Психоанализ

Роман Горбунов, 2023

Книга не для всех. Это не художественное произведение, а скорее психологический четырехдневный тренинг по снятию стресса, выходу из депрессии и обретения здорового сна. Книга о том, как побороть бессонницу, и о том, что все лекарства стоит искать там же где и проблемы – только внутри нас самих. Самая значимая из всех написанных автором работ по его же мнению, поскольку дает ответы, почти на все вопросы, которые не переставая мучают людей всю оставшуюся жизнь. А именно: почему меняется наше самочувствие в худшую сторону, и как же вернуть былую легкость и молодость. Возрастной ценз произведения – от 35 лет, просто в более раннем возрасте не поймете в чем суть повествования, и не прочувствуете проблемы главных героев.

Второй сеанс — Медитация

Будьте осторожны с мыслями — они начало ваших поступков.

Лао Цзы

Проснувшись у себя дома, музыкант почувствовал будто помолодел на лет десять — не меньше. Вот что значит терапия с профессионалом, хотя причем здесь доктор, ведь ему самому пришлось вспоминать весь этот детский ужас. Однако, в этом и заключается работа психолога, ввести нас в такое состояние, чтобы было возможно это вспомнить. Надо бы еще раз сходить на прием к нему, ведь он наверное не обидеться, если он еще раз заявиться к нему в тоже самое время, без предупреждения. По крайне мере в прошлый раз он даже не возмутился, а был достаточно рад и гостеприимен. Это его работа, так он вроде сказал.

Пока он шел по уже знакомой тропинке, сзади раздался оглушительный выстрел, что он невольно пригнулся, а внутри застучали кровью все органы отдельно, задыхаясь, не успев во время убежать из тела. Оказалось это был хлопок проезжающего мимо грузовика, но такой сильный, будто вся машина взорвалась. А может быть и не сильный, может ему просто так показалось, потому что он был слишком расслаблен этим вечером на этой пустой освещенной луной улице. Ничего не предполагала на ней шума. Музыкант заметил, что звуки происходящие за спиной всегда пугают, даже если это знакомые и приятные звуки.

Внутренний стук пульсирующей крови прекратился, только когда он уже подошел к дому психолога. На этот раз свет горел во всех окнах, хотя время было прежним, вероятно он его ждал на повторный сеанс. Как только дверь открылась, музыкант услышал приветливый голос доктора: «Заходите, я вас как раз ожидал!». Он был в кухонном фартуке, и румяным лицом, видимо от нагретой печки. На этот раз он был без очков, и временами щурился, например, когда брал одежду из рук музыканта, или показывал куда положить зонт.

— Как ваше самочувствие сегодня? Как вчера спалось? Запомнили свои эмоции? — Доктор почесал глаз своим кривым указательным пальцем, с видом будто он устал повторять эти фразы пациентам.

— Спалось замечательно, просто великолепно… — оглушительный взрыв на втором этаже над ними прервал слова музыканта, от которого они вместе с доктором внезапно упали на пол и прикрыли голову руками. Тишина стала приобретать характерные запахи пыли и пота испуганного рядом человека. Пульс под языком, и больше ничего не происходило, только стал стелиться легкий запах гари перед носом. Органы музыканта уже не стучали так громко как недавно на улице, а вот доктор был явно в шоке, ведь его маленькие бегающие глазки говорили о том, что он совсем не ожидал такого оглушительного звука и был напуган. Стены гремели от того, как стучали их эмоции, взволнованные неожиданным шумом издалека.

— Я сейчас! — буркнул он, не глядя на гостя, и побежал, спотыкаясь по лестнице на второй этаж. Послышался звон металлической посуды, громыхание фарфора, и усиливающийся запах сгоревшей еды. Музыкант прошел без приглашения в уже знакомый кабинет психолога, и прилег на знакомую ему кушетку, которая тут же обняла его спину, приласкав его бока и шею. Голова закружилась от усталости, потолок стал размываться об образы прошлого. На мгновение он потерял сознание и утонул в нахлынувших чувствах. Тихая обстановка располагала к ностальгии, тиканье часов его гипнотизировало.

/// И почему с родителями всегда так сложно, неужели родные люди могут настолько не понимать друг друга. Почему они просто не могут поговорить с ним спокойно, ведь иногда он мог бы с ними согласиться, но их резкий тон, отбивает всякое желание идти на компромисс. Понятное дело, что они взрослые не должны считаться с каким-то там мальчуганом, который в своей жизни и рубля не заработал, и проблем не видел. Между тем ему приходится кричать на одного, и сдерживать свой крик с другим, при том что и то и другое вызывало в нем неотвратимую горечь и жжение внутри, так как это было противоестественно его природе. Но как он мог поступить иначе, ведь они его не понимали, они просто не оставляли ему выбора. Больше всего н мечтал от них по скорее съехать, не важно чтобы ему пришлось для этого делать и на каких рудниках работать, только бы не слышать их голоса, вызывающие в нем одну тошноту. Сам голос отца отдавал у него внутри ржавой пилой по живому, а голос матери — острым ножом по мягкому и тягучему. Почему голоса единственных ему близких людей вызывали в нем такую непримиримую реакцию. В чем его вина, его ли, их ли, но он не мог найти ответа. Он мог бы им это сказать по-простому, по человеческому, но он стеснялся, ведь он мальчуган, который жизни еще не видел и рубля не заработал, будет рассказывать им — взрослым людям, как надо правильно вести себя. За это было ему стыдно, а должно было им, так он считал. Это они должны были ему рассказывать как ценны семейные узы, как родители и дети должны быть неразлучны и понимать друг друга с полуслова, но они ни разу и доброго слова ему не сказали, только сплошная критика, беспочвенные обвинения, и примитивные оскорбления. Почему с родителями всегда так сложно. Он заметил, что те дети, у которых нормальные отношения с родителями, выглядят более радостными и счастливыми, но почему ему так не повезло, ведь он не хуже их, они тоже еще не работают, и точно так же как и он слушают целыми днями музыку. Внутри него все переворачивалось и рвалось на части, ведь каждый из родителей это частичка его самого, и по другому он не мог к ним относиться, каждой их недовольство он пропускал через каждую пору себя, он не мог их игнорировать, как бы не пытался это показывать и не старался делать. Они часть него, и это не давало ему покоя, каждый раз когда они поднимали голос на него или ругались друг с другом. Каждый раз ему казалось, что одна его часть кричит на другую, будто внутри него происходил конфликт, которому он и не мог сопротивляться. Он так сильно задумался, что не заметил, как отец отвесил ему оплеуху сзади и музыкант тотчас проснулся. ///

Когда музыкант открыл глаза, психолог сидел уже напротив него за столом, и делал какие-то записи в тетрадь, время от времени почесывая длинным карандашом свое лицо. Как только он заметил направленный взгляд пациента на себя, то тут же отложил в сторону тетрадь. Интересно, что он писал.

— Доктор, вы наверняка знаете, почему мы вообще боимся чего-либо? Откуда эти страхи у нас? — Спросил музыкант хрипловатым голосом, который бывает у людей, которые только что проснулись после долгого сна. После этого сна его переполняло необъяснимое облегчение, он с трудом мог даже пошевелиться.

— Чем больше событий происходит извне, тем они кажутся нам враждебнее и страшнее. Страшно все то, что не внутри нас; страшно все далекое. Все, что происходит внутри нас — кажется нам безопасным и теплым, а все что происходит во внешнем мире — холодным и страшным. — Начал издалека доктор переходя на шепот.

— Вы хотите сказать, что нас пугает только все внешнее? Но куда мы можем деться от внешнего? — Музыкант заерзал на кушетке, как собака ища поудобнее место. Он почувствовал себя некомфортно.

— Собирайте в себе свою вселенную, представляя: все, что происходит в мире — происходит не где-то там, а внутри вас. Иными словами, мы должны стать больше, чем наши страхи и стрессы. — Доктор отодвинулся от стола, чтобы его лучше было видно и постучал тем же кривым указательным пальцем себя в грудь. — Проблема стресса заключается в одном общем свойстве — сужении сознания до одной единственной мысли: печаль, обида, гнев, ненависть, зависть и т.д.. Эта единственная мысль, возведенная до уровня огромного. Она настолько большая (важная), что ей тесно (больно) в нашем сознании. Так появляется и протекает любая депрессия. Нужно следить за своими мыслями, они должны расширять сознание, а не сужать его.

— Вы снова правы. Меня постоянно мучают по кругу одни и те же мысли. И они кажутся огромными, как слоны в ванной. Они громыхают, ерзают, не могут найти себе места, и постоянно напоминают о себе.

Доктор сидел молча, ища следящую мысль, которая бы объясняла его предыдущую и одновременно давала ответ на заданный пациентом вопрос. Часы на стене мерно отсчитывали это неловкое ожидание.

— Чем меньше нам кажется, осталось времени, тем меньше нам кажется пространство для противодействий. Ощущение времени меняет ощущение пространства одновременно и бесповоротно. — За окном раздался в отдаление грохот от выхлопной трубы, видимо грузовик подъехал забрать уличный мусор. Доктор сделал вид, что ничего не слышал. — Не торопитесь действовать в ограниченном пространстве, найдите лучше дополнительное время. Не стоит беспокоить раздраженную мысль, достаточно только ее разбавить другими мыслями. Попытайтесь расширить сознание и впустить в него посторонние мысли, это лучшее лекарство и самое быстродействующие. Причины стресса в узости пространственного мышления; старайтесь перенести все, что вас раздражает на шкалу времени: когда? как долго? Чем шире и свободнее пространство, тем прозрачнее нам кажется наше тело, ведь так легко расслабиться на природе и так сложно в тесной квартире.

— А еще сложнее на сцене перед тысячами поклонников. — Самодовольно выдавил музыкант. Жилки на его висках стучали возбуждением. Он прекрасно помнил эти ощущения, когда стоишь на сцене перед тысячью глаз. Когда ты один, и не знаешь на ком остановить свой взгляд, а они все цепляться в тебя и попадают..

— По сути, стресс — это страх, который нельзя гасить из-за его важности, ведь именно длительность воображения начинает раздражать, поэтому нужно подменять важность внешних процессов в пользу внутренних. Так уж происходит, но мы с возрастом неизбежно начинаем все больше любить что-то внешнее, и все меньше что-то внутреннее. Старайтесь смотреть на все внешнее через призму внутреннего, так вас ничто не напугает и вы никогда не потеряете самообладание. Снимать стресс нужно тем же чувством значимости, что и вызвало его, и в тех же местах. Лучший способ снять стресс — это вообразить новый стресс, а чтобы избавиться от страха — нужно чтобы он вам приснился.

— Ого, это радикальный способ. — При этих словах у музыканта зачесались локти. Он вопросительно посмотрел на доктора. — Это нервное! — Объяснил он доктору, который с пристальным вниманием наблюдал за ним, будто бы старался отметить мельчайшие детали, вроде таких незначительных как то: каким пальцем он сильнее чесал, а каким просто водил по коже, поглаживая ее.

— В минуты стресса мы концентрируемся на изгибах своего тела. Там, где расположены основные лимфоузлы (колени, ступни, кисти, локти, грудь, подмышки, подбородок и т.д.), затем когда нам нужны силы, мы уже отталкиваемся от этих затвердевших изгибов, питаясь силой застывшего там страха. Снять стресс можно только расслабив эти изгибы, представляя в них одновременно во всех сразу чувство сладкого и глубокого сна. — Доктор посмотрел на пациента, который продолжал чесаться, но уже больше просто по привычке, чем ради примитивного телесного удовольствия. Нервы под кожей успокоились, это было заметно по глазам музыканта, которые потеряли движение и уже неподвижно слушали доктора.

— То есть отталкиваясь, или ища силы от спазмов, мы сами их закрепляем на долгие годы? Неужели это так? — Не мог поверить услышанному музыкант, высунув немного язык изо рта, будто понял, что сам себя душит.

— Страх и стресс закрепляются от того, что мы сами потом от него начинаем отталкиваться, ища в себе силы в трудные минуты, когда нужна концентрация и собраться с силами для решительных действий. Да это так.

— Но тогда это и получается замкнутый круг, который нельзя разорвать простыми лекарствами.

— Все верно, только мы сами можем его разорвать. То есть, мы срастаемся с неожиданным когда-то стрессом на всю жизнь. Потом мы начинаем видеть в этом стрессе не только необходимость для своего дальнейшего существования, но и психофизическую эстетику своего существования и характера. То есть мы начинаем видеть красоту в подобном напряжении, и наслаждаться им, как новой чертой своего характера. В этом главная замануха и заблуждение всякого напряжения, оно начинает нам нравится, и мы уже сами боимся его отпустить, лишившись этой суперсилы, как нам кажется. Многие пациенты прям пугаются, когда их спазмы разжимаются, у многих кружится голова, некоторые плачут с сожалением.

— Все что вы говорите, просто не укладывается у меня в голове, неужели все так прозаично и жестоко.

— Как говорил классик: «и обидеться то как бывает приятно», и вот в осознании привлекательности своего стресса и заключается избавление от него. В проникновении в это извращенное удовольствие от непрерывного напряжения определенных частей своего тела. Не потакать ему, упиваясь своей искусственной силой, которая сожрет своего хозяина со временем, а разбирать ее на части незаметно.

Возникла тишина в комнате, слышно было как проезжали вдалеке автомобили за окном и тикание часов.

— Позвольте возразить, доктор! Лично я заметил, как красота музыки и песен, расслабляет мои колени и кисти иногда. Я хочу сказать, что красота возможно так же, как и сон, расслабляет наши изгибы.

— Возможно, возьму на заметку. Теперь по поводу самих ощущений, которые мы смешиваем. Дело в том, что у каждого из нас есть внутренняя и внешняя активность, и ощущаются они не просто по-разному, а полностью противоположно. Когда нам кажется, что наши органы спят, на самом деле они активно работают, и наоборот, когда нам кажется, что они работают, то значат они не работают. Нельзя никогда забывать о том, что любое внутренее важнее гораздо важнее любого внешнего. С возрастом мы все больше уделяем внимания и важности тому, что происходит во внешнем мире, и ищем там для себя удовольствия, и все меньше обращаем внимание на внутренние ощущения, которые единственные способны доставлять нам удовольствие. То есть мы перегреваем внешние рецепторы и одновременно атрофируем внутренние. Мы боимся вообще потому, что нас слишком много во внешнем мире, и слишком мало во внутреннем.

— То есть работу органов мы не можем почувствовать? — Пациент поднял брови, описывая полукруг циркулем. Взгляд его был направлен в себя, в нем отражалось то, как он бродил внутри запыленного себя.

— Все верно, мы не можем почувствовать работу здоровых органов, так как они работают незаметно.

— Это как с беспокойством? Мы слышим стук своего сердца только, когда переживаем о чем-то?

— Именно! В спокойном состоянии мы ничего не услышим. Стресс — это пробуждение внутренних органов, до не свойственной для них, внешней активности. Когда наши органы без перебоев работают, то мы их не чувствуем совсем, вот в чем подвох. Нам нужно просто усыпить ранее встревоженные органы ощущением внешнего сна. — Доктор замолчал, сглотнул, и поправил наконец-то очки, которые долгое время спадали.

— Как вы предлагаете усыпить встревоженные органы, если они уже встревожены чем-то. Это как посадить на то же место, только что взлетевшую птицу. — Произнес музыкант уже почти еле слышно.

— Стресс характеризуется тонкокожестью, когда мы слишком остро на все реагируем, поэтому необходимо развивать толщину психологической брони, как панцирь у черепахи. Глубину этой психологической кожи нужно определять эмпирически, примеряя различные раздражители и стрессы на нее, пока они не покажутся для нее безвредными. Суть в том, что мы слишком сильно переоцениваем проблемы внешнего мира в ущерб проблемам внутреннего. Необходимо воспринимать внутренний мир значительно выше и приоритетнее мира внешнего, а важнее изучать химию внутренних процессов в ущерб пониманию физики внешних процессов. — Стал понижать до шепота свой голос доктор, чтобы успокоить музыканта, который с равнодушием и печалью поглядывал на зашторенное окно, скрывающее свет вечерних фонарей. И этот свет стал казаться ему сначала яркими пятнами, а затем стал расплываться в сереющие блики, которые сливались друг с другом, успокаивая все звуки вокруг, в том числе кажущийся уже далеким голос доктора:

— Значение, которое мы придаем своим мыслям, это объем, который они занимают в нашем сознании. Перебирайте перед сном все свои текущие мысли и чувства, и заново их переставляйте по новым местам, изменив их массы по объективной значимости для вас. При этом между внешним миром и внутренним находятся раздражители, и если мы не смягчим их передачу к нам от жесткого удара до мягкого прикосновения, то тогда любая внешняя информация будет причинять боль. Только успокаивая этого посредника можно стать безразличным. — Музыкант поднял веки и осмотрел комнату, будто видел ее впервые. По крайне мере в таких размытых красках ее больше никто никогда не видел, свет абажура не отличалась от света уличных фонарей. Его глаза слипались, как и его мысли. Последние слова доктора: — Лучший способ избавиться от тревоги — это заменить ее на сострадание, в той форме и в том же месте.

Музыкант почувствовал как скатывается в мир снов, как кушетка наклонилась под острым углом, и он уже не в силах был сопротивляться, перед тем как упадет в эту переливающуюся глубину океана сквозь звуки:

— Когда мы вызываем просто сон, то он к нам не приходит, из-за недостатка атрибутов, которые его вызывают. Когда мы вызываем сон и покой параллельно, то сон приходит с большей охотой, поскольку приходит в знакомые условия. — На стене мерно тикали стрелки часов, отсчитывая шаги перед тем как он провалится в царство сна, даже тени на стене стали щелкать пальцами, ведя обратный отчет. — Когда мы вызываем одновременно сон, покой и глубокое дыхание внутри, то все это приходит вместе сразу и в полном объеме, поскольку одно идеально дополняет другое, и не может существовать в отдельности.

Конец ознакомительного фрагмента.