Выбиться в люди, или Разбиться вдребезги

Роман Кирлен (2024)

Книга о становлении крупного финансиста Владислава. В 1958 году мать отправила годовалого сына Влада к бабушке, передав на вокзале приглянувшейся женщине. После этой поездки мальчика спасла от смерти деревенская колдунья. В книге описываются поворотные моменты в детстве, юношестве и молодости Влада, его размышления. Он отрицает мораль и, сформировал свои ответы на вездесущие вопросы о жизни, смерти, любви. Он искуситель, исследователь темной стороны человеческой души. Встретив Светлану, он бросил аспирантуру и занялся финансами. В книге реальность жизни переплетена с психологией, физикой, эзотерикой, экономикой, философией и мистикой. Том 1. Временная обложка. Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.

Глава 2. Бабушка

Настасья Никифоровна, мать Евгении, жила одна в деревянном небольшом доме. Эта была среднего роста худощавая женщина пятидесяти семи лет, с густыми, с проседью темно-русыми волосами, которые она убирала в пучок, с выразительными глазами и спокойным нравом. Она гордилась своей единственной дочерью, гордилась тем, что дочь получила два высших образования, вышла замуж, родила сына. При каждом возможном случае, она рассказывала о дочери соседям.

Рано утром Настасью Никифоровну разбудил стук в окно. Это был почтальон. Накинув халат, женщина открыла дверь.

— Ну Никифоровна, весточку тебе принес. Завтра внук к тебе приезжает.

— Как внук? Малыш? Завтра? — растеряно спросила женщина.

— Точно так! В одиннадцать часов, — ответил почтальон и передал ей телеграмму.

«В четверг поезд 11.00 встречай внука 3 вагон Привезет женщина Целую Евгения» прочитала Настасья Никифоровна.

— Спасибо, дорогой! — поблагодарила женщина почтальона.

Своего внука Настасья Никифоровна ни разу не видела, только знала, что родился он в феврале прошлого года. Впрочем, затя она тоже не видела. Молодые все хотели приехать, но поездка откладывалась по причине отсутствия средств и времени.

— К чему такая спешка? Дочь, значит, не сама его привезет? Что за женщина привезет малыша? — задавалась вопросами Настасья Никифоровна. — Значит так надо! Надо помочь! Я помогу, помогу, — ответила она себе и стала готовиться к приезду внука.

На следующий день, с первой повозкой, она отправилась на вокзал.

— Ну вот и поезд с моим внуком идет. Как же мне его найти? — переживала Настасья Никифоровна. Она еще раз внимательно перечитала телеграмму.

Поезд остановился, и пассажиры начали выходить из вагонов. Настасья Никифоровна подошла к третьему вагону и остановилась, пристально разглядывая, выходящих людей.

Из вагона вышла женщина, качая на руках малыша, а с ней две маленьких девочки лет пяти. Вслед за женщиной с чемоданами вышел молодой мужчина.

— Наверно, эта! Это мой внучек у нее на руках, — подумала Настасья Никифоровна и подошла к женщине.

— Здравствуйте. Это ваш ребеночек? — ласково спросила Настасья Никифоровна, глядя на ребенка на руках у женщины.

— Да мой. А Вам чего бабуля? — ответила женщина и испуганно посмотрела на нее. — Вам чего мамаша? — резко спросил у Настасьи Никифоровны мужчина, сопровождающий женщину.

— Нет, нет, ничего! Я ошиблась, извините, — опустив глаза, ответила Настасья Никифировна и отошла в сторону. Молодая семья смотрела на нее с недоумением и опаской.

— Где же мой внучек? Что же делать? — переживала Настасья Никифоровна. Пассажиры продолжали выходить из вагона, а ребенка все не было.

Она подошла к проводнице и спросила: «Подскажите, пожалуйста, у вас ехала женщина с ребенком?».

— Да, несколько таких было. Смотрите, вот! Стоит рядом с вагоном, — ответила проводница, указывая рукой вдоль вагона. Около поезда стояла немолодая женщина, в руках у нее был конверт с ребенком. Лицо ребенка было закрыто. Женщина оглядывалась.

— Ой, ой! Как же я ее пропустила! — Настасья Никифоровна бросилась к этой женщине.

— Здравствуйте! У Вас ребеночек…, — начала она.

— Да! Это Вам надо его передать? — резко перебила ее женщина.

— Передать?… Да, да, мне передать! Это мой внук! — ответила Настасья Никифоровна, протягивая руки.

— На, вот! Берите! Он немного простыл в дороге, — суетливо сказала женщина, пряча глаза. Она сразу отдала ребенка Настасьи Никифоровне, поставила перед ней корзину и сказала: «Там его вещи и письмо от Вашей дочери». После этого, женщина резко отвернулась и пошла с перрона, потянув за собой сумку с вещами. — Спасибо Вам! Спасибо большое! — только и успела Настасья Никифоровна крикнуть ей вслед.

— Ну Слава Богу! — с облегчением вздохнула бабушка и приоткрыла лицо внука.

Мальчик лежал неподвижно, с закрытыми глазами, лицо его было грязное от молока, с засохшими корочками по щекам.

— Господи, он хоть живой? — Настасья Никифоровна прислонила ухо к его ноздрям, и почувствовала теплое скрипучее дыхание. — Ну слава Богу! Живой! Скорей домой!

Дорога до дома заняла три часа. Сначала они ехали на грузовике, а затем на телеге уже до дома. В пути Настасья Никифоровна прочитала письмо от дочери.

— Как так можно, неизвестно кому отдать свое дитя! — злилась она на свою дочь. — Вот родители в войну своих детей не бросали, делились последним куском. Ну как так можно? Какие сейчас нравы? Ради быта, ради мужика, так поступить со своим дитем! Это как-то не по-людски. Разве я думала, что у меня такая дочь будет? Зачем она рожала? Ведь это радость воспитывать своего ребенка, быть с ним, ведь это главное. Что человеку нужно для счастья? Просто, чтобы рядом были близкие люди, их тепло, понимание, поддержка, благодарность. А пренебрегать друг другом ради налаживания быта — это пустое! Что значит благополучие семьи? В душе должно быть благополучие! Пусть тяжелые условия, но ты знаешь, что выдержал, не опустился, не обманул, не предал, в душе должен быть порядок, остальное все приложится, а если не приложиться, и так хорошо, потому что близкие рядом — это главное, это уже счастье. Вот я дочь вырастила, никудышная она мать, но если ей плохо, то и мне плохо. Господи, если возможно, сними с нее этот грех, я готова принять его на себя, пусть только у дочери все хорошо будет. Господи, если нужно забери жизнь мою во искупление, покажи, что нужно делать, все отдам ради спокойствия дочери моей и внука. Господи, благодарю тебя, что дал мне возможность позаботиться о кровиночке моей. Сделаю для него все, что в силах моих! Какой же ты красивый, мой бедненький, — думала она, разглядывая лицо внука. — Носик, губки все мое. Все наше. Господи Боже, спаси и сохрани мое дитятко! Прости Господи! Спаси и сохрани! — всю дорогу шептала она. Малыш спал у нее на руках, издавая еле слышные хрипы.

Дома Настасья Никифоровна полностью развернула внучка. Его одеяло было грязное и жесткое от высохших испражнений. Худенький, грязный мальчик предстал перед ее взором. От него дурно пахло. Настасья Никифоровна полностью раздела малыша. Всю его грязную одежду сразу бросила в печку, тщательно помыла внука, завернула в чистые простыни, положила на свою кровать. За все это время, мальчик так и не очнулся. Она принялась его отпаивать теплой водой. Весь этот день, она пыталась привести внука в сознание, но ребенок так и не открыл глаза. Настасья Никифоровна понимала, что ребенок находится в тяжелом состоянии. Она попросила соседку привести врача.

— Настя, сказали, надо ждать! Врач сможет приехать через два-три дня. У них там не на чем ехать. А идти он не может, далекий путь, а у него тяжелых больных хоть отбавляй, — озабоченно сообщила ей соседка.

— Что делать? Что делать? — закрыв лицо руками, мучительно твердила Настасья Никифоровна. Через пару минут, она решительно встала и сказала: «Остается только к Матроне! Только к Матроне!»

Матрона была местная знахарка-колдунья. Сколько ей лет никто не знал. Выглядела она дряхлой старухой, но глаза у нее были чистые, живые и пронзительные. Матрона жила в соседней деревне. Жители, близлежащих деревень, часто обращались к ней со своими проблемами, у кого что: у кого скот гибнет, у кого здоровье шалит, кто с несчастной любовью к ней приходит, роды она тоже принимала. Она брала всех, а кому помочь не могла сразу говорила: «Не возьмусь!».

— Хоть бы Матрона не отказала! — переживала Настасья Никифоровна. Она открыла шкатулку, взяла единственное свое кольцо, память о муже, который пятнадцать лет назад пропал без вести, и направилась в путь.

Через пару часов она с внуком на руках стояла на пороге избы Матроны. Входная дверь была не заперта, Настасья Никифоровна ее открыла и вошла в сени. Прямо перед собой она увидела пожилую женщину с тощей, больной козой, немного правее сбоку сидела молодая девушка, которая читала псалтырь, далее пожилой мужчина в капюшоне, с одним глазом. Он очень пристально стал смотреть своим одним выпуклым глазом на Настасью Никифоровну. Женщине стало как-то жутковато. По середине сеней стояла большая корзина, наполненная всякой всячиной вперемешку: продуктами, копейками, украшениями, одеждой. Настасья Никифоровна аккуратно положила свое колечко в корзину, и села на свободное место на скамейке, в самом дальнем углу сеней.

Матрона никогда не спрашивала людей, которые к ней приходили, о болезнях, проблемах, всегда сама определяла причину обращения. Ей достаточно было взглянуть на человека, и она уже все знала. С Матроной не было принято разговаривать, надо было только отвечать на ее вопросы.

Прошло около часа, открылась внутренняя дверь избы, в сени вышла Матрона.

— Принес? — обратилась она к одноглазому мужчине в капюшоне.

— Да, сегодня только двух поймал, — ответил ей мужчина и передал холщовый мешок с чем-то движущимся внутри.

— Давай! Вот тебе, — она отдала ему пару монет, взяла мешок и пошла к себе. Мужчина поблагодарил ее и ушел.

Через десять минут Матрона снова появилась, и сразу направилась к женщине с козой. — Вот, козе твоей отвар приготовила. По десять капель давай, один раз на заходе солнца. Недели через две полегчает ей. Молоко каждый день выдаивай, но не пей, и смотри, чтоб ребятишки не брали, выливай, только не в огород, в лес уноси, и там под елкой выливай. Как закончится отвар, поправится твоя Муренка и молоко ее можно будет пить, — сказала Матрона женщине.

— Хорошо! Спасибо Матронушка, — с благодарностью ответила женщина, поклонилась ей и ушла.

Затем Матрона повернулась в сторону Настасьи Никифоровны и пронзительно посмотрела ей прямо в глаза. Настасье Никифоровне было неуютно, но взгляд свой она не отвела. Матрона сказала: «Давай! Как тебя там, Настя?»

— Да, Настя, — вставая, покорно ответила женщина.

— Давай, неси внука твоего. Спасать его будем! — скомандовала Матрона и пошла в свою комнату, оставив за собой дверь открытой.

Настасья Никифоровна с внуком на руках зашла в комнату Матроны, закрыв за собой дверь.

Эта была полутемная небольшая комната с круглым столом посередине. На стенах висели разные травы и чучела животных. На полках, вдоль стен и на полу стояли наполненные растворами банки разной емкости. Настасья Никифоровна заметила огромную стекляную банку, стоявшую на полу, заполненную прозрачной жидкостью, в которой извивалась большая змея. Женщина содрогнулась, но испуг свой изо всех сил старалась не показывать.

— Ложи его на стол и раздевай. Всего раздевай, слышишь, до гола! — повелительно сказала Матрона.

Настасья Никифоровна послушно положила внука на стол и стала спешно разворачивать одеяло и пеленки. Мальчик не шевелился.

— Иди, сядь! — сказала Матрона, рукой показав на скамейку около стены. Настасья Никифоровна выполнила указание.

Сама же Матрона взяла с полки красную свечу, зажгла ее, и подошла к мальчику. Ребенок лежал на столе неподвижно, с закрытыми глазами, и казалось, даже не дышал. Она провела рукой около мальчика, задерживаясь над его головой, грудью и животом.

— Ну, дело плохо! Обещать ничего не могу, — сказала Матрона.

— Матрона, милая, сделай, что сможешь! Дом продам! — взмолилась Настасья Никифоровна, вскочив со скамейки.

— Это не потребуется! Сейчас твоя задача — молчать! Молчать и сидеть, что бы не происходило! — громким голосом прервала ее Матрона.

Настасья Никифоровна послушно замолчала и села на скамейку.

Матрона подошла к полке, взяла одну из своих банок, и поставила на стол, где лежал малыш. Это была небольшая полулитровая банка, с содержимым насыщенного темно-фиолетового цвета. Она налила в кружку этот раствор, и залпом выпила, закрыла глаза, села на табуретку рядом с мальчиком, и начала монотонно что-то говорить на непонятном языке. Так она говорила минут десять, затем она сменила интонацию, и стала как будто разговаривать с кем-то, задавать вопросы, отвечать, уточнять. Еще минут через пятнадцать, она открыла глаза… Глаза ее стали ярко красного цвета. Колдунья встала, расправила плечи и твердой походкой вышла из комнаты.

Настасья Никифировна вздрогнула от увиденного, но тут же взяла себя в руки. Она старалась беззвучно дышать, ей становилось страшно, но ее желание, во что бы ни стало, помочь внуку, было сильнее ее страха. — Господи, спаси и сохрани! — шептала она про себя.

Через пару минут Матрона вернулась, в руках у нее был огромный белый петух. Настасья Никифоровна таких огромных петухов еще не видила. Петух смирно сидел в руках Матроны. Колдунья налила тот же темно-фиолетовый раствор в кружку, из которой ранее пила сама, и поднесла кружку к клюву петуха. Петух послушно стал пить эту темную жидкость, затем спрыгнул с ее рук на стол, и смирно сел рядом с мальчиком.

Матрона медленно подошла к стене, одной рукой взяла висевший на стене топор, затем подошла к петуху, другой рукой взяла петуха за обе ноги и подняла его вверх головой. Петух на удивление был спокоен и не сопротивлялся. Колдунья положила голову петуха на деревянную ступку, стоявшую около стола, придавила его тело коленом, и затем… резко отрубила ему голову. Окровавленная голова петуха, покатилась к ногам Настасьи Никифоровне, забрызгивая кровью все вокруг. Тело петуха начало судорожно сокращаться и махать крыльями. Матрона сильно прижала двумя руками крылья петуха к его телу, и так держала его, пока тело петуха не перестало биться в судорогах.

В глазах Настасьи Никифоровны был ужас, она не переставала креститься и губами читать молитвы.

Через пару минут, тело петуха перестало биться, Матрона разжала руки, взяла под столом пустой таз, поставила таз на стол рядом с мальчиком, подвесила петуха за ноги на веревку, свисающую с потолка над столом. Кровь петуха стала литься в таз ручейком. Матрона сразу стала смачивать свои руки этой кровью и мазать тело малыша, а также свое лицо, и вновь начала что-то шептать на непонятном языке, иногда ее голос становился вопиюще громким, потом умолкал, было ощущение что она опять разговаривает с кем-то.

Несмотря на то, что все двери и окна были плотно закрыты, в комнате стало ветрено. Висившие на стене травы, порывами ветра отрывались, и кружились в комнате, банки опрокидывались, некоторые разбивались, и из них выливалось содержимое, и выползали полуживые жуки, мыши, змеи, червяки. Было жутко. Комнату заполнил туман.

Настасья Никифировна продолжала читать молитвы, но не выдержала и потеряв сознание упала на пол. Когда она пришла в себя, ветер утих, головы петуха рядом уже не было, она сидела же скамейке, справа от нее стояла кружка с жидкостью синего цвета, от которой исходил едкий запах.

— Очнулась. Хорошо. — сказала Матрона. — Ты постарайся выпить все до дна. И не бойся! Это для сил. Силы тебе еще пригодятся.

Настасья Никифоровна послушно выпила содержимое кружки.

Матрона продолжила свой ритуал. Она окуривала мальчика травами. Где-то через полчаса, мальчик полуоткрыл свои затуманенные глаза, и начал шевелить губами, и издавать еле слышные стоны. Настасья Никифоровна как только увидела, что ее внук пришел в себя, вскочила с места, упала на колени и стала креститься. В этот момент она испытавала радость, восторг и одновременно страх.

Матрона набрала стакан петушиной крови из таза, и приподняла голову ребенка. — Пей! — спокойна сказала она ему. Ребенок открыл глаза и послушно выпил весь стакан, после чего опять закрыл глаза, и казалось уснул.

Колдунья вытерла мальчика чистой простыней, а затем этой же простыней укрыла его. После чего она сделала пару шагов в сторону, остановилась и стала раскачиваться, потом замерла. Так она простояла, не шевелясь и, казалось, не дыша, минуту или две, а когда пришла в себя, глаза ее стали обычными, как и раньше, она сгорбилась, и старческим шагом пошла к Настасьи Никифоровне, села рядом с ней на скамейку. Пару минут она молчала, потом медленно проговорила:

— Внучек твой родился сегодня. Молись за душу его. Не знаю на радость или на горе. Не переживай, поправится твой внучек. Только запомни, ровно двадцать один день, начиная с завтрашнего дня, будешь поить его свежей петушиной кровью. Каждый день ты должна забивать нового петуха. Поняла?

— Поняла Матрона, все сделаю, спасибо тебе… Как это родился сегодня?

–… Он мертвый был, когда ты его принесла… он ушел уже. Не могу сказать… не знаю… я только связующее звено, передатчик… Так захотели… Не знаю, что за душа. Молись за душу его Настя.

Следующий месяц Настасья Никифоровна жила по строгому плану. Рано утром она шла на рынок, покупала петуха, потом домой, отрубала петуху голову, и в течение дня поила его кровью своего внука. К вечеру третьего дня мальчик пришел в себя, начал кашлять и отхаркивать сгустки гноя и крови, а через две недели кашель и вовсе прекратился, и мальчик заметно порозовел и поправился. За это время женщина продала почти всю мебель в доме. — Ничего наживем еще, внучку нужнее, — думала Настасья Никифоровна, продавая последний комод. Она понимала, что в трудную минуту не предала, не бросила, поддержала, и это согревало ее, наполняло силами, и давало смысл ее жизни.

— Вот и последний. Спаситель наш, — сказала Настасья Никифоровна, отрубая голову двадцать первому петуху.

После лечения мальчик окончательно поправился, начал улыбаться и радовать бабушку. Все это время Настасья Никифоровна молилась за своего внука.

Так и жили они вместе.

Через полгода к ним приехала Евгения. Она выглядела отдохнувшей и похорошевшей.

Настасья Никифоровна бросилась к дочери на встречу. Они обнялись. — Мамочка, я всего на один день! Еле вырвалась! Утренним поездом поеду домой, — сказала Евгения. — Как сын? — оглядываясь спросила Евгения и после молчания, добавила: «А где вся мебель?».

В комнате у окна стоял маленький стол и один стул, на полу около стены лежало сено.

— Все хорошо. Спит твой сыночек. А мебель пришлось продать. Господи, что твоему сыну пришлось пережить! Доченька, как ты жить с этим будешь? Как такой грех отмолить-то, доченька? Настасья Никифировна не выдержала и зарыдала.

— Мама, мама, расскажи! Что произошло? — просила Евгения. — Нет! Дай на сына, вначале, посмотреть.

Настасья Никифоровна проводила дочь во вторую комнату, где в детской кроватке спал мальчик. — Как вырос! Спасибо мамуля, — тихо сказала Евгения и долго смотрела на сына, потом взяла мать под руку, и они вернулись в комнату Настасьи Никифоровны. Женщина принесла дочери горячий суп и свежий хлеб.

— Ты давай поешь с дороги, а я рассказывать буду, — успокоившись и вытерев слезы сказала Настасья Никифоровна, и она, в подробностях, рассказала дочери как удалось спасти внука. — Господи, и передать не могу! Женя, это не по-людски! Матрона так и сказала, внучек твой родился сегодня, молись за душу его. Ой Женя, Женя нагрешили мы как, теперь всю жизь надо отмаливать этот грех, — причитала Настасья Никифоровна, раскачиваясь.

Евгения сидела молча, затем вытерев накатившиеся слезы, строго сказала: «Все обошлось! И это главное! Это судьба у моего сына такая, а у кого она сейчас легкая, скажи?»

— Не знаю, такой то грех просто так не пройдет. Молиться тебе надо и в церковь сходить — исповедаться. Ой доченька, как тяжело! — продолжала причитать Настасья Никифоровна.

— Ты думаешь, сходил в церковь и все, хорошим человеком стал? Нет мам, не верю я в это. Сын жив и здоров, спасибо тебе, выходила. Если бы с ним что-то случилось, простить бы себе не смогла. А сейчас все хорошо. Если все обошлось, значит судьбе так угодно, значит мы на правильном пути, мам. Радоваться надо, а не плакать, что Владик жив и здоров, — ответила Евгения.

— Но в церковь ты все же сходи! — продолжала настаивать Настасья Никифоровна.

— Хорошо, схожу! — ответила Евгения и по доброму посмотрела на мать, затем подошла и крепко ее обняла.

Утром на следующий день Евгения уехала.

Первое время после возращения от матери, Евгению преследовали навязчивые мысли о сыне, но она старалась отгонять их. — У него все хорошо. Мама о нем заботится. А эти мысли только мешают жить, мешают развиваться и тянут куда-то в страдание, а мне это зачем? Мне надо быть сильной, иначе мы никогда не сдвинемся с места и ничего в жизни не добьемся. Да и сыну нужна успешная мать, а не какая-то там неудачница, — думала она. Так, со временем, у нее постепенно пропало какое-либо желание видеть сына и интересоваться его жизнью. В церковь исповедаться она так и не сходила, не было времени.

У Владислава старшего, тоже где-то внутри тлел огонек сострадания к сыну, к его нелегкой судьбе. Он иногда думал о нем. — Вот встанем на ноги, сразу сына заберем от тещи. Будет с нами жить! — говорил он жене.

Прошел, год, два, три… Владик рос крепким и здоровым ребенком, помогал бабушке по хозяйству, дружил с деревенскими мальчишками, но больше всего он любил молча сидеть один и о чем-то думать. Шли годы. В семь лет Владик пошел в деревенскую школу.

Родители к нему не приезжали.