Партия

Роман Александрович Денисов, 2019

Этот роман составлен на основе шахматной партии Алехин – Эйве, проходившей в 1935 году в Голландии. Он являет собой структурное повествование, где каждая глава – ход шахматиста, фигура – определённая сюжетная линяя. Заглавия написаны в манере русской шахматной нотации. Разброс персонажей в сюжетных линиях широк: от древнегреческой гетеры до хоккеиста и телефонного хулигана. Клетки-ходы связывают их на доске жизни, где возможны самые невероятные события. Книга содержит нецензурную брань.

Кb1 — c3

Состав, скрипя колёсными парами, медленно двигался по радиусу перегона, заходя на грузовую станцию Бойня. Устаревший грузопассажирский тепловоз М62, напрягаясь всем железом, изношенным тяговым электродвигателем и дизель-генератором, тащил груз, огибая своим змеиным телом технические сооружения.

Станция Бойня находилась на ответвлении Малого кольца Московской окружной железной дороги и название своё получила от обслуживания городской бойни. В день её открытия летом 1893 года на Скотопрогонной улице жутко замычали коровы. Их вели в «мясной шалаш», как по старинке называл место убоя старик пастух, пригнавший стадо. В такт коровам шедший рядом подпасок, блажной дурачок, горько заплакал. Что-то похожее повторилось мартовским утром 1953 года, когда рёвом паровозных гудков по всей стране прощались со Сталиным.

Отрывисто просигналив, машинист улыбнулся девушке, стоявшей у крылечка изящного железнодорожного домика начала двадцатого века.

— Чего тащишь, Саш?! — весело крикнула она, и пар раннего апреля вырвался у неё изо рта.

— Да вот, контейнеры с Перово, зачем-то сюда перегнать решили! — ответил машинист.

— Приходи чай в каптёрку пить!

— Ага, Лен, сейчас, вот поставлю!

Проехав горловину станции и выйдя на нужный путь, Александр повернул ручку тормоза, останавливая поезд; лязг металла напомнил нотки из «Одинокого пастуха». Подождав несколько минут, пока температура воды и масла не снизилась до 60 градусов, выключил двигатель. Сделав всё необходимое, машинист вылез из кабины. Закопчённый зверь стоял, остывая после тяжёлой работы. Похлопав его по грязно-зелёному боку, Саша пошёл отмечаться в контору. Идя из конторы в каптёрку, он посмотрел на приведённый им поезд, состоявший из семи контейнеров на платформах. Все они были коричневого цвета, и в правом верхнем углу скромно значилась надпись «Cronos» сверху вниз.

«Вот он — отец Зевса», — отметил себе Саша.

Каптёрка была местом, где весь станционный персонал обычно пьянствовал и дул гашиш. И Саша, которому нельзя было пить и курить из-за больного желудка, ходил туда только ради Лены.

Он поначалу не понимал, как она может находиться там с брутальными мужиками, пока ему не рассказали один случай.

Недавно устроившуюся на скучную бумажную работу Лену пригласили на день рождения одного наладчика. Придя к уже изрядно разогретым мужчинам, которые тут же усадили её на самое видное место, она, ничуть не смутившись, стала пить с ними вино. Помимо мужского пола присутствовали две женщины-обходчицы, ходящие под пенсией и занятые самцами своего возраста. В разгар веселья выяснилось, что за сердце Елены бьются два претендента, как водится, самые крепкие и авторитетные среди собравшихся. Приняв решение выявить победителя без крови, они судили спор следующим образом: взяли два стакана и попросили приятеля налить доверху в один из стаканов чистый этиловый спирт, заблаговременно слитый из вагона-цистерны, а в другой — водку. Выпивать договорились залпом, соответственно, тот, кто выпивал стакан спирта, автоматически выбывал из претендентов, поскольку становился небоеспособен. Поначалу, когда стали пить из выбранных стаканов, не было понятно, у кого что. Но как только, оторвав губы и поставив пустую посуду на стол, один из мужиков начал жадно ловить ртом воздух, победитель был определён. Проигравшему быстро дали запить и положили его на диван, находившийся в каптёрке за ширмой. Выигравший счастливчик досадливо посмотрел вслед побеждённому, на диван он сегодня тоже рассчитывал. И думая, куда бы повести свой трофей: можно в смежную комнату, там учебный класс, есть парты, а можно и вовсе в душевую, — он начал слегка приобнимать Лену. Девушка, в свою очередь с интересом наблюдавшая за состязанием, теперь начала понимать его подоплёку. Когда действия победителя переросли в откровенные приставания, с поглаживанием бёдер, она резко оттолкнула своего ухажёра. Не удержавшись на стуле, он упал, чем вызвал смех коллег. Обозлённый этим обстоятельством, мужик схватил Лену за волосы; намотав русые пряди на кулак, он торжествующе посмотрел на неё. А она, недолго думая, взяла стоявшую рядом бутылку и разбила её о лоб победителя. Кисть разжала волосы, ноги подкосились, и мужик рухнул на пол. Ни на кого не глядя, Лена взяла со стола яблоко и вышла прочь.

Дверь, всегда так плотно закрывающаяся в старых зданиях, открыла просторную комнату. Здесь, за довольно широким столом, сидели люди, кто в спецовке, кто в спортивном костюме. Они играли в покер, варили пельмени в чайнике и просто отдыхали. В углу стояла Лена, она сняла чайник с электрической подставки, высыпала пельмени в большую тарелку и приветливо показала на стул:

— Садись, пельмени будешь? Тогда давай чай пить. Только прокипячу разок, чтобы пельменного привкуса не было.

— А ты знаешь, я смотрел по телику передачу о том, что есть такая кухня, в которой могут, например, лимону придать вкус свинины.

— Да брось ты! Хотя чай и кофе со вкусом мяса я часто пью.

— Ага. А ты представь беднягу повара, мусульманина, который всё, к чему бы ни притрагивался, обращал в свинину, как мифологический царь Мидас, превращавший предметы в золото и умерший от голода.

Саша сел за стол, и Лена налила ему крепкую заварку пополам с кипятком. Когда она наливала жидкость, у неё непроизвольно чуть открылся рот и локон непослушных волос выскочил из-под платка-банданы. Лена любила в свои двадцать три всё молодёжное — малиновые кеды, шапки хип-хоп, причём на ней это не выглядело странно, наоборот, как нельзя лучше подходило к её весёлому, взрывному характеру. Парень смотрел на неё, не отрывая масленого взгляда. Она это заметила, и кончики её губ приподнялись, как будто завившись в улыбке.

— Вот вам! Ни фига себе! Это как! — раздались восторженные голоса играющих.

— Лен, после того как ты его бутылкой жахнула, он теперь только выигрывает, может, и меня долбанёшь? — спросил молодой ухарь с красивыми наглыми глазами.

— Если будешь себя плохо вести. — Лукаво подмигнув, Лена села рядом с Сашей, две ямочки провалились у неё на щеках.

— Ой, буду, буду!

— Не советую, рука у неё тонкая, но тяжёлая…

— Раздавай уже…

— Ещё, нах, разок…

Гомон мужиков не мешал им разговаривать.

— Ты сейчас обратно? — Она отхлебнула чай, покусывая кружку.

— Да, в депо, надо поставить зверя.

— А ты меня покатаешь на нём?

— Покатаю, конечно.

Лена улыбнулась, и молочная жилка треснула на её нижней губе; потом вздохнула.

— Опять Ефимыч приглашал к себе кофе с коньяком попить, достал уже.

Ефимыч был начальник станции; и этот старый, но обаятельный советский жулик, вожделевший Елену, разными способами пытался завлечь её в свои широкие лапы.

Саше очень не хотелось уходить, но надо было ехать. Попрощавшись с девушкой и мужиками, он пошёл к тепловозу.

Выезжая со станции на окружную дорогу, Александр думал: «Как хорошо, что сейчас весна, это будет моя весна». Вспоминая Ленины глаза, он гудком поприветствовал проходящую дрезину.

Ему нравилась железнодорожная романтика. В детстве Саня с пацанами большую часть свободного времени проводил на путях в деревне или городе. Особенно они любили класть на рельсы всякие предметы. Один раз рижский экспресс, наехав на подложенный камень, осколком выбил глаз Санькиному другу, который за секунду до этого снял очки. Кроме мечтаний детства Сашу толкнула пойти машинистом семейная традиция — отец и дед работали на железке, да ещё одно обстоятельство, о котором говорится ниже. Дед Платон водил паровозы, электровозы и прочие «возы» разной власти: от советской, немецкой (на оккупированной Витебщине) и снова советской — до российской, при которой он вышел на пенсию с грамотой и нищими копейками. Как он сам шутил: «Вышел в отставку с мундиром и гайкой». Старик успел увидеть внука в железнодорожной форме, в армейской не позволило плоскостопие, и, порадовавшись продолжению династии, скоро помер. Ещё ранее умер отец. Мама скончалась при родах, отдав ему свою жизнь и мягкий, но порой непреклонный характер. После смерти деда Саша остался один в своей двухкомнатной квартире в выхинской хрущёвке; сюда в пятидесятых семья переселилась из Белоруссии. Был у него, правда, дядя, младший брат отца, человек оригинальный, если не сказать странный, но жил он за городом, и виделись они редко. Больше из родственников он ни с кем не знался.

Месяца четыре назад Саша решил сдать одну комнату, и теперь очень жалел об этом. Поначалу всё было вполне благополучно. На объявление откликнулась молодая не слишком привлекательная девушка с шекспировским именем Гертруда, представившаяся Герой. Через некоторое время она стала проявлять к Саше известные знаки внимания, на которые тот ответил ровно так, что Гера придумала себе необходимость опеки и заботы над ним. Это стало проблемой. Редкий выходной не проходил по сценарию: кино, «Макдоналдс», скучный секс. От природы покладистому Саше всё труднее становилось сопротивляться влиянию сожительницы, оставаться самостоятельным. Большая капля подкатилась к маленькой и вот-вот была готова слиться с ней. Кстати, Лене, с которой у него не так давно сложились тёплые отношения, он ничего не рассказывал о квартирантке, как и Гере про Лену.

Доехав до депо Лихоборы и поставив тепловоз, Саша попросил знакомого машиниста подвезти его на автомотрисе.

— До пересечения с Казанской довезу, мне как раз туда, а дальше сам, — сказал пожилой машинист.

— Спасибо, там до Фрезера недалеко, а от него до дома три станции.

— Ты чего сияешь, как жопа при луне?

— Так, на душе спокойно.

Ехали они через Лосиный Остров, со всех сторон жал мокрый, распаренный, чёрный лес, сквозь забор ветвей проглядывало солнце, похожее на увеличенную икринку лосося, и всё это так радовало, что хотелось остановиться, выйти и заорать что-нибудь бессмысленное. Дед всё время болтал, как таксист, Саша не очень вслушивался в его речь, и до него долетали только обрывочные фразы: «…ну, собаку я кушал, было дело, тут главное, чтобы она не чпоканая была… всё сны какие-то снятся, какие-то часы плавленые, маски, к чему бы это… очень я её любил, трудно без неё…»

Заходя в магазин, располагавшийся в его же хрущобе, Саша подумал: «Что нужно человеку, чтобы жить с лёгким сердцем? — и сам же для себя ответил: — Три составляющие: 1) выбрать дорогу, 2) иметь возможность двигаться по ней, 3) останавливаться, если нужно кого-то подвезти… Тьфу! Прям как электричка».

Видимо, он долго стоял, улыбаясь сам себе, потому что толстый, тёмный лицом продавец крикнул:

— Ты будешь брать, наконец!

— Да, пакет молока. — Вспомнив наказ Геры, добавил: — И чипсы с паприкой.

Дома Сашу ждала спартанская обстановка и Гера. Спали они не вместе, хотя грозой надвигалась идея сожительницы купить двуспальную кровать. Посмотрев на кухне телевизор, они разошлись по комнатам. В связи с женскими делами соития в этот вечер не было.

Глядя в зеркало у себя в комнате, Александр который раз отметил самое заурядное отражение и, непроизвольно вздохнув, подошёл к окну, выходившему на Казанскую железную дорогу, протёр рукавом запотевшее стекло. Смотря на склон талого снега и коричневые шпалы, выпил чашку молока, потом взял с книжной полки «Мифы Древней Греции» и, усевшись в старое полукресло, принялся за чтение.