнул и приложил банковскую карту к считывателю.

— К счастью, умные люди вроде нас нам давно не попадались. — Артём выжал из себя плотоядную улыбку.

— Когда окончите цирковое училище и получите дипломы клоунов, приходите к нам… о нет, нет, не на банкет. А устраиваться на работу мойщиками посуды.

Артём, Эмиль и Тим не сговариваясь, разразились продолжительными аплодисментами.

— Блестяще, маэстро! Просто блестяще!

— Потрясающе! Высший блеск!

— Гип-гип, ура! Просто блестяще!

Продолжая аплодировать, трое парней в сопровождении единственной девушки вышли на улицу, где и расстались. Перед выходом Артём успел перекинуться с Агатой прощальным взглядом через барное зеркало. Поезд из преисподней прочно застрял у него в голове. Каким бы испытаниям она не подверглась, он желал ей неомрачённого дождевыми тучами неба.

4

Незнакомец сидел на верхней ступеньке лестничного пролёта, перекрыв собой проход к квартирам на площадке третьего этажа. Именно на этом этаже и жил Артём в квартире с номером «83». Он всегда отдавал предпочтение лестнице, даже когда еле передвигал ноги от усталости после ночных смен. Третий этаж в двадцать лет не то же самое, что в семьдесят.

Артём замедлил шаг, позволяя мужчине заранее отодвинуться. Чужак находился в том возрасте, когда годы на мгновение переставали отражаться на внешности, — где-то между тридцатью и тридцатью пятью. Покатые плечи сменялись широким тазом. Обмен веществ уже замедлил свой ход в сдобном теле. В любом случае, незнакомец съедал больше калорий, чем тратил, и рисковал при таком подходе к питанию непрерывно увеличиваться в размерах. По уже не юношескому, невыразительному лицу плутали фантомы смятения. Чем бы ни была вызвана тревога, проявлял он её с помощью бессильной апатии. Неподвижные зрачки глаз формально изучали не представляющую интереса стену. Хотя на самом деле видели перед собой бесконечную пустоту.

Артём остановился на три ступени ниже погружённого в меланхоличный транс мужчины.

— Можно пройти? — Он включил дружелюбие на максимум, зажав стержень ключа от входной двери между пальцами. В нормальном состоянии человек не станет сидеть на ступенях с видом выжатого лимона. Мир полон психопатов, насилующих и убивающих маленьких детей. И ни одно проклятье не способно вернуть их родителям живыми. Половозрелыми парнями выродки в человеческих обличьях тоже не брезговали.

Мужчина, к которому люди постарше могли обоснованно обратиться со словами «парень» или «молодой человек» отошёл от края ментальной пропасти, замигал глазами, привыкая к уродливой реальности.

— Вы что-то сказали?

Лишённый агрессии голос успокоил Артёма. Но не настолько, чтобы испытывать к нему жалость.

— Не могли бы вы подвинуться, — сказал он. — Хочу попасть домой к Рождеству.

— Уже Рождество? — Удивление мужчины не выглядело наигранным. Сбитый с толку Артём сделал шаг назад, с трудом удержав равновесие. Пришлось ухватиться за перила.

— Что? Да нет, я вспомнил фильм «Я буду дома к Рождеству». Вам он вряд ли известен. — Артём оборвал себя, не понимая, зачем вообще пустился в объяснения. — Неважно. Дайте пройти, пожалуйста.

Вместо того чтобы подвинуться, незнакомец поднялся. Переднюю сторону его футболки занимала надпись «Суперпапа». Подаренная, разумеется, женой или ребёнком. Покупать себе футболку с таким текстом — извращённое безобразие. Артём скользнул взглядом по руке незнакомца. Обручальное кольцо находилось на положенном месте. Вдоль этого же пальца через все фаланги извивался застарелый шрам.

Артём спешно проскочил мимо суперпапы и вставил ключ в замочную скважину. У него оставалось три свободных часа до дежурства. Вечность и та короче. Успеет проглотить свежую серию «Мира Дикого запада». А если не затянет с приготовлением ужина, то и новую серию «Пацанов». Эмоциональная игра Энтони Старра в роли Патриота вызывала у него тихое восхищение. Даже Карл Урбан в роли Билли Бутчера не мог столь же талантливо выразить на экране вверенного персонажа.

Чужак двинулся к нему с неясными намерениями. При всей свойственной молодости прыти Артём не успел бы забежать в квартиру. Он замер с наружной стороны двери, не сумев определиться, когда поднимать крик — до или после того, как его начнут убивать.

Мужчина остановился в метре от Артёма так же резко, как начал движение.

— Я искал вас.

— Меня? — Сердце Артёма не слушалось. Отбивало ритм, способный заткнуть за пояс Джона Бонема^[6]. — Вы уверены?

— Как и в том, что Рождество не скоро наступит.

— О, это многое объясняет. — Ирония помогала противиться страху. — Вы подозрительно себя ведёте, и меня это беспокоит.

— Я неважно себя чувствую. — Мужчина силился что-то вспомнить, стеклянные глаза разглядывали электрощит. — День выдался сложным, хочется прилечь. Нет, алкоголь или наркотики не для меня.

— Мой друг тоже так говорит, когда выпьет лишнего. Думаю, вы обознались и вам нужен кто-то другой. Нас ничего… ой. — Артём запнулся. — Как вы узнали номер квартиры?!

— Что-то привело меня к вам.

Что-то? Странная манера незнакомца выражаться продолжала тревожить Артёма. Физически он был здесь, а вот где находился его разум, оставалось загадкой.

— Хотите посмотреть комнату? — спросил Артём.

— А можно?

— Вы разве не за этим пришли?

— Что-то со мной не так. — Мужчина потрогал лоб. — Я поругался с женой и ушёл. А потом вы окликнули меня. Что происходит?

— Хотел бы я знать, — задумчиво сказал Артём. — Ни в одном разделе Семейного кодекса не написано, как сохранить семью. Ни в одной поваренной книге вы не найдёте рецепт счастливой жизни. Сочувствую вашим переживаниям.

— Мне некуда больше пойти, — произнёс мужчина. — Мне нужно поспать.

— Какие бы сны вам ни снились, рано или поздно придётся проснуться в нашем неидеальном мире. Жаль вашего ребёнка, если не помиритесь с женой. Меня зовут Артём. Заходите, я покажу вам комнату.

Он повёл потенциального арендатора в комнату сразу, как они сбросили обувь. Котёнок не выбежал встречать гостей. Наверное, заснул в какой-нибудь труднодоступной щели, как это водится в кошачьем семействе.

В бывшей комнате родителей осталось минимум мебели. Двуспальная кровать, шкаф для одежды, маленький телевизор взамен большого, который Артём утащил к себе и с помощью которого портил зрение, просматривая сериалы. Отцовский письменный стол и кресло с протёртыми подлокотниками. Отец не забрал громоздкую мебель, увезя с собой лишь вещи, не требовавшие возни с погрузкой. Один комплект постельного белья и новые тапочки. Не номер люкс, но далеко и не койко-место в хостеле.

Опыт сдачи комнат внаём у него отсутствовал. Вне всякого сомнения, спокойнее сдать жильё застенчивой иногородней студентке, а не чудаковатому увальню, но выбирать не приходилось. Дополнительные девять тысяч рублей ненадолго сведут дебет с кредитом. Начав самостоятельную жизнь, он начал понимать, какую серьёзную роль для взрослых людей играли деньги. И эта роль ему не нравилась.

— Площадь комнаты восемнадцать метров, — озвучил он информацию, и так указанную в объявлении. Потому что нервничал. — Стиральная машина в ванной. Холодильник на кухне, выбирайте любые полки. Утюг у меня один. Если у вас нет своего, я вам буду одалживать. Как и гладильную доску. Спрашивайте, я отвечу на все вопросы.

Незнакомец даже не стал осматривать остальные помещения. И не задал ни одного вопроса. Сел на голый матрас, задержал внимание на свисающей с потолка люстре. Падающий из окна солнечный свет размазывал черты одутловатого лица.

— Можно мне остаться? — безрадостно спросил он.

— Сейчас? — К такому вопросу Артём готов не был. В его понимании церемония передачи ключей предусматривала прелюдию общения. — Это ваше обдуманное решение? Вы готовы подписать договор?

— Я просто хочу поспать.

Артём не мог отделаться от ощущения, что разговаривал с психически нездоровым человеком. Разговор не клеился. Или клеился неправильно.

— Сначала надо заключить договор, подписать акт передачи, оплатить первый месяц аренды. Это разумные требования, не правда ли? Вы не можете просто прийти и лечь спать.

— Вы более чем правы, Артём. Я всё подпишу.

— Выглядите вы действительно паршиво. — Артём не делал попыток подсластить пилюлю. Уважение к старшим прекрасно до тех пор, пока странный тип не садился на вашу кровать. — Заразных вирусов в мире не меньше, чем сумасшедших. Не хотелось бы свалиться с температурой. У меня сессия в разгаре.

— Моя температура в норме. — Мужчина вновь приложил ладонь ко лбу. Потрогал уши и зачем-то измерил пульс на запястье. — А вот голова раскалывается. Почему я не могу вспомнить, как оказался здесь?

— Я вас впустил. И начинаю жалеть об этом.

— Нет, как я очутился в вашем доме? — Незнакомец пропустил мимо ушей ядовитое замечание Артёма.

Артём собирался попросить гостя покинуть квартиру. А при отказе — вызвать полицию. Скажет, что случайно впустил к себе душевнобольного мужчину с провалами в памяти. Сюрреализм хорош в мистических триллерах. В реальности же чертовски пугал, не имея ничего общего со щекотанием нервов.

— Вы точно не принимали психотропных веществ?

— Уже начинаю сомневаться, что не принимал. Вы мне зачем-то нужны, Артём.

— Страшно представить зачем. — Артём попятился спиной к входной двери, не выпуская мужчину из виду. Открыл замок и распахнул дверь.

— Не прогоняйте меня. — Незнакомец был по-настоящему испуган, что встревожило Артёма ещё сильнее. — Что-то случилось. Вы должны разобраться.

— Вы пришли не по адресу. — Сохранять хладнокровие становилось всё сложнее. — Я не тот, кто может вам помочь. Мужчина должен уметь вынести на себе этот мир. Увы, не все жёны помогают мужьям поддерживать тяжёлую ношу. И наоборот. Помирить вас с женой не в моих силах.

— Я не знаю, куда мне идти. — Суперпапа обхватил голову руками, затряс ею как погремушкой. — Я ничего не помню. Ничего не понимаю. Господи, что происходит?

— У меня тоже есть к Богу несколько вопросов, — откровенно признался Артём. — Вам нужна медицинская помощь. Я могу вызвать для вас врача.

Мужчина выпрямился так внезапно, что Артём невольно врезался в стену. Трубка домофона соскочила с панели, повиснув на спиральном проводе.

— Кто здесь?!

Слишком рьяные повороты головой грозили свернуть мужчине шею. Он что-то видел через призму подогретого воображения. Что-то неправильное. Что-то, не принадлежащее нашему миру. Отчего-то у Артёма не было в этом сомнений.

— А вот это уже не смешно, — прошептал Артём.

— Что вам нужно?! — Мужчина вскочил с кровати, отпрыгнул в центр комнаты. — Не трогайте меня! Я никуда с вами не пойду!

— Что с вами? — Артём не смел приближаться. Геройствовать хотелось в последнюю очередь. — С кем вы разговариваете?

— Убирайтесь прочь, грязные твари!

— Что с вами?! — Артём почти сорвался на крик. — Здесь никого нет! Зачем вы меня пугаете?!

— Не смей меня трогать! — Мужчина вырвал руку из чьих-то отнюдь не дружественных объятий. А затем волна грубой силы швырнула его на кровать. Он вскочил, ринулся в коридор, прямо на Артёма, но наткнулся на разделявшую их недоступную взору преграду.

Артём вжался в стену. Незнакомец закружился в бесноватом танце, атакованный невидимой стаей изголодавшихся хищников. Во всяком случае, для Артёма дикая пляска сошедшего с ума человека выглядела именно так. Руки метались, ноги дёргались, голова вертелась из стороны в сторону, округлившиеся глаза застилал ужас. Что бы ему ни привиделось, в подлинности испытываемой им боли сомневаться не приходилось. Он пытался отмахиваться от нападавших на него призраков. Быстро запутался в ногах и свалился на палас, постеленный на полу в годы, когда семья Артёма могла по праву называться счастливой. От созерцания пульсирующей агонии Артёму стало дурно. Человек катался по полу в языках абстрактного пламени. Ни один актёр не смог бы так натурально изобразить горящую плоть.

А потом раздался крик, заставивший Артёма прижать ладони к ушам. Защищаясь, он бессознательно повернулся спиной к источнику раздирающего ушные перепонки звука. Отчаянный вопль металлическим эхом прокатился по этажам, вырвавшись в подъезд через дверной проём. Артём захлопнул дверь, надеясь, что никто из соседей не успел подглядеть в глазок, из какой квартиры раздавался животный вой.

Кто-то вытащил штепсель из розетки, и крик оборвался. Артём вслушивался в тишину сквозь отбиваемую сердцем барабанную дробь, стараясь уловить малейшие звуки, исходившие из гостиной. Отличный кадр для низкосортного ужастика.

Безумец успел откатиться в недоступное для обзора место. За неимением других орудий Артём осторожно снял с вешалки зонт. Кулаки и зонт лучше, чем просто кулаки.

В комнате родителей царил привычный порядок. В лучах послеполуденного солнца вальсировала пыльная взвесь. Следы ненормального мужчины рассеялись подобно ночному кошмару. Вмятина на матрасе и та успела распрямиться. Кроме балкона, несчастному психу было некуда бежать. Если он в горячечном бреду прыгнул с третьего этажа, Артёма неизбежно ждали неприятности. Человек покорил гиперзвук, оставаясь при этом несовершенным мешком с костями. Тройной тулуп с девятиметровой высоты мог иметь самые безотрадные последствия. От торчащих под невероятным углом конечностей до раздробленного на детали пазла позвоночника. От раскроенного черепа до проткнутых ветками кишок. Воображение рисовало перед Артёмом картины одна страшнее другой. Объяснения с полицией загонят его на дно каньона, где влажные тени будут сменяться по кругу с чернильной темнотой. Другими словами, новый стресс надолго выбьет из колеи, и без того неуютной.

Запертая изнутри дверь балкона привела Артёма в замешательство. В стекле с разводами отражался прозрачный, напуганный вызовами этого мира подросток.

Он вышел на балкон, вцепился в перила обеими руками, вдыхая летний зной. Заставил себя посмотреть вниз на разбитый под окнами первого этажа палисадник. В пушистых кустарниках желтели соцветья барбариса. Кому-то из правления ТСЖ показалось хорошей идеей засадить барбарисом узкую полоску земли между дорогой и домом. Ни мёртвого тела, ни кровавых следов, ни намёка на чужака с амнезией. На детской площадке дети играли в вышибалы. Детям свойственно подмечать детали. От их внимания не укрылось бы такое событие, как выпавший с балкона человек.

Артём вернулся в квартиру, приказал себе обойти все помещения. Даже снова выглянул на лестничную площадку, но никого, кроме жужжащих на межэтажном подоконнике мух, не обнаружил. Приходившие в голову объяснения разбивались о простейший факт — незнакомец не мог выйти из квартиры, не столкнувшись с ним. Он просто исчез. Сгинул, пропал, испарился, разыграв перед этим жуткую сцену с нападением невидимых тварей.

Он приложил ко лбу взятый из холодильника грейпфрут. Новых мыслей холод в голове не прибавил. У него не было ответа, который бы закрыл все вопросы. Произошло нечто экстраординарное, недоступное его пониманию. Это пугало и расстраивало. Канцевич пришёл бы в восторг от накала страстей.

— Кис-кис-кис, — позвал Артём, вспомнив о беспомощном подопечном.

Котёнок не отозвался, хотя обычно стремглав прибегал на кухню, заслышав привычный оклик. После недолгих поисков Артём нашёл питомца под ванной. Котёнок забился в угол и на все попытки его вытащить отвечал шипением.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Русский фотограф. Пионер цветной фотографии в России.

4

Хаяо Миядзаки. Известный японский мультипликатор.

5

Уэс Крейвен. Американский кинорежиссёр.

6

Барабанщик Led Zeppelin.