Записки путешественника с собакой

Роман Зинзер, 2019

Травелог писателя о поездке из Москвы в Прагу и обратно с его бордер-колли по имени Чарли. Содержит нецензурную брань.

***

Пока Настя и Чарли садятся в машину, упаковываются, пристегиваются, я в последний раз отвлекусь от описания нашего путешествия, которое еще даже и не началось и напишу заметку о моей стране. Немножко русофобскую, как подумают некоторые, хотя мне кажется, что наоборот, преисполненную любви и обожания к той территории, которую отграничили столбами и паспортными контролями и на которой мне довелось родиться. Так вот, я живу в Москве в районе Чертаново и каждый год я провожу социсследование. Очень важное. Макиавелли и не снилось.

Каждый год возле моего дома местные жители протаптывают в стороне от тротуара тропинку — короткий путь через дорогу. Коммунальщики ее перекапывают, в надежде, что больше по ней ходить не будут и срезать путь тоже не будут. Но каждый год результат один и тот же — люди начинают ходить по бокам перекопа, и к концу лета тропа становится шириною в реку.

И вот я думаю, когда вместо того, чтобы воевать с мельницами и ловить сачком ветер, местные власти сделают из тропинки дорожку и подрисуют к ней зебру через дорогу? Ведь ни разу еще подобный перекоп проторенной тропы не помогал. Ни разу перекопанная тропинка не останавливала поток людей по ней ходящих. Я таких случаев не вспомнил.

***

Наша первая остановка — Бородино. Мы много раз проезжали мимо этих мест, где Кутузов наставлял палок в колеса Наполеону, или же наоборот — где Наполеон надавал хороших лещей господину Кутузову, тут как посмотреть, но сегодня решили заехать. Сто двадцать километров от Москвы, Чарли уже явно устал колотиться в машине. Можно и проветриться.

Мы остановились на большой пустой парковке. Вокруг — ни души. Сбоку стояло красивое здание, видимо музей Бородина, впереди было поле с монументом на холме. Местность была ухоженная. То тут, то там торчали таблички-указатели достопримечательностей, но поле было настоящим, не газон с зеленой травкой, не асфальтированные дорожки с заборчиками по боками, от которых тошно, а просто скошенное поле. Не под корень скошенное, а больше так, для виду.

Чарли вылез из машины и начал чесаться — стоя, а стоя он делает это очень смешно: поднимается задняя нога и начинает скрести живот, причем чаще по животу он не попадает и чешет воздух.

— Мотоцикл заводит, — сказала Настя про Чарли. — Я думала, тут патриотичнее.

— Туравтобусы, китайские туристы и танки на постаментах?

— Да.

— Вон танк стоит, — сказал я и тыкнул пальцем вдаль, где в поле стояла тридцатьчетверка, — А так-то рано еще. Думаю, туристов тут много. Да и День победы скоро.

— А как связано Бородино и День победы?

— Как-то связано. Сила русского оружия, обагренного кровью.

— Вот поэтому я и не люблю по таким местам ездить. Напыщенно слишком и не в таком духе что: «тут случилась трагедия и больше такого с нами не будет», а скорее «вот вам выкусите. Сунетесь, повторим». Но.., но тут ничего так. Можно погулять.

Мы отпустили Чарли бегать по полю без поводка, он быстро понял, какая свобода ему привалила и умотал вперед, прямо на холм. Мы пошли за ним. Людей кругом как не было, так и нет.

— Вот тут Болконский и схватил флаг, — сказал я.

— Ты слишком много книжек читаешь. Оторван от жизни, — сказала Настя.

— Как думаешь, Толстой ездил сюда на поле, прежде чем писать свою «Войну и мир»?

— Зачем? Ну поле и поле. Как любое поле. Французы слева, русские справа.

— Ведь ему надо было проникнуться, вдохновиться?

— Вот ты вдохновился?

— Не знаю.

— Только подростки вдохновляются. Тут надо было просто сесть и написать.

— Я знаешь, что думаю. Толстой писал свою «Войну и мир», который сейчас школьники мучатся, через пятьдесят лет после событий. Это как если я сейчас сяду писать о Великой Отечественной. Что я знаю об этом? Да ничего я не знаю. Все выдумывать придется или тырить у мутных историков и таких же мутных описателей того времени типа Шолохова. Почему в «Войну и мир» так вцепились? Из пальца ведь высосано. Хоть и масштабно высосано.

— Думаю все дело в бороде. Человек с такой бородой не мог написать ерунду, — сказала Настя и поймала Чарли. Тот носился как угорелый — поле было большое, было прохладно, а на скошенной траве еще не прошла роса. Самое лучшее утро для нашего пса.

— Клещ, — сказал я и снял с белой гривы Чарли мелкого коричневого монстра и показал его Насте.

— Он такой мелкий? Никогда раньше не видела, — сказала Настя.

— Очень мелкий. Не заметить просто так.

— Пойдемте отсюда тогда. Какой страшный, — сказала Настя. — Пойдемте. Блин, клещи. Что же теперь проверять каждый раз Чарли?

— Значит проверять, — сказал я, раздавил клеща ногтем и выбросил. Это был самый первый звоночек проблемы, которая нас будет преследовать всё путешествие.

Пока мы гуляли, на парковке появилась еще пара машин, большой серый фургон и дворник, который был занят тем, что опустошал урны в свой большой мусорный пакет. Машины были без людей, а возле фургона стояло несколько полицейских.

— Это коневозка, — сказала Настя.

— А где конь?

Конь появился из-за фургона. Он был большой, стройный, серый, очень статный и красивый. Его вел под уздцы один из полицейских.

Настя вопросительно посмотрела на меня.

— Ну откуда я знаю, что тут делает конь в такую рань? — сказал я. — Может тут так установлено, что полицейские на конях Бородино патрулируют.

Полицейских было пятеро. Один из них держал коня, другой открыл повозку и предложил жестом коню проследовать внутрь. Конь встряхнул головой и внутрь не пошел.

— Это может быть интересно, — сказал я.

Полицейские попробовали еще раз пригласить коня в фургон, но тот отодвинулся еще дальше. Один из полицейских ушел и через минуту притащил самодельный трап из сколоченных досок и приставил его к фургону.

— То есть теперь по трапу, конь должен зайти? — спросила Настя.

— Это лошадь, — сказал я.

Чарли смотрел неотрывно. Лошадь он видел впервые и немного боялся. На каждый шаг большого животного Чарли нервно вдыхал.

— Это всего лишь большая такая собака, — сказала Настя Чарли и погладила его по щеке.

Трап установили покрепче, и коневод отвел лошадь подальше для разбега, и попробовал загнать ее в коневозку. Почти получилось, но в последний момент лошадь сошла с трапа и в проем фургона не попала. Коневод попробовал сделать то же самое дважды, но каждый раз лошадь сходила с трапа.

Дворник перестал собирать мусор и тоже уставился на эпопею с лошадью. Он стоял близко к нам, и я решил с ним поговорить.

— Всегда так с конем? Приманили бы чем-нибудь, — сказал я.

Дворник пожал плечами и поставил мусорный пакет на землю.

— Это лошадь. Не конь. Хельга зовут. Она здешняя, ее это.., на праздники в Москву переводят.

— Какие праздники?

— Ну майские-хуяйские, какие еще, — сказал дворник и сплюнул точно в урну. Семен пьет, прислали вон сопляка, будет на Хельге по Москве целый месяц разъезжать. Если она из него сейчас копытом дух не выбьет.

— Это как?

— Чего как? — спросил дворник.

— Семен-то кто? — спросил я.

— Семен — мент наш. Конная полиция. Они здесь, у нас патрулируют, все такое. С Хельгой. Год или два уже, не помню. Сменщик у него — Скворцов, забыл, как зовут. Скворцов, короче. Тоже на Хельге ездит. Но он не любит на Хельге, когда можно не ездить и туристов нету, то Скворцов просто тут по округе болтается. А Семен любит. Он вообще Хельгу любит. Говорят, от него жена ушла, весь он такой на конях был помешанный. Говорит, не хочу дерьмо конское всю жизнь нюхать. Вот и ушла. Семену-то взяток где взять? Нигде. Кто менту на коне взятку-то даст? Хотя.., хотя, может, треплют все про Семена. Я не знаю. Откуда мне правду знать?

Настя повернулась вполоборота ко мне. Я кивнул. Мы оба думали об одном и том же. Опять жена от кого-то ушла. Сначала ветеринар на белорусской границе, теперь вот Семен.

Полицейские попробовали новую тактику. Тот, который держал лошадь, перестал брать трап с разбега, и просто стал похлопывать животное ладонью по крупу. Остальные полицейские встали в ряд по краям трапа, чтобы закрыть собою пути к отходу. Но не сработало. Лошадь оттолкнула плечом полицейских и спрыгнула с трапа. На парковке прибывало народу, и все тормозили посмотреть, что же дальше будет с лошадью и полицейскими. Последние поняли, что за ними теперь внимательно смотрят и посмеиваются и решили перекурить. Самый лысый из них раздал остальным по сигарете.

— Семена им звать надо, — сказал дворник. Только он заведет Хельгу. А Семен пьет. Как его звать-то?

— А чего пьет? Или он всегда это?

— Он не пьет. Ну я не видел. Он только сейчас пьет. Ну ты прикинь просто. Он два года с Хельгой был. Дерьмо за ней чистил. Пальцем камни из подков доставал. Брал вот так вот ногу у лошади, взади становился и пальцем выскребал. И Хельга ему ни разу в лоб не щелкнула. Короче, у них такая любовь была, что я тебе скажу, он жену наверно так свою не любил.

— Ну понимаю, да. Так ее же вернут, Хельгу-то? Праздники того и обратно? Или не?

— Не знаю. Семен пьет, может он больше знает. Может он знает, что не вернут. Вот и пьет. Я бы тоже пил.

— А почему этого Семена тоже в Москву не определили? Я думала, если ты с лошадью, то ты всегда с ней. Они же привязываются. — спросила Настя.

— Ну тут как назначат. С собаками разные менты ходят же. С лошадями значит тоже.

— Какая-то это простая слишком история, — сказала мне Настя, когда дворник ушел восвояси. — Ну назначьте вы этого Семена с Хельгой вместе и все. Справятся лучше. И пить никто не будет. И страдать.

— В полиции любят шекспировскую драму, — сказал я. — И в конце все должны умереть. И Семен от перепоя, и Хельга, оттого, что разобьет вон тому лысому копытом череп и ее пристрелят.

— Я тебе сейчас влуплю, Рома, — сказал мне Настя. — Не говори так.

— Надо Хельгу спасать, — сказал я и пошел говорить с полицейскими. Нет, я вовсе не смелый и от людей в форме у меня душа всегда в пятках, но ведь мне же потом писать книжку. А о чем еще писать, как не о своих геройских поступках по спасению лошади и запойного всадника?

— Помочь может? — спросил я полицейских, когда подошел поближе — В линию тоже могу встать.

— Да не, справимся, — ответил один из копов.

— Дворник вон говорит, что вам Семена звать надо, — только так и получится лошадь внутрь загнать, — сказал я. — Вы уж меня простите, что лезу. Переживаю просто.

— Да мы справимся, правда, — сказал другой полицейский. Голос у него был раздраженный, но мне-то что? Мне потом книжку писать, меня раздражением не напугать.

— Слушайте, ребят, а как так, что два года лошадь с одним наездником, а потом так вдруг и переводят ее, а хозяина, ну то есть наездника ее, тут оставляют. Мне вот дворник рассказал, что разъединили их. Семена вашего и Хельгу. Так, может, Семена-то тоже в Москву и всё, проблемы нет. Вы там позвоните, куда надо. Скажите: «Капитан Херов, у нас тут рацпредложение» и все такое. Глядишь и Семен пить перестанет.

Полисмены переглянулись, видимо вспоминали, кто из них старше по званию, чтобы хорошенько отшить болтливого меня. Старшего по званию не оказалось, если судить по лицам, все парни были срочниками внутренних войск России.

— Да мы понимаем, — сказал один из полицейских. — Нам и самим оно надо эту кобылу пихать в вагон? Но сказали так.

— А Семена знаете?

— Нет, мы сегодня только здесь. Забрать коня и доставить.

— Так если позвать? Он поможет, — сказал я.

— Не. Сейчас придумаем что-нибудь.

— Приманить бы чем-нибудь, — сказал я.

— Мы кидали ей сена внутрь. Не идет.

Подошла Настя и потянула меня за руку назад.

— Пойдем. А то они сейчас дойдут еще до мысли, что ее шлепнуть или стукнуть надо, чтобы внутрь зашла. Я не хочу на это смотреть.

— Да не. Ребята-то нормальные вроде. Понимают, что тогда коняга вообще никуда не зайдет. Семен — их спасение.

— То есть ты хочешь, чтобы этот самый Семен вылез из пьяного сна своего и помог свою любимую лошадь увезти от него подальше. Это будет сильнее Шекспира. Боюсь, я тогда буду плакать.

— Да, я тоже, — сказал я. — Ладно, поехали. Оставим разлуку Семена и Хельги на совести российской милиции. Надеюсь, через месяц ее все же вернут обратно.

Конец ознакомительного фрагмента.