Перстень принцессы

Робин Каэри

«Вы можете на меня положиться» — обещание, прочное, как алмаз, было дано принцессе вместе с перстнем. Это обещание пережило смену эпох, а рыцарь, давший его, прошёл через многие испытания.Канули в лету имена тех, о ком рассказывает легенда о Перстне Принцессы. Сам перстень перешёл из рук принцессы к её дочери, а от той к её дочери — юной Генриетте Стюарт, нежной и чистой, как майская роза. Кто станет её верным рыцарем и другом, на которого она может положиться?Февраль 1661. Англия, Лондон.

Глава 4. В сад!

Утро. Уайтхолл. Покои принцессы Генриетты

Всё прошло также стремительно, как и началось. Генриетте казалось, что она превратилась в куклу, такую же, как те, которых возили по ярмаркам для демонстрации новых фасонов платьев и причёсок. Её помпезно представили общественности, заставили повертеться вокруг себя, расцеловали у всех на глазах, выказывая личную нежность и заботу. Ею похвалились, словно трофеем, за который собрались состязаться в торге. И всё!

Толпа придворных схлынула из гостиной вслед за королём столь внезапно и быстро, что в один миг образовалась пустота и звенящая тишина. Грохот запираемых дверей у неё за спиной испугал Генриетту, заставив вздрогнуть и тихонько вскрикнуть. Ей показалось на мгновение, что она услышала лязг задвижек на кованных железом воротах на входе в чертоги подземного мира.

— Это всё? — спросила она, и её голос прозвучал неестественно тихо и надломлено, как у послушной девочки, приученной танцевать, смеяться и читать наизусть стихи по приказу строгих воспитателей.

— Всё? — не поняла её вопроса леди Уэссекс. — О нет! Это только начало, Ваше высочество! Позвольте поздравить вас!

И тут же, словно по мановению руки невидимого дирижёра, гостиную наполнил гомон весёлых и звонких девичьих голосов. Все наперебой высказывали слова восхищения, радости и даже личных надежд. Никто из них даже и помыслить не мог о том, что всё, чему они только что были свидетелями, в корне изменило жизнь юной принцессы. Но главное, что ни Карл, ни их матушка — вдовствующая королева Генриетта-Мария, ни королевские советники и министры — никто из них не сомневался в согласии принцессы в ответ на сделанное ей предложение руки и титула Филиппа Анжуйского. Никто и не подумал возразить! Да и что тут лукавить, она сама не верила в то, что у неё была возможность ответить отказом.

Теперь же, рассеянно кивая в ответ на щебетание подруг и статс-дам, спешивших лично коснуться её руки и высказать свои поздравления, Генриетта перебирала в уме все возможные плюсы и минусы в облике и характере Филиппа, такого, каким она его помнила.

— Ах, душа моя! Неужели это правда? — голосок Фрэнсис Стюарт прозвучал особенно тепло и дружески в общем хоре поздравлений, а в её глазах сквозило неподдельное беспокойство.

— Да, — Генриетта вяло улыбнулась в ответ, даже не пытаясь скрыть проступившую на лице кислую мину разочарования.

— Но вы же могли отказаться? — вспыхнула Стюарт, осознавая всю скандальность такого вопиющего и дерзкого предположения.

— Нет, моя дорогая. Этого я не могу сделать. У меня же нет на это никакого права!

— Чушь! Разве мы не вольны выходить замуж за тех, кого сами выберем? О, Анриетт, ведь вы же принцесса!

— Вот именно! — строгое восклицание подошедшей к ним леди Уэссекс пресекло крамольные речи. — Вам, милочка, рано ещё рассуждать о том, как вольны поступать принцессы, а как — нет!

Суровая отповедь напомнила бы любой другой о её месте, но только не малышке Стюарт, которая с детских лет воспитывалась вместе с принцессой, хотя, в отличие от Генриетты, так и не усвоила строгих правил придворного этикета.

— Идём! — шепнула ей Генриетта и потянула подругу за руку к дверям личных покоев. — Дамы, я всех благодарю! У меня немного кружится голова, и я хочу отдохнуть.

Это проявление недомогания и слабости было тотчас же воспринято как положительный знак того самого романтичного волнения, которое каждая из присутствующих дам мечтала испытать хоть раз в своей жизни. По гостиной прокатилась лёгкая волна шелеста платьев, и все дамы чинно присели в реверансе вослед удаляющейся к себе принцессе.

***

— Если вам плохо, то, может, следует послать за доктором? — неуверенно предложила мисс Стюарт, которая, как и все, приняла головокружение Генриетты за чистую монету.

— Да что ты! Тогда мне и вовсе покоя не будет, — отмахнулась принцесса и присела на скамеечку возле окна. — Я просто не нашла другого способа отделаться от них.

— Понятненько, — с облегчением отозвалась Фрэнсис и с разбега прыгнула на край широкой постели. — Что будем делать?

— Я хочу прогуляться!

— Но там же сыро! И холодно к тому же, — поморщила носик Фрэнсис.

Выросшая во Франции, она так и не успела привыкнуть к сырости, круглогодично царившей в английских садах и даже во дворцах. А не прекращающиеся метели и дожди так и вовсе нагнетали на юное создание смертельную тоску.

— Наденем меховые плащи с капюшонами. И да! У нас ведь есть муфточки! Те, что Карл подарил нам обеим к Рождеству.

— Но за ними нужно идти в гардеробную. Заметят же, — напомнила Стюарт.

— А если ты пойдёшь одна, то никто не обратит внимания, — резонно заметила на это Генриетта. — Знаешь, придворные всегда замечают только то, что им выгодно или удобно. И никому не захочется тревожиться попусту.

— Ладно, я рискну! — выказала толику храбрости Стюарт и осторожно выскользнула из комнаты через неприметную дверь для прислуги.

Как только она вышла, Генриетта в раздумьях присела за секретер, открыла один из ящичков и достала небольшой альбом, в который она записывала личные мысли и впечатления. Вслед за альбомом она выложила на крышку секретера приборы для письма.

Когда ей было не по себе или жизненные перипетии вызывали слишком много сомнений и вопросов, она привыкла записывать их в альбом, доверяя белой бумаге, изготовленной из хлопка, свои самые сокровенные размышления. У неё не было уверенности в том, что никто не смог бы прочесть их, но для того, чтобы заглянуть в этот альбом, необходимо прежде всего знать о его существовании, и, кроме того, отыскать ключ от ящичка, в котором он был заперт. По своей наивности или же не сделавшись ещё подозрительной к собственному окружению, Генриетта даже не предполагала, что кому-то могла бы прийти в голову кощунственная мысль посягнуть на её личный мир.

Обмакнув перо в чернильницу, она задумчиво посмотрела в окно на голые ещё после зимы ветки деревьев и красный, блестящий от сырости гравий на дорожках. Что-то определенно затронуло её сердце этим утром. И она знала, что это было не переданное ей с помпезными речами и фанфарами предложение руки и титула Филиппа Анжуйского. Нет, что-то взволновало её до того, как Карл явился на её матине. И началось это в тот самый миг, когда два молодых человека застали её огорчённой до слёз и топающей ногами у дверей в зал Совещаний.

Но кто из них вызывал в ней это необъяснимое, невероятно волнующее до глубины души чувство? Джордж Вильерс? Его обаяние не оставляло равнодушной ни одну из придворных дам, и это был общепризнанный факт. К тому же он решительно и настойчиво выражал своё восхищение принцессой. Но он ли был тем, кто привнёс нотки волнения в её душу? Или этим человеком оказался молчаливый и сдержанный генерал, которого Джордж представил ей?

Перед мысленным взором Генриетты возник портрет высокого молодого человека в строгом камзоле военного покроя, с безупречными манерами придворного и немного грустным взглядом серо-голубых глаз. Что он сказал ей тогда? Как это ни странно, но она не могла вспомнить ни одной фразы из того, что сказал Арман де Руже, тогда как речь Джорджа Вильерса, которая лилась, подобно бурному горному потоку во время весеннего паводка, почти слово в слово запечатлелась в её памяти.

— Фу-х! А вот и я!

В комнату на миг ворвался гул голосов и шум суматохи, царившей не только в парадных гостиных, но во всех коридорах дворца, даже в тех, которыми пользовались слуги.

Фрэнсис появилась в дверях, и в руках у неё были подбитые мехом тёплые плащи с широкими капюшонами, рассчитанными на пышные, высокие прически придворных модниц, меховые муфточки и даже шапочки из серого куньего меха с коротенькими пушистыми хвостиками, пришитыми по бокам.

Генриетта поспешно присыпала песком только что написанные строки и закрыла альбом, позаботившись убрать его и запереть в ящике секретера прежде, чем подняться навстречу подруге.

— Отлично! Мы прогуляемся, но недолго. Как раз успеем.

— До чего? — поинтересовалась Фрэнсис, завязывая у себя на шее ленточки плаща.

— Чего-нибудь. Я уверена, что теперь меня не оставят в покое. Матушка явится с целым списком инструкций как себя вести и из-за чего переживать, а что выбросить из головы. К примеру.

— Хех, может это и неплохо, — произнесла Фрэнсис. — А то как же узнать, что полагается говорить в таких случаях, а что лучше бы и вовсе оставить при себе или забыть напрочь?

— В моём случае иначе и не выйдет. Всё равно не получится, — с сожалением проговорила Генриетта. — Даже если бы я была против этого брака. Даже если бы и вовсе не захотела ни за кого замуж идти!

— А так можно? — недоверчиво спросила Стюарт.

— Нет. Не мне. Ведь Карлу так важна дружба нашего кузена. А значит, для этого нужно предложить ему что-то взамен. Точнее кого-то.

— Да ну! Ведь это они приехали свататься к тебе! — Фрэнсис первой закончила краткие сборы и, будучи полностью готовой к прогулке, подошла к створкам венецианского окна.

— Как знать, не писала ли матушка что-нибудь в письмах на этот счёт королеве Анне? А вдруг они всё решили между собой ещё тогда, когда мы жили во Франции?

— Ну и что? — весело встряхнула кудряшками Стюарт и надела меховую шапочку.

— Да, так и есть. И что в этом такого? Теперь это уже не имеет значения, — согласилась с ней Генриетта.

Заглянув в зеркало, она оценивающе посмотрела на своё отражение. Найдя, что выглядит достаточно привлекательной и уверенной в себе, она ободряюще улыбнулась. Раз уж повернуть случившееся вспять было невозможно, то оставалось принять всё так, как оно есть и извлечь хотя бы немного удовольствия из своей новой роли.

Быть наречённой принца, к тому же дофина Франции и Единственного брата короля, не так уж плохо, если подумать. И в этом можно было попытаться найти немного очарования. Как и в самом Филиппе. Коли на то пошло, то из плюсов в его характере были некоторые черты, которые Генриетта находила милыми. Жаль, что эти черты напрочь отсутствовали в характерах Людовика или Карла. Наверное, это было потому, что королям не полагалось быть дружелюбными и открытыми с младшими сёстрами и кузинами. «И вообще, быть хоть капельку милыми!» — подумалось принцессе, и в тот момент Филипп Анжуйский, сам того не ведая, завоевал ещё один неоспоримый плюс в свою пользу.

— А ведь это, может быть, в последний раз, когда мне позволено выйти на прогулку вот так — самой по себе. И вообще, — Генриетта чуть не всхлипнула, представив себе все обязанности и жёсткие правила, соблюдение которых вменят ей после помолвки против её воли.