Спин

Роберт Чарльз Уилсон, 2005

Однажды вечером трое молодых людей вышли на лужайку Казенного дома, чтобы полюбоваться звездами. И увидели, как звезд не стало. Прошли годы. Звезды так и не вернулись на небосвод, один из юношей выучился на врача, девушка ушла в религию, а второй юноша стал богом. «Спин» – это роман о предсмертном рывке человечества в космос, о несовершенстве демиурга, о поисках спасательного круга в бушующем океане глобальной катастрофы. Но в первую очередь это роман о любви. Это текст, созданный рассказчиком в медикаментозном бреду. Это коварная, обманчиво прозрачная, но тесная паутина слов. Это твердая научная фантастика, где рожденный автором мир не вызывает ни малейших вопросов. Это сказание о том, как люди проживают год за годом, ежедневно глядя в глаза неизбежной смерти. Это роман-поэма и романкакофония, где биг-бэнд Дюка Эллингтона громыхает «Гарлемским воздуховодом», Майлз Дэвис пронзительно выводит «Семь шагов на небеса», а Аструд Жилберту с хрипотцой поет «Лицо, которое люблю». И любовь разорвет нас в клочья. Снова.

Оглавление

Казенный дом

В ночь, когда с небосвода пропали звезды, мне было двенадцать. Близнецам — по тринадцать.

Стоял октябрь, пара недель до Хеллоуина. В доме Лоутонов (мы называли его Казенным домом) устроили вечеринку «без детей», а нас троих отправили в подвал.

Ссылка в подвал наказанием не считалась — только не для Дианы и Джейсона, проводивших там немало времени по доброй воле. И тем более не для меня. Отец Лоутонов строго разграничивал «детские» и «взрослые» зоны, зато внизу была крутая игровая консоль, диски с фильмами, даже бильярд… и никаких взрослых, кроме приглашенной официантки. Ее звали миссис Труолл. Каждые час-полтора она спускалась к нам, чтобы увильнуть от разноса канапе и поведать, что творится наверху. (Парень из «Хьюлетт-Паккарда» опозорился, его застукали с женой корреспондента «Пост»; сенатор хватил лишку и храпит в курительной комнате.) По мнению Джейсона, нам не хватало лишь тишины (от грохота родительской аудиосистемы потолок ходил ходуном, словно сердце огра) и неба над головой.

Тишина и небо. Джейсон, по обыкновению, решил, что ему хочется и того и другого.

Они с Дианой родились с разницей в несколько минут, но были, по всей очевидности, не идентичными, а разнояйцевыми сиблингами; никто, кроме матери, не называл их двойняшками. Джейсон говаривал, что они с Дианой «суть результат проникновения двух сперматозоидов в две яйцеклетки с противоположным зарядом». Диана могла похвастать почти таким же впечатляющим, как у Джейсона, коэффициентом умственного развития, но держала свой словарный запас на коротком поводке, поэтому сравнивала себя и брата с парой арестантов, сбежавших из одной клетки.

Я благоговел перед обоими.

В свои тринадцать Джейсон был до жути умен. И развит физически: не особенно мускулистый, но полный энергии, он нередко занимал призовые места в состязаниях легкоатлетов. Добрых шести футов ростом, поджарый; его грубые черты лица оживляла искренняя асимметричная улыбка. Волосы у него тогда были светлые и жесткие.

Диана — на пять дюймов ниже, пухленькая, но только в сравнении с братом. Кожа смуглее, чем у Джейсона. Лицо чистое, но вокруг глаз россыпь веснушек, из-за чего веки выглядят набрякшими (маска енота, говорила она). Но больше всего — а я уже достиг возраста, когда такие подробности приобретают смутную, но неоспоримую важность, — мне нравилась ее улыбка. Улыбалась Диана редко, но эффектно. Она считала, что у нее выпирают зубы (ничего подобного), поэтому приучила себя смеяться, прикрывая рот ладонью. Мне нравилось ее смешить, но втайне я мечтал увидеть не смех, а улыбку.

Неделей раньше отец подарил Джейсону дорогой астрономический бинокль. Джейс весь вечер с ним возился, нацеливал на постер турагентства, висевший в рамочке над телевизором, и притворялся, что шпионит за жителями Канкуна из пригорода Вашингтона. Наконец он встал и заявил:

— Надо бы выйти посмотреть на небо.

— Нет, — тут же отозвалась Диана. — Там холодно.

— Зато ясно. Первая безоблачная ночь на этой неделе. И не холодно, а прохладно.

— Утром на лужайке был лед.

— Иней, — поправил Джейсон.

— Уже за полночь.

— А завтра суббота.

— Нам нельзя отсюда выходить.

— Нам нельзя на вечеринку. По поводу лужайки распоряжений не было. Никто нас не увидит, если вдруг боишься, что тебя поймают.

— Я и не боюсь, что меня поймают.

— А чего тогда боишься?

— Слушать твою болтовню, пока ноги не отмерзнут.

— Ну а ты, Тайлер? — Джейсон повернулся ко мне. — Хочешь глянуть на небо?

Близнецы нередко призывали меня рассудить их спор, и мне это очень не нравилось. Проигрышное дело. Если встать на сторону Джейсона, есть вероятность оттолкнуть от себя Диану; но если из раза в раз поддерживать Диану, это будет… чересчур заметно.

— Не знаю, Джейс… — сказал я. — Там и правда слишком уж прохладно…

Выйти из положения помогла Диана.

— Не бери в голову. — Она положила руку мне на плечо. — Чем слушать, как он канючит, лучше выйду подышать свежим воздухом.

Так что мы сняли куртки с вешалки в коридоре и выбрались из дома через черный ход.

Вопреки придуманному нами прозвищу, Казенный дом выглядел не так уж грандиозно, хотя выделялся на фоне остальных жилищ (а обитали мы в районе для людей с достатком от среднего и выше). Да и участок был побольше, чем у соседей. Огромная лужайка, ровная и аккуратно подстриженная, за ней дикий сосновый бор, а дальше речушка с не самой мутной водой. Место для созерцания звезд Джейсон выбрал на полпути от дома к лесу.

Погода в том октябре радовала — до вчерашнего дня, когда холодный фронт сломал хребет бабьему лету. Диана демонстративно обхватывала себя руками и дрожала, но лишь для того, чтобы Джейсон чувствовал себя виноватым. Ночной воздух был прохладным, однако со двора не гнал. Небо прозрачное, трава относительно сухая, но не исключено, что утром снова покроется инеем. Ни луны, ни облачка. Казенный дом сверкал огнями, словно колесный пароход на Миссисипи, брызгал на лужайку жаркими желтыми отблесками, но по опыту мы знали: если в подобную ночь встать в тени дерева, исчезнешь так же верно, как если бы провалился в черную дыру.

Джейсон улегся на спину и направил бинокль на звездное небо.

Я сидел по-турецки рядом с Дианой. На моих глазах она выудила из кармана куртки сигарету. Наверное, стащила у кого-то из домашних. (Кэрол Лоутон была кардиологом. Формально она бросила курить, но, по словам моей матери, прятала пачки в трюмо, в рабочем столе, в кухонном шкафу.) Зажав фильтр в губах, Диана чиркнула прозрачной красной зажигалкой — на мгновение ее огонек стал ярче всех остальных огней, — выдохнула струйку дыма, и та закружилась, растворяясь в темноте.

— Затянуться хочешь? — спросила она, перехватив мой взгляд.

— Ему двенадцать, — сказал Джейсон. — У него хватает проблем и без рака легких.

— Конечно хочу, — ответил я, ибо теперь это был вопрос чести.

Диана с веселым удивлением передала мне сигарету. Я осторожно затянулся и сумел не закашляться.

— Смотри, как бы голова не закружилась.

Диана забрала сигарету.

— Знаешь что-нибудь про звезды, Тайлер? — спросил Джейсон.

Я хапнул полную грудь чистого холодного воздуха и выпалил:

— Конечно!

— В смысле, не из книжек в мягкой обложке. Назови пару звезд.

— Арктур, — вспомнил я, искренне надеясь, что в темноте Джейс не видит моей пунцовой физиономии. — Альфа Центавра. Сириус. Полярная звезда…

— Напомни-ка, где живут клингоны, — перебил меня Джейсон.

— Веди себя прилично, — одернула его Диана.

Близнецы были умны не по годам. Я тоже был не дурак, но выступал в иной весовой категории, и все мы это понимали. Джейсон и Диана учились в школе для одаренных детей, а я ездил в муниципальную на желтом автобусе. Они жили в Казенном доме, а мы с матерью — в бунгало на восточной границе участка Лоутонов. Их родители шагали вверх по карьерной лестнице, а моя мать убирала у них в доме. Короче говоря, между нами хватало очевидных различий, но мы научились признавать этот факт, не акцентируя на нем внимание.

— Ладно, ладно, — отступил Джейсон. — Сможешь показать альфу Малой Медведицы?

Альфа Малой Медведицы. Полярная звезда. Я читал кое-что о рабстве, о войне Севера и Юга. У беглых рабов была песня:

Когда вернется солнце

И перепел голос подаст,

Давай

Шагай

Туда, где калебас.

Старик проводит

Тебя к свободе,

Давай

Шагай

Туда, где калебас.

«Когда вернется солнце» — то есть после зимнего солнцестояния. Перепелки зимуют на юге. Калебас — это ковш Большой Медведицы. Линия его широкой стенки указывает на Полярную звезду, точно на север — туда, где свобода.

Я нашел на небе большой ковш и ткнул пальцем в его сторону, надеясь, что не ошибся.

— Видал? — сказала Диана Джейсону, словно я заработал для нее очко в споре, о котором меня не потрудились известить.

— Неплохо, — согласился Джейсон. — Знаешь, что такое комета?

— Знаю.

— Хочешь увидеть?

Я кивнул и растянулся рядом с ним. Во рту стоял едкий привкус Дианиной сигареты. (Ох, зря я пошел на принцип.) Джейсон показал, как удобнее улечься, а потом разрешил посмотреть в бинокль. Я повозился с настройкой резкости. Сперва звезды превратились в расплывчатые овалы, потом — в игольные ушки. Их стало очень много. Невооруженным глазом столько не увидишь. Я поводил взглядом по небесной панораме, пока не нашел (или подумал, что нашел) то место, куда показал Джейсон: крошечный светящийся сгусток на фоне беспощадно-черного неба.

— Комета… — начал Джейсон.

— Я знаю. Комета — что-то вроде снежка из газа и пыли, летит в сторону Солнца.

— Ну, допустим, — усмехнулся он. — А ты знаешь, Тайлер, откуда берутся кометы? Из внешней области Солнечной системы. Там что-то вроде ледяного гало. Ты даже вообразить себе не можешь, какой там холод.

Я кивнул, но без уверенности. К тому времени я прочел уже немало научной фантастики и понимал, что размеры ночного неба попросту неописуемы. Оно бескрайнее. Иногда мне нравилось размышлять об этом, хотя — если в доме тишина, а на дворе глубокая ночь — подобные мысли меня слегка пугали.

— Диана, — позвал Джейсон, — хочешь посмотреть?

— Это обязательно?

— Разумеется, это совсем необязательно. Можешь и дальше сидеть, где сидишь. Травить легкие и исходить слюной, если тебе так нравится.

— Грубиян.

Затушив сигарету в траве, она протянула руку. Я передал ей бинокль.

— Поосторожнее с ним, — предупредил Джейс.

Он обожал свою новую игрушку. От бинокля до сих пор пахло целлофаном и пенопластовой упаковкой.

Настроив фокус, Диана какое-то время молча разглядывала небо. Потом сказала:

— Вот я смотрю в твой бинокль на звезды. И знаешь, что я вижу?

— Что?

— Звезды.

— Ну так включи фантазию.

Судя по тону, Джейсон не на шутку рассердился.

— И зачем нужен твой бинокль, если можно включить фантазию?

— Просто задумайся о том, на что смотришь!

— Ага, — сказала она и потом: — Ага… Ага! Джейсон, вижу…

— Что?

— По-моему… Да, точно, вижу Бога! С белой бородой до пояса! В руке у него табличка, а на табличке написано… «Джейсон дурак»!

— Очень смешно. Отдай бинокль, раз не знаешь, зачем он нужен.

Он протянул руку; Диана его проигнорировала. Села прямо и навела сдвоенные окуляры на окна Казенного дома.

Вечеринка продолжалась с раннего вечера. Мать называла мероприятия Лоутонов «корпоративными встречами на высшем уровне, неформальными и весьма дорогостоящими», но она мастерски владела стилистическим приемом гиперболы, поэтому ее оценку необходимо было снижать на балл-другой. По словам Джейсона, сегодня в Казенном доме собрались по большей части политические функционеры и восходящие звезды авиакосмической индустрии. Не цвет старого вашингтонского общества, а выходцы с Запада, приезжие с тугими кошельками и связями в оборонной промышленности. И Ди, отец Джейсона и Дианы, устраивал такие вечеринки три-четыре раза в год.

— Все своим чередом, — комментировала Диана, глядя в бинокль. — На первом этаже пьют и пляшут. Больше пьют, чем пляшут. Хотя кухню, по-моему, уже сворачивают. Официанты собираются уходить. Окно кабинета зашторено. Эд в библиотеке, с ним пара типов в костюмах. Один с сигарой. Фу!

— Ваше омерзение выглядит неубедительно, — заметил Джейсон и добавил: — Мисс Мальборо.

Не обращая на него внимания, Диана продолжала каталогизировать окно за окном, а Джейсон подсел ко мне и шепнул:

— Вот так и показывай ей Вселенную. Все равно предпочтет шпионить за гостями.

Я не знал, что на это сказать. Его замечание, как бывало нередко, прозвучало столь остроумно, что не оставило мне шансов на достойный ответ.

— Моя комната, — сказала Диана. — Слава богу, никого. Комната Джейсона. Тоже пусто, если не считать «Пентхаус» под матрасом…

— Бинокль, конечно, хороший, но не настолько же!

— Спальня Эда и Кэрол. Пусто. Гостевая спальня…

— Так?

Но Диана не ответила. Замерла как статуя с биноклем у глаз.

— Диана? — позвал я.

Она помолчала еще несколько секунд, затем вздрогнула, развернулась и бросила — нет, швырнула — бинокль Джейсону. Тот возмутился, не сообразив, что Диана увидела что-то неприятное. Я хотел спросить, в норме ли она…

И в этот момент звезд не стало.

* * *

Ничего особенного.

Многие так говорят — из тех, кто видел, как это случилось. Ничего особенного. Подтверждаю как свидетель: пока Диана с Джейсоном шипели друг на друга, я смотрел в небо, но заметил лишь странную вспышку, а за ней — холодную зеленоватую фосфоресценцию, послеобраз звезд на сетчатке. Я заморгал.

— Что это было? Молния? — спросил Джейсон.

А Диана вообще ничего не сказала.

— Джейсон… — заговорил я, все еще моргая.

— Что? Диана, богом клянусь, если ты побила линзу…

— Заткнись, — огрызнулась Диана.

— Прекратите, — сказал я. — Гляньте на небо. Что стало со звездами?

Близнецы запрокинули головы.

* * *

Из нас троих одна лишь Диана с готовностью поверила, что звезды просто «выключились» — погасли, будто свечи на ветру. Это невозможно, настаивал Джейсон: свет уже проделал путь в пятьдесят, сто, миллионы световых лет, в зависимости от источника; не может такого быть, чтобы все звезды погасли по какому-то невероятно замысловатому алгоритму, чтобы исчезли для землян синхронно, в один и тот же миг. Я добавил, что Солнце, как ни крути, тоже звезда и оно все еще светит, пусть даже на другую сторону планеты. Так?

Конечно так. А если и не так, сказал Джейсон, то к утру мы все окочуримся от холода.

Поэтому, если судить логически, звезды светили по-прежнему, но мы их больше не видели. Они не исчезли, но спрятались: произошло затмение. Да, небо вдруг стало пустым и черным как смоль, но это загадка, а не катастрофа.

Меня, однако, заклинило на слове «окочуримся». Что, если Солнце и правда исчезло? Я представил, как в нескончаемой тьме падают снежинки, а потом, наверное, замерзает сам воздух — вещество, которым мы дышим, замерзает и превращается в снег иного, невиданного доселе рода, погребая под собой всю человеческую цивилизацию. Поэтому лучше (о да, определенно лучше!) предположить, что звезды «затмило». Но что могло их затмить?

— Очевидно, что-то огромное. Что-то стремительное. Тайлер, ты все видел. Скажи, это произошло одномоментно или в небе что-то двигалось?

Я сказал, что звезды сделались ярче, а потом перегорели, будто лампочки. Одномоментно.

— Да и хер с ними, с этими звездами дурацкими, — брякнула Диана.

Меня как током ударило: сквернословила Диана нечасто, хотя мы с Джейсоном сами не стеснялись в выражениях с тех самых пор, как возраст — и мой, и его — перевалил за двузначную отметку. Да, тем летом многое изменилось.

— Думаю, бояться тут нечего, — сказал Джейсон, уловив страх в ее голосе.

Он и сам был заметно встревожен, но в ответ Диана лишь поморщилась и заявила:

— Я замерзла.

Поэтому мы решили вернуться в Казенный дом и посмотреть, не добралась ли новость о звездах до Си-эн-эн или Си-эн-би-си. Шагая по лужайке, я угнетенно думал, что впервые вижу такое чудовищно-черное, чугунное и вместе с тем невесомое небо.

* * *

— Нужно рассказать Эду, — предложил Джейсон.

— Вот сам и рассказывай, — отмахнулась Диана.

Кэрол Лоутон воображала, что у нее прогрессивное семейство, поэтому Джейс с Дианой называли родителей по именам, хотя на деле все было не так просто. Кэрол потакала близнецам, но не очень-то вмешивалась в их жизнь, а И Ди целенаправленно взращивал наследника. Наследником, разумеется, был Джейсон. Он боготворил отца. В отличие от Дианы: та отца побаивалась.

Да и я прекрасно знал, что не стоит соваться на «взрослую» территорию в конце светского раута Лоутонов, когда все уже порядком заложили за воротник, поэтому мы с Дианой слонялись за дверью, в демилитаризованной зоне, а Джейсон тем временем отыскал отца в одной из смежных комнат. Беседу мы слышали только в самых общих чертах, но голос И Ди не оставлял пространства для сомнений: таким тоном говорят люди огорченные, раздраженные, готовые выйти из себя. Джейсон вернулся в подвал красным как рак и чуть не плакал; я же сказал «извините» и направился к задней двери.

В коридоре меня настигла Диана. Цапнула меня за руку так, словно на свете не осталось никого, кроме нас, и затараторила:

— Тайлер, оно же взойдет — солнце, завтра утром? Я знаю, глупый вопрос, но оно же взойдет?

Она говорила так, словно оставила всякую надежду. Я хотел было отшутиться — мол, если не взойдет, мы все умрем, — но страх Дианы подстегнул мои собственные сомнения. Чему же мы стали свидетелями и что все это значит? Выслушав Джейсона, И Ди, как видно, счел трансформацию ночного неба недостойной внимания; быть может, мы переполошились из-за форменного пустяка. Но что, если на самом деле грядет конец света, а об этом известно лишь нам троим?

— Все у нас будет хорошо, — сказал я.

Диана уставилась на меня сквозь сосульки волос:

— Уверен?

— На девяносто процентов.

Я попробовал изобразить улыбку.

— Но до утра не уснешь? — спросила Диана.

— Наверное. Скорее всего.

Я уже чувствовал, что мне будет не до сна.

— Можно я позвоню?

Она подняла руку с двумя оттопыренными пальцами, большим и мизинцем.

— Конечно.

— Я, наверное, ложиться не стану. Но если усну… Ну да, это глупо… Наберешь меня, как только встанет солнце?

Я сказал, что наберу.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Я до дрожи обрадовался ее просьбе.

* * *

Дом, где жили мы с матерью, — аккуратное бунгало, обшитое доской, — стоял на восточном краю участка Лоутонов. У крыльца был скромный розарий, обнесенный сосновым заборчиком; кусты цвели до глубокой осени, но после недавних заморозков розы завяли. В эту безлунную, беззвездную, безоблачную ночь тусклый фонарь над входной дверью светил мне, словно маяк.

Я вошел, стараясь не шуметь. Мать давно удалилась в спальню. В крошечной гостиной было прибрано, разве что на журнальном столике одиноко стоял пустой снифтер; в будние дни мать не пила совершенно, но по выходным позволяла себе глоток виски. Она не раз говорила, что у нее лишь две слабости и одна из них — пропустить стаканчик в ночь на субботу. (Однажды, когда я спросил про вторую, мать внимательно посмотрела на меня и ответила: «Твой отец». И я решил перевести разговор в другое русло.)

Не застелив диван, я улегся с книжкой и читал, пока не позвонила Диана (с тех пор как я ушел от Лоутонов, не прошло и часа). Первым делом она спросила:

— Телевизор включал?

— А надо?

— Не трудись. Там ничего не показывают.

— Неудивительно. Сейчас как-никак два часа ночи.

— Нет, ты не понял, вообще ничего, кроме «магазина на диване» по местному кабелю. Тайлер, что это значит?

Это значило, что вместе со звездами с неба пропали все спутники. Погодные, военные, навигационные, спутники связи: все они отключились как по щелчку пальцев. Но тогда я этого не знал, и, разумеется, у меня не хватило бы ума объяснить Диане.

— Да что угодно.

— Страшновато…

— Вряд ли есть повод волноваться.

— Хотелось бы верить. Рада, что ты до сих пор не спишь.

Час спустя она перезвонила с новым донесением: без вести пропал интернет. На местном канале пустили объявление об отмене утренних рейсов из «Рейгана» и региональных аэропортов. Уточнять предлагалось в справочном бюро.

— Но самолеты всю ночь летают.

Из окна моей комнаты было видно, как в небе липовыми звездами мечутся их огни.

— Наверное, военные. Может, все это связано с террористами.

— Джейсон засел у себя в комнате, слушает радио. Ловит станции Бостона и Нью-Йорка. Все говорят, что аэропорты закрыты, а военные стоят на ушах. Про терроризм ни слова. И про звезды тоже.

— Неужели никто не заметил?

— Даже если заметили, молчат. Может, им приказали молчать? И про восход тоже.

— При чем здесь восход? Он будет… когда, через час? То есть над океаном солнце уже встало. Его видно с Восточного побережья. С кораблей в океане. И у нас оно вот-вот появится.

— Надеюсь. — Голос у нее был одновременно испуганный и возбужденный. — Надеюсь, ты прав.

— Сама увидишь.

— Кстати, Тайлер, мне нравится твой тон. Я не говорила? Такой обнадеживающий…

Даже если я только что сморозил откровенную чушь.

Не хотелось, чтобы Диана поняла, как сильно взволновал меня комплимент. Я задумался о ее словах, едва она повесила трубку. Долго крутил их в голове; снова и снова чувствовал, как по телу разливается приятное тепло. Что же за ними скрывалось? Диана на год старше меня, а житейского опыта у нее втрое больше — так почему же мне вдруг страшно захотелось уберечь ее от зла, захотелось, чтобы она была рядом, чтобы я мог погладить ее по щеке и пообещать, что все будет хорошо? Головоломка чуть ли не сложнее, едва ли не тревожнее, чем то, что случилось с небом. Что бы с ним ни случилось.

Следующий звонок раздался без десяти пять. Я лежал на диване одетый, но, несмотря на все старания, уже начинал уплывать в объятия Морфея. Очнулся, вытащил телефон из кармана рубашки и сказал:

— Алло?

— Это снова я. Тайлер, там по-прежнему темно.

Так, окно (ну да, темень); потом часы на тумбочке.

— Диана, еще слишком рано для рассвета.

— Ты что, спал?

— Нет.

— Я же слышу, что спал. Везет тебе. До сих пор темно. И холодно. На кухонном окне есть термометр, я смотрела. Плюс два. Разве должно быть так холодно?

— Вчера утром было не теплее. Как у тебя дома? Кто еще не спит?

— Джейсон закрылся с приемником. Мои… гм… родители, наверное… гм… отсыпаются после гулянки. А твоя мама? Проснулась?

— По выходным она так рано не встает.

Я занервничал, бросил взгляд в окно. К этому времени небо должно было просветлеть. Малейший намек на восход, и я бы успокоился.

— Ты что, решил ее не будить?

— Ну а что она сделает, Диана? Вернет звезды на небо?

— Это вряд ли. — Она помолчала. — Тайлер?

— Я тут.

— Что первое ты помнишь?

— В смысле? За сегодня?

— Нет, вообще. Первое в жизни. Знаю, это глупый вопрос, но давай поговорим о чем-нибудь, кроме неба. Минут пять-десять. И мне станет полегче.

— Что первое? — Я задумался. — Наверное, Лос-Анджелес. До переезда на восток.

Отец тогда был еще жив и трудился в стартапе И Ди Лоутона в Сакраменто.

— У нас была квартира с тяжеленными белыми шторами в спальне. Самое первое, что я помню, — это как я смотрю на эти шторы, а они колышутся на ветру. День был солнечный, мама открыла окно, и дул легкий бриз. — Меня неожиданно пронзила тоска: словно стоишь на палубе, а берег тает за горизонтом. — А у тебя?

Тоже воспоминание из Сакраменто, но абсолютно другое. И Ди взял детей на экскурсию по заводу. Наверное, уже тогда видел Джейсона в роли преемника. Диану заворожили перфорированные балки на полу, рулоны тончайшей огнестойкой ткани размером с дом, беспрестанный шум. Все вокруг было огромное. Казалось, пройди чуть дальше, и увидишь сказочного великана, прикованного к стене. Отцовского пленника.

Воспоминание было не из приятных. Диане казалось, что она никому не нужна. Что ее бросили в бескрайнем цеху, одну среди жутких механизмов.

Какое-то время мы обсуждали ее эмоции. Потом Диана спросила:

— Ну как там небо?

Я взглянул в окно. Над западным горизонтом забрезжил свет — небо из черного сделалось чернильно-синим. Не хотелось признаваться, как легко мне стало на душе.

— Выходит, ты был прав, — ожила вдруг Диана. — Солнце все-таки взошло.

Конечно, это было не настоящее солнце. Это было лжесолнце, ловко сработанная фальшивка. Но тогда мы этого не знали.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я