Космический учитель

Роман Евгеньевич Комаров, 2017

Встреча с внеземным разумом! Человечество давно об этом мечтало, и вот инопланетяне прилетели, но не могут сказать ни слова и вообще странные личности. Чтобы войти с ним в контакт, надо научить их земному языку. Так появились космические школы, в одну из которых пристроился на работу молодой и предприимчивый землянин Михаил Смирнов.Но не все так просто. Язык дается инопланетянам с трудом, а ведь еще надо готовить отчетные концерты для Минобра, киснуть на педсоветах, проводить конференции, воевать с зелеными человечками и спасать мир от катастрофы. Тут нужен истинный герой, который умеет изменять слова по падежам и знает, где стоит ударение

Глава 3.

Утром в учительской стоял непрерывный мощный гул, как будто туда залетел рой шуршунов, вооруженный громкоговорителем. Коллеги готовились к урокам, обсуждали расписание и свежие директивы, проговаривали вслух упражнения на дикцию, ругались на новый межгалактический учебный стандарт, перемывали кости ученикам и друг другу, никого не стесняясь. В общем вели себя непринужденно. Я сел за свой стол, развернул окна с планами уроков, скопировал из базы десяток подходящих голограмм, а потом, надев наушники, принялся выбирать песню. Хотелось чего-то зубодробительного, перченого, чтобы у всех перекрыло кислород. Но в списке разрешенных песен было только унылое старье из позапрошлого века. Я запустил рандомайзер, и он остановился на композиции «Миллион алых роз». Держитесь крепче за парты, меломаны!

— Вы слышали, зеленые человечки опять кого-то похитили! — отвлек меня от работы голос учителя труда Джона Брауна.

— Требуют выкуп? — поинтересовалась Мелани. Она сидела неподалеку от меня и проверяла тесты. Я украдкой подглядывал на нее и думал, как бы половчее организовать свидание. Куда можно сводить девушку на этом корабле? В рюмочную «Три амебы»? В посадочный отсек, посмотреть как швартуются катера?

— Это не их стиль, — сказал Джон. — И знаешь, что интересно, они всегда похищают жертв по алфавиту.

Тут уже и мне стало любопытно:

— В смысле?

— Смотри. Первым они украли некоего Августина Аввакуума. Следующим стал Бенджамин Бекон.

— Хорошая система, — одобрил я. — Сразу ясно, кому опасаться. А теперь кто пострадал?

— Лулумба Лопотунья, известный, между прочим, ксенопсихолог, лауреат премии Фрейда третьей степени.

— Так ему и надо! — мрачно сказал Клеман Леклер, смахивая в сторону недоделанное расписание. — Эти психологи только кредиты из тебя тянут, а толку — чуть. Ходил я к одному такому, когда жена достала. И что? Все равно — развод, дети — на Венере, сам — на бобах. Все жена отсудила.

— А вот новость так новость! — воскликнул Джон, разворачивая перед нами окно с большой голограммой посредине. — На границе системы замечен астероид-убийца. Он врезается в крупные корабли. Движется в нашу сторону.

— Облетим! — беспечно махнула рукой Мелани.

— Не получится, — возразил Джон. — Астероид меняет траекторию в произвольном порядке. Сейчас к нему направили эскадрилью звездных истребителей. Попробуют расстрелять с близкого расстояния. Если не выйдет, в секторе объявят чрезвычайное положение.

— Джон, а хороших новостей сегодня нет? — раздраженно спросил Леклер. — Каких-нибудь праздников, спасенных котят, пактов о перемирии?

— Я читаю только «Доминион-тудей», они про такое не пишут. Зато у них есть кроссворд. Предлагаю решить его вместе: два по вертикали — акустический прибор шуршунов, аналог сонара.

— Работай уже, — сказала Мелани. — До урока пятнадцать минут.

Джон со вздохом закрыл лишние окна и принялся набрасывать схему табурета голографическим маркером. Я задумался о зеленых человечках. Они, по большому счету, санитары леса, заняты полезным делом. Наверное, стоит подкинуть им мысль о похищении Снорри Сьюки. Без него алфавиту и лично мне станет намного лучше.

И тут прозвенел звонок. Учителя, поставив на беззвучный режим пульсопланшеты, один за другим стали покидать учительскую, в которой остался только я и Леклер.

— Сидишь? — спросил он. — Чего-то ждешь?

— Гласа божьего, — пробормотал я. Идти на урок не хотелось так сильно, что отказали ноги. Честное слово, они вообще перестали шевелиться. Я даже испугался — вдруг парализовало?

— Встань, сын мой, и дуй отсюда! — возвестил Леклер.

И случилось чудо — я поднялся. Я пошел. Но не как воскрешенный, а как вынутый из могилы зомби, который и до своей безвременной кончины не отличался подвижностью в суставах.

Аудитория встретила меня тишиной. Центаврианка Мармала со скукой на лице листала журнал мод. Многоногие несимметричные комбинезоны, жилетки для толстожалов, чехлы на хвост, накладные веки пестрели всеми красками галактики. Рой шуршунов, по-прежнему разделенный на две части, пытался поделить по-братски невесть откуда взявшуюся пыльную тряпку. Цефеанин Нрд подтачивал когти огромным ножом, и под его лапами уже образовалась гора стружки. Бактерия складывала стрекательный жгутик в подобие прически — то пучок изображала, то косичку. Альдебарранец У поочередно продувал сопла. Волножителя Шпыша, как всегда, не было видно. Снорри — и тут мое сердце охватила радость — отсутствовал на уроке по болезни. В справке из медотсека, присланной на мою почту, обозначался диагноз: закисание подъязычной железы. Так ему и надо! Пусть весь закиснет!

Я вышел на середину аудитории, прокашлялся и объявил:

— Тема сегодняшнего урока — земная еда.

Мармала закатила все свои глаза и разочарованно помотала головой. У прекратил продувать сопла и наклонился вперед, делая хватательный жест всеми семью манипуляторами, в том числе брюшным, рудиментарным. Рой выронил тряпку и зажужжал на тон выше. Нрд продолжил обработку когтей как ни в чем не бывало. Шпыш фыркнул откуда-то из-под дальней парты. А бактерия вдруг вытянула вперед свой жгутик и произнесла:

— Еда?

Оказывается, она умеет говорить! Хорошо, хоть эта тема ее заинтересовала. Ничто так не объединяет инопланетян, как потребность поживиться вкусненьким.

— Еда, — озадаченно повторила бактерия. — Михаил — еда?

— Нет, — сказал я как можно спокойнее. — Михаил — учитель, а еда — вот.

И я развернул первую голограмму — тарелку наваристых щей. С удовольствием бы съел, да негде взять.

Мармала смахнула в сторону окно с журналом мод и в недоумении спросила:

— Но зачем вы тогда показываете бассейн?

— Это суп, — сказал я и крупно вывел маркером в воздухе это слово, добавив буквам свечения. — Земное блюдо, широко распространенное. Состав — вода, соль, мясо, овощи.

— Вода? — ужаснулась Мармала.

— Соль? — завизжала бактерия, сжимая вакууоли.

— Мясо? — насторожился Шпыш.

— Овощи? — хмыкнул Нрд.

— У? — протянул У.

Шуршуны посовещались и постановили:

— Не жжжжж.

Вижу, тут собрались большие поклонники супа.

— Вкусно! — заверил их я и для убедительности погладил свой живот. Не заметив отклика на лицах моих учеников, я убрал суп и заменил его голограммой котлеты.

— Котлета, — торжественно объявил я. — Обыкновенная. Жарится на масле с двух сторон. Обычно состоит из мяса.

— Знаю, — буркнула Мармала. — Вы едите мертвых животных.

— По отношению к котлете это гуманно, — сказал я. — Мы на Земле придерживаемся принципов ненасильственного поедания.

— Прием пищи — поединок, — возразила центаврианка. — Сражение равных. Сегодня вы едите котлету, а завтра она вас.

Я поперхнулся.

— Надеюсь, до этого не дойдет.

Пока мы спорили, остальные ученики занялись своими делами. Половину слов в нашем диалоге они не понимали. Я осознал свою ошибку и вернулся исходной теме.

— Рис, — написал я маркером, показывая соответствующую голограмму.

— Это жжж! — хором сказали шуршуны. — Знакомый жжж. Каждый жжж. Рис летать? Рис собирать нектар?

— Нет. Он растение.

Шуршуны в недоумении переглянулись:

— Где цветок? Что опылять?

— Его не надо опылять. Он уже готов. Рис надо варить и есть.

И тут шуршуны нырнули под парту, вытащили оттуда дряхлый бумажный словарь и принялись его листать. Где они добыли этот антиквариат? Украли из музея? Десять шуршунов переворачивало страницы, остальные бегали глазами по строчкам. Координировал действия самый крупный шуршун, по всей видимости, вожак. Его отличал загнутый вверх носик и зеленая жилетка с дырками для крыльев.

— Что вы ищете? — спросил я у него.

— Слово «варить».

— Подождите. Я объясню. Чтобы варить продукты, нужна посуда, вода и нагревательный элемент. Вода доводится до температуры сто градусов Цельсия. Потом туда кладут продукты и держат в воде до готовности.

— Люди делать сложная, — меланхолично заметил Нрд. — Зачем Цельсий? Можно прост. Убить рис, свежевать, вырезать филе.

— У! — вдруг заволновался альдебарранец. — У… у…у…

Я посмотрел на У, потом на голограмму, потом снова на У, пытаясь понять причины его реакции. Может, он голоден? Вон как сопла поникли, наверное, не завтракал и ослаб.

— Простите, что вы сказали?

— У… у… у… у… у…

— Он пересчитывает рис, — объяснила Мармала. — Количественный сбой. В прошлый раз его так закоротило, когда мисс Меррик показала нам отряд пехотинцев. У вас на голограмме много риса?

— Не риса, а рисинок. Я не считал. Думаю, несколько тысяч.

— Тогда это надолго.

Гудение альдебарранца было громким и надсадным, перекричать его я не мог, поэтому взял паузу. Скучающий волножитель запел: «Тфффа кусоччччиккка кааалпасссссски!» Он менял ритм песни так, чтобы «уканье» одноклассника выглядело естественным аккомпанементом.

Тем временем бактерия вслух рассуждала:

— Михаил — еда? Да. Еда — Михаил? Да-да.

— Вы ошибаетесь, — строго сказал я. — Люди несъедобны.

— Откуда вы знаете? — поинтересовалась Мармала. — Пробовали?

— Нет, конечно! Мы на Земле не едим друг друга.

— Я слышать другое, — с сомнением в голосе протянул Нрд. — Вы есть курица. Вы есть корова. Объясняй как?

— Курица и корова — не люди.

— А кто тогда люди?

«Вот, наконец, и начались вопросы посложнее», — подумал я. Пора показать свои знания. И тут я принялся рассказывать им о Платоне, Дарвине, Фрейде, о последних веяниях в философии, о принципах пангуманизма Доминиона, сам удивляясь, как все это задержалось в моей голове. А я, оказывается, эрудит! Дикий и необузданный.

Пока я читал лекцию, шуршуны опять достали свою тряпку, свили из нее гнездо и улеглись туда пирамидкой. Цефеанин раскрыл нож, центаврианка — журнал мод. Одна только бактерия смотрела мне в рот с интересом, и то только потому, что заметила там язык и заинтересовалась его причудливыми движениями. Разозленный, я кликнул файл с «Миллионом алых роз» и врубил звук на максимальную громкость. Ученики вздрогнули и испуганно посмотрели на меня. Шуршуны истерически взвились под потолок, таща за собой гнездо, потом полетели к двери, но я ее предусмотрительно заблокировал.

— Что у вас происходит? — послышался из-за двери голос Леклера. — Динамики сломались?

— Нет! — прокричал я. — Мы любим громкую музыку.

Леклер разблокировал дверь и прищуренным глазом осмотрел учеников.

— Вы мешаете соседней группе. У них контрольная.

Я убавил звук и развернул экран с текстом. Леклер, который уже собирался уйти, вдруг подскочил на месте, как заяц. Между его ног пытался протиснуться Снорри.

— Почему пустить не? Класс внутрь Снорри наружу.

— Проходите, проходите, — смутился Леклер, и, сделав мне предупреждающий знак бровями, скрылся за дверью.

— Железа, — с довольным видом сказал Снорри. — Утро плохо. Доктор трогать Снорри весь. Слизь течение и запрет шмыга. Вирус злобный поражать мозг щупалец селезенка. Таблетка какой разный. Уколы тож. Снорри здоровый. И Снорри здесь где. Михаил учитель рад?

Степень моей радости могли описать только отрицательные числа. Или иррациональные. Какие-нибудь квадратные корни из икса и игрека.

— Проходите, — сказал я.

Снорри добрался до своего места, вынул откуда-то огромный носовой платок и принялся усиленно сморкаться. Песня закончилась, но тишина так и не наступила, потому что Шпыш подхватил мотив и стал, коверкая слова, напевать услышанное. Теперь он пытался синхронизоваться с дудением Снорри.

— Михаил, а в чем суть этой истории? — спросила Мармала. — И что такое розы?

Я показал голограмму. Шуршуны необычайно оживились и принялись кружить над ней, желая немедленно приступить к сбору нектара. Я попытался их отогнать, но они были настроены серьезно. Пришлось убрать голограмму и объяснять на пальцах.

— На Земле существует ритуал. Когда мужчина проявляет интерес к женщине или хочет отблагодарить ее, он дарит цветы.

— Кормовой? — поинтересовался Снорри, не выпуская из щупалец платка.

— Теоретически нет. Конечно, женщина может их съесть, но обычно она ставит букет в вазу.

Мармала поискала в словаре слово «ваза» и недоверчиво посмотрела на меня:

— Тут, кажется, какая-то ошибка. Словарь говорит, что ваза — небольшой сосуд объемом до пятидесяти литров. Как женщина поместила в него миллион цветов? Она их измельчила?

Признаться, я не задумывался над текстом. Действительно, получалось, что для хранения этого невообразимого букета было бы мало и бочки. Собравшись с мыслями, я сказал:

— Земные песни редко описывают реальные ситуации.

— Был это ложь? Гнусен ложь? Недостоверный информация? — возмутился Нрд. — Надо говорить рано зачем поздно. Ухи сложить песня не слушать. Нехорошо делать Михаил учитель. Нарушать честь и братство.

Цефеанин растопырил чешуйки и стал похож на еловую шишку. Я лихорадочно обдумывал, как спасти положение. Если он пойдет и нажалуется на меня, я получу еще один штраф. А мне уже хватит!

— Нрд, все немного не так, — произнес я умиротворяющим голосом. — Песня рассказывает историю, которая часто случается в жизни. Но вы понимаете, иногда нельзя назвать вещи своими именами. Земляне не описывают прямо свои чувства. Они используют намеки.

Цефеанин перевел слово «намек» и задумчиво свесил на подбородок раздвоенный язык.

— Я понимать правильно цветок быть не цветок?

— В некотором смысле, да.

— Конечно, песня не о цветах! — весело сказала Мармала и так пнула своего толстожала, что тот откатился к дальней стене и перевернулся вверх колесиками. — Как я раньше не догадалась? Вы, земляне, часто говорите, что дети — цветы жизни. Герой песни вошел в период сброса рогов и выносил для любимой миллион эмбрионов! Но стеснялся об этом сказать.

Я окончательно запутался в происходящем. А сброс рогов отозвался в моем сердце нестерпимой болью. Я набрал в грудь побольше воздуха, чтобы объяснить центаврианке, в чем она не права, но тут прозвенел звонок, и я сказал:

— Вот и подошел к концу наш увлекательный урок. Я предлагаю вам подумать над текстом песни дома. К вечеру сегодняшнего дня вы должны прислать мне на почту эссе. Тридцать строк. Темы на выбор: «Мое любимое блюдо» или «Роль цветов в жизни землян и моего народа: сравнительная характеристика». Всем спасибо, все свободны!

Ученики один за другим покидали класс, а я в бессилии развалился на стуле. Впереди у меня еще было две лекции в группе продвинутых кристаллов с метановой планеты Гипериум-451F. Готовиться к занятию не пришлось: все материалы предоставил профессор Виноградов, моя задача — только их озвучить. Но я должен был читать лекцию в противогазе. На нормальные ринопленочные фильтры у школы денег не нашлось, поэтому закупили старинные масочные устройства с классическими хоботками и простыми линзами. Я потренировался в каюте и чуть не умер. А мне три часа надо продержаться, пусть и с перерывом.

Тем не менее лекции прошли успешно. Я потерял сознание всего пять раз. Кристалл были вежливы, внимательно слушали. К их несомненным плюсам относилось и то, что у них отсутствовали органы речи. На мой взгляд, побольше бы таких учеников! Одно удовольствие работать.

Я вернулся в учительскую, когда там почти никого уже не было. У терминала копалась в документах Мариам Каплан, учительница музыки. Она обучала в основном волножителей и сколотила из них хор, который готовился к выступлению на Земле. Для них уже перестраивали центральный концертный зал в столице Доминиона.

Мелани сидела за столом и грустно пила чай.

— Как денек? — спросил я.

— Достали! — сказала она. — Нет, ты погляди, какую чушь пишут!

И она развернула передо мной окно с сочинением одного из своих учеников. Я пробежал текст по диагонали и улыбнулся.

— А что, получилось остросюжетно. Особенно тот момент, где говорится, что «Гитлер ратоборствовать в Русь».

— Ох, — простонала Мелани. — И это ведь еще не худшее!

— Вы с ними не дошли пока до истории Доминиона?

— Даже браться за нее не будем. А то меня уволят. Они все понимают не так! Я объясняю, объясняю, а толку нет.

Мне сразу стало легче на душе. Не один я страдаю. Учительский коллектив дружно стонет под гнетом инопланетного тугодумия.

— Предлагаю пойти развеяться, — сказал я непринужденно. — Выпьем по коктейлю?

Мелани посмотрела на меня изумленно и протянула:

— Ну… давай.

Мы вышли из учительской. Любопытная Мариам буравила нас глазами. Сейчас полетит и всем доложит. Надо было сначала заглянуть в контракт: вдруг за романы с другими преподавателями тоже какой-нибудь штраф полагается? В тюрьме «Венерианский централ» и то условия мягче.

Я повел Мелани на пятую палубу в уже знакомую мне рюмочную. Пора открыть красавице непознанный мир желудковертки. Это пойло способно примирить с реальностью любого. Мы повернули за угол и уперлись в глухую стену.

— Странно, — сказал я. — Где «Три амебы»?

— А что это такое? — спросила Мелани.

— Рюмочная. Вчера она была здесь, — я полез смотреть карту. И правда, тупик! Какого черта?!

— Первый раз про нее слышу. Здесь, на корабле, только один бар — «Пьяный ксенос». Он на третьей палубе, у грузового лифта.

Я в недоумении ощупывал стену. Куда делась рюмочная? Где моя желудковертка?

— Послушай, я вчера здесь был. Тут висела реклама, яркая такая.

— Ладно, я тебе верю, — сказала Мелани тоном, которым буйного сумасшедшего уговаривают добровольно надеть беленькую рубашечку с модными длинными рукавами. — Пойдем вниз?

— Нет. Я должен найти мою рюмочную. Она же мне не приснилась!

— Тогда вперед.

Я трижды прошел вдоль стены, пересмотрел планы этажей, вбивал раз за разом в строку поиска слово «амеба» на языках, которые помнил. Ничего! Рюмочная испарилась.

— Пойдем в «Пьяный ксенос», — сдался я, в глубине души надеясь, что просто невнимательно прочитал название, и он окажется тем самым местом, которое я ищу.

Блеклая кривоватая вывеска бара мгновенно разрушила мои надежды. На входе дежурил охранник. Он сканировал клиентов и выдавал им жетоны доступа. Выпивка разливалась автоматами. По жетону ты мог получить три порции пива или одну порцию крепкого напитка, который условно назывался «алкоголь». У инопланетян выбор тоже был не особо богатый. Вислоноги в углу дышали озоном и периодически почесывались. Ретро-хордовые шары угощались соком ямофикуса, бактерии плавали в плодородной смеси, задрав жгутики вверх. Центавриане, вооруженные вибровилками, сражались с галлюциногенным грибом шта. Несколько неизвестных мне инопланетян обступили аппарат, напоминавший счетную панель, и завороженно смотрели на поток бегущих цифр. Двое из них уже бессильно стонали.

Мелани подвела меня к алкомашине, и я взял нам обоим по пиву. Мысль о рюмочной не отпускала меня. Что это было? Сон, видение, розыгрыш? Я понимаю, если бы я увидел рюмочную после желудковертки, но все было до! И бармен, борец с гадами, и высокий стул, на который я карабкался, как на Эверест. Я найду их во что бы то ни стало!

Мелани, сидя рядом со мной, молча пила пиво. Стоп, я же должен занять ее милым разговором!

— Ты любишь цветы? — брякнул я.

— Не очень, — сказала она. — А ты?

— Не знаю. Наверное, не люблю. То есть я к ним ничего не чувствую.

Я с ужасом подумал, что подобного бреда я не нес даже на уроке. Надо выплывать к нормальным темам. Рассказать что-нибудь смешное.

— Ты слышала анекдот? Приходит вислоног к ортопеду…

Но Мелани меня перебила:

— Меня раньше никогда не приглашали на свидания. У нас ведь свидание?

— Да, — неуверенно сказал я. — Мне кажется, это оно.

— Здорово! А я уж думала, в моей жизни такого не случится.

— Но почему? — удивился я. — Я думал, у тебя отбоя нет от парней.

Мелани грустно покачала головой.

— Спасибо, конечно, на добром слове. Но я про себя все давно поняла. Парням я неинтересна, потому что…

И тут она бросила взгляд куда-то вглубь бара и быстро сказала:

— Подожди, я сейчас вернусь.

И убежала прочь. Я остался один с пустым бокалом пива. Как такая красавица, как Мелани, могла быть одинока? Что с ней не так? Трудное детство, психологические травмы, глубокие комплексы? Ей не везет на хороших парней? Может, она на самом деле инопланетянка, замаскированная под человека? Или экспериментальная модель биоробота, внедренная под прикрытием в обычную школу? Нет, правда в том, что она мужчина, просто качественно переодетый! Все в курсе, даже Леклер. Один лишь я этого не заметил. Господи, какой кошмар!

Когда Мелани вернулась, я уже с ног до головы был покрыт холодным потом.

— Знакомых увидела, — пояснила она с ласковой, чуть извиняющейся улыбкой. — На чем мы остановились?

— На том, почему ты и парни… то есть парни и ты… То есть парень ли ты…

— Ах, да! Я как раз собиралась тебе признаться в чем-то очень важном, — и Мелани густо покраснела. Точно, она парень! Вот я неудачник-то. Кажется, мне срочно пора проверять эссе. Много-много накопилось, за ночь не управлюсь. От нервов у меня слегка заложило уши, как при подъеме на высоту.

— Вот, теперь я это сказала и чувствую себя лучше, — выдохнула Мелани и отхлебнула пива.

Похоже, я слишком уж задумался и пропустил самое важное.

— А что ты сказала?

Мелани удивленно моргнула.

— Ты не слушал?

— Мне в ухо попал комар. Здоровенный.

— Комар? — она опасливо посмотрела по сторонам. — Надо его поймать. А я — я сказала, что не умею играть на скрипке.

— В смысле? — не понял я. — Причем тут это? Я тоже не умею.

— Правда? — воскликнула она, с истинно мужской силой схватив меня за руки. — Значит, мы оба такие?

Нет, чуть не закричал я. Я не такой! У меня Катя была, а может, еще и будет. Я попробовал освободить руки, но Мелани вцепилась в меня мертвой хваткой.

— Миша, как я рада! Мне кажется, я ждала тебя всю жизнь.

— Послушай, — сказал я деревянным голосом. — Ты меня прости, но скрипка… Для меня это принципиальный вопрос. Без нее моя жизнь — ничто, и если ты не умеешь играть на ней, нам не суждено быть вместе.

Мелани ахнула и отпустила меня.

— Какая я дура! Я думала, тебе не важно. Ты казался мне другим, таким… немузыкальным. И я размечталась.

Она резко встала и в слезах направилась к выходу. Что-то в ее словах меня насторожило. Может, я ошибся, и она на самом деле девушка? Обычная девушка, со всем, что девушкам полагается иметь и без всего, чего у девушек обычно нет?

Я побежал за ней.

— Постой! Ты сказала «скрипка»? Я не расслышал, отгонял комара! Мне показалось, ты говорила про «скрепку». У нас на районе принято играть на скрепках. Важнейшая традиция, почти культ.

— Это как? — недоверчиво спросила Мелани, утирая слезы.

— Очень просто. Берешь строительный степлер, вынимаешь из него скрепку, прижимаешь к полу и делаешь бзынь! Получается нота ля.

— И я тоже смогу?

— Уверен! Когда мы полетим ко мне домой, я лично тебя научу. Я у нас главный специалист по скрепкам, авторитет и прочее. А скрипка — кому она нужна? Пусть на ней инопланетяне играют.

— Ура! — крикнула Мелани и бросилась мне в объятия.

Мы посидели в баре еще немного, пока не потратили оба жетона. Слегка приободрившись, Мелани рассказала мне про свое детство и юность. Она родилась в провинции у моря, в экспериментальном городке Тьюнтаун, населенном исключительно музыкантами. Они участвовали в масштабном проекте по взращиванию будущих Моцартов. Родители Мелани играли в симфоническом оркестре: отец — первая скрипка, мать — тоже скрипка, но не первая. Все шло неплохо, пока не выяснилось, что у их дочери нет музыкального слуха. Мелани честно осваивала гаммы и в школьном ансамбле, сцепив зубы, играла на треугольнике. Когда же пришла пора надежд и грусти нежной, ни один приличный музыкант не хотел с ней встречаться. Тогда она собрала чемодан, села на монорельс и уехала учиться в Доминионский исторический институт. Ей дали место в общежитии, у нее появились подруги. На вечеринке первокурсников она познакомилась с парнем. И как назло, он оказался скрипачом и бросил ее через месяц, сказав, что им не стоит продолжать отношения. Подарки забрал, номер сменил и исчез. После этого Мелани уже не рисковала, подозревая во всех парнях скрытых скрипачей. Окончив институт, она сразу же устроилась сюда, в школу, справедливо полагая, что в космосе тебя никто не осудит за неумение правильно извлекать ноты. И правда, тут в этом смысле было полегче, если не считать Мариам с ее хором, на репетиции которого она таскала всех подряд. А потом появился я — игрок на скрепке, ценитель качественного звука.

Охранник по просьбе бактерий включил музыкальный автомат, и оттуда полилась знакомая мелодия — «Космотвист». Мы с Мелани потанцевали, потом я проводил ее до каюты, получил скромный поцелуй в щеку и направился к себе. Сердце визжало от восторга. Я вошел в каюту и лег на кровать. Пожалуй, не буду сегодня проверять эссе, не хочу портить себе настроение. Я открыл страницу Мелани в журнале учителей и жадно принялся читать все, что там написано. Особенно долго разглядывал строчку «семейное положение — не замужем».

И вдруг кто-то нажал сигнал вызова на моей двери. Я свернул окно и нехотя поплелся открывать. На пороге стоял Снорри. За ним высилась грузовая гироплатформа, заваленная сеном.

— Снорри, потрудитесь объяснить свое поведение! — грозно потребовал я.

— Миллион миллион кормовой цветок для учитель для учитель для учитель Михаил, — пропел Снорри, не попадая в ритм. — Пересчитать тщательность дотошный. Меня выражать интерес и чувства.

Я побагровел. Потом посинел.

— Снорри, вам глобуса мало? Бесстыжий вы шар!

— Ага! — ухмыльнулся он.

— Что вы хотите от меня? — простонал я, раздумывая, какой штраф мне влепят, если я отфутболю его прямо в открывающиеся двери лифта.

— Снорри всегда и потому. Но мало Снорри знать человека нет. Чувства благодарить как учитель Михаил счастье за. Глобус размножений и жизнь другой.

Я напрягся изо всех сил, пытаясь выловить в этой абракадабре толику смысла.

— Вы хотели отблагодарить меня за глобус?

— Да! Снорри да. Благодарить и глобус.

Фух, как камень с души свалился!

— Мне достаточно только слов. Желательно, с хорошей грамматикой, но и без нее сойдет. А цветы можете оставить себе. У меня все равно нет вазы.

— Снорри проблема решать не вопрос.

И он, запустив щупальце под стог, извлек изящную вазу, на вид очень дорогую и древнюю.

— Послушайте, — сказал я. — Вижу, вы основательно подготовились. И мне правда очень приятно, но я не могу принять ваш подарок. Нас, учителей, за это наказывают штрафами. Нас вообще за все на свете штрафуют.

Снорри принялся искать в словаре слово «штраф».

— Необычный беззаконий! — вскричал он. — Зря Михаил учитель обида но поэтому что хороший добрый вообще.

— А вот наше начальство придерживается другого мнения. Обидеть учителя Михаила — раз плюнуть! Так что, Снорри, верните сено туда, откуда взяли.

Шар вздохнул и направил гироплатформу к лифту. Я закрыл дверь каюты, отключил все средства связи и лег на кровать. Эй, зеленые человечки, прилетайте и украдите меня! Где вы там? Я готов! Я даже рюкзак собирать не буду, так везите. Главное, подальше отсюда. Сил моих больше нет.