Космический учитель

Роман Евгеньевич Комаров, 2017

Встреча с внеземным разумом! Человечество давно об этом мечтало, и вот инопланетяне прилетели, но не могут сказать ни слова и вообще странные личности. Чтобы войти с ним в контакт, надо научить их земному языку. Так появились космические школы, в одну из которых пристроился на работу молодой и предприимчивый землянин Михаил Смирнов.Но не все так просто. Язык дается инопланетянам с трудом, а ведь еще надо готовить отчетные концерты для Минобра, киснуть на педсоветах, проводить конференции, воевать с зелеными человечками и спасать мир от катастрофы. Тут нужен истинный герой, который умеет изменять слова по падежам и знает, где стоит ударение

Глава 1.

Директор Космической школы языков, убеленный сединами профессор Виноградов, взглянув на меня, чуть нахмурил густые брови и принялся рыться в бумажках.

— Я отсылал резюме с биометрией вашему секретарю, — робко сказал я. — Еще неделю назад.

— Видел, знаю. Погодите, сейчас найду.

И он вытащил из старинной папки «Дело» с мохнатыми завязками черно-белые распечатки. Моя прекрасная голограмма, на которой я себе так нравился, превратилась в пятно, где нос неотличим от уха, а тело похоже на Сатурн со всеми его кольцами.

— Работаю по старинке, не доверяю всем этим летучим окнам, — ворчливо сказал профессор. — Итак, юноша, вы окончили Лингвистический университет в 2112 году. И что вы делали два года после выпуска?

— Занимался исследованиями, — бодро сказал я, лихорадочно думая, установлен ли в офисе школы дистанционный полиграф.

Нет, сказанное мной не было совсем уж откровенной ложью. Я исследовал. Исследовал возможности зарабатывать на жизнь, не сильно при этом утруждаясь. Сначала я открыл сетевой магазин по продаже цефеанских ротовых слизней для очистки языка и десен. Быстро прогорел. Потом организовал лотерею, главным призом в которой был стул-эвакуатор моего собственного изобретения. Я так и не понял, почему не нашлось желающих им завладеть. Мой стул был способен анализировать уровень тревоги владельца и в случае опасности первым удирал из помещения. По его поведению можно было понять, стоит ли спасаться или можно еще немного попить чай. Я с трудом продал три лотерейных билета — их все купил сосед, в благодарность за то, что я подтянул его брата по космолингве и спас от отчисления из Института биотехнологий, довольно престижного заведения, куда попадали немногие. Я сам туда не попал, если что.

Когда подходил к концу второй год моего сидения дома, отец поставил на холодильник код и отсек меня от питания. Я взял себя в руки, постригся, сходил в голографический салон и сделал приличный снимок, после чего сел составлять резюме. Вышло небогато. Пока я уныло менял формулировки, всплыло окно рекламы: «Горящие вакансии в Космическую школу языков. Если вы молоды, полны сил и хотите установить настоящий контакт с инопланетянами, спешите к нам!» Я и поспешил.

Дребезжащий голос профессора Виноградова вернул меня к реальности.

— У вас профильное образование, это плюс. Вы проходили практику преподавания языков?

— Да, на седьмом курсе. У меня высший балл за конспект урока.

— А с инопланетянами имели дело?

— Нет, только с людьми.

— Юноша, — сказал профессор Виноградов. — Вы понимаете, что наша школа — визитная карточка человечества? Мы не просто учим инопланетян связной речи. Мы открываем им окно на Землю! Это священная миссия, возложенная на нас президентом!

Дальше он еще много чего сказал, но я уже понимал: меня возьмут. С кадрами у школы было плохо. С тех пор как карманные конверторы речи подешевели, интерес инопланетян к изучению человеческих языков упал. Школы начали разоряться одна за другой, сохранились только те, которые жили на правительственные дотации. А потом из-за неверного перевода чуть не случилась война между Землей и Проксимой-3, после чего появилась идея переоборудовать под школы старые туристические космолайнеры и облетать обитаемые планеты, завлекая клиентов с близкого расстояния. Ко всему прочему на таких кораблях работали неплохие спа-салоны. Языковой бизнес оживился. Стало не хватать хороших учителей, а потом — даже средних и плохих. Дошло до того, что языки инопланетянам преподавали все кому не лень. Теперь не лень стало и мне, а я, на минуточку, дипломированный переводчик с центаврианского и нозеанского. Правда, со словарем. Зато в совершенстве владею космолингвой.

Пока я делал вид, что слушаю профессора, а профессор делал вид, что говорит важные вещи, вошла секретарша и сказала:

— К вам Ульдмаар Секундус. С ним толстожал.

— В наморднике? — заволновался профессор.

Секретарша неуверенно кивнула.

— Тогда пустите. А вы, — тут профессор опять посмотрел на меня и соединил брови в одну непрерывную линию — собирайте чемодан. Катер школы будет ждать вас в космопорту «Бородино». Старт завтра, в шесть. Полетим вместе. Учебный план вам перешлют по почте, извольте ознакомиться.

— А зарплата? — спросил я. — С зарплатой-то что?

Профессор укоризненного покачал головой:

— Преподавание языков — это священная миссия…

— Стойте! Про миссию я уже слышал. Она ведь оплачивается, верно?

— Верно. Но вы должны понимать, что в нашем деле работают энтузиасты, которые живут языком, дышат им.

— А чем они питаются?

— Питание за счет школы, — торопливо сказал профессор. — Плюс сто кредитов за каждый проведенный урок.

— Сколько? — спросил я, не веря своим ушам. — Нет, спасибо, я лучше пойду.

— Стойте! Сто кредитов — это начинающим, а вам… положим, двести пятьдесят. И возможность перехода через год в административный состав, там оклад десять тысяч. Не все на Земле такие деньги получают.

«Да уж, не все», — подумал я, а вслух сказал:

— Уговорили. До встречи, профессор!

На выходе я столкнулся нос к носу с молодым центаврианином, который катил за собой на биоверевке огромную тушу толстожала. При виде меня толстожал откинул дыхательную крышку и впрыснул в воздух слабый нейропаралитик. А я взял и не отравился, потому что с утра принял на всякий случай три таблетки антидота. Мама беспокоилась, что я могу надышаться в приемной школы инопланетных газов, и пыталась скормить мне все содержимое нашего аптечного ящичка. Я уговорил ее выбрать что-то одно и, как ни странно, оно пригодилось!

— Ты простить мной животныя, — послышался пропущенный через речевой конвертер голос центаврианина. — Быть голоден, потом сушь. Нервический полюс незнакомства.

— Да ничего, ничего, — сказал я, отступая к двери и не выпуская тварь из поля зрения. Обычно после распрыскивания яда толстожал выстреливает в жертву парой-тройкой забрюшных игл. Но в этот раз обошлось, и я сумел выбраться из офиса целым и невредимым. Вообще давно шла речь о том, чтобы запретить центаврианам привозить на Землю толстожалов, на этой почве шли мощные распри в Галанете. Многие, и я в том числе, считали, что пора уже начать ущемлять права инопланетян, хотя бы в отношении выгула опасных питомцев.

Дома я открыл файл с учебным планом и немного приободрился. Мне предстояло вести уроки человеческой культуры в группах инопланетян, уже немного владеющих космолингвой. Двадцать голосовых часов в неделю, шесть — на контрольные работы, в конце — зачет. Я должен рассказать про освоение людьми космоса, про национальные обычаи Доминиона и обязательно разучить песню — на выбор из списка. В моей группе было трое гуманоидов — центаврианка, альдебарранец и цефеанин, а также четверо негуманоидов — маточный рой шуршунов из системы Проциона, ретро-хордовый шар с Бетельгейзе, полууксовый волножитель и гигантская бактерия с Проксимы-3. Я уже их боялся. Особенно волножителя — об этих существах мало что известно, и видны они только в специальных очках, которые преподавателям не полагались.

Подготовка первого, пробного урока заняла у меня остаток дня. Вещи я собирал в страшной спешке. Впрочем, что мне могло понадобиться на космолайнере? Три комплекта одежды, самоочищающееся белье, гигиенический набор, пульсопланшет — все это уместилось в небольшой рюкзак. Последним я сунул слегка плешивый глобус на деревянной подставке. Украшу им преподавательскую каюту.

Уже на катере я вспомнил о том, что не попрощался с Катей. Мы вроде как пробовали встречаться, но после провала лотереи она стала реже звонить, а потом и вовсе пропала на несколько недель. Вот она удивится, когда я ей пошлю голограмму с моего нового места работы! Может, поймет наконец, что у меня большие перспективы.

Подлетая к космолайнеру «Богатырь Микула Селянинович», катер заложил крутой вираж, и я больно ударился лбом об иллюминатор, в который смотрел безотрывно, потому что сидящий рядом профессор Виноградов уже битый час трещал про важность транслингвистической экстраполяции и метаязыковой дистинкции. В студенческие годы я прогуливал теоретические дисциплины — все равно чушь несусветная. Практика куда важней. Да и вообще, чем больше умных слов, тем меньше смысла. Думаю, с таким подходом из меня получится незанудный учитель языка.

По прилету меня взял в оборот менеджер Николай, юркий парень с повадками уличного зазывалы, который показал мне учительскую каюту, аудиторию, звуковые тренажеры, столовую, кинозал, спа-отсек и святая святых — туалет для инопланетян. В столовой я мельком увидел капитана, грузного мужчину неопределенных лет. Он наслаждался ужином в окружении помощников и что-то вещал, размахивая вибровилкой, на которую был насажен центаврианский лжеарбуз, деликатес, поедаемый живьем. Лжеарбуз шевелил усиками и пытался сбежать. Помощник капитана слегка придерживал его мизинцем, дожидаясь, пока шеф перейдет от слов к делу. Я напрягся. Если тут подают к столу такое, долго я не протяну. У меня стойкая аллергия на инопланетные продукты. Да я только от одного их вида покрываюсь сыпью! Дурак я, дурак! Надо было взять с собой запас тушенки.

Коллеги мне тоже не очень понравились. Нет, они приняли меня дружелюбно, но по ним было видно, что работа их изрядно утомила, и если бы они могли, то оказались бы в тысяче парсеков от этой школы. Одна из преподавательниц истории человечества, красавица Мелани Меррик, крупно написала голографическим маркером «беги!», и рассмеялся только я один. Тем временем менеджер Николай развернул множество виртуальных окон и принялся знакомить меня с материально-технической базой: учебниками, рабочими тетрадями, коллекцией картинок, видео, музыки и учебных игр. Я получил доступ второго уровня к базе данных школы, и теперь мог видеть, кто кого учит и какие замены в расписании будут в ближайшие дни. Внезапно мне стало так грустно, что хоть волком вой. Я ушел из учительской, залез в спальный отсек в каюте и попытался забыться во сне.

На свой первый урок с инопланетянами я едва тащил ноги. Меня била дрожь, хотелось бросить эту работу и удрать домой, на Землю. С чего начать? С повторения алфавита? Сразу с песни? По плану у меня было знакомство, потом слайды из музея культур Доминиона с подробными комментариями, но теперь я был готов все поменять в последнюю секунду. В желудке засвербело, лоб покрылся холодным потом. Что они подумают о человечестве, увидев меня? Опозорю всех, от Адама до недавно избранного президента Доминиона Расула Махмудова.

Я сделал глубокий вдох и открыл дверь в аудиторию. Двести двенадцать пар глаз, восемь световых отверстий, три бинокуляра и один монохромный спектрометр уставились на меня.

— Здравствуйте! — неуверенно сказал я.

Ученики подхватили приветствие каждый на свой лад. Центаврианка поклонилась, альдебарранец направил в мою сторону струйку конденсата, цефеанин лег на пол, шар выкатился из-за стола и пропищал несколько слов на родном языке, рой оживленно зажужжал, а бактерия равнодушно махнула стрекательным жгутиком. Волножителя нигде не было видно, но в списке присутствующих он отметился, значит, затаился рядом.

— Давайте познакомимся. Меня зовут Михаил Смирнов, я ваш новый учитель человеческой культуры и космолингвы. А как вас зовут? — обратился я к цефеанину, все еще лежащему на полу.

— Нрд Пркж Ммв, — ответил он, привставая и стряхивая с боков отмершие чешуйки. — Учитель очень Михаил мне приятно.

Хоть в его сертификате и было заявлено знание космолингвы на базовом уровне, некоторые пробелы в грамматике заполнить бы не помешало.

— Приятно познакомиться, — улыбнулся я как можно шире, и с ужасом заметил, что шар с Бетельгейзе распахнул зубастую пасть и щерится в мою сторону с нескрываемым аппетитом. Рука сама собой потянулась к тревожной кнопке на пульсопланшете. Спокойно, Миша, спокойно! Шар травоядный, если верить Галакипедии, а она, как известно, врет только избранным. Я повернулся к центаврианке и спросил:

— А как вас зовут?

— Мармала Хтриошма, — нежно пропела она. — Вы знаете, я в этом классе по ошибке. Мою группу расформировали, а меня временно перевели к вам. Давайте я ходить не буду, просто отмечусь и уйду?

— Так дело не пойдет! — сурово произнес я, давая понять, что никому спуску давать не намерен, тем более что моя зарплата косвенно зависела от количества народа в группе. — Я вам буду давать задания повышенной сложности. Можете пока написать эссе на тему «Космос как пространство дружбы». Сто пятьдесят строк. На космолингве, конечно.

Центаврианка вздохнула, развернула виртуальное окно и принялась с кислым видом набирать текст. Толстожал под ее столом вздрагивал во сне. Она беспечно пинала его пятью правыми и шестью левыми ногами.

— А как вас зовут? — обратился я к альдебарранцу. Его бионический скафандр напоминал средних размеров гроб с соплами в разные стороны.

— У, — глухо сказал альдебарранец.

— Гм, очень приятно.

Хорошее все-таки имя. Коротко и по делу. Посмотришь на такого, и сразу ясно, что перед тобой У.

Рой шуршунов нетерпеливо летал вокруг своей парты. От их гудения у меня начала болеть голова.

— Как вас зовут? — спросил я, обращаясь сразу ко всем, и вскоре пожалел о том, что вообще открыл рот.

— Гж, — сказал один шуршун.

— Дж, — сказал второй.

— Мж.

— Вж.

— Бж.

— Зж…

Все заскучали уже на тридцатом шуршуне. К сотому альдебарранец затрясся в своем скафандре, а цефеанин высунул раздвоенный язык и принялся поглаживать им нижние веки. Говорят, так они обычно делают перед боем.

— Спасибо, — прервал я шуршунов. — Очень и очень приятно. Правда. Дознакомимся в следующий раз. Вы только не забудьте, на ком мы остановились.

Рой разделился на две части: представившиеся отлетели в одну сторону, непредставившиеся — в другую. Я повернулся к бактерии и попробовал наладить с ней контакт, но она упорно молчала, покрывая парту серой слизью. Пришлось отстать.

— А я Снорри, — пискнул шар и мигнул бинокулярами. — Как я так что но Снорри. Быстро Снорри. Я тут и тут и Снорри. Как вы Снорри и не Снорри?

— Ээээ, что? — спросил я озадаченно.

— Шибко Снорри но я и я. А вы Снорри где. Вот Снорри сюда кто в чем.

— Понятно, — быстро сказал я, ища глазами волножителя. — Шпыш, вы тут?

— Тттаааааа, — раздался шепот с дальней парты. — Ссссдеееееессссь.

Я бодро хлопнул в ладоши:

— Отлично, все на месте. Давайте начнем. Тема сегодняшнего урока — известные земляне.

И я вывел на общий экран фото Гагарина.

— Съедобно? — спросил цефеанин.

— Половой житель, — заявил шар с Бетельгейзе. — Размножений. Половой размножений. Желать знать все половой размножений. Желать делать здесь половой размножений. Снорри желать.

Я невольно попятился к стене, заслоняя собой Гагарина.

— Это, — сказал я дрожащим голосом — пионер космоса. Он открыл человечеству красоту безвоздушного пространства. Его знают все на Земле. Его именем названы города и села, улицы и площади. Давайте посмотрим короткое видео.

— Половой размножений! — упрямо твердил шар. — Сейчас!

— Послушайте, Снорри. Половое размножение — это непростая тема для землян.

— У вас с ним проблемы? — заинтересовалась центаврианка. — Можно я лучше об этом напишу эссе?

— Нет, — рявкнул я. — Никаких проблем нет. Но мы обычно в аудиториях такое не обсуждаем.

— Почему? — спросил цефеанин. — Мы хочу знать. Показывай быстро. Тема урок меняй-меняй.

— У! — веско добавил альдебарранец, привставая со своего места.

К такому меня жизнь не готовила. Я убрал Гагарина и развернул медицинский плакат с изображением кровеносной системы человека. Пожалуй, бегло объясню про разницу полов и плавно переползу на биологически нейтральные темы.

— Вот тут вы видите человека… кхм, в разрезе.

— Съедобно? — спросил цефеанин.

— У! — прогудел альдебарранец.

— Не половой житель, — разочарованно сказал шар, откатываясь подальше. — Снорри грусть плохо.

— Извините, Михаил, а вы уверены, что показываете верный плакат? — спросила центаврианка, вращая глазами против часовой стрелки. — Мне казалось, ваше размножение предполагает наличие двух особей, а тут одна.

— Все верно, но я сначала хотел подготовить вас, дать базу, — смутился я. — Здесь находится сердце, оно направляет биологическую жидкость, называемую кровь, к разным органам. В том числе к половым. Они ниже.

— Сссссертсссеее тибе ни хочицццца пакойаааа, — вдруг запел волножитель.

— Спасибо, Шпыш, — сказал я. — Вы верно заметили, что сердце играет важную роль в организме человека.

Пока я махал руками, изображая сокращение желудочков, бактерия на первой парте вдруг обмякла. Ее края встопорщились и начали скручиваться, а вакуоли и прочая начинка полезли наружу.

— Вам плохо? — в тревоге спросил я. — Вызвать врача?

— Не стоит, — сказала центаврианка. — Она собралась делиться.

— Делиться? С кем? Черт… то есть размножаться, да? Прямо здесь?

— Она предпочитает делать это на уроках. Говорит, тут удобнее.

Тем временем от бактерии начали отпочковываться комки слизи, в которых угадывались очертания будущих взрослых особей. Шар подкатился поближе, разинул рот и принялся их поедать.

— Снорри! Как вы можете?! Прекратите немедленно! — закричал я. На моих глазах совершалось жуткое убийство инопланетян.

— Фто не так? — спросил шар с набитым ртом. — Снорри вкушно. Голоден и немного жрать. Против? Снорри завтрак нет потом да потом нет.

— Учитель Михаил переживать совсем вряд ли, — успокоил меня цефеанин. — Дети еда. Много дети много еда. Пробовать-угощаться.

Услышав это, рой шуршунов стремительно вылетел из аудитории, а альдебарранец приоткрыл в своем гробоскафандре небольшое отверстие и стал всасывать в него новорожденных бактерий. Те отчаянно пищали и пытались уцепиться за мебель. Я снял с себя рубашку, встал на колени и принялся собирать в нее малышей. Центаврианка и цефеанин наблюдали за мной с любопытством.

— Михаил, что вы делаете? — поинтересовалась центаврианка.

— Не видите? Спасаю бактерий!

— А вы, надеюсь, в курсе, что они для вас ядовиты?

Я отшвырнул рубашку с бактериями подальше.

— Кроме того, по Уложению Проксимы-3 все рожденные вне родной планеты бактерии подлежат немедленному уничтожению как бракованные. Так что дайте ребятам спокойно поесть.

Ко мне подкатился шар, заглянул в глаза и проскулил:

— Половой размножений пожалуйста. Очень надо. Снорри сейчас. Потом неможно.

— Нет, — твердо сказал я. — У нас… у нас время кончилось. Всем спасибо, увидимся завтра.

И я стремительно выбежал из класса, оставив инопланетян в недоумении. В учительской меня встретили аплодисментами.

— Мы наблюдали за тобой по трем камерам! — сказала красавица Мелани. — Ты был просто великолепен. Особенно когда снял рубашку.

Я густо покраснел. Позор-то какой! Стыдобища! Под рубашкой у меня была дедовская майка-алкоголичка, талисман на удачу. Я надевал ее на все важные мероприятия, и обычно мне везло. Но не сегодня, не сегодня.

— А лихо ты им задвинул про сердце! — похвалил завуч, Клеман Леклер. — Вот она, истинно землянская находчивость.

— Да-да! — хором грянули остальные. — Молодец!

Благодаря, кланяясь и пожимая руки я планомерно пятился к двери. Через пару мгновений я оказался в коридоре и рванул в сторону каюты. Мне хотелось провалиться сквозь пол и очутиться в открытом космосе. А еще лучше вернуться домой. Я готов на любую работу — хоть вибровилки мыть в придорожном кафе, лишь бы подальше отсюда. Я резким движением развернул экран и стал набирать текст заявления об увольнении по собственному желанию.

С каждой минутой моя решимость падала. Уволюсь, и дальше что? Родители затерроризируют, Катя окончательно отморозится. Денег нет, работы нет, моральный дух на нуле. Нет, надо попробовать продержаться хотя бы еще один денек. Может, втянусь.

Я решил вернуться в учительскую. Сделаю вид, что не сбежал, а просто пошел за глобусом. Он украсит мой личный стол и будет напоминать о светлых днях, проведенных на родине. Можно и на урок взять в качестве наглядного пособия. Схватив глобус, я вышел в коридор и похолодел от ужаса. Шар с Бетельгейзе, непринужденно катаясь туда-сюда, поджидал меня у лифта.

— Что вы тут делаете, Снорри? — спросил я как можно любезнее. — Заблудились?

Но шар проигнорировал мой вопрос. Внезапно из него полезли тонкие щупальца. Они обвились вокруг глобуса и потянули его к себе.

— Это мое! — пропыхтел я, пытаясь вырвать собственность из лап инопланетянина.

— Размножений! — шипел тот. — Мой размножений. Дать. Снорриии!

— Пустите, это просто глобус.

— Глобус размножений! Давать сейчас и навсегда. Подарок. Любовь сильный. Нуждаться. Мечта каждый Бетельгейзе.

— Мне он тоже нравится, — не сдавался я. — Уберите щупальца! Я спешу.

— Тогда продать, — деловито сказал Снорри. — Два ноль ноль ноль ноль кредит. Доволен и счастлив?

И тут я реально стал доволен и счастлив. Двадцать тысяч кредитов за какой-то старый, облезлый глобус? Да не вопрос!

Снорри щелкнул в воздухе щупальцем, и пульсопланшет завибрировал. Пришло сообщение из банка о зачислении на мой счет внушительной суммы. Я вручил глобус Снорри, и тот, высоко подпрыгивая, скрылся с ним в лифте.

Я махнул ему вслед и вернулся в свою каюту. Развернул рабочие окна, тут же отправил заявление на увольнение профессору Виноградову. Потом сел и написал письмо соседу Аркаше: «Есть тема. Помнишь, ты мне подарил глобус на день рождения? Сможешь достать таких еще? Жду ответа. Завтра прилечу домой».

Кажется, скоро я заживу как человек. Ждите меня, благодарные шары с Бетельгейзе! Я приеду к вам с глобусами. Доступные цены. Гарантия качества. В кредит и в рассрочку. Без наценок, от производителя. Оптом — дешевле.