Колесо Времени. Книга 11. Нож сновидений

Роберт Джордан, 2005

Последняя битва не за горами. Об этом говорят знамения, повсеместно наблюдаемые людьми: на улицах городов и сел появляются ходячие мертвецы, они больше не в состоянии покоиться в земле с миром; восстают из небытия города и исчезают на глазах у людей… Все это знак того, что истончается окружающая реальность и укрепляется могущество Темного. Так говорят древние предсказания. Ранд ал’Тор, Дракон Возрожденный, скрывается в отдаленном поместье, чтобы опасность, ему грозящая, не коснулась кого-нибудь еще. Убежденный, что для Последней битвы нужно собрать как можно большее войско, он наконец решает заключить с явившимися из-за океана шончан жизненно необходимое перемирие. Илэйн, осажденная в Кэймлине, обороняет город от войск Аримиллы, претендующей на андорский трон, и одновременно ведет переговоры с представителями других знатных Домов. Эгвейн, возведенную на Престол Амерлин мятежными Айз Седай и схваченную в результате предательства, доставляют в Тар Валон, в Белую Башню. А сам лагерь противников Элайды взбудоражен таинственными убийствами, совершенными посредством Единой Силы… В настоящем издании текст романа заново отредактирован и исправлен.

Глава 1

Когда пробьет Последний час

Вращается Колесо Времени, эпохи приходят и уходят, оставляя в наследство воспоминания, которые становятся легендой. Легенда тускнеет, превращаясь в миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда эпоха, что породила его, приходит вновь. В эпоху, называемую Третьей, в эпоху, которая еще будет, в эпоху, которая давно миновала, поднялся ветер с обломанной горы, прозванной Драконовой. Не был ветер началом. Нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Оно — начало всех начал.

Родившийся под сиянием толстой заходящей луны, на высоте, где человек не способен дышать, родившийся в хаотичном кружении потоков, нагретых жаром огня, что ярится в недрах зазубренного пика, поначалу бывший легким зефиром, ветер, стремительно промчавшись вниз по крутому, изрезанному расщелинами склону, набрал мощи. Увлекая за собой с вершины хлопья пепла и вонь сгоревшей серы, ветер с ревом прокатился через высокие заснеженные холмы, что преграждали ему путь на равнину, окружающую взметнувшуюся на невероятную высоту Драконову гору, он раскачивал в ночной мгле кроны деревьев, шумел их ветвями.

С воем ветер устремился от холмов на восток, через раскинувшийся на лугу огромный лагерь, целый поселок из палаток и дощатых дорожек, вытянувшихся улицами вдоль мерзлых выбоин. Осталось недолго ждать, как колеи раскиснут, последний снег стает, сменившись весенней распутицей, дождями и грязью. Если лагерь до того времени еще простоит. Несмотря на ранний час, многие из Айз Седай не спали, они собирались группками и, защитившись от подслушивания выставленными малыми стражами, обсуждали случившееся этой ночью. Немало подобных обсуждений протекало довольно оживленно, некоторые, казалось, могли перейти в споры, а иные собеседницы, вне всяких сомнений, вели себя с заметной горячностью. Не будь это Айз Седай, то, глядишь, они бы уже грозили друг дружке кулаками или чем похуже. Главными были вопросы: как быть и что делать дальше? К этому времени уже все сестры знали о находке на речном берегу, хотя о подробностях осведомлены были немногие. Сама Амерлин тайно отправилась на реку, чтобы запечатать Северную гавань, и ее лодку обнаружили застрявшей в камышах и перевернутой вверх дном. Выбраться живой из стремительных ледяных потоков Эринин шансов мало, и опасения с каждым часом крепли, пока не превратились в твердую уверенность. Амерлин погибла. Каждая сестра в лагере понимала, что ее будущее, а возможно, и сама жизнь повисли на волоске, не говоря уже будущем всей Белой Башни. Что теперь делать? Однако, когда на лагерь обрушился яростный ветер, голоса смолкли, головы поднялись: злые порывы рвали парусину палаток, хлопая ею, точно флагами, забрасывали людей снежной крупой. Налетевший внезапно запах сгоревшей серы густо растекся в воздухе, свидетельствуя о том, откуда этот ветер, и не одна Айз Седай безмолвно вознесла молитву, отвращающую зло. Впрочем, спустя какие-то мгновения ветер стих, и сестры вернулись к размышлениям о будущем — достаточно безрадостным, под стать резкой вони в воздухе, пусть и мало-помалу рассеивающейся.

В сторону Тар Валона задул ветер, постепенно набирая силу, с воем пронесся он над воинским биваком возле реки, где со спавших на земле солдат, обозников и маркитантов вдруг сорвало одеяла, а ночевавшие в палатках проснулись от хлопков парусины; кое-кому не повезло пробудиться и оттого, что палатки уносило во тьму, когда не выдерживали колышки или лопались растяжки. Груженые фургоны кренились и опрокидывались, а знамена бешено развевались на ветру, древки звенели от напряжения. Потом их вырывало из земли, и древки становились копьями, вонзавшимися в любую преграду на своем пути. Согнувшись и с трудом преодолевая напор ветра, люди пробирались к коновязям, успокаивали лошадей — те вставали на дыбы и испуганно ржали. Никто не знал того, что было известно Айз Седай, однако резкий серный запах, наполнивший ночной морозный воздух, казался дурным предзнаменованием, и закаленные мужчины возносили вслух молитвы с тем же жаром, что и безусые юнцы. Свои молитвы, и громкие, добавляли и другие обитатели лагеря: кузнецы, коновалы, мастера-стрельники и оружейники, их жены, прачки и портнихи — всех охватил внезапный страх, ужаснее и темнее, чем расползающийся мрак ночи.

Неистово бьющийся над головой парусиновый полог, едва не рвущийся от натяжения, крики и стоны, пронзительные людские голоса и испуганное ржание лошадей даже перекрывали вой ветра, что и помогло Суан Санчей пусть и с трудом, но проснуться во второй раз.

От внезапно ударившей в ноздри серной вони на глаза навернулись слезы, и она была благодарна за это. Может, Эгвейн и научилась набрасывать на себя и скидывать полог сна, будто пару чулок, но с Суан это совсем не так. Сон, после того как она наконец-то улеглась, шел к ней с трудом. Вести с речного берега быстро дошли до Суан, и она была уверена, что отныне уснуть сумеет, только когда от усталости будет с ног валиться. Она помолилась за Лиане, но бремя всех их надежд было возложено на плечи Эгвейн, и казалось, что все их надежды выпотрошили и вывесили вялиться. Что ж, и сама Суан вымоталась, лишилась сил от тревоги, нервотрепки и постоянного хождения из угла в угол. Теперь вновь забрезжила надежда, и она усилием воли не позволяла закрываться своим будто бы налитым свинцом векам — из страха, что опять провалится в сон и до середины дня уже не проснется. Свирепый ветер, в отличие от криков и лошадиного ржания, стих.

Устало Суан откинула одеяла и, пошатываясь, встала. Ее постель, расстеленную прямо на парусиновом полу, в уголке не такой уж просторной квадратной палатки, вряд ли назовешь удобной, однако ночевать Суан пришла сюда, хотя это и означало поездку верхом. Разумеется, она чуть не свалилась и, вероятно, от горестных переживаний утратила способность здраво мыслить. Она коснулась перекрученного кольца-тер’ангриала, висевшего на кожаном шнуре у нее на шее. Проснувшись в первый раз, что далось ей точь-в-точь так же тяжело, Суан достала кольцо из своего поясного кошеля. Что ж, горе отступило, и она теперь в состоянии продолжать действовать. Она не сдержала зевок, от которого ее челюсти заскрипели, будто заржавевшие уключины. Можно подумать, что послания от Эгвейн и того факта, что она жива и сумела передать сообщение, будет достаточно, чтобы помочь избавиться от въевшейся в плоть и кости усталости. Оказалось, это совсем не так.

Направив чуточку Силы, Суан зажгла ненадолго шарик света, отыскала в его свечении фонарь на главном опорном шесте палатки и запалила фитиль струйкой Огня. Одинокий язычок пламени давал слабый дрожащий свет. В палатке имелись и другие фонари и лампы, но Гарет не уставал напоминать, как мало оставалось в запасе лампового масла. Жаровню Суан не зажигала; хотя по отношению к углю Гарет не выказывал такую же бережливость, как с маслом, — уголь раздобыть проще, но она едва ли замечала холодный, почти морозный воздух. Суан хмуро воззрилась на спальное место Гарета в другом углу палатки. На постель, судя по всему, до сих пор не ложились. Наверняка Брин уже осведомлен об обнаруженной лодке и том, кто в ней уплыл. Как ни старались сестры скрыть от него свои секреты, но каким-то образом утаить им удавалось куда меньше, чем полагали большинство из них. Не единожды он приводил ее в замешательство своей осведомленностью. Где же он? Ушел в ночной сумрак готовить своих солдат к новому дню, какое бы решение ни принял Совет Башни? Или уже, махнув на все рукой, отправился восвояси, отказавшись от безнадежной затеи? Но дело еще далеко не проиграно, хотя он не мог об этом знать.

— Нет, — пробормотала Суан, испытывая странное чувство… стыда? Оттого, что у нее даже в мыслях возникли подозрения, что усомнилась в Гарете, сочтя его способным на предательство…

С восходом солнца он наверняка появится опять, и так будет каждое утро, до тех пор пока Совет будет нуждаться в нем, и уйдет он, только когда ему прикажут уходить. А возможно, останется и того дольше. Она не верила, что он оставит Эгвейн, что бы ему ни приказал Совет. Слишком он упрям и горд. Нет, дело даже не в этом. Слово Гарета Брина — слово чести. Единожды дав слово, он не отступался, чего бы это ему самому ни стоило, если только его не освобождали от обещания. И наверное — просто возможно, — у него были и другие причины остаться. Об этом Суан отказывалась думать.

Надо перестать думать о Брине. Так, а зачем она пришла в его палатку? Куда проще было устроиться в собственной, пускай и тесной палатке, в лагере Айз Седай, или даже остаться в компании постоянно плачущей Чезы, хотя, если хорошенько подумать, второе было бы выше ее сил. Плакс она не выносила, а горничная Эгвейн ревела, почти не переставая. Посему Суан решительно выбросила мысли о Брине из головы, торопливо провела щеткой по волосам, достала свежую сорочку и постаралась одеваться как можно быстрее, насколько позволял полумрак. Ее голубое дорожное платье из простой шерсти было измято, и вдобавок на подоле красовались пятна грязи — Суан ходила на берег, чтобы самой удостовериться, та ли эта лодка, — но времени вычистить и выгладить одежду с помощью Силы у нее не было. Она торопилась.

Просторной назвать палатку вряд ли у кого повернулся бы язык — прославленные полководцы обычно в такой тесноте не живут, поэтому спешные сборы означали, что Суан то и дело натыкалась бедром на угол письменного стола, причем один раз так сильно стукнулась об одну ножку, что та чуть не сложилась, но женщина успела подхватить стол, едва, впрочем, не опрокинув походный табурет — единственный предмет обстановки, хоть чем-то похожий на стул. Да еще ободрала голени об окованные медью сундуки, тут и там стоявшие в шатре. Отчего она разразилась проклятиями, которые долго бы звучали в ушах того, кто их услышал. Сундуки имели двойное назначение: в них не только хранились вещи, но на них еще и сидели, а один, с плоской крышкой, служил импровизированным умывальником, с белым кувшином и тазиком. По правде говоря, расставлены они были в определенном порядке, понятном одному лишь Брину. Он-то даже и в кромешной тьме запросто находил путь в этом лабиринте. Любой другой сломал бы себе ногу, прежде чем добрался до кровати. Суан предполагала, что Брин, должно быть опасаясь подосланных убийц, ставит им такие препоны, но сам он вслух об этом никогда не говорил.

Взяв с одного из сундуков свой темный плащ и перекинув его через руку, Суан чуть замешкалась, гася лампу потоком Воздуха. Какое-то мгновение она смотрела на вторую пару сапог Гарета, что стояли у изножья его кровати. С помощью Силы она зажгла еще один светящийся шарик, двинула его к сапогам. Так она и думала. Сверкают, свежевычищенные. Проклятый мужчина настоял, чтобы она отрабатывала свой долг, а затем проскользнул у нее за спиной незамеченным — или, и того хуже, у нее под носом, пока она спала, — и сам начистил свои треклятые сапоги! Распроклятый Гарет Брин обращался с ней как со служанкой, ему даже в голову не приходило попытаться ее поцеловать!..

Суан резко выпрямилась, стиснула зубы, сжатые губы вытянулись, как причальный трос. Так, эта мыслишка откуда взялась? Она, что бы там ни твердила Эгвейн, нисколечко не влюблена в проклятого Гарета Брина! Она не влюблена!.. У нее работы выше головы, чтобы время оставалось на подобные глупости. «Вот потому-то, думаю, ты и перестала носить одежду с вышивкой, — прошептал где-то в глубине ее разума тихий голосок. — Все те миленькие наряды, которые ты из страха запихала поглубже в эти вот сундуки». Из страха? Чтоб ей сгореть, если она боится его! Да и вообще, никого из мужчин она не боится!

Тщательно соединив в плетении жилки Земли, Огня и Воздуха, она наложила «кружево» на сапоги. Вся вакса, до последней частички, а заодно и большая часть краски отделились от сапог и сформировались в аккуратную блестящую сферу, зависшую в воздухе, и их кожа заметно посерела. У Суан мелькнула мысль, что неплохо бы этот шар уложить Брину между одеялами. Вот бы для него сюрпризец был, когда он наконец-то соберется лечь! В самый раз!

Вздохнув, она откинула входной клапан и выгнала шар наружу, в темень, где тот и растекся по земле. Если она позволяла своему вспыльчивому нраву зайти слишком далеко, то на ее выпады Брин реагировал быстро и крайне непочтительно, — впервые Суан это выяснила, когда стукнула его по голове сапогами, которые сама в тот момент и чистила. И когда он настолько ее довел, что она подсыпала ему в чай соли. Соли, конечно, там была не одна щепотка, но не ее же вина, что он так торопился, что выпил чашку залпом. Ну, во всяком случае, попытался выпить. Коли Суан принималась на него орать, то Брину, кажется, было все равно, бывало, и сам он на нее голос повышал — иногда он молча улыбался, когда Суан кипела от бешенства! — но и у его терпения были свои границы. Разумеется, она могла остановить его одним-единственным простым плетением Воздуха, но что такое честь, ей известно не хуже, чем Брину, чтоб ему сгореть! И у нее она есть! Так или иначе, Суан должна быть рядом с Брином. Так сказала Мин, а девочка, кажется, в таких вещах не ошибается. Только это — единственная причина, почему она еще до сих пор не засунула горсть золота проклятому Гарету Брину в глотку и не сказала, что ему уплачено, и пусть он проваливает на все четыре стороны! Только поэтому — и нет никакой другой причины! Конечно, кроме ее собственной чести.

Позевывая, Суан решила оставить темную лужицу, сверкающую в лунном сиянии, как есть. Если она не высохнет, а Гарет наступит на нее и наследит в палатке, то пусть винит себя, больше некого, и она-то уж точно ни при чем. Хорошо хоть серная вонь чуть ослабела. Глаза перестали слезиться, но перед ее взором предстало то, что натворил в лагере яростный ветер.

В этом несуразном, накрытом сейчас пологом ночи лагере никогда не было особого порядка. Правда, изрытые рытвинами улицы были проложены, считай, почти прямо, и их ширины хватало для передвижения отрядов солдат, но в прочих отношениях бивак всегда казался Суан хаотичным скопищем палаток, шалашей и обложенных камнями ям, где на кострах готовили пищу. Теперь же картина была такой, словно лагерь подвергся нападению. Повсюду валялись сорванные палатки, некоторые зацепились за те, что еще остались стоять, хотя большинство из них скособочилось под ударами ураганного ветра, а десятки фургонов и тележек лежали на боку или вверх колесами. Со всех сторон неслись стоны покалеченных и раненых, которых, похоже, было немало. Слышались и голоса тех, кто звал к ним на помощь. По улице мимо палатки Гарета ковыляли мужчины, которых поддерживали их товарищи; на импровизированных носилках из одеял кого-то торопливо несли группки солдат. Вдалеке Суан разглядела на земле четыре накрытых одеялами тела, над тремя, раскачиваясь взад-вперед, стояли на коленях женщины. Оплакивали погибших.

Мертвым Суан ничем не могла помочь, но другим могли понадобиться ее способности к Исцелению, пусть и невеликие. Даром Исцеления она вообще обладала небольшим, хотя в этом отношении ее умения и вернулись полностью после того, как ее Исцелила Найнив ал’Мира, тем не менее Суан сомневалась, что в воинском лагере найдется сейчас еще хотя бы одна сестра. Большинство Айз Седай избегали солдат. Поэтому ее способности — это лучше, чем ничего. Да, она могла бы заняться ранеными — если бы не те новости, которые знала она одна. Крайне важно и необходимо, чтобы известия дошли до нужных людей как можно раньше. Поэтому, отгородив слух от стонов и причитаний по погибшим, не обращая внимания на безвольно висевшие руки и тряпки, что пострадавшие прижимали к кровоточащим ранам на голове, Суан торопливо зашагала на край лагеря, в сторону коновязей, где неожиданно благоуханный запах лошадиного навоза начал перебивать серную вонь. Костлявый, небритый малый с изможденным выражением смуглого лица попытался проскочить мимо нее, но она ухватила его за рукав.

— Оседлай мне самую смирную лошадь, какую найдешь, — велела ему Суан. — И немедленно!

Бела подошла бы как нельзя лучше, но среди всех этих животных коренастой кобылки Суан не заметила, а дожидаться, пока лошадку найдут, она не собиралась.

— Вы желаете прокатиться? — недоверчиво спросил конюх, рывком высвобождая рукав. — Коли у вас есть лошадь, так седлайте ее сами, если вы для этого достаточно глупы. А что до меня, так мне придется весь остаток ночи тут мерзнуть, ухаживая за теми, что поранились. И счастье еще, если хотя бы одна не околеет.

Суан заскрежетала зубами. Болван принял ее за какую-то портниху. Или за одну из жен! По какой-то причине последнее, как ей казалось, было хуже. Резким движением Суан сунула малому под нос правую руку, отчего тот, выругавшись, отшатнулся, но она настолько близко поднесла кулак к его лицу, что ничего, кроме ее кольца с Великим Змеем, он видеть не мог. Конюх скосил глаза, уставившись на кольцо.

— Самую смирную лошадь, какую сумеешь найти, — сказала Суан не допускающим возражений и сомнений тоном. — Но быстро.

Кольцо сделало свое дело. Костлявый малый сглотнул, затем почесал макушку и посмотрел вдоль коновязей, где все, как казалось, животные переступали с ноги на ногу или нервно вздрагивали.

— Смирную, — задумчиво произнес он. — Посмотрим, что можно придумать, Айз Седай. Смирную… — Легонько постукивая себя кулаком по лбу, он заспешил вдоль рядов лошадей, не переставая при этом что-то бурчать вполголоса.

Суан, тоже тихо ворча под нос, принялась расхаживать туда-сюда: три шага вперед и три назад. Снег, растоптанный в слякотную кашу, за ночь замерз и похрустывал под ее крепкими башмаками. Насколько она отсюда видела, конюх может часами искать лошадь, которая не сбросит ее, услышав какое-нибудь хрюканье. Накинув на плечи плащ, Суан нетерпеливо, едва не проколов большой палец, скрепила ткань небольшой серебряной круглой булавкой. Неужели она боится? Она еще покажет Гарету, проклятому-треклятому Брину! Три шага, туда и обратно. Наверное, лучше бы ей отправиться пешком, хоть прогулка и немаленькая. Неприятно, конечно, но лучше, чем свалиться с седла и того и гляди переломать вдобавок кости. Всякий раз, как Суан садилась на лошадь, в том числе и на Белу, у нее всегда возникали мысли о сломанных костях. Но тут вернулся конюх с кобылой темной масти, на которой уже красовалось седло с высокой задней лукой.

— Она смирная? — скептически поинтересовалась Суан.

Лошадь переступала с ноги на ногу, словно ей не терпелось пуститься в пляс, вид у нее был ухоженный, шкура — глянцевито лоснилась. Как считалось, такие признаки обычно указывают на резвость.

— Это Ночная Лилия, Айз Седай, она кроткая как ягненок. Это лошадка моей жены, а Немарис — женщина хрупкая. Ей игривые лошади не нравятся.

— Ну, это ты так говоришь, — ответила, хмыкнув, Суан. По своему опыту она знала: лошади редко бывают кроткими. Но тут уже ничего не поделаешь.

Подобрав поводья, она неловко взобралась в седло, уселась, поерзала — чтобы не сидеть на плаще и не придушить им себя ненароком. Кобыла, сколько бы Суан ни натягивала и ни дергала поводья, все равно танцевала на месте. Иного Суан и не ожидала. Зверь явно готовится переломать ей все кости. А вот лодка… с одним веслом или двухвесельная, лодка идет туда, куда тебе надо, и останавливается тогда, когда тебе надо, если ты не круглый дурень, который ни хвоста, ни чешуи не смыслит в приливах, течениях и ветрах. Но у лошадей свои мозги, свой умишко, сколь бы мал он ни был, а это значит — у них вполне может появиться мысль не обращать внимания на узду и поводья и на то, чего нужно всаднику. Вот что надо помнить, когда приходится садиться в седло растреклятого коня.

— Э-э-э, Айз Седай, тут одна вещь, — промолвил конюх, пока Суан пыталась поудобнее устроиться в седле. Почему, интересно знать, седла всегда кажутся жестче дерева? — Я бы лошадку, знаете ли, сегодня особо не гнал, а только шажком бы, шажком. Этот ветер, понимаете… и вся та вонь… так что лошадь, быть может, чуточку…

— Нет времени, — сказала Суан и ударила лошадь пятками.

Кроткая как ягненок, Ночная Лилия рванула с места в карьер, так что Суан едва не кувырнулась назад, чуть не выпав из седла. Ее уберегло только то, что она успела вцепиться в переднюю высокую луку. Суан почудилось, будто конюх что-то кричит ей вслед, но она не была уверена в этом. Знать бы, какую лошадь, во имя Света, Немарис считает игривой? Кобыла вынеслась из лагеря с такой быстротой, словно хотела победить на скачках, устремившись в направлении садящейся луны и Драконовой горы, чей черный мрачный пик высился на фоне усыпанного звездами неба.

Суан и не старалась сдерживать ее бег, а, наоборот, то и дело била лошадь пятками по бокам и подстегивала поводьями по шее — она видела, что так другие подгоняют коней. Плащ развевался у нее за спиной. Необходимо добраться до сестер раньше, чем кто-то успеет совершить нечто непоправимое. В голову приходило слишком много разных вариантов. Кобыла галопом неслась мимо маленьких рощиц и крошечных деревушек, мимо разбросанных вокруг ферм с пастбищами и полями, обнесенными оградами из камней. Поселян, забившихся под заваленные снегом черепичные крыши, спрятавшихся за каменными и кирпичными стенами, этот яростный ветер не встревожил; все дома стояли темные и тихие. Даже проклятые коровы с овцами спят сладким сном в своих загонах. Фермеры всегда держат коров и овец. А еще свиней.

Подскакивая на жесткой коже седла, Суан старалась наклоняться вперед, к лошадиной шее. Так надо делать — она это видела. Почти сразу же левая нога выскользнула из стремени, и Суан почти сползла на бок, с превеликим трудом взгромоздившись обратно в седло и едва сумев вернуть ногу на место. Оставалось одно — сидеть прямо, словно аршин проглотив, одной рукой мертвой хваткой вцепившись в переднюю луку, а другой — еще крепче сжимая поводья. Хлопающий за спиной плащ неудобно стеснял горло, и ее подбрасывало вверх и вниз так сильно, что у нее клацали зубы, стоило только не вовремя открыть рот, но Суан терпела и еще пуще подгоняла кобылу. Ах, Свет, да к восходу солнца она вся в сплошной синяк превратится, ведь этак-то при тряском галопе лошади ей всю ночь на седло хлопаться придется. Хорошо хоть стиснутые челюсти не дают зевать во весь рот.

Наконец из темноты, за редкой полосой деревьев, показались коновязи и ряды фургонов, окружавшие лагерь Айз Седай, и с облегченным вздохом Суан изо всех сил натянула поводья. Раз уж лошадь так несется, то, чтобы остановить ее, наверняка нужно постараться. Ночная Лилия и остановилась, да столь внезапно, что Суан перелетела бы через голову лошади, не встань та сразу же и на дыбы. Вытаращив глаза, Суан крепко ухватилась за лошадиную шею, пока кобыла наконец уверенно не утвердилась на всех четырех копытах. И потом еще с минуту не отпускала бедное животное.

Ночная Лилия, как вдруг сообразила Суан, тяжело дышала. Даже, вообще-то говоря, задыхалась. Однако Суан никакого сочувствия не испытывала. Это глупое животное, как и все лошади, пыталось ее убить! Какое-то время Суан приходила в себя, потом одернула плащ, подобрала поводья и степенным шагом поехала мимо повозок и длинных коновязей. Вдоль них двигались в сумраке темные человеческие фигуры, — несомненно, конюхи и кузнецы-ковали успокаивали встревоженных лошадей. Кобыла теперь казалась более послушной. Действительно, все получилось не так уж и плохо.

Въехав в сам лагерь, Суан, помешкав немного, все же обняла саидар. Странно считать опасным местом лагерь, полный Айз Седай, но ведь двух сестер убили именно здесь. Принимая во внимание обстоятельства их гибели, представлялось невероятным, что если следующая жертва — Суан, то обладание Силой убережет ее, но саидар, по крайней мере, создавала иллюзию безопасности. До тех пор, пока она помнит, что это всего-навсего иллюзия. Подумав, Суан свила потоки Духа в плетение, скрывшее и ее способность направлять, и само свечение окружавшей ее Силы. В конце концов, нет никакой нужды привлекать к себе внимание.

Даже в такой час, когда луна низко скатилась к западу, на дощатых дорожках-тротуарах встречались люди — служанки и работники торопились по своим поздним делам. Или, пожалуй, лучше уже сказать — по ранним. Большинство палаток, чуть ли не всех возможных размеров и форм, оставалось темными, но внутри немногих, из тех, что попросторнее, виднелся свет — там горели лампы или свечи. Что и неудивительно, в сложившихся-то обстоятельствах. Вокруг всех освещенных изнутри палаток или возле входа в них стояли люди. Это были Стражи. Кто еще способен стоять так неподвижно, что, казалось, растворялся в ночной мгле, да еще в такую пронизывающе-холодную ночь? Преисполненная наполняющей ее Силой, Суан могла различить их в сумраке — благодаря своим плащам Стражи словно исчезали среди теней. Не приходится удивляться их бдительности: ведь у убитых сестер были Стражи, связанные с ними узами, и после гибели Айз Седай что довелось испытать Стражам… Она подозревала, что не одна сестра готова рвать на себе волосы, а лучше — на ком-то другом. Стражи заметили Суан: они поворачивали голову, провожая взглядами проезжающую мимо женщину, — она медленно двигалась вдоль мерзлых выбоин, высматривая нужную ей палатку.

Разумеется, необходимо оповестить Совет, но кое-кого нужно поставить в известность прежде Совета. По разумению Суан, они с куда большей вероятностью способны совершить нечто… опрометчивое. И вполне возможно, катастрофическое по последствиям. Их удерживали обеты, но эти клятвы были даны под давлением женщине, которую они теперь считают погибшей. А что касается Совета, большинства Совета, то его члены все равно не уступали своих позиций, заявляя о своих правах на высший пост. Из них никто не станет прыгать, пока не будет абсолютно точно уверен, где предстоит приземлиться.

Палатка Шириам была слишком мала для того, что предполагала найти Суан, да вдобавок, как отметила женщина, проезжая мимо, она оказалась погружена в темноту. Впрочем, Суан была почти уверена, что Шириам сейчас совсем не до сна. Шатер Морврин, где без труда могли бы расположиться на ночлег и четыре женщины, вполне сгодился бы, но вряд ли им нашлось бы достаточно места среди множества книг, которые Коричневая сестра умудрилась приобрести в походе, и в нем тоже было темно. Однако третья попытка принесла Суан улов, и она натянула поводья, останавливая Ночную Лилию неподалеку от своей цели.

У Мирелле в лагере было два островерхих шатра: один она занимала сама, а другой предназначался для трех ее Стражей — трех, кого она осмелилась признать. И в ее шатре ярко горел свет, на залатанной парусине стенок двигались тени женщин. На дорожке перед палаткой стояли трое непохожих друг на друга мужчин — недвижные позы выдавали в них Стражей, — но какое-то мгновение Суан едва ли их замечала. О чем именно идет разговор внутри? Уверенная, что тратит время зря и старается напрасно, Суан все же сплела пряди Воздуха, присовокупив толику Огня; ее плетение коснулось палатки и наткнулось на барьер, защищающий от подслушивания. Инвертированный, разумеется, и для Суан невидимый. Она предприняла свою попытку наудачу, вдруг бы те женщины оказались беспечны. Хотя вероятность этого весьма мала, если знать, какие секреты они скрывают. Тени на парусине замерли. Значит, находящиеся внутри поняли, что их попытались подслушать. Суан проехала несколько оставшихся шагов, продолжая гадать, о чем же шла речь в палатке.

Когда Суан спешилась — ну по крайней мере, сумела превратить свое полупадение в нечто вроде прыжка, — один из Стражей, шириамовский Аринвар, тощий кайриэнец, чуть выше самой Суан ростом, шагнул вперед с легким поклоном и хотел взять уздечку, но Суан взмахом руки отослала его. Отпустив саидар, она привязала кобылу к одному из деревянных столбиков, торчавших вдоль дорожки, причем таким узлом, который удержал бы внушительных размеров лодку при сильном ветре и мощном течении. Нет, те небрежно наброшенные петли, какими пользуются другие, тут не подойдут, этакое легкомыслие не в ее духе. Может, ездить верхом она и не любит, но когда привязывает кобылу, то хочет быть уверена, что найдет ее на том же месте, где оставляла. Аринвар заметил, как Суан доканчивает вязать последние петли и затягивает узел, и брови у него изумленно поползли вверх, но ведь не ему же придется платить за проклятую скотину, если той вздумается сорваться с привязи и потеряться.

Из других двух Стражей только один был связан узами с Мирелле — Авар Хашами, салдэйец с орлиным носом и густыми, с проседью, усами. Окинув Суан взглядом и чуть склонив голову, он продолжил наблюдение за ночным лагерем. Страж Морврин, Джори, низенький и лысый, с квадратной фигурой, на Суан вовсе не обратил внимания. Его взгляд ощупывал темноту, а ладонь легко лежала на длинной рукояти меча. Считалось, что по владению мечом он входит в число лучших из Стражей. А где другие? Разумеется, спрашивать Суан не могла, как и не могла поинтересоваться, кто находится в шатре. Такие вопросы удивили бы мужчин до глубины души. Никто из них не остановил ее, когда она решительно шагнула внутрь шатра. По крайней мере, дела все же не настолько плохи.

В шатре, где от двух жаровен исходил аромат розовых лепестков и растекалось приятное тепло, отгоняя ночную прохладу, Суан обнаружила почти всех, кого надеялась отыскать. Все устремили свои взоры на вошедшую женщину.

Сама Мирелле, в шелковом халате, усыпанном шитыми красными и желтыми цветами, сидела на прочном стуле с прямой спинкой, сложив руки под грудью, и на ее лице с оливкового оттенка кожей застыло выражение совершенной невозмутимости. Чувства ее выдавал лишь огонек, горевший в ее темных глазах. Мирелле окружало свечение Силы. В конце концов, это ее шатер; наверняка это она сплела малого стража для защиты от подслушивания. Шириам, с неестественно прямой спиной сидящая в изножье койки Мирелле, сделала вид, будто поправляет свои юбки с голубыми вставками в разрезах. Выражение ее лица было столь же пламенным, что и цвет ее волос, и при виде Суан внутренний огонь вспыхнул в Шириам еще сильнее. На ней не было палантина хранительницы летописей — плохой знак.

— Можно было ожидать, что это окажешься ты, — холодно заметила Карлиния, уперев кулаки в бедра. Сердечной и пылкой женщиной она никогда не была, но теперь свисавшие над самыми плечами вьющиеся локоны обрамляли лицо, словно бы вырезанное изо льда почти такого же белого, что и ее платье. — Я не позволю тебе подслушивать мои личные разговоры, Суан. И не пытайся.

Ах да, они же думают, что все уже кончено.

Круглолицая Морврин, хоть сейчас не выглядевшая рассеянной или сонной, несмотря на помятые складки на ее коричневой шерстяной юбке, обошла вокруг маленького столика, где на лакированном подносе стояли высокий серебряный кувшин и пять серебряных чашечек. Кажется, чая никому не хотелось: все чашки так и оставались пустыми. Порывшись в поясном кошеле, седая сестра сунула гребень из резного рога в руку Суан:

— Ты вся растрепалась, женщина. Причешись, а то, не ровен час, какой-нибудь оболтус примет тебя не за Айз Седай, а за девку из таверны и решит усадить тебя к себе на колени и приласкать.

— Эгвейн и Лиане живы. Они узницы в Башне, — заявила Суан с куда большим спокойствием, чем сама испытывала. Девка из таверны? Коснувшись волос, она поняла, что Морврин права, и принялась расчесывать спутавшиеся волосы. Если хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьез, нельзя выглядеть так, словно тебе задали трепку в переулке. У нее и так сейчас трудностей хватает, и будет не меньше даже спустя несколько лет после того, как ей удастся вновь взять в руки Клятвенный жезл. — Эгвейн говорила со мной в моих снах. Им удалось заблокировать гавани, почти совсем, но их захватили. Где Беонин и Нисао? Пусть кто-нибудь сходит за ними. Не хочу чистить дважды одну и ту же рыбу.

Ну вот. Если они подумали, будто свободны от данных ими клятв и могут забыть о приказах Эгвейн повиноваться ей, то сказанное развеет их заблуждения. Если не считать того, что никто и не подумал ее послушаться, даже пальцем не пошевелил.

— Беонин отправилась спать, — медленно промолвила Морврин, разглядывая Суан. Очень пристально и внимательно. За мирным обликом Морврин скрывался острый и проницательный ум. — Она очень устала, и у нее не было сил продолжать беседу. И зачем надо просить Нисао присоединиться к нам?

При этих словах Мирелле, которая дружила с Нисао, слегка нахмурилась, но две другие Айз Седай кивнули. Они с Беонин держали Нисао наособицу от себя, невзирая на данную ими всеми клятву верности. По мнению Суан, эти женщины никогда не перестанут верить, будто по-прежнему способны как-то управлять событиями, хотя румпель у них давным-давно отобрали.

Шириам поднялась с походной койки, словно торопясь куда-то, даже подобрала юбки, но никакого отношения к распоряжениям Суан это не имело. Гнев ее исчез, сменившись еще большей горячностью.

— Нам они все равно пока не нужны. Если ты говоришь «узницы», то это означает, что их держат в подземных камерах, пока для суда не созовут Совет. Мы можем Переместиться туда и освободить их раньше, чем Элайда сообразит, что происходит.

Мирелле коротко кивнула и встала, взявшись за кушак халата, чтобы развязать его:

— Думаю, Стражей лучше с собой не брать. В этом деле они нам не понадобятся. — В нетерпении и предвкушении действия она зачерпнула из Источника еще больше Силы.

— Нет! — резко промолвила Суан и скривилась, поскольку гребень застрял в спутанных волосах. Иногда она подумывала, не подрезать ли их для удобства, подстричь еще короче, чем у Карлинии, но Гарет говорил, что ему нравится, как волосы Суан красиво рассыпаются по плечам. О Свет, неужели даже здесь она не может избавиться от мыслей об этом мужчине? — Эгвейн судить не будут, и она не сидит в подземной темнице. Она не сообщила мне, где ее держат, только сказала, что к ней приставлена постоянная стража. И она приказывает не вызволять ее, даже не пытаться, если в ее освобождении должна будет участвовать хоть одна сестра.

Женщины в шатре воззрились на Суан в потрясенном молчании. По правде говоря, Суан сама спорила с Эгвейн по этому пункту, но без толку. Это был недвусмысленный приказ, отданный Престолом Амерлин по всей форме.

— То, что ты сказала, противоречит здравому смыслу, — наконец промолвила Карлиния. Тон ее по-прежнему оставался холоден, лицо — невозмутимым, но руки без всякой нужды разглаживали вышитые белые юбки. — Если бы мы захватили Элайду, то судили бы ее и, весьма вероятно, усмирили бы ее. — «Если». Их сомнения и страхи до сих пор еще не улеглись. — Раз она захватила Эгвейн, то наверняка поступит так же. Я и без Беонин могу сказать, что на этот счет гласит закон.

— Мы должны вызволить ее, что бы она там ни говорила! — Голос Шириам был столь же горяч, сколь холоден оставался тон Карлинии. Зеленые глаза хранительницы летописей ярко сверкали. Руки сжались в кулаки, смяв ткань подола. — Она не понимает, в какой опасности оказалась! Должно быть, она в шоке. Она хоть как-то тебе намекнула, где ее держат?

— Ничего от нас не скрывай, Суан. И не пытайся, — решительно заявила Мирелле. Ее глаза горели будто огнем, и она резким движением, словно подчеркивая свои слова, туго затянула шелковый пояс халата. — С какой стати ей скрывать, где ее держат?

— Наверное, опасается того, что вы с Шириам тут предлагаете. — Отказавшись от борьбы со спутавшимися на ветру прядями, Суан бросила гребень на стол. Нельзя же стоять тут, расчесывая волосы, и думать, что они станут прислушиваться к ее словам. Ладно, пусть волосы остаются в беспорядке, придется с этим смириться. — Ее охраняют, Мирелле. И охраняют сестры. И просто так они Эгвейн не отдадут. Если мы попытаемся ее вызволить, то Айз Седай умрут от руки Айз Седай, это верно так же, как щуки-серебрянки икру мечут в тростнике. Однажды такое случилось, но повториться не должно. Иначе умрет всякая надежда на воссоединение Белой Башни мирным путем. Мы не должны допускать гибели Айз Седай. Поэтому ни о каком спасении и речи быть не может. А что до того, почему Элайда решила не отдавать ее под суд, я не могу ничего сказать.

Эгвейн на эту тему говорила очень туманно, словно и сама не понимала. Но в фактах девушка была конкретна и точна, и вряд ли она стала настаивать на том, чтобы ее не спасали, не будь совершенно уверена в правильности своего решения.

— Мирным путем, — пробормотала Шириам, усевшись обратно на койку. В эти слова она вложила бездну горечи. — А был ли на это хоть какой-то шанс с самого начала? Элайда упразднила Голубую Айя! Уничтожила ее! Какая после этого возможность мирного исхода?

— Элайда не может просто взять и избавиться от какой-либо Айя, — проворчала Морврин, как будто это с чем-то было связано. Она погладила Шириам по плечу, но рыжеволосая сестра сердито дернула плечом, сбросив ее пухлую руку.

— Шанс есть всегда, — сказала Карлиния. — Гавани заблокированы, что укрепляет наши позиции. Переговорщики встречаются каждое утро… — С тревогой в глазах она умолкла, налила чашку чая и выпила половину одним глотком, даже не добавив меда. Перегороженные гавани, по всей вероятности, и так положат конец переговорам, хотя и не скажешь, чтобы те как-то продвигались. Позволит ли Элайда продолжать переговоры, коли Эгвейн у нее в руках?

— Не понимаю, почему Элайда решила не отдавать Эгвейн под суд, — сказала Морврин, — хотя приговор был бы наверняка, и понятно какой, но остается фактом, что Эгвейн — пленница. — Она не выказывала ни малейшей горячности, охватившей Шириам или Мирелле, но и нисколько — холодности Карлинии. Она просто констатировала факты, только чуть поджав губы. — Если Эгвейн не стали судить, тогда, вне всяких сомнений, ее сломают. Она проявила себя женщиной намного сильнее, чем я предполагала на первых порах, но не нашлась еще такая женщина, которая способна противостоять Белой Башне, если та намерена ее сломить. Нам необходимо рассмотреть последствия — что будет, если мы не вызволим Эгвейн, пока это еще возможно.

Суан покачала головой:

— Ее даже не высекли, Морврин. Не понимаю, кстати, почему. Но вряд ли бы Эгвейн велела нам оставить ее на произвол судьбы, если бы думала, что ее подвергнут пытке…

Суан осеклась — откинулся входной клапан, и внутрь ступила Лилейн Акаши, на плечи у нее была накинута шаль с голубой бахромой. Шириам встала, хотя в том не было никакой нужды: Лилейн была восседающей, а Шириам — хранительницей летописей. Но вид у Лилейн был впечатляющий: изящную фигуру, придавая весомости, облегало бархатное платье с голубыми вставками, и ее окружала аура властности, сегодня ночью даже больше обычного. Прическа уложена волосок к волоску, и Лилейн выглядела так, словно явилась на заседание Совета, хорошо отдохнувшая после крепкого ночного сна.

Суан плавно повернулась к столу и взяла, словно бы ожидая указаний, кувшин в руки. Такова обычно была ее роль в этой компании: разливать чай и помалкивать, а рот открывать только тогда, когда поинтересуются ее мнением. Возможно, если она будет держаться тише воды ниже травы, то Лилейн обсудит свои дела с остальными и вскоре уйдет восвояси, взглянув на Суан лишь раз. Своим вниманием Лилейн редко ее удостаивала.

— Там, снаружи, лошадь стоит. По-моему, я ее видела. Это ты, Суан, на ней в лагерь въехала, верно? — Лилейн обвела остальных сестер взглядом — лица у всех теперь были совершенно непроницаемы. — Я не помешала?

— Суан говорит, что Эгвейн жива, — сказала Шириам, словно бы заявляя на причале свою цену на только что пойманного речного окуня. — И Лиане. Эгвейн говорила с Суан в ее снах. Эгвейн запрещает предпринимать любые попытки ее освободить.

Мирелле бросила на нее косой, ничего не выражающий взгляд, но Суан так и подмывало надрать той уши! Вероятно, следующей, кого отправилась бы искать Суан, стала Лилейн, но рассказала бы она ей обо всем иначе, а не вывалила бы разом на пристань весь улов, как Шириам. Что-то в последнее время та стала пуглива, как послушница!

Поджав губы, Лилейн вонзила в Суан свой взгляд — точно два шила:

— Говорила, значит? Вот как. Шириам, тебе, вообще-то, не худо бы палантин носить. Ты же хранительница летописей. Суан, не прогуляешься ли со мной? Мы с тобой так давно наедине не беседовали.

Одной рукой Лилейн откинула входной клапан, а свой пронзительный взор устремила на прочих сестер. Шириам залилась густой краской — так ярко краснеют только рыжие — и, неловко выудив из поясной сумочки узкий голубой палантин, накинула его себе на плечи, но Мирелле и Карлиния ответили на испытующий взгляд Лилейн спокойными взорами. Морврин принялась постукивать по круглому подбородку кончиком пальца, словно никого вокруг не замечая. Впрочем, могла и не замечать. В этом была вся Морврин.

Уяснили ли они распоряжения Эгвейн? Суан поставила кувшин на стол; у нее не было никакой возможности хотя бы одним взглядом окинуть Мирелле и ее компанию. Предложение, исходящее от сестры, которая занимает столь высокое положение, как Лилейн, даже не будь она восседающей, было сродни приказу для той, кто стоял на такой ступени иерархии, как Суан. Подхватив полы плаща и юбки, она вышла наружу, бормоча слова благодарности Лилейн за то, что та придержала для нее входной клапан палатки. О Свет, она надеялась, что эти дуры все же прислушались к ее словам.

Теперь снаружи стояло четверо Стражей, но одним из них был Бурин, Страж Лилейн, причем его почти не было видно — меднокожий коротышка-доманиец закутался в плащ Стража. А салдэйца Авара сменил другой Страж Мирелле, Нугел Дроманд, — высокий дюжий мужчина с иллианской бородкой, оставлявшей выбритой верхнюю губу. Он стоял так неподвижно, что его можно было принять за статую, если бы не облачка пара от дыхания у ноздрей. Аринвар поклонился Лилейн — краткий знак вежливости, пусть и формальный. Нугел и Джори не позволили себе утратить и крохи бдительности. Как, кстати, и Бурин.

Чтобы распутать узел, которым была привязана Ночная Лилия, времени потребовалось не меньше, чем на то, чтобы привязать лошадь, но Лилейн терпеливо дождалась, пока Суан не выпрямилась с уздечкой в руках, а потом неспешным шагом двинулась по дощатой дорожке мимо темных палаток. Лицо ее пряталось в лунных тенях. Она не обращалась к Силе, так что и Суан не имела права обнять Источник. Ведя кобылу в поводу, Суан шагала рядом с Лилейн и хранила молчание. Следом ступал Бурин. Разговор должна начинать восседающая, но только потому, что таково ее право как восседающей. Суан боролась с одолевавшим ее желанием втянуть голову в плечи, чтобы скрыть разницу в росте: Суан была на дюйм выше Лилейн. Теперь она редко вспоминала те времена, когда была Амерлин. Ее вновь приняли в ряды Айз Седай, а быть Айз Седай означало, помимо прочего, и уметь интуитивно занимать среди сестер свою нишу, знать свое место среди них. Проклятая лошадь ткнулась носом ей в ладонь. Она что, возомнила себя ласковой собачкой? Суан переложила уздечку в другую руку, перехватив подальше от мокрого носа, и вытерла пальцы о плащ. Мерзкая слюнявая скотина. Лилейн искоса поглядела на Суан, и та почувствовала, что запылали ее щеки. Инстинктивно.

— Странные у тебя подруги, Суан. По-моему, кое-кто из них был совсем не против отослать тебя прочь, когда ты впервые появилась в Салидаре. Ну, Шириам, например, я еще могу понять. Хотя, по здравом размышлении, то, что теперь она стоит настолько выше тебя, порождает некую неловкость в отношениях. Вот в чем главная причина, почему я сама тебя избегаю, — чтобы избежать неловкости.

Суан чуть рот не раскрыла от изумления. Разговор подошел близко к тому, что никогда не обсуждается, причем даже очень близко. И уж от кого-кого, а от своей собеседницы она менее всего ожидала подобного нарушения общепринятых правил. Пожалуй, сама она могла на такое решиться — хотя Суан и вполне приспособилась к своей нише, однако себя целиком не переделаешь, — но чтобы Лилейн?!. Никогда!

— Надеюсь, Суан, что мы с тобой вновь станем подругами. Впрочем, я пойму, если это окажется невозможным. Сегодняшняя встреча подтверждает то, что мне рассказала Фаолайн. — Лилейн издала легкий смешок и сложила руки на животе. — О Суан, не надо делать такое лицо. Не кривись так. Она тебя не предавала, по крайней мере преднамеренно. Она несколько раз допустила одну и ту же оговорку, и я решила надавить на нее. И надавила даже сильно. Нет, с другой сестрой я бы так обращаться не стала, но она, вообще-то, всего лишь принятая, пока не пройдет успешно испытания. Из Фаолайн выйдет замечательная Айз Седай. Она с крайней неохотой уступила то, что могла выдать. Вообще-то, это были лишь обрывки и отдельные кусочки да несколько имен, но, добавив к этой всячине тебя, я, как мне представляется, получила полную картину. Наверное, теперь девушку можно будет выпустить из-под замка. Больше шпионить за мной она точно не станет. Ты и твои подруги были очень преданы Эгвейн, Суан. Сможешь ли ты быть верной мне?

Так вот почему Фаолайн словно на дно канула, как будто где-то запряталась. И сколько «обрывков и кусочков» она раскрыла, когда на нее «надавили сильно»? Всего Фаолайн не знала, однако лучше предполагать, что Лилейн известно немало. Лучше исходить из такого предположения и в то же время самой не раскрывать ничего, пока на саму Суан не надавят слишком сильно.

Суан встала как вкопанная, вытянувшись во весь рост. Лилейн тоже остановилась, со всей очевидностью ожидая, когда заговорит собеседница. Это было понятно, несмотря на то что лицо восседающей по-прежнему терялось в тенях. Суан собиралась с духом, набираясь решимости противостоять ей. Некоторые инстинкты заложены у Айз Седай так глубоко, что искоренить их почти невозможно.

— Я верна тебе, как восседающей от моей Айя, но на Престоле Амерлин — Эгвейн ал’Вир.

— Да, она. — Выражение лица Лилейн, насколько могла разобрать Суан, оставалось невозмутимым. — Она говорила с тобой в снах? Расскажи мне, что тебе известно о ее положении, Суан. — (Суан покосилась через плечо на приземистого Стража.) — Не обращай на него внимания, — промолвила восседающая. — У меня от Бурина нет секретов вот уже двадцать лет.

— Да, мы говорили в моих снах, — подтвердила Суан.

Несомненно, в намерения Суан вовсе не входило признаваться, что это было сделано только для того, чтобы призвать ее в Салидар в Тел’аран’риоде. Ведь у нее не должно быть того кольца. Если члены Совета пронюхают о кольце, то наложат на него свою лапу. Спокойно — внешне спокойно, по крайней мере, — Суан поведала то, что уже сообщила Мирелле и остальным. Даже рассказала чуточку побольше. Но отнюдь не все. Не про предательство, в чем сама была уверена. В предательстве замешан кто-то из Совета — о плане заблокировать гавани не знал никто, кроме участвовавших в деле женщин. Но кто бы ни был виновницей, она могла бы и не знать, что предает Эгвейн. Она просто могла бы помогать Элайде. Но и тогда загадка остается без ответа. Зачем кому-то из них помогать Элайде? С самого начала ходили слухи о тайных сторонницах Элайды, однако сама Суан давным-давно отвергла подобную мысль. С куда большей уверенностью можно утверждать, что все Голубые сестры до единой страстно желают низвергнуть Элайду, но до тех пор, пока Суан не выяснит, кто виноват в предательстве, никто из восседающих, пусть даже из Голубой Айя, всего о произошедшем с Эгвейн знать не будет.

— Эгвейн созвала заседание Совета на завтра… нет, теперь уже на сегодня вечером, когда пробьет Последний час, — закончила Суан. — В Башне, в зале Совета Башни.

Лилейн внезапно расхохоталась, да так, что ей пришлось смахнуть выступившие на глазах слезы.

— О, это бесподобно! Совет будет заседать под самым носом у Элайды. Вот бы дать ей об этом знать и посмотреть, какое у нее лицо будет! Хочется, да нельзя, а жаль… — Так же внезапно она вновь посерьезнела. Лилейн готова была посмеяться, когда находила что-то смешным, но в глубине души всегда оставалась донельзя серьезной. — Итак, Эгвейн считает, что Айя могут обратиться друг против друга. Вряд ли это представляется возможным. Сама говоришь, она видела лишь несколько сестер. Все же это наводит на мысль, что неплохо бы в следующий раз заглянуть в Тел’аран’риод. Возможно, кому-нибудь удастся что-нибудь найти в апартаментах той или иной Айя, а не следить только лишь за кабинетом Элайды.

Суан едва сумела скрыть недовольную мину. Она сама намеревалась порыскать в Тел’аран’риоде. Когда бы Суан ни отправлялась в Башню в Мире снов, всякий раз она представала там разными женщинами в различных платьях и всякий раз, сворачивая за угол, меняла обличье, но впредь ей нужно быть еще осторожней, чем прежде.

— Думаю, вполне понятно, почему Эгвейн отказывается от спасения. Это даже достойно похвалы — никто не желает, чтобы опять гибли сестры. Но затея очень рискованная, — продолжала Лилейн. — Никакого суда, и ее даже не высекли? Что за игру ведет Элайда? Неужели она думает, будто ей удастся заставить ее вновь стать принятой? Мне это кажется не очень-то вероятным. — Но сама Лилейн чуть кивнула, словно принимая во внимание такую возможность.

Разговор пошел в опасном направлении. Если сестры убедят себя, что им известно, где может быть Эгвейн, возрастают шансы на то, что кто-то все же попытается ее вызволить, не важно, караулят ее Айз Седай или нет. Попытка освободить Эгвейн очень рискованна, а если ее предпринять в неправильном месте, то риск только возрастает. И что хуже всего, Лилейн кое-какие мелочи упускает из виду.

— Эгвейн назначила заседание Совета, — язвительно заметила Суан. — Ты пойдешь?

Ответом ей стало неодобрительное молчание, и щеки Суан вновь запылали. Да, кое-что у Айз Седай въелось в самую глубину души.

— Разумеется, пойду, — наконец сказала Лилейн. Прямое утверждение, однако была, была пауза. — Весь Совет пойдет. Эгвейн ал’Вир — Престол Амерлин, и у нас достаточно тер’ангриалов для путешествия по снам. Вероятно, Эгвейн объяснит, какой ей ведом способ, чтобы выдержать и не сломаться, если Элайда прикажет ею заняться. Мне бы очень хотелось услышать это.

— Тогда что ты имела в виду, когда просила меня быть тебе верной?

Вместо ответа Лилейн вновь неторопливо зашагала дальше. В лунном свете было видно, как тщательно она оправляет шаль. Бурин следовал за нею, как настороженный лев, едва заметный в ночных тенях. Суан поспешила нагнать их, таща Ночную Лилию за собой, пресекая попытки глупой кобылы опять ткнуться ей в ладонь носом.

— Эгвейн ал’Вир — законная Престол Амерлин, — наконец промолвила Лилейн. — Пока она жива. Или пока не усмирена. Если случится либо то, либо другое, мы снова вернемся к тому, что уже было: Романда будет добиваться посоха и палантина, а я — пытаться опередить ее. — Она фыркнула. — Стань она Амерлин, это будет катастрофа, ничем не лучше правления Элайды. К несчастью, у Романды тоже хватает сторонниц, чтобы соперничать со мной. Мы вновь окажемся на прежних позициях, за одним исключением: если Эгвейн умрет или будет усмирена, ты и твои друзья будете столь же верны мне, как преданы Эгвейн. И ты поможешь получить Престол Амерлин мне, вопреки поползновениям Романды.

Суан почувствовала себя так, словно у нее все внутренности превращаются в лед. За первым предательством из Голубой Айя не стоял никто, но теперь у одной Голубой сестры появилась причина предать Эгвейн.