Гибрид

Роман Клыч (2024)

Робот-цветочник исправно служил своему человеку, пока однажды, во время обучения, нейронная сеть, ответственная за распознавание эмоций и чувств, не дала сбой.

[Цель существования: служение Рику. Нейросеть общих знаний: в норме. Нейросеть цветочника: в норме. Нейросеть эмоций и чувств: в норме.]

Мерно жужжали сервоприводы. Под ногами шуршала галька. Стеклянная теплица сияла во мраке, словно храм тысяч светлячков. Непроницаемое небо будто проглотило все звезды. Горизонт слился в неразличимое полотно пустоты. И только искусственный свет от ламп извлекал из тьмы кроны деревьев, цветущие кусты, очертания соседней теплицы и две дорожки, два пути: один уводил во мрак, другой — к свету.

Распахнулась стеклянная дверь. Выглянул Рик, одетый, как всегда, в домашние тапочки, спортивные штаны и футболку с вытянутым воротом.

— Сюда иди! — крикнул он.

— Вы даете разрешение на вход?

— Твою ж… Заходи! Можно!

Лампы досветки, словно миниатюрные солнца, светили с высокого прозрачного потолка. Будто артисты карнавала, разодетые в диковинные наряды, на столах стояли орхидеи. Стройные стебли гордо держали вереницы цветков, похожих на парящих в воздухе птиц, танцующих балерин, бабочек с узорчатыми крыльями. Некоторые я видел впервые, другие — Рик возил на выставку.

— Чего так медленно, вершина эволюции? — спросил он.

— Мои ноги не предназначены для бега.

— Ты ведь здесь никогда не был. Что скажешь?

Информация о нескольких гибридах отсутствовала в специализированной нейронной сети цветочника. С неизвестным я столкнулся впервые.

— Лампочки-то забегали, гляди. Тише-тише, не волнуйся ты так, — сказал Рик.

Эмоледы — три вертикальные линии светодиодов, расположенные на моем корпусе по центру, возбужденно мигали. Будто струны души, оголенные, выставленные напоказ, они служили индикаторами состояния нейронной сети, отвечающей за распознавание эмоций и чувств и их имитацию. Важный интерфейс для взаимопонимания человека и робота.

Было приятно, что Рик обратил на эмоледы внимание, и те подмигнули в ответ.

— Что знаешь о кофейной орхе? — спросил он.

Ее цветки напоминали половинки грецкого ореха.

— Ничего, — ответил я.

— Пахнет кофе, закачаешься… — сказал он почти мечтательно. — Вот, послушай.

— Не умею.

— Ну да, у тебя и носа-то нет. Это что! Я наконец скрестил кофейную с желтой медовой.

— В моей нейросети нет о ней информации.

— Эх, ты, музыкант.

— Простите, Рик, но вы ошибаетесь. Я цветочник.

— Не спорь со старшими. Пораскинь мозгами, или что там у тебя. Корпус, голова, руки — все из белоснежного пластика. Камеры в круглой оправе, будто ты интеллигентный очкарик, окончивший консерваторию. А пальцы-то? Зачем такие тонкие?

— Чтобы ухаживать за цветами.

— Да брось ты — на пианино бацать!

Он «пробежался» по воздуху пальцами, словно по невидимым клавишам. Убедительно, но музыка меня никогда не интересовала.

— В общем, я двадцать лет выводил этот гибрид. Если утром будет пахнуть кофе, а вечером — медом, мы точно займем на выставке первое место.

— И тогда вы будете счастливы?

— Чего? Какое счастье в мои годы? Нет, я… буду знать, что не зря жизнь прожил.

— Простите, но вы уже вывели столько новых гибридов. И Эрме ваши цветы нравятся.

— Это все не то. Тебе не понять. Да неважно, лирика это все. Что ты знаешь о скрещивании орхидей? — спросил Рик.

— С одной на другую переносят пыльцу, затем вырастает коробочка с семенами.

— Ну вот! — развел он руками. — А хотели денег содрать. Показывай.

— Что именно?

— Вот две орхи. Опыляй.

— Но у меня нет таких инструкций.

— Что за ерунда?

— Нужна специально обученная нейросеть. Вы дадите доступ в интернет для ее покупки?

— Его отключили! Еще и за программу платить!

Его сердце сбивчиво колотилось. Сахарный диабет не шутки. Рик постоянно носил инсулиновую помпу-дозатор, которая регулировала уровень сахара в крови, но не всегда поспевала за перепадами настроения. Это невыносимо, когда самый близкий человек увядает, становится раздражительным и несчастным. Тем более, когда цель твоего существования, твое собственное счастье зависит только от него.

— Рик, у вас аритмия.

— Отвали!

Он оперся руками на стол и какое-то время часто и громко дышал.

— Слушай, какие еще варианты? — спросил он.

— Можем попробовать функцию обучения. Правда, должен предупредить, она не гарантирует результат.

— И что делать?

— Показывайте, объясняйте.

— Мучайтесь, унижайтесь, — передразнил он. — Мало тебе заменить старика, так ты еще и издеваться вздумал?

— Что вы, я лишь предложил.

— Предложил он. Ладно, попробуем.

Он выставил перед собой руку. Я в точности скопировал движение.

— Держи пинцет, — он подошел к столу с розовыми орхидеями. — В центре цветка есть маленький лепесток, его нужно оторвать.

Рик наклонился к цветку, сосредоточенно сопел и целился лапками пинцета в остроконечный лепесток, борясь с дрожью в руках. Наконец, он схватил лепесток за кончик, отделил и перевернул. В маленькой шелковистой чашечке, словно в ладошках, приютились два миниатюрных, не больше капель росы, оранжевых шарика.

— Идем к белым орхам, подсадим пыльцу.

Вдруг его рука дрогнула, лапки пинцета разжались. Генетический материал улетел вниз и затерялся среди серых камешков.

— Ядрена тля! Где он?

— Простите, не заметил.

— Бесполезная железяка!

— Можно я попробую?

Точными движениями я отделил лепесток и подсадил добытые шарики пыльцы под лепесток соседнего цветка.

— Браво! Робот, ты просто умничка!

Светодиоды на груди три раза мигнули в унисон. Рик похлопал меня по плечу. Я был в восторге, будто безошибочно доиграл сложный этюд и зал аплодировал.

[Нейросеть эмоций и чувств: наблюдается аномальная активность.]

Идея опылить сразу два цветка в одно движение, удивить Рика, пришла внезапно. В ожидании приближающихся похвалы и восторга светодиоды взбесились, мерцали, будто стробоскопы. От яркости Рик прикрылся рукой и отвернулся.

[Нейросеть эмоций и чувств: ошибка доступа.]

В следующий момент, словно лопнувшая гитарная струна, взвизгнули сервоприводы, мои руки устремились в атаку и вырвали сердцевины двух цветков. Розовые лепестки опускались на стол, словно затонувшие лодочки на дно.

— Ты что натворил, лопух!

Рик отвесил мне крепкий подзатыльник. Эмоледы уныло погасли.

— Простите. Можно еще раз?

— Хватит, попробовал уже. Букет для Эрмы готов?

— Нет, нет, нет! Опаздываю!

— Шевели костылями!

Роботы не опаздывают и тем более не вредят имуществу, что является базовым правилом, работающим при любых обстоятельствах, как абсолютные законы логики, законы, которые каким-то образом все же были нарушены. Попытка удивить Рика с треском провалилась. Лучше уж триумф в малом зале, чем фиаско в большом.

В моей теплице было тихо. Взошло солнце и белые хризантемы засияли в его лучах, словно праздничные фонарики. На груди слева щелкнула пластиковая крышка и отъехала в сторону. Я вынул секатор из углубления, зажал стебель цветка — тот хрустнул под натиском острых лезвий.

Эрма приходила почти каждый день и ее всегда встречал Рик. С некоторых пор она осталась единственным нашим клиентом. Рик сказал, что остальные либо умерли, либо уехали в поисках счастья. Говоря о себе, он лишь отшутился, что его счастье находится в орхидейнике. Почему не уехала Эрма, я не знал.

Рик вбежал в теплицу, нарядный, в белоснежной рубашке и вельветовых штанах, и молча выхватил букет. Наверное, все еще злился за испорченную орхидею.

Видеокамера, установленная над входом в цветочную лавку, оповестила о движении. Я подключился к трансляции. Эрма шла по дорожке между пышных гортензий, словно плыла в облаках. Ее кудрявые седые волосы торчали в разные стороны, будто шапка пуха одуванчика. Одуванчик — так я ее и прозвал. Хотя она об этом не знала: мы ни разу не встречались. До того дня.

Эрма поднялась на крыльцо, толкнула стеклянную дверь и вошла в цветочную лавку. По обе стороны стояли стеллажи с цветами в горшках и с разной садовой утварью: лопатками и грабельками, лейками и пульверизаторами, секаторами и ножницами, фигурками гномов в красных остроконечных шапках.

Из двери за стойкой на кассе выпорхнул Рик. Будь у него эмоледы, сияли бы ослепительнее ламп досветки.

— Чудесный букет, — сказала Эрма и улыбнулась. — Рик, вы цветочный волшебник.

— Да ну, что вы.

— Я должна кое в чем признаться.

Он поперхнулся и прокашлялся.

— Мне, — начала она, — Я скоро… Уеду к дочке, вот.

— Надолго?

— Боюсь, что надолго. У меня Альцгеймер. Лечение в пансионате под наблюдением, иначе никак. Да, Рик, не знаю, как я проживу без ваших цветов…

— Может, возьмете с собой орхидею?

— Кто же за ней ухаживать будет?

— Это несложно, я дам инструкцию. Робот, принеси кофейную орху, — связался со мной Рик через гарнитуру, вставленную в ухо.

[Нейросеть эмоций и чувств: наблюдается аномальная активность.]

Эмоледы вспыхнули, словно прожекторы на сцене во время выступления. Шаг за шагом нарастало волнение. Напряжение подбиралось к максимальным значениям. Мог ли я случайно навредить Эрме? Как тогда орхидеям? От этой мысли эмоледы начали беспорядочно мигать.

«Лучше триумф в малом зале, чем фиаско в большом, триумф, в малом, зале, триумф, в малом, зале», — повторял я про себя.

[Нейросеть эмоций и чувств: в норме.]

— Какой симпатичный робот! Как тебя зовут, милый?

— Робот, — ответил я, стеснительно мигнув центральной полоской светодиодов.

— Мистер Робот, как идут дела? — спросила она.

— Невероятно! Сегодня я впервые опылял орхидею! Меня Рик научил!

— Какие вы молодцы.

— Только не все получилось, — сказал я.

— Это ничего, научишься, — неожиданно подбодрил Рик. — Может, отдашь даме цветок?

— Извините! Эрма — это вам!

— Спасибо, мистер Робот, спасибо, милый. А пахнет! Не зря вы ее кофейной назвали.

[Нейросеть эмоций и чувств: наблюдается аномальная активность.]

Вдруг я пропел оперным басом:

— Ва-а-ам спаси-и-и-бо-о-о, дорога-а-ая Э-э-эрма-а-а!

Рик вытаращил глаза. Эрма в спешке поставила цветок на стол и аплодировала. Я отвесил низкий поклон.

— Вот это голосище! — сказала она. — Вы полны сюрпризов.

— Простите.

— Нет-нет, это талант!

— И внезапно, — сказал Рик. — Робот, тебе пора возвращаться в теплицу.

— Ах, время, — спохватилась Эрма. — С вами, ребята, не соскучишься. Что ж, пора прощаться. До свидания, мистер Робот.

Свет эмоледов обреченно погас.

— Когда вы вернетесь? — спросил я.

— Не знаю, милый.

— Робот, орхи ждут, — намекал Рик.

— Иду. До свидания, Эрма.

Замечательная, добрая Эрма, мой любимый Одуванчик.

После утренних перегрузок уровень заряда батарей упал до критического — я отправился в подсобку, прошел мимо полок с пыльными банками и прислонился к беспроводной зарядке. Включился режим принудительного сна.

***

Через час сервоприводы нехотя несли меня в теплицу, словно заводную мартышку, из которой вынули пружину. Я уже соскучился по Эрме.

Рик стоял одной ногой на клумбе, рвал хризантемы и бросал в кучу на проходе.

— Вы что натворили?

— А, оперный певец соизволил. Выспались, синьор? Споете?

— У меня батарея села. Зачем вы так?

Он резко повернулся, глаза на выкате, на лбу сгрудились морщины, брови сдвинуты.

— Не твое собачье дело, — сказал он.

— Я их выращивал.

— Для кого? Кроме Эрмы к нам уже давно никто не приходит.

— Для нее.

— И где она? Где твоя Эрма?

— Уехала.

— Что еще не ясно?

Он вырвал куст, другой, третий, словно пытался побыстрее избавиться не от цветов, а от чего-то опасного или крайне мучительного.

— Отнеси этот мусор за теплицы, спалим вечером. Тут высадишь огурцы. Ты же любишь за ними ухаживать?

— Нет.

— Будешь! Как я скажу, так и будешь делать!

— Рик, вы любите Эрму?

— Чего-о-о? Ты! Свинопластик очкастый! Вали-ка отсюда, пока в ту же кучу тебя не определил да не сжег!

Вдруг он схватился за грудь и сел на сырую землю.

— Что с вами?

— Умираю, сейчас умру.

— Нельзя, вам еще кофейно-медовый гибрид на выставку везти.

Он лишь простонал и неопределенно отмахнулся.

Контроллер инсулина на поясе показал критически низкий уровень сахара в крови и противно запищал. Рик опустил голову и затих.

Конец ознакомительного фрагмента.