Перстень принцессы

Робин Каэри

«Вы можете на меня положиться» – обещание, прочное, как алмаз, было дано принцессе вместе с перстнем. Это обещание пережило смену эпох, а рыцарь, давший его, прошёл через многие испытания.Канули в лету имена тех, о ком рассказывает легенда о Перстне Принцессы. Сам перстень перешёл из рук принцессы к её дочери, а от той к её дочери – юной Генриетте Стюарт, нежной и чистой, как майская роза. Кто станет её верным рыцарем и другом, на которого она может положиться?Февраль 1661. Англия, Лондон.

Глава 3. Семейное дело

Утро. Уайтхолл. Зал заседаний и покои принцессы Генриетты

Послушать всех этих людей, которые разглагольствовали, кто на французском, кто на английском, а кто и вовсе на латыни, при этом с неподражаемым выражением превосходства на их лицах, то можно было подумать, что все они собрались для того, чтобы решать судьбы народов всего мира или, по меньшей мере, всей Европы. Да что там судьбы! Они уже обсуждают сюжет самой истории всего старого континента, заглядывая в будущее на несколько веков вперёд.

Прислушиваясь вполуха к высокопарным речам сановников, Арман де Руже отметил про себя занятную закономерность: чем ниже положение и скромнее должность выступающего, тем более широкие перспективы он открывал перед слушателями, используя в своей речи пышные и цветистые букеты витиеватых фраз, предсказывая неизбежное и полное счастье участникам обсуждаемого союза. При этом под союзом подразумевались отнюдь не отношения двух конкретных лиц, как можно было предположить, исходя из повестки переговоров, а весьма широкий и даже безграничный в понимании некоторых спектр интересов. Личности и желания главных героев происходящего, без которых все эти рассуждения и сами переговоры не имели бы никакого смысла, как это ни странно, не принимались в расчёт и даже не упоминались бы вовсе, если бы не уважение к присутствующим на совещании королеве-матери, самому королю и брату короля, словом, к семье.

— Не раскисайте, друг мой, — шепнул ему на ухо Вильерс, заметив скучающее выражение глаз де Руже. — Надолго это не затянется. Сейчас король объявит перерыв до завтрашнего утра и распустит собрание.

— И что же потом? — чтобы отдать должное заботе герцога, Арман счёл нужным отреагировать, хотя ему было глубоко безразлично то, как долго король Англии намеревался обдумывать предложение короля Франции, а потом обсуждать все его детали со своими сановниками. Конечно же, он и сам мог предположить, как всё пойдёт дальше. Заинтересованные лица, то есть министры и советники после совещания разойдутся по кабинетам с тем, чтобы обсудить детали предполагаемого союза без мешавших серьёзному разговору обязательных по дипломатическому протоколу любезностей и посторонних ушей. Лица же, по-настоящему причастные к обсуждаемому вопросу, то есть семья, наверняка сочтут необходимым оповестить виновницу будущего торжественного переполоха лично. И вот эта мысль вызвала вздох сожаления у Армана, потому что ему было искренне жаль принцессу, в сущности совсем ещё ребенка, не готового к столь кардинальным переменам в жизни. Впрочем, что он мог знать о принцессе королевской крови, которая со времени рождения была в глазах семьи и государственных сановников товаром или разменной монетой, пусть и высокого достоинства, так сказать, из золота высшей пробы? Может быть, вопреки его сочувствиям, Генриетта Стюарт прекрасно осознавала и своё будущее, и собственную роль в брачном союзе, который на самом деле был предметом обсуждения на этих переговорах?

— А что же мы? Нас пригласят на дальнейшие переговоры? — с отсутствующим выражением лица спросил де Руже.

— О нет! Радуйтесь, друг мой! Наша экзекуция во всём этом деле завершена. Вы ведь состоите в свите посланника, не так ли? Ну так вот и представляйте господина посланника в полное своё удовольствие.

— Я здесь в качестве военного атташе, — де Руже с серьёзным выражением лица поправил настроенного на легкомысленный и шутливый лад Джорджа Вильерса.

— Ну вот! А я, как лорд-адмирал, имею честь быть вашим гостеприимным хозяином, всюду сопровождать вас и всячески развлекать, — в голосе Бэкингема впервые прозвучали нотки серьёзности, но лишь мимолётно. Вообще-то, его гораздо больше привлекала перспектива посетить полуденный приём у принцессы, на который оба они получили приглашения лично от Генриетты.

— Слишком много чести для моей скромной персоны, — ответил де Руже, не разделяя энтузиазма собеседника.

— Ничуть! Вы ведь представляете его величество короля Франции, а значит, для вас полагаются все почести, которые мы, недостойные служители нашего доброго короля Карла, обязаны выказывать ему лично.

— Мне кажется… — в лёгком замешательстве попытался возразить де Руже, но их дружеский диспут был прерван поднявшимся гулом протестующих голосов вследствие какого-то особенно непопулярного предложения, высказанного одним из советников короля. Арман посмотрел на министров, сидевших по обе стороны от высокого кресла, занимаемого Карлом, пытаясь уловить по выражениям их лиц, что же он только что упустил.

— Не беспокойтесь, дорогой герцог, это предложение не пройдёт, — проговорил сидевший по другую сторону от него лорд Райли. — Этот старый лорд Уишоп давно уже выжил из ума и несёт бог весть что. Абсурд, милорд! Слышите, это абсурд!

Что именно вынес на обсуждение упомянутый старец, Арман так и не узнал, потому что в следующую минуту поднялся такой громкий ропот возмущения, что с трудом можно было расслышать даже собственный голос, да и то, если заткнуть уши.

— Господа! — король поднял правую руку и заговорил со всеми одновременно на французском языке. — Господа посланники, мы благодарим вас за все изложенные здесь предложения. И более того, я желаю выразить мою личную признательность нашему августейшему брату королю Людовику за оказанную нашей семье честь. Предложение руки Единственного брата короля, дофина Франции, — это было подчёркнуто особым тоном в его голосе. — Несомненно, во всём этом я вижу и честь, и доверие, и любовь нашего брата Людовика.

Волна неуверенных хлопков в ладоши и возгласов одобрения была прервана самим же королём. Очаровательная улыбка, доставшаяся Карлу вместе с итальянской кровью его бабки, королевы Марии Медичи, оживила монаршее чело, а строгий взгляд чёрных, слегка навыкате глаз, напоминавших его покойного отца — короля Карла Первого, пресёк шум поднявшихся разговоров.

— Я хочу напомнить, что предмет наших переговоров прежде всего касается семейного дела. И если быть более точным, двух человек, — властным взмахом руки он пресёк новый поток возражений, с которыми поднялись со своих мест несколько сановников и даже сама королева-мать.

— Я всё знаю. Да знаю я! И всё же, господа, это решено.

Ропот стих, повинуясь этой многозначительной паузе, все присутствующие умолкли в ожидании, когда король озвучит принятое им решение.

— Я лично передам моей дорогой сестре предложение нашего кузена Людовика о браке с Филиппом герцогом Анжуйским. Господа, я ещё раз прошу понять моё пожелание и набраться терпения. Завтра мы продолжим общее заседание, исходя из того, какой ответ соизволит дать сама принцесса.

Со всех сторон был слышен шёпот недовольства, и французы, и англичане одинаково бурно высказывали своё мнение относительно такого порядка вещей. Правда, не все мнения были однозначны: многие видели в этом мудрый ход, которым Карл продемонстрировал всем значимость не только условий, предложенных французским королём, но и мнения семьи английского короля, в частности юной принцессы, которой внезапно была отведена роль стороны, принимающей решение, а не ведомой советами других.

— Браво, Ваше величество! — тихо произнёс де Руже, отвечая, скорее, на ход собственных мыслей, нежели на рассуждения сидевших рядом с ним господ.

— Ну что же, нам следует поторопиться! — Бэкингем поднялся из-за стола, и одновременно с ним начали подниматься со своих мест и другие сановники. — Если мы хотим присутствовать на этом знаменательном событии, то нам следует выйти первыми. Иначе нам будет не пробиться к покоям Генриетты. Через несколько минут там яблоку будет некуда упасть, помяните моё слово!

— Джордж! — голос короля, назвавшего герцога по имени, раздался так близко, что де Руже не сразу сообразил, кто именно обратился к ним.

— Идёмте вместе с нами, герцог!

— Ваше величество, — Бэкингем ответил с полагающимся по этому случаю официальным поклоном и повернулся к де Руже. — Позвольте представить Вашему величеству герцога Армана де Руже — личного представителя короля Франции. Герцог занимает пост военного атташе при посольстве.

— Герцог! — Карл протянул руку, и Арман с некоторым удивлением нерешительно ответил на рукопожатие. Рука короля была тёплой и мягкой, даже несколько расслабленной, но взгляд внимательно следивших за ним чёрных глаз выражал серьёзную заинтересованность и расположение.

— Ваше величество! — после формального поклона, де Руже осмелел, видя широкую улыбку, обращённую к нему. — Это честь для меня.

— Доволен! Я очень доволен нашей встречей, дорогой мой герцог! — отвечал король, с лёгкостью переходя на французский язык. — Возможно, мы плохо помним друг друга, я ведь не так долго пробыл в Париже. Но я уверен, что в ближайшее время все мы наверстаем упущенное. Надеюсь, лорд-адмирал не позволит вам заскучать пока вы в Лондоне.

— О! — в голубых глазах Вильерса блеснул игривый протест, но Карл махнул в его сторону рукой, торопясь к выходу.

— Идёмте же, господа! Я хочу, чтобы вы сопровождали меня! — Карл повернулся к придворным и министрам, выстроившимся в нестройные ряды в ожидании распоряжений. — Лорд Райли, как будущий посланник при дворе нашего дорого кузена Людовика, я прошу вас сопровождать посла де Креки лично. Да, да, я уже назначил вас, милорд, если вы всё ещё не знали об этом.

Польщённый высоким доверием и неожиданным для него назначением в качестве посла, толстячок лорд Райли склонился в почтительном поклоне настолько низко, насколько это позволял круглый животик, смешно подчёркнутый кроем его старомодного камзола.

— Я следую вашему приказу, Ваше величество. Куда бы вам ни вздумалось послать вашего покорного слугу, — проговорил он, с сожалением подумав о забытом платке, которым следовало бы промокнуть возникшую на лице испарину.

— Так говорит, будто бы его только что послали к туземцам в Новый свет, — проговорил с усмешкой граф де Рошфор, прекрасно понимающий английскую речь.

Слышавшие его французы сдержанно ухмылялись, но не торопились показать, что поняли слова, произнесённые на чужом для них языке.

Тяжёлые дубовые двери зала Совещаний распахнулись, своим гулким грохотом оповестив об окончании заседания дожидающихся новостей придворных, которые собрались в приёмной и близлежащих залах. Толпа любопытных и заинтересованных результатами переговоров лиц хлынула навстречу королю, который вышел из зала в сопровождении внушительной процессии, состоящей из придворных, министров, советников и посланников.

— Боюсь, что эта затея окажется далёкой от маленького семейного торжества, — пошутил Бэкингем, обернувшись назад. — Не при таком внушительном собрании народа.

***

Войдя в гостиную Генриетты, Карл первым же делом отдал приказ пажам, стоявшим в почётном карауле, закрыть двери, как только вслед за ним вошли герцог де Руже, герцог Бэкингем, лорд Райли вместе с герцогом де Креки и, конечно же, королева-мать под руку с его младшим братом Джеймсом, герцогом Йоркским.

— Господа, я прошу вас дождаться официального объявления, — произнёс Карл, выказав, на взгляд Армана, гораздо больше вежливости, чем это сделал бы на его месте Людовик. Впрочем, окажись Людовик в подобной ситуации, то вряд ли он играл бы первую партию, подумал про себя герцог. В лучшем случае вторую партию после Мазарини, который в последнее время не считал нужным скрывать своё влияние на принимаемые решения не только в Королевском совете, но и на те, которые он обсуждал с королём лично.

— Её высочество принцесса Генриетта! — торжественно объявил паж, стоявший у двери в личные покои её высочества, и все, как один, одновременно повернулись к дверям, в которых показалась побледневшая и взволнованно сминающая в руках кружевной платочек Генриетта Стюарт.

— Карл? — от неожиданности, при виде столь официального собрания на её полуденном матине, Генриетта забыла о принятом ею решении держаться отстраненно и холодно со своим старшим братом, как и обо всех предписанных протоколом правилах официального обращения к монарху.

— Минетт, мой котёночек! — Карл подошёл к ней, широко размахивая руками, с тёплой улыбкой в глазах. Он полностью проигнорировал правила этикета, предписывающего ему, как королю, представить её высочеству важных гостей.

В объятиях любимого брата Генриетта на мгновение почувствовала облегчение. Но уже в следующую секунду, перехватив нетерпеливый и полный недовольства взгляд матери, оказавшейся в шаге от них, принцесса зарделась румянцем и отстранилась от старшего брата.

— Гхм, — прочистив горло, Карл жестом указал сестре на почтительно ожидающего быть представленным принцессе герцога де Креки, но тут же перевёл взгляд на герцога де Руже и кивнул ему, приглашая приблизиться первым.

— Мы уже знакомы с герцогом, — сорвалось с язычка у Генриетты, и она с лукавой улыбкой посмотрела на брата, избегая встречаться взглядом с королевой-матерью и стоящими за её спиной вельможами.

— Несомненно! — ещё шире улыбнулся Карл. — Но дорогая моя, тебе представили герцога только в качестве нашего почётного гостя. Я же представляю его тебе как военного атташе в свите посланника нашего дорогого кузена Людовика! И, — чёрные глаза загорелись в лукавой улыбке, тогда как на лице его младшей сестры проступил яркий румянец девичьего смущения. — И как свата от имени его высочества Филиппа герцога Анжуйского, брата короля Людовика, дофина Франции.

Раскрыв рот, чтобы ответить соответствующим этому случаю приветствием, Генриетта так и не смогла вымолвить ни слова. Она во все глаза смотрела на молодого человека, который склонился перед ней в почтительном поклоне, и испытывала при этом самые противоречивые чувства: начиная от долгожданной радости, что её, наконец-то, принимают за настоящую принцессу и более не обращаются к ней, как к малышке Анриетт, и, заканчивая невероятным, как ей казалось, разочарованием.

С чего бы? Филипп, каким она помнила его, был недурен собой, правда, он был чуть ниже ростом, чем Людовик… Или ещё ниже? Генриетта вдруг поймала себя на том, что сравнивала образ Филиппа с тем, кто был послан свататься к ней от его имени. И в её девичьем восприятии этот недавний незнакомец, а теперь представитель сватавшегося к ней жениха, бесспорно, выигрывал по сравнению с ним во всех отношениях. Благородство сквозило в его осанке, в высоком росте, в серо-голубых глазах, в правильных чертах лица. Даже его молчание было так многозначительно, что лучшие из ораторов Парламента не сумели бы высказаться точнее.

— Я полагаю, что ты хорошо помнишь герцога? — спросил Карл, и его веселье сразу же разрядило атмосферу, которая успела накалиться, словно перед неминуемой грозой.

— Мы… Мы не были близко знакомы с герцогом, — прошептала Генриетта, глядя в лицо де Руже во все глаза, но Карл ловко вернул разговор к теме сватовства Филиппа, так что эту неловкость заметили только королева-мать и сам герцог де Руже.

— Пустяки, моя дорогая! — поспешила загладить маленькую оплошность Генриетта-Мария и, в свою очередь, с чувством обняла дочь. — Вы ведь так прекрасно ладили с Филиппом. Вспомните, как вы танцевали в паре с ним в королевском балете!

Упоминание о столь любимых Людовиком балетах было особенно странно услышать именно из уст её матери Генриетты-Марии, которая во всеуслышание не раз критиковала королеву Анну Австрийскую и королевского министра Мазарини за то, что те попустительствовали пагубным увлечениям её августейших племянников, особенно же младшего из них — Филиппа.

— Да, матушка, — прошептала Генриетта, не до конца ещё осознав, что всё это происходит в действительности, и изменить ход событий никак не могли ни её слова, ни отсутствие желания и интереса сделаться герцогиней Анжуйской. Хотела ли она этого на самом деле? На секунду в серо-зелёных глазах вспыхнули яркие искорки её собственной воли, но так же быстро погасли, стоило Генриетте встретить посуровевший взгляд матери. Нет, принцессы, как и королевы, и даже как и сами короли, не решали подобные вопросы так, как им заблагорассудится. Следовало вспомнить печальный опыт её кузена Людовика, которого заставили переступить через собственные мечты и желания, буквально растоптать прекрасные и невероятно романтичные отношения с Марией Манчини, наступив на горло своей любви. О, как же она могла забыться настолько, что и думать перестала о том, что когда-то и для неё должен был настать тот час, когда за неё будет принято решение, которое изменит всю её жизнь!

— Что скажете, Минетт, котёнок мой? — ласково спросил Карл.

Глядя в его глаза, Генриетта тщетно задавалась вопросом о том, а был ли он готов принять её настоящее решение или все эти вопросы были заданы лишь для проформы?

— Ну конечно же, да, Ваше величество! — ответила вместо дочери Генриетта-Мария и махнула рукой, отдав пажам сигнал, чтобы те распахнули настежь двери гостиной.

— Минетт? — тихо позвал её Карл и заглянул в лицо сестры.

— Да. Кажется, да! — с трудом выдавила из себя Генриетта, повинуясь просьбе, сквозившей во взгляде брата.

— Ну вот и чудесно! О, я знаю, моя дорогая, что ты будешь счастлива! — воскликнул король и тут же обратился сразу ко всем. — Мы можем обсудить все детали позднее. А затем назначим дату венчания. Не волнуйся ни о чём, мой котёнок!

Но, судя по затравленному взгляду, каким Генриетта смотрела на Карла, она только что начала волноваться, и ужас от осознания всего происходящего начинал подбираться к её сердцу. Она кивнула брату и отступила на шаг, чтобы присесть в глубоком реверансе. Со всех сторон на неё были обращены взгляды, полные пустой торжественности и любопытства.

И только двое из присутствовавших в комнате смотрели на неё с неожиданным сожалением и даже сочувствием. Де Руже и Джордж Вильерс. Оба герцога стояли с понурыми лицами, словно только что перед ними обсуждали вести об утрате. В ту самую минуту Генриетта не поняла ещё значения всего, что переживала сама, и того, что могли означать эти взгляды, обращённые к ней. Да и оба молодых человека не сумели бы объяснить, отчего вдруг они почувствовали себя так, словно проиграли самое важное в жизни сражение.

— Ну что же! Это достойный тоста повод! — продолжал Карл, взяв на себя роль распорядителя празднования помолвки. — Герцог, подойдите же! Как представитель нашего дорого жениха, я прошу вас поднять бокал вместе с нами!

Внесли подносы с бокалами вина, по распоряжению короля не разбавленного водой даже для дам по столь особому случаю.

— За помолвку! — воскликнул Карл, и этот тост прокатился по анфиладе дворцовых залов, многократно повторяясь сотнями голосов ликующей толпы.