Земля мертвецов

Роберт Райан (2013)

1914 год. Доктор Джон Ватсон отправляется на фронт служить в медицинских войсках. Он думает, что расследование преступлений осталось в прошлом, и не знает, что главное испытание в его жизни еще впереди. В окопах Фландрии люди гибнут сотнями каждый день, но когда доктор Ватсон находит тело с очень странными ранами и с гримасой страха на лице, словно перед смертью погибший увидел нечто ужасное, он понимает, что на обычную смерть от пули или газа это не похоже. Когда же таких трупов начинает появляться все больше, Ватсону приходится применить навыки, приобретенные за годы помощи Шерлоку Холмсу. Посреди кровавой бойни, на полях сражений Первой мировой войны ему придется все делать самому, чтобы найти убийцу, который не остановится ни перед чем.

Вторник

11

Ватсона разбудил внезапный приступ страха. Сердце стучало, как пошедший вразнос мотор, на загривке проступила пленка пота. Он понимал: что-то приснилось, но образы сновидения испарялись как дым, оставляя только смутное беспокойство. Он угадал чье-то присутствие в спартанской келье, служившей ему квартирой, и зашуршал соломенным матрасом в тот самый миг, когда раздвинулись шторы. Ватсон ожидал увидеть Бриндла, но силуэт у окна оказался ниже ростом. Впрочем, мало кто был выше Бриндла.

— Алло?

— Простите, что напугал вас, майор. Ваш денщик вызвался помочь могильщикам. Попросил меня принести вам чай. Вчера не было времени познакомиться. Я – Каспар Майлс.

Этого американца Ватсон вчера видел в сортировочной одетым в костюм для гольфа. Сегодня на нем была шерстяная безрукавка поверх рубашки с воротничком и галстуком-бабочкой. И еще пара фланелевых брюк, по которым даже не слишком внимательный человек отличил бы его от британца.

Майлс поставил чай на приставной столик и взял в руки пистолет, который Ватсон по давней привычке держал рядом.

— Господи, что за рухлядь?

— Мой старый армейский пистолет, —  не без обиды ответил Ватсон.

— Да что вы? – Майлс взвесил его на руке. Ватсон заметил, что костяшки правой в сравнении с левой неестественно вздуты. —  Что я вам скажу, майор: к нему бы приделать колеса, нанять упряжку и выкатить на передовую. Получится отменная гаубица. —  Рассмеявшись, насмешник положил оружие. —  Шучу. Послушайте, скоро восемь. Не хотите ли совершить обход вместе со мной?

Ватсон постарался скрыть обиду за старого боевого товарища.

— Конечно, буду рад. Но скажите, доктор Майлс, что делает выпускник Гарварда в британском эвакогоспитале?

Американец опешил, но тут же овладел собой:

— Кто сказал, что я из Гарварда?

— Никто. Но ведь вы из Гарварда?

— Конечно, —  с гордостью подтвердил тот. —  Из Гарвардского добровольного медицинского полка. Однако…

— Кольцо. Три открытые книги с надписью «Veritas».

Майлс опустил взгляд на кольцо с печатью на мизинце.

— Конечно же! Как я не догадался…

— Один мой коллега изучал символику американских учебных заведений для монографии, обращая особое внимание на тайные общества.

— Мое тайное общество – эта война, —  усмехнулся Майлс. —  Родители уверены, что я учусь в Швейцарии. Добровольцев не вносили в списки, так что им не пришло официальное уведомление. И нам не присваивают званий, поэтому… – он указал на свой штатский наряд. —  Но врачи, видите ли, нужны, а я чертовски хороший врач.

Ватсон улыбнулся его молодой самоуверенности. Этому человеку не исполнилось и тридцати. Длинное гладкое лицо, аккуратно подстриженные черные усы и обезоруживающе открытый взгляд. Напомаженные волосы были расчесаны на прямой пробор. От врача пахло лавровишневым лосьоном. Как видно, дома он был из щеголей.

— Не сомневаюсь. И мы, союзники, тем более признательны за добровольную помощь, что это не ваша война…

— Я считаю ее своей. Насаженные на штыки младенцы, изнасилованные монахини, казни гражданских лиц, торпедированные суда, отравляющие газы… – Он сбился. —  Да, понимаю, есть преувеличения. Но я считаю, это просто война. Хорошая война.

Ватсон не был уверен, что к войне применимо определение «хорошая». Но дело фон Бока, когда Холмс еще до начала сражений разоблачил шпионскую сеть, действовавшую по всей Англии, убедило его, что некие круги в Германии питают вполне реальные экспансионистские планы покорения Европы и захвата Пролива. Справедливая война? Нет. Необходимая? Да.

— У меня есть и личные причины, —  добавил Майлс.

Эти личные причины должны быть очень вескими, рассудил Ватсон. Добровольцы – врачи, сестры, водители санитарных машин – жертвовали американским гражданством. Неудивительно, что молодой человек скрыл от родителей правду.

Майлс криво улыбнулся и прижал кулак к груди.

— Разбитое сердце, если вам любопытно. Встретимся внизу через десять минут?

— Лучше через пятнадцать, —  поправил Ватсон. —  Мои старые суставы теперь не так легко гнутся.

— Значит, через пятнадцать. После обхода позавтракаем. —  Он рванулся к двери и, уже открывая ее, спросил: – Джон Ватсон, не так ли?

— Так.

— Босуэлл Холмса-Джонсона?

— Да, так говорили. Хотя для меня это слишком лестно. Я всего лишь описывал жизнь друга и коллеги…

— А, эта ложная скромность англичан! Признайте и свои заслуги, человече. Скажите по совести, разве вы ограничивались репортажами? – Когда Ватсон не нашелся с ответом, американец улыбнулся еще шире. —  Скажите, майор, мне всегда хотелось узнать. Что это за «Отвратительная история красной пиявки»? Помнится, я читал ее мальчиком и навоображал всякого разного.

«Мальчиком?» – задумался Ватсон. Да, Майлс был еще ребенком, когда он упомянул это дело в «Пенсне в золотой оправе».

— Это была опечатка.

— Опечатка?

— Да, правильно было – «о красной булавке»¹.

— О! – поразился Майлс.

— Я не стал исправлять. Образ гигантского кольчатого червя куда лучше воспламеняет воображение читателя, чем подло воткнутая в сердце булавка.

— Так-так. Да, это разочарование. —  Американец двумя пальцами разгладил усы. —  Вы знаете, я…

— Лучше не спрашивайте. Я редко об этом говорю, но, может быть, иные тайны лучше оставлять неразгаданными. Капелька мистики – это не так уж плохо. Omne ignotum pro magnifico.

Эта фраза обычно помогала отделаться от расспросов о «Редком деле об алюминиевом костыле», «Сумочке секретарши», «Погоне за Уилсоном, знаменитым тренером кенаров» и прочих неопубликованных отчетах, которыми он имел глупость поманить читателя.

Майлс кивнул.

— Верно. И о литературе, и о женщинах, как мне кажется. —  Он подмигнул. —  Итак, через пятнадцать минут, майор. И, если не возражаете, для обхода со мной оденьтесь, как у вас говорится, в цивильное.

Он скрылся, оставив после себя сильный аромат лавровишни. Ватсон, откинув одеяло, свесил ноги с кровати и сделал первый глоток черного, остывшего и переслащенного чая.

Он не любил лгать, но относительно «Дела о красной пиявке» они с Холмсом согласились, что мир к такому еще не готов. Ватсону, может быть, не хотелось его описывать еще и потому, что преступником оказался почтенный член сообщества Харли-стрит – врач, злодейски превративший герудотерапию в ужасное орудие пытки. Нет, пусть американец считает это опечаткой. Так спокойнее.

Образ раздувшихся кровососов, обнаруженных тогда в подпольной лаборатории, вывел Ватсона из равновесия. Теперь он припомнил свой сон и содрогнулся. Ему снился аэроплан с заглохшим двигателем, винтом уходящий вниз, врезающийся в землю, ломающий хрупкие стрекозиные крылья и фюзеляж. И крики людей, бегущих к месту крушения, над которым поднимается к небесам черный дым.

Машины тяжелее воздуха. Может быть, и к ним мир еще не готов.

12

Когда миссис Грегсон проснулась, младшая сестра Дженнингс уже отсутствовала в палатке, хотя еще не пробило и семи. Ее койка была застелена с восхитительной аккуратностью. Девушка, похоже, двигалась бесшумнее призрака. Палатка выстыла, пар изо рта стелился над одеялами, как туман над поляной. Миссис Грегсон отбросила ногой холодный керамический цилиндр грелки и взбила обе тощие подушки. Элис еще крепко спала – не храпела, но посапывала, как в тревожном сне.

«Я сохраню вашу тайну…»

Она уже сожалела о своей вспышке. У Дженнингс, пожалуй, синяки останутся. Может быть, сестра таким способом пыталась подружиться: найти что-то общее и тайное от остального мира? Нет никакой тайны, напомнила она себе. Публике все известно, если знать, где искать. И ей нечего стыдиться. Просто это из прошлой жизни – из жизни, в которой еще не было Элис Пиппери и мотоциклов, войны и раненых, а был мистер Грегсон и дом, где она – хозяйка, и кровь она видела, только уколов палец швейной иглой. Каплями, а не галлонами, как теперь.

Она понимала, что надо бы встать и приготовить чай. Элис бы так и сделала. Но миссис Грегсон позволила себе погреться еще несколько минут. Она помирится с Дженнингс. Хотя лучше бы девушка молчала. У той истории было много последствий, и одно из них вовсе не понравится Элис. А терять подругу не хотелось бы.

Должно быть, она задремала, потому что вздрогнула, услышав голос сестры Спенс:

— Леди?

Сестра, скрестив руки на груди, стояла в ногах кровати мисс Пиппери и выглядела так, будто проспала четырнадцать часов на пуховой перине.

— Простите, сестра, —  отозвалась миссис Грегсон. —  Который час?

— Половина восьмого. Дженнингс уже час как на посту.

— Мы как раз вставали, —  подала голос мисс Пиппери. Ее слипающиеся глаза говорили иное. Девушка протерла их и откинула одеяло.

— Доктор Ватсон сегодня будет занят в другом месте, и я хотела спросить, не могу ли рассчитывать на вашу помощь.

— Да, сестра, —  дружно ответили обе.

— Когда выпьете чаю…

— Спасибо, сестра, —  сказала мисс Пиппери. —  Что вы хотели нам поручить?

— Я, —  объяснила сестра Спенс, —  хотела бы знать, справитесь ли вы с малярной кистью.

13

Ливень лупил в стены монастыря. С окон, потрескавшихся от грохота обстрелов, вода бежала ручьями, водостоки переполнились. Капли разбивались в пыль, и оттого над подоконниками и парапетами стоял молочный туман.

Идя коридором к офицерскому отделению – в проходе резко пахло свежей краской, —  Майлс объяснял, почему просил Ватсона одеться в штатское.

— Мои обходы любят, потому что, когда раненых обходит майор Торранс, все, кто ниже чином, должны вставать у кровати. Многим этого нельзя, а они пытаются. Рвут швы, сдвигают повязки. Я предпочитаю держаться неофициально.

Бывшая часовня, в которую они вошли, лишилась всех религиозных символов, превратившись в палату для офицеров. Под высоким сводом, между голых каменных стен было холодно, поэтому здесь все время работали большие парафиновые обогреватели. Два плотных ряда стальных кроватей стояли лицом друг к другу. Некоторые были отгорожены ширмами: за ними, конечно, промывали и ирригировали раны. Лавровишневый лосьон забивал привычные медицинские запахи. Сестра Дженнингс и еще одна убирали остатки завтрака. Дженнингс, обернувшись, позволила себе коротко улыбнуться, тут же спрятав улыбку за официальным поклоном.

— Доброе утро, джентльмены, —  проревел Майлс. Многие ответили на приветствие. Другие, скрытые повязками или погрузившиеся в себя, едва ли заметили приход врача. —  Это, джентльмены, доктор Ватсон, он мне сегодня ассистирует. Относитесь к нему как ко мне – только лучше. Так, я беру левую сторону. Посмотрите правых? – Он понизил голос: – Мы теперь оставляем их здесь дольше, не спешим переводить. Такой приказ. Слишком много офицеров покидают войну со сравнительно легкими ранениями. Теперь мы держим их здесь до возвращения в строй. Так что не спешите сплавлять легких в базовый госпиталь. Сестра! – К ним подошла Дженнингс. —  Ознакомите доктора Ватсона с пациентами?

— Конечно, доктор Майлс. Хорошо ли спалось, майор?

— Хорошо. А вам, старшая сестра Дженнингс?

— Да, спасибо. —  Темные полукружья под ее глазами намекали, что еще несколько часов сна не помешали бы. —  Хотя ваши волонтерки – довольно шумная компания. Начнем с капитана Морли? – Она кивнула на ближайшего пациента. —  Поступил к нам десять дней назад. ПРПП – проникающее ранение посторонним предметом.

Обычно речь шла о случайных вещах, вбитых в тело взрывной волной: зачастую это было содержимое карманов пострадавшего.

— У меня в груди пара зубов, —  пояснил капитан. —  Причем даже не моих.

— Мы теперь часто такое видим, —  перебила сестра Дженнингс. —  Снаряды выбрасывают из земли фрагменты костей: животных и человеческих.

Ватсон шагнул ближе. Кожа капитана имела необычный оттенок. И в глазах присутствовал посторонний пигмент. Ватсон тронул его лоб. Прохладный.

— Счастливчик, —  заметил Ватсон, когда они двинулись дальше. —  Могла быть газовая гангрена.

— И была, ма… мне в этой одежде называть вас майором или доктором?

— Как вам удобнее. Но этот оттенок… Желтуха? Камни в желчном пузыре?

— По-видимому, нет.

Ватсон, остановившись, задумался. Он почти ожидал подсказки воображаемого голоса, но тот воздержался от советов. Что ни говори, в этой области доктор больше понимает.

— Что общего между Перси Шелли и Джорджем Бернардом Шоу, сестра?

— Оба писатели?

— Действительно. Но кое-кто нашел бы связь не только через литературу.

Он вернулся к капитану и задал ему тот же вопрос.

— Вегетарианцы, —  радостно догадался Морли.

— Точно. Оба – известные вегетарианцы, —  согласился Ватсон. —  Покажите-ка ваши подошвы. —  Он нетерпеливо выдернул подоткнутый край одеяла. —  Вот, младшая сестра Дженнингс. Оранжевый оттенок. Где вы берете морковь?

— Мой денщик заставляет меня каждое утро пить сок.

— Только морковный?

— И спаржу, если удается достать. В последнее время не удавалось. Не сезон.

— И вы все выпивали?

Капитан поднял брови.

— Да, конечно. Британская армия не слишком заботится о людях моих убеждений. И госпитали тоже – простите, сестра Дженнингс. Мать присылает мне овощи от Хэррода. Я делюсь с другими, но морковку оставляю себе.

— Каротинемия, —  сказал Ватсон. —  Неопасно. Но, если не хотите стать похожим на китайца, сократите потребление моркови, разнообразьте диету. Я бы прописал мясо и ячменное вино, но… сестра, у вас есть мармайт¹?

— Есть.

— Две чашки в день. И жир из тресковой печени. Моркови не давать.

Капитан скривился:

— Доктор, я терпеть не могу дрожжи.

Ватсон уже отошел от него.

— И на всякий случай проверьте еще раз на диабет, —  тихо сказал он. —  Каротинемия может иметь скрытые причины.

На следующей кровати лежал веселый калека – нога ампутирована по колено, рука выше локтя, —  счастливый от предстоящего возвращения домой. Днем его должны были отправить дальше по линии эвакуации, так что Ватсону оставалось только пожелать счастливого пути. Однако у него было чувство, что настанет день, когда его счастье прокиснет. Этого человека ждала нелегкая жизнь инвалида.

Третий пациент был отгорожен ширмой.

— Здесь младший лейтенант Марсден, —  сказала Дженнингс. —  Зайдите к нему. Это самострел.

«Самострел»… люди стреляли себе в руку или в ногу в надежде на списание вчистую. Те, кто поумней, по слухам, делали выстрел сквозь банку говяжьей тушенки, чтобы скрыть след ожога. Результат часто оказывался ужасен: от мяса, попавшего в пулевое отверстие, начиналось заражение. Медики звали таких раненых «Фрей Бетос», по марке аргентинских консервов.

Собравшись с духом, Ватсон отдернул занавеску и шагнул за ширму. Лейтенант, сонный очкарик, сидел, читая «Лорда Джима». Обе руки были целы. Наверное, в ступню, подумал Ватсон.

— Куда ранены? – спросил он.

— В гениталии, доктор, —  мрачно ответствовал лейтенант.

— В гениталии?

Такой вид самокалечения был для него внове. Мало кто решится на подобное.

— Заглянул по дороге сюда в эстаминет.

Эстаминетом назывался местный бар, служивший не только баром.

— Насадил, можно сказать, на штык молодую девицу. Вы меня понимаете… – Лейтенант слабо подмигнул.

— Вполне, Марсден. Я должен смеяться?

Уловив перемену тона, парень сник:

— Нет, сэр.

— Вы после этого мылись?

— Лицо и руки мыл. Тщательно.

Ватсон закатил глаза.

Напускная безмятежность молодого пациента дала трещину.

— Меня, как только станет лучше, отдадут под трибунал. —  При этой мысли он чуть не расплакался. —  Я ведь не нарочно, но никто мне не верит. —  Он понизил голос до хриплого шепота: – Мне плюют в миску с едой.

— Не думаю.

Сифилис, заключил Ватсон, осложненный комплексом вины и жалостью к себе. Венерические заболевания в армии относили к самострелам, подозревая в них предлог вернуться на родину.

— И как вы себя чувствуете?

— Слабость. Тошнота. Ужасные головные боли. Это был maison de tolе€rance – чертов голубой фонарь.

Дом терпимости для офицеров. Красный фонарь обозначал бордели для нижних чинов. Поговаривали – по крайней мере среди нижних чинов, —  что едва у девушки появлялась какая-нибудь сыпь, ее тотчас переводили под красный фонарь.

— Подождите минуту. —  Ватсон отступил за занавеску. Теперь он понимал, что парня отгораживали от остальных не из-за ужасных ран, а как отверженного. Офицеры, залечивающие настоящие ранения, плохо относились к ВЗ любого вида. На каждого солдата, намеренно покалечившего себя, приходились десятки молодых людей, выполнивших свой долг. Понятно, что вторые досадовали, когда первых отправляли домой.

Конечно, этот юноша, может быть, и вправду случайно подцепил болезнь, но находились больные женщины, которые продавали себя трусоватым солдатам, как билет домой.

— Чем вы его лечите? – спросил Ватсон у сестры.

— Вливания и втирание ртути, доктор.

— Ртути? Разве у вас нет сальварсана?

— Здесь нет.

— Я привез немного. Чей это пациент? Доктора Майлса?

— Майора Торранса.

Инъекции ртути были болезненным, а втирания – наложение ртутной мази – грязным и почти бесполезным делом, но новейшие средства плохо приживались среди врачей старой школы, к тому же с поставками, вероятно, были сложности.

На другой стороне палаты Майлс перешучивался с пациентом, у которого вместо ног остались два обрубка. Калека смеялся вместе с человеком, лишившим его ног. Майлс похлопал офицера по плечу и перешел к следующему. Ватсон чуточку позавидовал такому неподдельно свободному обращению. Его-то учили даже в мирной обстановке не фамильярничать с пациентами, держаться отстраненно, вдумчиво и профессионально. Ну что ж, Майлс приехал из другой страны. И принадлежал к другому поколению, а это, надо полагать, почти то же самое.

— А там что? – обратился он к Дженнингс, когда, осмотрев последнего пациента, заметил занавешенный дверной проем – створка, судя по перекрученным петлям в кладке стены, была широкой и толстой. Ее, вероятно, сорвали на дрова.

— В основном сержантский состав, —  отозвалась сестра, менявшая повязку на кровоточащей культе молодого артиллериста.

— Можно?

— Конечно, майор. Я здесь заканчиваю. Скоро отправим вас домой, да, лейтенант Уолш?

Артиллерист улыбнулся, показав, что вместе с правой рукой лишился нескольких зубов. Ватсон с восхищением взглянул на сестру, которая хлопотами с постелью и потоком болтовни заставляла юношу хоть на минуту забыть, каким тот вернется на родину.

Стену покрывала серо-зеленая плесень, прижившаяся под протекшей сточной трубой. Трубу зачинили, но сама стена, относящаяся к кухне Большого Дома, выглядела безобразно. Сестра Спенс предложила побелить ее, а потом «пройтись кистью» по парнику.

— Я бы по ней прошлась! – буркнула миссис Грегсон, когда старшая сестра отошла. Она просила комбинезон, но сестра Спенс не одобряла на своем посту женщин в брюках. Она нашла для волонтерок два халата, в которых женщины стали похожи на шалтаев-болтаев. Санитары принесли два ведра воды и мешок известки, а сами ушли.

— Думаю, сперва надо отскрести эту зелень, —  сказала мисс Пиппери.

— Зачем?

— Иначе известка плохо ляжет. Через две недели начнет шелушиться.

— А где мы будем через две недели? – спросила миссис Грегсон.

— Не знаю.

— А я знаю. Где угодно, только не здесь.

Нагнувшись, она вскрыла мешок. При этом сорвала ноготь и выругалась.

— Здравствуйте, леди. Вам помочь?

Это сказал младший лейтенант – чуточку голенастый, но симпатичный, с умилительно аккуратными усиками и ясными зелеными глазами. У него на скулах от смущения горели два красных пятна.

— Давно вы здесь стоите? – возмутилась миссис Грегсон.

— О, недавно. Просто вышел подышать. В палатах душновато.

— Неужели?

— Ну да, вам ли не знать? Удивительно, что девушек поставили малярничать, а?

Миссис Грегсон закатила глаза.

Лейтенант смотрел на мешок с известкой и ведра рядом.

— Только обязательно надо соблюдать пропорции. Часто известку замешивают слишком густо. И размешать хорошенько.

— Так уж обязательно? – съязвила миссис Грегсон.

— Да. —  Осмотрев стену, лейтенант добавил: – И надо отскрести…

— Вы не могли бы найти какую-нибудь палку? – прервала урок миссис Грегсон. —  Чтобы размешать.

Офицер беспомощно завертел головой.

— О… сию минуту!

— Или одолжите нам эту? – Она указала на его трость.

— А… нет. Я сейчас вернусь. Меня, кстати, зовут Меткалф. Джеймс Меткалф.

Едва Меткалф отошел, мисс Пиппери заметила:

— Ему от нас что-то нужно.

Миссис Грегсон с ней согласилась:

— Редкий офицер так сразу побежит за палкой. Пришлось бы не раз просить.

Меткалф вернулся с обломком ручки от швабры и, пока миссис Грегсон засыпала известку, умело, ни капли не расплескав, раскручивал ею воду в ведре.

— Дело в том, леди, что я пришел кое-кого повидать. Раненых.

— Вы не ошиблись адресом, —  отозвалась миссис Грегсон. —  Здесь их сотни.

— Нет, —  поправился Меткалф и стал медленно, как полоумной, объяснять ей: – Видите ли, это мои люди. Их ранило осколками. Дело в том, что офицеры моего батальона просили меня устроить танцы. Видите ли, нас в обозримом будущем выводят с передовой. И мы подумали, раз уж на отдыхе… Честно говоря, я собирался убить двух уток одним выстрелом.

Женщины переглянулись.

— Я хотел сказать, раз уж я пришел навестить своих, спрошу заодно, не пожелает ли кто из сестер составить компанию офицерам?

— Офицеров у нас здесь хватает, лейтенант. Или вы имели в виду целых – для разнообразия? – осведомилась миссис Грегсон.

— Ну да, в некотором роде. Господи, какая жестокая шутка.

— Мы подумаем, —  вставила мисс Пиппери. Миссис Грегсон согласно кивнула. —  При одном условии.

— При каком же?

Мисс Пиппери кокетливо улыбнулась:

— Помогите нам выкрасить эту стену.

Миссис Грегсон послала подруге восхищенный взгляд. Она сама не справилась бы лучше.

— Что? Когда?

— Сейчас.

Лейтенант оглядел свой безукоризненный мундир, уже припорошенный известкой. И попытался отряхнуться.

Миссис Грегсон поцокала языком.

— О, мы наверняка найдем, чем его прикрыть. Вы умеете красить?

— Приходилось, —  осторожно признался Меткалф, гадая, пристало ли джентльмену заниматься физической работой. —  А вы подумаете? Насчет танцев? Может, еще кого из подружек спросите?

— Мы же обещали. А лучше нашей мисс Пиппери никто фокстрот не танцует.

— Правда? – просиял Меткалф.

— Она училась у самого Гари Фокса.

Мисс Пиппери потупила взгляд – будто и вправду застеснялась.

— Господи боже! Неужели?

— В «Jardin de Danse» на крыше нью-йоркского театра.

Меткалф принялся расстегивать мундир, а миссис Грегсон с мисс Пиппери прятали друг от друга глаза, чтобы не захихикать вслух.

Они уже закончили стену и собирались перебираться к парнику, когда услышали мужской плач.

Ватсон, отодвинув занавеску, вышел из офицерской палаты в узкий коридор, закончившийся комнатой с такими же высокими потолками, но с широкими окнами, дававшими больше света. Пожалуй, бывшая трапезная, только запущенная: под протечками крыши стояли жестяные ведра, и капли выбивали на них музыкальные ноты. Кровати располагались как у офицеров – в два ряда лицом друг к другу, однако здесь был только один обогреватель, а пузатую печурку еще не затопили, и мороз пощипывал кожу.

— Майор Ватсон! Это вы, сэр?

Ватсон обернулся направо. Сержанта он узнал не сразу – его левый глаз был закрыт толстой повязкой, скрывавшей бо€льшую часть лица. Но такой нос забыть невозможно.

— Сержант Шипоботтом!

— Точно, сэр, Шипоботтом. Как вы, сэр?

— Ваш капитан говорил, что вас ранили, но на долгую беседу у нас времени не было. Как попали сюда Парни из Ли?

Ватсон говорил громко, как всегда, имея дело с фабричными рабочими, глуховатыми от вечного шума машин. Зато они навострились читать по губам, и это умение пригодилось в траншеях.

Шипоботтом указал на повязку.

— Получил в брюхо. И осколок в глазу…

— Нет-нет, друг мой, —  рассмеялся Ватсон. —  Я имел в виду – как вы попали в Бельгию. В последний раз я видел вас в Египте, и направлялись вы к Дарданеллам.

— Точно, сэр, да с тех пор месяц минул.

Ватсон не сразу научился разбирать ланкаширский выговор Парней из Ли с их, как говорили, «кашей во рту», но, проработав месяц их полковым врачом – солдаты охотно соглашались на опыты с переливанием за шиллинг и капельку рома, —  привык. Одна из странностей войны – она сводила вместе людей из разных мест и разных классов, которым в другое время не выпало бы случая заговорить друг с другом. Такое нарушение национальных (и отчасти классовых) границ Ватсон скорее приветствовал. Даже если оно порой затрудняло разговор.

— Вы поправились, сэр? Не трясет больше?

— Да, спасибо. —  У Ватсона в Египте началась умеренная малярия, достаточно изнуряющая, чтобы его отправили на родину. —  Совершенно здоров, рецидивов нет, тьфу-тьфу-тьфу. Так вас прямо из Египта послали сюда?

— Ну да. Мы, как вы и сказали, вроде как к Дарданеллам готовились… а нас сюда пихнули. Чтобы мы, мол, зелень, привыкали к окопной жизни.

Ватсон уловил запашок в его дыхании.

— Вы пили, Шипоботтом?

Тот уставился на врача, скроив мину, столь же забавную как его имя, которое, по словам владельца, пошло с тех пор, как первый Шипоботтом, разыскивая овцу, по самое брюхо искупался в ручье.

Кажется, он хотел отпереться, но передумал.

— Было дело. Самую малость. Не нажалуетесь на меня, сэр?

— Не стану. Но вы это напрасно. Здесь вам больше пить не следует. Вы поняли?

— Да-да…

— А как остальные?

Шипоботтом помрачнел.

— Держимся. Вот капитана Левертона потеряли. Жалко-то как…

— И мне жаль. —  Ватсон говорил правду. Левертон был хорошим офицером и заметно старше большинства. Британской армии не хватало зрелых мужчин. —  Как это случилось?

— Какая-то желудочная болезнь. Под конец ужас что творилось. Вы бы, поди, его спасли.

Дизентерия, кишечные заболевания и, как на себе убедился Ватсон, малярия были обычным явлением.

— Я уверен, врачи сделали все возможное.

В свободном от повязки глазу Шипоботтома таилось сомнение.

— Этого де Гриффона капитаном поставили. Мы все решили: это потому, что его родня на короткой ноге с благородными. Богатеи вроде как. Ну и последыш он. Только нет, парень справляется. Думаю, удержится в капитанах.

— Не сомневаюсь. Он очень за вас беспокоился.

Ватсон знал, что де Гриффон происходит из состоятельной семьи, но он умел находить общий язык с рядовыми. Что, однако, означает «последыш»? Скорее всего, изнеженный младший сынок?

— А здесь, во Франции, в бою побывали?

— Не. Под пушками только. Чертовы пушкари не жалеют на нас снарядов. Хуже всего «окопная стопа». Снимет иной парень сапоги, а нога раздулась со свежий каравай. Я им говорил, надо разуваться, разматывать обмотки и втирать китовый жир, да только он и смердит же! Не знаю, как киты эту вонь терпят. А потом и мне попало. Доктор Майлс говорит, под повязкой просто царапина. Думаю, скоро вернусь к ребятам.

— А жена ваша как? Семья?

Шипоботтом просиял.

— Пегг у меня лучше не надо, и с мальчишками, и вообще, спасибо! Я им «лентяйку» послал, а в ответ уже три письма.

«Лентяйкой» называлась готовая почтовая открытка с набором фраз, среди которых требовалось подчеркнуть подходящие. «Был ранен в руку\ногу\бедро\лицо\туловище». «Заживает хорошо/лучше, чем ожидали/ медленно». И свободное место для адреса эвакопункта или госпиталя. Шипоботтом, как догадывался Ватсон, сам не написал бы и такой.

Осматривая лицо сержанта, он заметил что-то в белке здорового глаза.

— Сержант, я посмотрю вам глаз вокруг зрачка?

— Сэр…

Большим и указательным пальцем Ватсон развел ему веки. Что-то необычное. Среди сеточки сосудов он видел голубоватое пятнышко. Что это значит? Побочный эффект проникшего в тело металла? Ватсон взял на заметку, что надо будет, когда снимут повязку, посмотреть и второй глаз.

— Все в порядке? – спросил сержант.

— Да, хорошо.

— Я, знаете, размечтался об отпуске. Черт меня побери…

В голосе этого силача Ватсону послышались слезы. Шипоботтом, веселый сквернослов (когда поблизости не было офицеров) и крепкий сын природы, был по-настоящему напуган. Он не хотел возвращаться на передовую. Кажется, прошедшая рядом смерть потрепала ему нервы.

— Но такого ценного солдата кто ж отпустит, а, сержант?

За плечом Ватсона появился Каспар Майлс.

Шипоботтом подтянулся:

— И то верно, доктор Майлс, спасибо вам. Только меня еще морочит малость. И котелок трещит.

— Морочит? – Майлс взглянул на Ватсона. —  Я понимаю не больше слова из трех.

— Головокружение, —  перевел тот. —  А «котелок трещит» – это головная боль. Он много крови потерял?

— Да, от ранения в живот, —  кивнул Майлс. —  Ему вливали солевой раствор.

Ватсон слишком хорошо знал, что солевой раствор, оказывающий поначалу поразительное действие, со временем приводит к впечатляющим срывам.

— Вы могли бы влить ему цитратную кровь из моих запасов. Она творит чудеса. —  Ватсон снова повернулся к пациенту: – Сержант сам мог убедиться в Египте.

— А шиллинг и ром дадут? – нахально осведомился Шипоботтом.

— Думаю, на этот вопрос вы ответите сами, сержант.

Шипоботтом изобразил смирение:

— Слушаюсь, доктор.

Ватсон повернулся к Майлсу:

— Подбор нужной группы займет одну секунду. Надо просто посмотреть, агглютинирует ли кровь донора, идет ли гемолиз. —  Спохватившись, он обратился к сержанту: – Вы свою группу не помните?

— Помню, у меня была четвертая. Лучшая.

Ватсон пытался объяснить своим подопытным морским свинкам, что четвертая группа ничем не лучше первой – это просто термины, устанавливающие соответствие, но те не верили.

— Ну вот, ему подходит любая группа – универсальный реципиент. Просто вводите цитратную кровь так же, как солевой раствор, —  осторожно посоветовал Ватсон. Непозволительно было предположить, что коллега, врач, в чем-то некомпетентен или незнаком с новой методикой.

— Да, я слышал, —  спокойно ответил Майлс.

— Если сержант достаточно хорошо себя чувствует, переводите его в палатку для переливания. Там меньше народу, и волонтерки смогут его наблюдать, не теряя драгоценного времени здесь. Кроме того, при потушенных лампах будет лучше снять повязку с глаза. Окон там нет.

Не говоря о том, что там, подальше от длинных ушей и любопытных глаз, Ватсону удобнее было бы обсудить душевное состояние Шипоботтома.

— Прекрасная мысль. —  Майлс прокашлялся. —  Доктор Ватсон, можно на два слова?

Отойдя на середину комнаты, Майлс понизил голос.

— Я хотел спросить, —  осторожно начал он.

— Проблемы? – Ватсон автоматически перешел на шепот.

— Младшая сестра Дженнингс…

— Да?

— Вы были с ней вчера. В приемной. —  Ватсон кивнул. —  Что вы о ней думаете?

Ватсон поразмыслил, не особенно понимая вопрос. Возможно, речь шла о рекомендации на повышение или упоминание в рапорте?

— Я считаю, она превосходно справляется с работой, доктор. Самое малое, как старшая сестра. Конечно, она молода…

— Нет, я о другом, —  заговорщицки прошептал Майлс. —  Что вы о ней думаете? Не как о сестре.

— Я думаю о ней только как о сестре.

— Правда? – подмигнул Майлс. —  Я понимаю, разница в возрасте, но ведь никогда не знаешь. Знаменитый писатель, как-никак. Есть шанс, несмотря на… – Он кашлянул и решил не заканчивать фразу. —  Значит, не против, если я за ней приударю?

— Что?

— Приударю. Попробую заарканить. Я и раньше об этом подумывал, но потом увидел вас вместе так близко… Дурное дело нехитрое, померещилось что-то. Вот и решил проверить.

Ватсон поймал себя на том, что хлопает глазами.

— Доктор Майлс, если младшая сестра Дженнингс заведет с вами какие-либо отношения в этом смысле, сестра Спенс вам…

— Вот уж нет. —  Майлс ткнул себя в грудь. —  Доктор? Да. Но не военный. Не офицер, на меня правила не распространяются.

Ватсон в этом сильно сомневался. Едва ли сестра Спенс позволит своим подчиненным какие-то исключения из правил.

— Зато распространяются на сестру Дженнингс.

— Я и в суде буду настаивать на своем.

— А мне вы зачем об этом рассказываете?

— Я же сказал – решил, будто вы сами на нее делаете заходы. Хотел убедиться, что я не… как у вас говорится?.. Не смешаю вам карты. Хотя я, видите ли, первым ее высмотрел.

— Доктор Майлс…

— Каспар.

— Доктор Майлс, никаких карт у меня нет. Но, если вы повредите репутации или карьере этой девушки, обещаю вам…

— Ох, не будьте таким сухарем!

— Я добьюсь, чтобы вас отослали в вашу часть. Гарвардскую или как там она называется. —  Майлса эта достаточно бессильная угроза не слишком встревожила. —  У меня есть предложение.

— Какое же?

— Найдите себе сестру из Канады. Они больше в вашем вкусе. А теперь, извините меня, доктор, мне надо приготовить кровь для вашего пациента и разыскать своего шофера.

Конец ознакомительного фрагмента.