Дмитрюк. Художественная повесть

Роман Владимирович Коробов

В 1976 году из спецблока Северной психиатрической больницы бесследно исчезают опасный пациент и главный врач.Спустя много лет молодой писатель случайно находит в сгоревшем здании спецблока тетрадь с личными записями пропавшего без вести главврача. Из тетради становится понятно, что в своих экспериментах с чужим сознанием он зашел слишком далеко за край и встретил дьявола.

3 глава

Следующий день, и тем более ночь, я весь извёлся.

После отбоя лежал и смотрел в окно на здание спецблока. Сколько там жутких историй и закованного в наручники больного зла. Неизлечимые, с которыми невозможно что-то сделать. А Петя? С Петей явно что-то не так, ведь он же вылечился или его оперировали, и получилось усыпить зло? Или зло затаилось и поджидает в засаде очередную жертву?

Я ждал разговора с санитаром Алексеем и делал первые записи. Режим в нашей палате был обычный, и всё равно, вместо ручки мне выдали только стержень, но и его мне хватало. Тумбочки у нас никто не обыскивал, просто проверяли на обходе порядок и всё. Я выбрал себе свободную кровать возле входа, там, под потолком, горела лампочка, и при таком свете можно было писать ночью. Специально написал несколько стихов и показал на утреннем обходе Тамаре Наумовне. Она строго и ласково сказала:

— Стихи — это хорошая терапия. В стихах можно жить и любить. Пишите, я попрошу, чтобы вам не мешали.

Сама читать стихи не стала, и, слава богу, подумал я. Такого бреда я действительно ещё никогда не писал. С этого дня меня никто не дёргал ночью, если я что-то писал на своих листочках.

Я не шумел и никому не мешал, в отличии, например, от Богдана.

В одной палате со мной лежал Богдан. Ему было около двадцати лет, он культурно общался и с виду был обычным парнем. Если бы не его заболевание. У него была супергиперсверхактивность. Я не знаю, как это называется на медицинском языке, но Богдан не мог ни одной секунды постоять на месте. Если он закуривал, то просил подержать сигарету, выходил в коридор и начинал ходить. Если он садился кушать, то только сев за стол и взяв в руку ложку, мгновенно вставал и шел ходить по коридору. Про туалет — это совсем отдельная история. В-общем, ему постоянно нужно было ходить. Ночью он доставал меня своим хождением по палате. Расстояние в десять метров от стены до стены он проходил за две секунды, поворачивался и быстрым шагом шёл обратно. В первую же ночь пока я делал свои записи, Богдан по моим прикидкам прошёл несколько километров. Днём ему разрешали ходить по длинному общему коридору, и он никому не мешал, ловко обходя встречные курсы, а вот ночью, чтобы не мешать другим, он снимал тапки и ходил в носках. Через несколько часов носки стирались до дыр, и он, с голыми ногами, с нова ходил от стены к стене.

Сначала я выдержал минут десять и потом фыркнул на него:

— Ты задолбал бегать перед кроватью, честно, достал уже.

Богдан взмолился:

— Понимаешь, я не могу по-другому. Мне страшно, когда я останавливаюсь. Я боюсь умереть от этого. Пожалуйста, не мешай мне, я больной человек.

Я отстал от него и позже привык. Ко всему этому можно добавить, что он практически не спал. Уже под утро, он мазал кровоточащие ступни специальной мазью, ложился, накрывался одеялом и через минуту подскакивал с постели и снова начинал накручивать километраж.

Вечером, после ужина, у всего отделения было свободное время, и многие гуляли по коридору, наслаждаясь беседами, и общением друг с другом. Я узнал, что в шкафу есть различные настольные игры (которыми никто из пациентов не пользовался), и с разрешения Тамары Наумовны нам с Петей дали нарды. Петя довольно сносно играл, и я тоже нашёл свою отдушину в скучном расписании дня. Я выигрывал один раз и Петя по-настоящему злился. Потом я два раза подряд поддавался Пете. Если бы видели его лицо в момент победы! Олимпийский чемпион не испытывал столько эмоций, как этот глубоко несчастный человек. В эти секунды я был его богом и дарил ему счастье быть сильным и удачливым человеком.

Наш пластиковый столик стоял в небольшой нише в стене (видимо, там раньше, стоял какой-то специальный шкаф) и мы никому не мешали. В то же время я лично видел всех, кто гулял по общему коридору и слышал разговоры пациентов. Все старались гулять рядом со своим палатами, не заходя за границы. Один Богдан накручивал километры, гуляя по всей длине коридора. Дима и Саша из нашей палаты гуляли рядом и изредка останавливались посмотреть на игру.

Разговоры они вели космические:

— Ты о чём сейчас думаешь, Дима?

— Я думаю о том, что если на полу, вот отсюда, прямо сейчас начать чертить прямую, то она будет бесконечная.

— Почему ты так думаешь?

— Потому, что сначала мы пройдём землю, потом весь космос и всю вселенную. А вселенная бесконечна.

— Нет, я так не считаю. Всему есть свой конец. Вот, например, наша жизнь нам тоже кажется бесконечной. А ведь мы все умрём, и я, и ты тоже. Мы все умрём!

— Не надо так говорить, понял, не надо. Я не хочу об этом знать. Неправда, это всё неправда. Я никогда не умру.

У Димы случается настоящая истерика, он начинает плакать, и убегает в палату. Там падает на свою постель, уткнувшись в подушку. (Я в это время чувствую, что у меня начинают путаться мысли, и завидую Пете, который наслаждается игрой).

В это время Богдан останавливается рядом с нами, начинает хлопать по карманам больничной пижамы:

— Тише, тише! Мне мама звонит!

Богдан прикладывает ладонь к уху и разговаривает по невидимому телефону:

— Алло! Привет, мама. Что? Ты завтра приезжаешь? Это хорошо, я буду ждать тебя завтра. Что мне привезти? Сейчас подумаю. Так, бери листочек, ручку и записывай. Записываешь? Так, первое! Привези мне «ничего»! Второе — привези мне, пожалуйста, смертельный укол. Очень прошу, мама. Они продаются на улице Строителей. Адрес ты можешь в газете прочитать. Ну, и немножко конфет тоже привези. Всё! Я жду тебя завтра здесь, в коридоре, возле окна.

Со стороны, лично мне, было немного грустно. Богдан побежал дальше, и по выражению лица было видно, что сейчас он реально разговаривал со своей мамой. Счастливая улыбка растеклась по его лицу, и всем своим видом он показывал окружающим — что мол, вам-то никто не звонил, а я, счастливчик, с мамой поговорил.

А ведь, правда, подумал я тогда, многие из них здесь счастливы так, что другим трудно понять. Чисто, светло, покормят, помоют, постирают одежду, и спать уложат. А то, что бог отнял разум, так ты об этом даже и не догадываешься. Это знают другие люди — врачи, санитары, родные, но только не ты.

В тот же вечер случилось небольшое происшествие.

С шумом раскрылась входная дверь в наше отделение и трое полицейских затащили в проём худого мужчину, на вид лет тридцати. Даже будучи в наручниках, он яростно сопротивлялся и брыкался, цепляясь ногами и руками за всё, что только можно. Если бы полицейских было меньше, то думаю, что он без труда раскидал бы их по сторонам. Такая ярость и сила была в этом худом теле.

Дежурный врач выскочила из-за стойки:

— Сюда, сюда, в пятую.

Полицейские схватили мужчину под руки и ноги и понесли, а тот, как огромная рыбина бился у них в руках. Происшествие всколыхнуло обитателей отделения: большинство испуганно разбежались по своим палатам, а мы с Петей встали из-за столика и с любопытством пошли к пятой палате.

Вновь прибывшего пациента положили на железную кровать, привинченную к полу, и начали пристегивать и привязывать к железной раме. Через две минуты всё было кончено. Мужчину спеленали как младенца, и больше он не пытался дёргаться. Это было совсем бесполезно.

Обитатели пятой палаты испуганно сбились в кучу у дальней стены. Первым осмелел Антон. Он подошёл к полицейским и спросил:

— Скажите мне, пожалуйста, он что — преступник?

Санитар одёрнул Антона:

— Антон, отвяжись! Не мешай работать!

— Нет, я не отвяжусь. Я хочу знать правду. Он преступник?

Один из полицейских, вытирая пот со лба, ответил:

— Нет, этот человек не преступник.

Такой ответ явно приободрил Антона, и он подошёл вплотную к связанному человеку и показал на него пальцем:

— Так получается, что если он не преступник, то почему он в наручниках? В наручниках держат только преступников. А если нас обманули, и он на самом деле преступник, то, что преступник делает с нами в одной палате. Разъясните мне этот факт, пожалуйста.

Конец ознакомительного фрагмента.