Командор Кощей. Книга первая

Роман Борин

Спустя примерно 3000 лет после Великой катастрофы, которая смела с лица Земли великую культуру исполинов, в районе современных Алтайских гор на усыпанной пеплом и залитой Потопом территории снова поднялась человеческая цивилизация… Её потомками стали мы – современные люди, этносы, нации, государства.

Глава четвёртая. Таинственный мститель

Рано или поздно в любой истории появляется новый герой.

Герой, о котором спустя тысячелетия складывают целые легенды.

Но прежде чем узнать о нём подробнее, необходимо разобраться, что же всё-таки творилось в Отрантурии. Что там происходило до того, как объявился в мире злой Кощей?…

Страна Отрантурия

Государственное устройство Отрантурии в ту пору было неопределённым. Точнее, это нам, далёким потомкам отрантурийцев и всех остальных землян того времени сейчас кажется неопределённым то, что самим жителям Отрантурии казалось вполне понятным. Да, Отрантурия тогда была разделена на сорок самостоятельных в управлении территорий, которые современные историки без колебаний назвали бы вотчинами. Или феодами, княжествами. Да и отрантурийцы их без колебаний называли ничем иным, как королевичевствами. Опечатки здесь нет. Именно королевичевствами, а не королевствами.

Королевством Отрантурия значилась до смерти отца сорока королевичей. Его величали королём, и всё в системе государственного управления было понятно и просто. Все государственные дела вершил его величество король. Правда, тогда его называли «Ваше владычество». Он, попросту, владел всеми землями Отрантурии от северных границ до южных и от западных до восточных.

Словом, командовал и распоряжался тогда в Отрантурии монарх. Но это был не просто единоличный властитель, силой стяжавший абсолютную и безоговорочную власть над гражданами страны. Прежде всего это был Отец, как любили его называть простые люди. Отрантурийцы своего короля не просто почитали, а именно любили. А раз любили, то, конечно же, не боялись. Правил он не силой, а умом и сердцем. То есть, короля тогда всерьез считали вождём народа — справедливым, добрым, заботливым. А и какой ещё может быть вождь племени, которое едва-едва оправилось от страшной катастрофы, унесшей миллионы жизней?

Да, последний король Отрантурии среди своего народа пользовался заслуженным авторитетом, и народ не без оснований верил в доброго и справедливого монарха. А перед самой смертью король и вовсе «отмочил» — объявил все земли Отрантурии вольными. То есть, сказал он во всеуслышанье, отныне верховной власти вовсе нет, а местные властители — всего лишь охранители установленного порядка. А именно: каждое селение выбирает из числа своих жителей совет мудрецов, которому и вручает, так сказать, заботу обо всём населении. Верховные же правители территорий только следят за тем, чтобы никто на заведённый порядок самоуправления не покусился.

Мало ли что захотят отдельные отрантурийцы. Или какие пришлые из-за кордона люди, сознанием своим тяготеющие к неподчинению требованиям большинства.

Короче, всех наследников престола этот предсмертный указ последнего короля Отрантурии разом лишил законной власти над своими подданными. Впрочем, даже само понятие «подданный» сим решением отменялось. Одно слово — демократия. Дескать, народ сам разберётся, как ему жить, кому и на какие нужды собирать общественные взносы. Таким образом, в Отрантурии в одночасье возникли уделы и селения вольных пахарей-оратаев, вольных ремесленников и мастеров, вольных торговцев и охотников. И даже вольных следопытов. Зато сорок королевичей, то бишь сорок сынов короля, разом потеряли всякую надежду на абсолютную и беспрекословную власть. Вы, мол, отныне, просто судьи, подчиненные воле советов мудрецов, сторожа правил и законов, установленных народом

А теперь представьте себе, как на такую папашину «фишку» отреагировали его мальчики, большинству из которых к тому времени стукнуло уже восемнадцать. Ведь они всерьез готовились начать упорную борьбу за престол «всея Отрантурии». Разумеется, большинство из них в ту пору даже мысли не допускали драться со своими братьями не на жизнь, а на смерть с помощью оружия и армий. Всё-таки они были братьями, хотя и рождёнными разными матерями. Да, у короля Отрантурии было сорок жён. И говорили даже, будто иметь столько жён королям было предписано с древности.

Почему именно сорок — никто не знал. А вот почему от каждой жены рождался только один королевич — об этом ходили слухи. Наиболее убедительным тогда казался слух о том, будто предки отрантурийцев, из числа сумевших пережить Потоп, предвидели, что их потомки будут жить при монархе. И очень беспокоились по поводу внутрисемейных распрей, которые непременно возникают, когда дети монарха власть начинают делить между собой. Вот и решили они, что если уж наступит время, когда без короля отрантурийцы не обойдутся, то пусть у него будет сорок жён и каждая пусть родит одного наследника.

Во-первых, вряд ли король сможет сделать своим любимчиком одного из сорока. Во-вторых, даже если он и передаст власть кому-то одному, другие тридцать девять не позволят ему нарушить древнюю клятву монарха — во всём слушать голос народа и своих братьев. А поскольку все сыны короля будут от разных матерей, живущих в разных уделах страны, то чувствовать себя все дети короля будут равными и никто не даст себя сделать игрушкой в чьих-то руках. Словом, такое правило позволит Отрантурии избежать воцарения тирании и монаршего беспредела. И жители страны по сути станут вольными, самодостаточными.

Так в начале и происходило. Пока сыновья росли, король-отец правил мудро и справедливо, не допуская необдуманных решений и жестокости даже к явно виноватым гражданам. Не было тогда в Отрантурии ни землевладельцев, ни князей с графами. Все перед королём и Законом были равны, а сам король искренне считал себя выразителем воли народа. Ведь он же был им искренне избран на престол.

Но братья королевичи, в большинстве своём, думали, увы, не так, как хотел король. То ли с воспитанием он что-то упустил, то ли общаться с сынами, жившими в разных уделах, ему было некогда (ведь нужно было возрождать пережившую катастрофу страну). То ли древние мудрецы, придумывая способ обеспечить страну надежной защитой от диктатуры, где-то что-то недоучли. Короче, в братьях проснулась жажда первенства и власти. А поскольку отец не давал им в этом плане разгуляться, то короля они, по-видимому, в большинстве своём тихо не любили. И, наверняка, ждали, когда пробьёт его час.

И вот час пробил, а ожидания королевичей не сбылись. Ведь почти все из них всерьез полагали, что перед смертью отец каждого назначит полновластным хозяином своего удела. Более того, общаясь друг с другом, пока взрослели, королевичи твёрдо решили выбрать меж собой главного. У них, по сути, появился выдуманный ими же стимул к жизни — постоянное соревнования в мирной борьбе за первенство в Отрантурии. Которое наиболее активные из королевичей задумали, как эстафету, передавать своим детям. Ничего страшного, если сначала изберут не тебя. Жизнь длинная — ещё прорвешься к престолу. Есть к чему стремиться, на что жизнь потратить.

И тут на тебе! Папаня разом лишает их этого удовольствия, отменяя монархию как таковую. Что в этой отцовой затее в первую очередь увидели братья (к счастью, не все)? Сам поправил, а нам нельзя! Разве это справедливо?

И если при жизни отца королевичи его недолюбливали, то после смерти они его едва ли не проклинали. Кончилось всё тем, что каждый из королевичей прочно воцарился в своём уделе, назвав его королевством. Назвать-то назвал, да только вольные граждане страны восприняли это далеко не серьёзно. И тут же королевства переименовали в королевичевства. Раз королевичи в них править задумали, стало быть и называть их уделы будем по их титулам. Какие же они короли? Кто их королями утвердил? Как были они королевичами, сынами старого короля, так и остались.

Короче, народ показал королевичам большую фигу. Пока королевичи в основной своей массе были юны, диктовать свою волю селениям в своих уделах они были не в состоянии. А когда они стали созревать для серьёзного применения силы против непокорных, между ними, как водится, возникли разногласия. Соберутся бывало королевичи на общую сходку, попируют, позабавятся — и давай ссориться. Повод и причина для этого всегда были универсальны — кто кого круче. Официальных, то есть поддерживаемых народом войск у королевичей, разумеется, не было. Никто им ни до смерти отца, ни после неё не присягал.

Наоборот, старейшины и советы мудрецов во всех уделах заставили каждого королевича присягнуть Отрантурии, поклясться не жалея живота своего защищать интересы её вольного народа от всех возможных покусителей — и своих, и пришлых. Стало быть, за каждым королевичем закрепились чисто полицейские и оборонные функции. А поскольку король за свою долгую жизнь успел-таки перевести в Отрантурии всю разбойную нечисть и приучить разболтанных людей к порядку, то и дел особых для взрослеющих королевичей сразу не нашлось. Разве что мелкие дрязги в судах разбирать — кому это интересно!

Короче, от веселья королевичи постепенно перешли к разгулу, от разгула к петушиным наскокам друг на друга, от петушиных наскоков к самым настоящим баталиям. Не было у них законных войск, так они их создали, навербовав под свои придуманные знамёна всех, кто ничего полезного для людей делать не умел, ничему не желал учиться, а в характере своём имел большую склонность к разгульной жизни.

Вначале у королевичей на службе были просто компании драчунов. Из самых сильных и глупых (глупые ведь всегда верны щедрому на угощения хозяину) чуть позже сформировались своего рода дружины. А точнее — братва. И уже потом, когда королевичи, возмужав, натаскались в драках и набегах друг на друга, им удалось выстроить свои собственные армии отпетых бойцов.

Не все из этих воинов оказались разбойниками. Даже, скорее, наоборот — большинство из них искренне верили в том, что служат правому делу, и бандиты — их враги. Но то, что, служа королевичам, их солдаты мало-помалу начинали на всех остальных граждан Отрантурии смотреть свысока — этот факт становился в стране всё более заметным.

Добропорядочные отрантурийцы, разумеется, понимали, в кого вырастают королевичи. Однако запретить королевичам создавать армии не смогли. Сначала, как водится, не придавали растущей братве каждого стража порядка особого значения: перебесятся, мол. Потом не хотели лезть на рожон и успокаивали себя умозаключениями типа «добрые воины-профессионалы для страны надежнее, чем гражданское ополчение из оратаев да ремесленников — пусть растут, рубежи защищают». А когда советы мудрецов и старейшин спохватились, было уже поздно.

Королевичи представляли собой столь грозную силу, что сердить их своими увещёваниями и ссылкой на старые законы стало просто опасно для жизни. Так и выросли королевичи в полновластных владык своих вотчин.

Настал момент, когда они откровенно объявили людям свою волю, вернув в обиход такое понятие как «подданный». Свободолюбивые отрантурийцы конечно же зароптали. Кое-где в стране вспыхнули даже восстания. Куда там! Королевичи и глазом не моргнули — натравили армии на народ, утопили восставших в крови.

Полгода, а то и больше жила Отрантурия в шоке. Больше всего сокрушались умные головы. Ай-ай, проглядели! Ай-ай, потеряли бдительность. Ай-ай, разучились защищать себя.

А тут ещё и нечисть всякая из-за кордона полезла. Выродки волчицы и сыны Уйтархатуга стали только малой частью вредоносных инородцев, полезших в Отрантурию после смерти последнего короля. Поняли тогда умные головы: разбаловал их всех король Отец. Был он жив, границы надёжно защищались — ни тварь ползучая, ни летучий дьявол не пересекали их незамеченными. Хотя и армия тогда была в основном призывная, народная — берегла она покой страны лучше любой профессиональной. Почему же эта армия после смерти отца-короля развалилась?

Сложный вопрос. Но хорошо известно, что в ту пору серьезных врагов у Отрантурии за кордоном не было. А вторгшиеся в страну спустя десять лет после смерти короля, на самом деле представляли собой просто плохо организованные племена да банды, не признавшие в своё время единых законов Отрантурии и вынужденные вследствие этого из Отрантурии удалиться. Последний король ревностно следил за прилегающими к границам Отрантурии землями. Нередко летучие отряды отрантурийских карателей уходили рейдами за пределы своей отчизны, стремясь прогнать любое подбирающееся к границам Отрантурии племя как можно дальше в глубины Тёмных территорий — так отрантурийцы окрестили все земли, окружавшие в то время Отрантурию.

После Потопа на этих необъятных пространствах не существовали никакие другие государства, хотя бы отдалённо напоминающие отрантурийское своим жизненным укладом. Только разрозненные орды одичавших людей и уродцев-мутантов, возглавляемые грубыми беспородными вожаками, бродили по бескрайним степям и пустыням Тёмных территорий. Ходили по Отрантурии слухи, будто далеко на западе в Тёмных землях живут страшные злые колдуны, нелюди-оборотни да разные чудовища, рыскающие по пустынным пространствам в поисках добычи.

К счастью, до Отрантурии им было не добраться, поскольку между землями этих монстров и Отрантурией лежала широченная бесплодная пустыня, преодолеть которую, не взяв с собой огромное количество воды, по сути, было невозможно.

Конечно, никто из отрантурийцев ни разу не видел таинственных обитателей далекого запада, и воспринимались эти слухи, по большому счёту, в основном как захватывающие воображение сказки. Впрочем, так же как и старинные легенды о древних людях, летавших, якобы, по небу синему на волшебных колесницах и сдвигающих с места волшебной силой целые горы. За кордоном отважные воины короля встречали только оборванных полуголодных дикарей, которые редко решались напасть на защищенных латами отрантурийцев и стремились убежать, едва завидев вдалеке стройные колонны всадников, вооруженных длинными пиками и острыми саблями.

Лишь сыны Уйтархатуга тогда могли всерьёз угрожать Отрантурии своими дерзкими набегами. Но королю все-таки удалось их устрашить и даже договориться с их вождями о мирном соседстве. С тех пор, как сыны Уйтархатуга по договору с королём начали охранять рубежи Отрантурии на юго-западе, о вторжении каких бы то ни было разбойничьих ватаг отрантурийцам можно было спокойно забыть.

Народная армия Отрантурии с каждым годом становилась всё менее боеспособной и более миролюбивой, а сроки службы в ней постоянно сокращались. И когда король умер, в стране не нашлось умных и авторитетных людей, которые догадались бы и сумели сохранить и без того ослабевшую от мирной жизни народную армию. Беспечные отрантурийцы практически во всех уделах прекратили посылать на пограничную службу своих детей, считая, что в домашнем хозяйстве от них пользы будет много больше. Тем более они перестали бояться каких бы то ни было вторженцев из-за кордона, когда подросшие королевичи принялись обзаводиться собственными гарнизонами.

К королевичам на службу шли те, кто любил и хотел носить оружие. Раз так, рассудило большинство вольных пахарей, мастеров и торговцев, то нашим сыновьям в армии делать нечего — дружины королевичей и без помощи ополчения разгромят любого врага.

Но случилось так, что, занятые сварами между собой, королевичи почти прекратили охранять общие границы Отрантурии. Мало-помалу гонимые голодом орды инородцев осмелели — на просторах отрантурийских степей вновь появились набежники.

Возникла двойственная ситуация. С одной стороны, вольным жителям Отрантурии пришлось идти на поклон к королевичам — защитите, мол, родимые, кормильцев своих — чего, разумеется, нормальным вольнолюбивым гражданам очень не хотелось. А с другой стороны, королевичи вынуждены были сами взять свои уделы под защиту от чужаков, потому что, грабя вольных отрантурийцев, вторженцы грабили тем самым королевичей.

Закон прост и понятен даже самому тупому братку: чем больше чужаки отнимут у того, у кого можешь отнять ты, тем меньше достанется тебе. Всем королевичам и их браткам было ясно, что оборонять селения в своих уделах им волей неволей придётся. Причем хорошо оборонять, глядеть, как говорится, в оба. На то оно и своё добро, чтобы никого чужого к нему не подпускать, даже если чужак этот — твой родной брат.

Так-то оно так, да только призадумались королевичи над тем, как их заботу о собственных богатствах, хранящихся в подвалах вольных жителей Отрантурии, перед этими самыми вольными гражданами обставить. По воле покойного отца все королевичи были обязаны служить на благо всей страны, защищая её от закордонных набежников и собственных отморозков.

А чтобы королевичи могли выполнять волю отца спокойно, вольные граждане должны были, во-первых, формировать и содержать народную пограничную армию, во-вторых, обеспечивать всем необходимым для полноценной службы королевичевскую стражу. И в специальном свитке, скрепленном королевской печатью, перечислялось, что именно следовало понимать под этим самым «всем необходимым».

Ясно, что ни самих королевичей, ни их дружков, ни даже простых наёмных бойцов утверждённый покойным королем перечень не устраивал. В нём ведь не было ни вина в достатке, ни парного мяса вволю, ни дорогой и яркой одежды, ни золота с драгоценными камнями, ни тем более крепких парней и красивых девчат для потехи. И вообще, сама постановка вопроса — получать от народа содержание за добрую службу — избалованных и гордых королевичей приводила в ярость.

Словом, начали королевичи править в своих уделах единолично. Поначалу всё с точки зрения королевичей шло как надо: новые владыки назначали размер подати в казну с каждого селения столько, сколько считали нужным. За это они, конечно, с хозяйским рвением принялись очищать пределы Отрантурии от разных дикарей, пришедших из-за рубежей. Год или два в Отрантурии царил хотя и не привычный, но все-таки порядок. А потом?

А потом произошло то, что и должно было произойти при сорока правителях одной страны. Братья начали завидовать доходам друг друга. Зависть мало-помалу вылилась в набеги на селения соседей. Разумеется, отправляя своих бойцов в грязный поход на соседние уделы, королевичи всеми силами стремились сделать вид, что к нападениям на селения своих братьев они не имеют никакого отношения. Дескать, какие-то новые разбойники в стране объявились — безобразие!

Изобличить преступников наверняка бы удалось, если бы не одно «но». Королевичи в большинстве своём начали потихоньку, маскируясь под каких-то чужих разбойников, разорять селения не в своих уделах. Дело бы непременно дошло до большой гражданской войны между королевичами, не знай королевичи меры в своих разбойных делах. Более того, посылать на грабёж своих братьев они предпочитали не бойцов своих армий, а специально нанятых для этой цели бандюков. То есть, тех самых людей, которых в своё время прижал к ногтю покойный король.

И если кто-нибудь из этой вольнонаёмной братвы работал не чисто — разорил село и скрылся из виду — а вместо этого попадался в лапы королевичевской стражи, его, конечно же, казнили при всём честном народе. Так у народа создавалось впечатление, что королевичи искренне заботятся о своих подданных. Только вот время какое-то в Отрантурию пришло неспокойное — выросло в стране потихоньку поколение беспредельщиков, которые не хотели работать, а посему жили грабежом и разбоем.

Многие грешили на мелких хозяев, которые перестали отпускать сыновей в армию из собственной жадности, да на слабые в коленках советы мудрецов, кои не пресекли столь порочную практику в самом начале её появления в Отрантурии. Что, в общем-то, было чистой правдой.

А через какое-то время королевичи и вовсе сообразили, что грабить народ с помощью нанятых и подконтрольных разбойников проще и выгодней, нежели выжимать с него подати и сборы. Короче, один за другим королевичи отказались от завоеванного было у народа права руководить уделами единолично и снова объявили граждан Отрантурии свободными во веки веков. Как говорится в наше время, спустя семь тысяч лет после тех событий, аминь, дорогие друзья…

Предрассветный набег

…Едва нависла над землей ночная мгла, как из тёмной крепости, одиноко прижавшейся к мрачному лесу у подножия Чёрной горы, выползли чьи-то крылатые тени. Жуткими огнями зажглись в ночном воздухе страшные глаза невиданных чудовищ. Со стороны издалека и не понять — драконы это трехголовые или хищные птицы гигантские полетели на кровавую потеху. В злом сиянии Луны бежали по ночной степи огромные пугающие тени. И было их аж четыре…

…Быстро летом ночь проходит. Вот и заря зарделась над Вольным Прилесьем, где стоит в тишине у степной речушки большой поселок вольных пахарей. Вольных прежде всего оттого, что много лет подряд не знают жители поселка какого-то определенного хозяина, который бы в своих корыстных интересах защищал их от разбойного люда за дань из общинной казны.

Дома в этом посёлке сплошь одноэтажные и деревянные. И все, как один, окружены зелеными огородами. С одной стороны посёлок примыкают к речке, с другой — к перепаханному полю шириной в один перелет стрелы. С той стороны вдоль поля длинной узкой полосой тянется лесной массив.

Тихо рано утром в посёлке и вокруг него. Стражники, что дозорят обычно с трех башен, возвышающихся над поселком в центре и в его концах, в то утро беспечно заснули. И добро бы просто сладко захрапели на своих местах. А то ведь ни один из них не смог проснуться, когда пришёл враг. Ибо, выпив вечером халявного вина, уснули эти безголовые парни навечно.

Поле жители перепахали специально против конницы: по пашне для удара не разгонишься. Да только пашня этот поселок и сгубила. Неслышно конные разбойники выехали развернутым строем из леса. Мягко ступая по жирной земле, прошли кони по полю — никого не разбудив вторглась разбойничья ватага в поселок. И ни одна собака не тявкнула. Некому лаять оказалось: месяца за два до этого дня одна за другой подохли местные псы от неизвестной болезни. Словно кто-то незаметно для хозяев потравил их всех разом.

Но чу! Загоготали запертые в сараях гуси. Да поздно. Потому что пошли взлетать над кровлями сараев и домов красные петухи. С визгами и воплями выскакивали из объятых пламенем домов разбуженные люди. И падали, пронзенные стрелами, проткнутые копьями, порубленные саблями. Одетые в долгополые чёрные халаты с капюшонами, надвинутыми на глаза, молча носились свирепые всадники на вороных конях по улицам поселка, повсюду оставляя трупы стариков, убогих калек, здоровых мужчин, женщин постарше, а также толстых или просто некрасивых. Детей же, кроме грудных (тех старались вообще не касаться), юных хорошеньких девушек и красивых женщин ловили арканами.

Плененным крепко связывали руки за спиной, сгоняли их на площадь в центре посёлка. Всего за полчаса расправились разбойники с мирными жителями и подготовили к угону на продажу в рабство длинную колонну пленников, из которых не было ни одного хромого, косоглазого, толстого или убогого — все, как на подбор, молодые, цветущие, статные или стройные, как горные козочки. Все они дико щурились, глядя, как буйное пламя пожирает их семейные кровы, уничтожает их прекрасное прошлое.

И тут случилось невероятное. Лежавший в пыли здоровенный «мертвец» неожиданно взметнулся навстречу одному из чёрных всадников. Раздалось удивленное «ах» — разбойник свалился с коня, а место его тут же занял почти голый, в одних коротких, выше колен, широких спальных портках черноволосый мужчина лет сорока. Как он успел отнять у разбойника саблю — никто, наверное, не понял. А она молнией засверкала в его мощной длани.

Словно свирепый кентавр пронесся этот удивительный всадник по догоравшей улице, оставив за собой пятерых истекающих кровью бандитов — всех, кто попытался перехватить «ожившего покойника». Пока остальные сообразили, что произошло, пока достали луки, наложили стрелы да натянули тетивы — всадника и след простыл. Попробуй разгляди его сквозь дым да огонь. И атаман, сгорая от стыда и гнева, послал в погоню десять лучших воинов.

…Вылетев из объятого дымом поселка, всадник спрыгнул с коня, на лету ловко шлепнув саблей плашмя по его крупу. Конь помчался между речкой и лесом вдвое быстрее, а полуголый богатырь кубарем покатился к заросшему бурьяном обрыву. Погоня не успела ещё показаться из клубов дыма, а мужчина сиганул с обрыва в реку и скрылся под водой. Вынырнул он у толстой стены камышей на другом берегу…

Десять чёрных всадников на несколько секунд остановились аккурат напротив того места, где беглец соскочил с коня. Солнце уже поднялось над горизонтом, а погоня направлялась на восток. Конь, на котором наглый беглец пустился наутек, в солнечных лучах был еле различим — невозможно было понять: налегке он скачет или с всадником на спине. Решив, что оставаться под носом у врагов беглецу не резон, разбойники молча помчались вслед за конем их погибшего братана…

…Ведя на поводу пойманного коня, погоня ни с чем вернулась к своим, когда гонимая врагами вереница юных пленников далеко позади себя оставила пепелище. Глава погони в сердцах соскочил перед атаманом с лошади и обреченно швырнул свою саблю наземь.

— Дешево отделаться хочешь! — прохрипел атаман зловещим шепотом. — Не выйдет! Всю лесополосу обшарь, весь камыш вдоль реки перебери, но сыщи мне его! Без коня далеко не уйдет.

Атаман махнул плеткой и продолжил путь. Глава погони подобрал саблю, вскочил в седло и махнул рукой в сторону пожарища:

— Если парень бросил коня, он непременно вернется к головешкам. Будет в них копаться, искать свои семейные реликвии и ценности. Там мы его и возьмем.

Банда вместе с атаманом погнала пленников на восток, а десять братков поскакали к пожарищу. Едва они достигли восточного въезда в поселок, камыши у другого берега речки раздвинулись и над водой показалось лицо беглеца. Свирепым взглядом он проводил чёрные фигуры ненавистных всадников, скачущих по другому берегу речки.

…Дождавшись ночи, беглец поплыл близ берега по течению — на восток, куда рано утром ушла вместе с юными пленниками ватага лиходеев. Плыл, стараясь не шуметь, время от времени погружаясь в воду с головой. Луна была половинной, к тому же свет ее пробивался сквозь тучки, и это помогало беглецу оставаться незамеченным для погони. Впрочем, разбойники не рискнули разбиваться на малые группы. Пятеро из них с факелами в руках поехали среди деревьев по лесополосе на запад, а остальные сели в засаде, попрятавшись среди тлеющих развалин.

На пепелище было трудно дышать, но они упрямо выжидали, надеясь, что под утро беглец все-таки отважится вернуться к месту, где совсем ещё недавно стоял его дом. То одного, то другого разбойника донимал кашель, и атаман злобно шипел на них. Наконец, один из братков не выдержал и дерзко заявил командиру:

— Какого дьявола мы травимся дымом, когда и дураку ясно, что только полный кретин способен в такое время вернуться в спаленный поселок. Хорошо ещё, хоть ветерок приносит свежий воздух из степи, кха-кха. А то бы мы совсем здесь одурели от смрада.

— Идиот! — в ярости зашипел начальник отряда. — Теперь ты точно выдал нас этому бугаю!

— Перестань, Курбат, никакого бугая здесь нет и не будет, — перебил его другой разбойник. — Криворотый прав, кха-кха — нечего здесь попусту сидеть, если не хотим, чтобы нас живыми в землю закопали!

— Ладно! — командир вскочил. — Идите! Ищите беглеца! Где хотите! В реке, в лесу, в степи! Я и один его возьму, коли он сюда придет. А он придёт. И тогда можете хоть повеситься, хоть утопиться!

— Э, не пугай нас, Курбат! — прогудел третий бандит. — По твоей милости мы потеряли целый день. Могли б уже всю округу прочесать. А я так думаю: парень этот где-нибудь в камышах до темна сидел. И скорее всего у нас под носом.

— Под носом?! Что ж ты не поймал его тогда! Что ж вы вчетвером тогда рыскали вдоль берега туда-сюда! Перетрусили, вот что! — напустился на братков Курбат. — Поодиночке побоялись его искать, помня, как он у Шуваля саблю выхватил да пятерых зарубил в один миг!

— Посмотрим, как ты его в одиночку возьмешь, — усмехнулся четвертый из ватаги. — Мы пойдем на восток вдоль реки, с факелами, вчетвером. А ты сиди здесь, дыши гарью и отдыхай. Один чёрт, ходу в крепость нам нет. Не найдем беглеца, сами побежим — от Кудеяра и братков. Авось и нового атамана найдем.

— Пошли ребята, — хором кликнули друг друга четверо бандюков.

Запаливши факелы, они направились в сторону темневшего за пашней леса, где дремали, стоя, привязанные к деревьям лошади разбойников.

Курбат с досады пнул головешку, тут же разлетевшуюся тучей мелких искорок.

— Дьявол их задери, — буркнул глава погони, отправляясь вслед за братками.

Споткнувшись в темноте о чей-то труп, Курбат растянулся на земле, чертыхаясь и охая. И в тот же миг, получив по головушке, отключился.

Заслышав оханье своего начальника, разбойники остановились:

— Эй, Курбат, это ты там запинаешься?

— Что молчишь? — тревога зазвучала в голосе бандита.

— Ребята, — насторожился другой разбойник, — что-то мне это не нравится. Не покойник ли какой ожил, как тот первый?

— Посмотрим? — неуверенно сказал его приятель, выхватив из ножен саблю.

Переборов страх, братки решительно зашагали к месту, где минуту назад сидели вместе с атаманом. Факел «выхватил» из тьмы Курбата, ничком лежащего рядом с каким-то мертвецом. Ножны курбатовой сабли были пусты, а с затылка командира струйкой стекала кровь.

— Вот он! — вдруг дико заорал один из братков.

В свете факела мелькнула чья-то тень. Бородатые лица разбойников мгновенно наполнились животным страхом. Таинственный мститель пробирался посреди дымящихся развалин.

— К лошадям! Он бежит к лошадям!

Забыв о раненом начальнике, разбойники бросились в сторону пашни. Бестолково размахивая руками, они то и дело натыкались на обугленные бревна и чурбаки, рыча от ярости, тыкали впереди себя факелами, по щиколотку вязли в жирном чернозёме. Факелы снова выхватили из тьмы далеко опередившую разбойников фигуру человека. Станичники были ещё только на середине пашни, когда услышали ржанье одного из своих коней, а вслед за этим и мягкий топот копыт. И не одного коня, а всех четырех сразу. В мерцающем свете факелов разбойники увидели могучий силуэт всадника, за которым поскакали на восток вдоль пашни оставшиеся лошади братков.

Завыв точно волки, братки потянули из-за спин луки. Чтобы начать стрельбу, им понадобилось бросить факелы на пашню. И всадник тут же выпал у них из поля зрения.

— Идиоты! Да поднимите кто-нибудь свой факел, Змей Горыныч вас пожри! — заорал один из разбойников.

Три факела тут же были подняты, однако в свете их огней лишь хвост последней угнанной лошади и мелькнул. А топот копыт становился всё тише и тише. Самый меткий из братков, рыча, послал вдогонку несколько стрел, но ни одна из них не достигла цели.

— Влипли! — беспомощно махнул рукой стрелок. — И когда это он успел связать поводья?!

— Он и не связывал, — хрипло ответил один из братков. — Он точно сел на жеребца Курбата, а наши кобылы завсегда за ним скачут, если их не придержать.

— Короче, пропали мы, ребята, — третий сказал это так спокойно, словно ответ перед атаманом ничего для него не значил. — Курбат убит, а беглеца теперича не настичь. Кобылы-то, конечно, от него поотстанут — мы их разыщем. Ежели он их в степи не прирежет. Токмо нам теперича тикать надо от атамана подальше.

Постояли немного разбойники, помолчали. И отправились вслед за своими кобылами…

Говорящие драконы

…Рассвет над степью, через которую осторожно пробирается одинокий всадник. Это тот самый голоногий воин, что похитил коня у разорителей посёлка вольных пахарей. Он скачет на восток, вслед за разбойничьей ватагой, погнавшей с пепелища здоровых, юных и красивых пленников. Всмотревшись в горизонт, богатырь вдруг натянул поводья фыркающего коня. Вдалеке в лучах восходящего солнца виднелись в небе две непонятные точки. Они быстро росли в размерах, преображаясь в гигантских птиц. Неожиданно эти птицы развернулись к одинокому всаднику боком, и парню сразу стало ясно: то не птицы, а драконы. Монстры стали медленно спускаться куда-то за поросший перелеском холм. Всадник подождал, пока драконы скроются за верхушками деревьев, и снова тронул коня, направляя в сторону лесистого кургана, когда-то выросшего посреди степи…

…Два дракона, размерами с небольшой летающий корабль каждый, барражировали над вереницей пленников, погоняемых конными бандитами. Задравши головы, дети и женщины дико визжали, а разбойники хохотали. «Ух ты!» — восклицали около десятка статных юношей из числа невольников.

В их голосах сквозил не столько страх, сколько восхищение: выходит, что не враки это — про драконов, с блестящей в лучах солнца чешуей. Чем ниже опускались чудовища, тем сильнее поднимаемый могучими крыльями ветер трепал волосы людей и одежду. Впрочем, на большинстве пленников трепать было почти нечего — разве что полупрозрачные ночнушки на женщинах и детях, да короткие подштанники на юношах. Зато чёрные плащи разбойников под этим ветром надувались точно паруса.

Не только сильный ветер, но и рвущий душу свист исходил от драконов. А из страшных, постоянно разевающихся пастей то и дело вырывались клубы пламени. Один из огненных шаров упал на траву — полыхнула полоса огня по сухому ковылю. Полыхнула и погасла, напоровшись на сочные стебли бурьяна — только пар и повалил кверху. Все пленники, кроме рослых мальчишек, со страху ничком повалились на траву. Да и всадники зашарахались, когда чудовища из-под своих могучих туловищ короткие толстые лапы выставили и, плюхнувшись на землю, вспороли плоть её ужасными когтями.

Приземлившись, звероящеры прекратили размахивать крыльями — свистящий ветер, от них исходивший, постепенно затих. На полминуты воцарилась тишина. И вдруг один из монстров заговорил — страшным, трубным голосом, пробирающим до костей, пригибающим к земле:

— Сколько пленников ты нам доставил?

Целый сноп ярчайших искр полетел в сторону разбойничьего атамана.

— Девиц детородного возраста и тех, которые к следующей зиме повзрослеют — двадцать четыре души! Парней возрастом от шестнадцати до двадцати пяти годов — восемь человек! Детушек женского пола возрастом от пяти до тринадцати годов — восемнадцать, да мальчишек от шести до четырнадцати — одиннадцать! Итого шестьдесят одна душа! — стараясь не показывать страху, громко отчитался атаман, чуть отъехав в сторону от остальных разбойников.

— И только?! — грозно и надменно вопросил дракон. — В этом поселке было больше ста особей, годных для отправки Повелителю Мрака. Куда ты девал остальных?!

— Как больше ста? Откуда больше ста? Там всего-то шесть сотен от грудных до дряхлых стариков жило! — в страхе завопил главный разбойник.

— Кто с нами спорит, тот горсть сухой травы не стоит! — торжественно протрубили монстры в один голос. — Кощей Бессмертный дал нам указание таких, как ты, уничтожать! Раз воины твои убили тех, за кем вас посылали, — чудовища надвинулись на разбойников, поворачиваясь так, чтобы не задеть ничком лежащих пленников, — умри и ты, как бесполезный червь!

С отчаянными криками бандиты шарахнулись в стороны, намереваясь ускакать. Увы — извергнувшиеся из драконьих пастей потоки плазмы одного за другим настигли братков.

— Ну и дела! Ух ты! — хором воскликнули так и не упавшие ничком пацаны, на глазах которых все разбойники превратились в жалкие кучки пепла, разбросанные по выжженной земле.

— А вы все полетите с нами! — стихами протрубил дракон в сторону пленников. — Не бойтесь, не съедим! Нам Повелитель Мрака приказал вас всех к нему доставить. Не понятно? А ну-ка встали все и шагом марш на спины к нам. Там есть где лечь, чтоб не упасть в полете.

Со спин драконов развернулись веревочные лесенки, а наверху показались две кудлатые головы. Улыбаясь, мальчишки звонко закричали:

— Скорее поднимайтесь, здесь классно! Лучше у дракона на спине, чем в пасти, ха-ха-ха!

С вершины холма, из леса, голоногий воин видел, как драконы тяжко поднялись над степью, развернулись на северо-восток и, набравши высоту, улетели прочь от места, где только что сгорела по их воле добрая сотняжка бандюков.

Постоял богатырь на месте, помолчал, обдумывая то, что увидел: верить глазам своим или как следует ущипнуть себя? И тронул коня. Туда, в бескрайнюю степь, в дикое поле, на северо-восток его путь лежал…