Колесо Времени. Книга 7. Корона мечей

Роберт Джордан, 1996

Элайда, сделавшись единоличной правительницей Белой Башни, все силы кладет на то, чтобы расправиться с Рандом ал'Тором, объявленным Лжедраконом. Ранд, плененный по приказу Элайды, при помощи Айз Седай, не подчинившихся власти Престола Амерлин, обретает свободу. Но государства разобщены, смутой охвачен мир, от засухи и жары, наведенных Темным на континент, страдает сама земля. Непосильная задача встает перед Возрожденным Драконом – любой ценой объединить людей и народы, ибо, только сплотившись, можно одолеть Темного, средоточие мирового зла… В настоящем издании текст романа заново отредактирован и исправлен.

Оглавление

Из спорного перевода «Пророчеств о Драконе», сделанного поэтом Киерой Термендалом из Шиоты; опубликован, как считается, между 700 и 800 Г. С.

Robert Jordan

A CROWN OF SWORDS

Copyright © 1996 by The Bandersnatch Group, Inc.

Maps by Ellisa Mitchell

Interior illustrations by Matthew C. Nielsen and Ellisa Mitchell

All rights reserved

Издательство благодарит за помощь в работе над циклом «Колесо Времени» Бориса Германовича Малагина, Дмитрия Александровича Духина, а также всех участников сетевого содружества «Цитадель Детей Света», способствовавших выходу в свет настоящего издания.

© Б. М. Жужунава (наследник), перевод, 1999

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021

Издательство АЗБУКА®

Пролог

Молнии

Элайда стояла у высокого окна с арочным сводом, расположенного на высоте около восьмидесяти спанов над землей, почти у самого верха Белой Башни. Отсюда открывалась вся даль за Тар Валоном — холмистые равнины и леса на берегу бегущей с северо-запада реки Эринин, с обеих сторон обтекающей остров и великий город на нем, обнесенный белыми стенами. Город уже наверняка испещрили длинные утренние тени, но с этой высоты все казалось ясным и светлым. Поистине, даже легендарные «поднебесные башни» Кайриэна не могли соперничать с Белой Башней. Конечно, башни Тар Валона ниже, и все же повсюду шла молва о них и вознесенных в небо подвесных мостах, что соединяли их между собой.

На этой высоте легкий ветерок дул почти постоянно, ослабляя неестественную жару, овладевшую миром. Праздник Света миновал, снег давно должен был надежно укрыть землю, а между тем погода больше напоминала середину лета. Еще один — если мало было других — признак того, что Последняя битва приближается и Темный прикоснулся к миру. Разумеется, Элайда, даже спускаясь вниз, не позволяла себе замечать жару. И уж конечно, не прохлада, приносимая ветром, была причиной того, что теперь Амерлин занимала эти покои, так незатейливо убранные и расположенные столь высоко, что, взбираясь сюда, ей приходилось преодолевать бессчетное количество ступеней.

Простые красно-коричневые плитки пола и белые мраморные стены, украшенные немногими гобеленами, не шли ни в какое сравнение с великолепием рабочего кабинета Амерлин и комнат при нем. Время от времени Элайда еще использовала эти помещения — ничего не поделаешь, в сознании некоторых людей они слишком прочно увязаны с властью Престола Амерлин, — но жила она здесь и чаще всего именно здесь и работала. Исключительно ради того, что можно было увидеть только с этой высоты. Однако не город, не река и не леса были предметом ее неослабевающего интереса, а нечто, начинающее возникать близ Башни.

Во дворе, где обычно проводили свои тренировки Стражи, развернулось гигантское строительство — там и сям виднелись высокие деревянные грузоподъемные краны и груды нарезанного мрамора и гранита. Трудясь, точно муравьи, суетились каменотесы и другие рабочие, и бесконечный поток повозок вливался через ворота, ведущие на территорию Башни, подвозя все новые и новые камни. В одном конце двора стояла деревянная «рабочая модель», как ее называли каменотесы. Достаточно большая, чтобы человек мог залезть внутрь и, сидя на корточках, рассмотреть каждую деталь, каждый уголок, куда следовало поместить тот или иной камень. Большинство рабочих читать не умели и не разбирались в начерченных мастерами планах.

Любой король или королева имеют дворец. С какой стати в таком случае Престолу Амерлин ютиться в апартаментах, уступающих по размерам и убранству даже тем, которые имели в своем распоряжении многие самые обычные сестры? Ее дворец должен быть под стать Белой Башне великолепием и пышностью, а его шпиль — на десять спанов выше самой Башни. Когда мастер Лерман, который руководил каменотесами, услышал об этом, он побелел как полотно. Башню строили огиры, и им помогали сестры, используя Силу. Один-единственный взгляд на лицо Элайды, однако, заставил Лермана поклониться и, запинаясь, заверить ее, что, разумеется, все будет сделано в точности так, как она желает. Как будто могло быть по-другому.

Она недовольно поджала губы. Ей, конечно, хотелось, чтобы и ее дворец строили огиры, но неизвестно почему они теперь вообще не покидали своих стеддингов. Она обратилась в ближайший стеддинг Джентойн, что в Черных холмах, и получила отказ. Вежливый, но все же отказ, без каких бы то ни было объяснений. Подумать только, они отказали самой Амерлин! В лучшем случае дело было в том, что с годами огиры все больше тяготели к уединенному образу жизни. А может быть, в желании держаться подальше от людей, оставаться в стороне от их бесконечных раздоров и вражды.

Элайда решительно выбросила из головы неприятные мысли об огирах. Она гордилась своим умением гасить бесполезные переживания по поводу того, чего не могла изменить. Огиры — это мелочь. Их участие в делах мира сводилось к строительству городов, но и этим они не занимались уже давным-давно, а сейчас вообще крайне редко появлялись среди людей, разве что для ремонта построенных ими самими зданий.

Вид людей, ползающих внизу, точно жуки, заставил ее слегка нахмуриться. Строительство продвигалось вперед черепашьим шагом. Огиры оказались для нее недоступны, но что мешало снова использовать Единую Силу? Конечно, не так уж много сестер практически владели Землей, но, для того чтобы установить камень и скрепить его с другими, не требовалось никакого особого умения. Да. Перед внутренним взором Элайды возник законченный дворец, с мостками, колоннадами, огромными, сияющими позолотой куполами и уходящим ввысь шпилем… Она подняла глаза к безоблачному небу, туда, где будет этот шпиль, и испустила долгий вздох. Да. Сегодня же следует отдать соответствующие распоряжения.

Напольные часы в высоком корпусе в комнате у нее за спиной пробили третий утренний час, и вслед за ними звоном возвестили время городские гонги и колокола. Здесь, на этой высоте, их звуки были едва слышны. Элайда с улыбкой отошла от окна, поправляя платье из кремового шелка с красными вставками и широкую полосатую накидку Престола Амерлин на плечах.

На вычурных позолоченных часах при каждом ударе перемещались маленькие золотые и серебряные, раскрашенные эмалью фигурки. На одном уровне они изображали рогатых троллоков со свирепыми мордами, убегающих от Айз Седай в развевающемся плаще. На другом Лжедракон пытался спастись от сверкающих серебряных молний, которые на него обрушивала другая сестра. Над циферблатом, на самом верху, увенчанные коронами король и королева стояли на коленях перед Амерлин в эмалевом палантине, а над головой у той сияла золотая дуга и Пламя Тар Валона, вырезанное из большого лунного камня.

Она не так уж часто смеялась, но при виде часов, как обычно, не смогла удержаться от легкого довольного смешка. Семейле Сорентайн, одна из прежних Амерлин, вышедшая из Серой Айя, заказала эти часы, пытаясь хотя бы таким образом воплотить свою мечту о возврате к дням перед Троллоковыми войнами, когда ни один правитель не мог надеяться удержать трон без одобрения Башни. Однако грандиозные планы Семейле так и остались мечтами, канув в забвение, как и сама Семейле, и в течение трех столетий часы провалялись на пыльном складе, среди множества других давно позабытых вещей — ни одна Амерлин не осмеливалась выставлять их напоказ. Кроме Элайды. Колесо Времени не стояло на месте — оно поворачивалось, не останавливаясь ни на мгновение. То, что было когда-то, могло произойти снова. Должно произойти снова.

Часы очень гармонично вписывались в интерьер гостиной, дверь из которой вела в спальню и туалетную комнату. Прекрасные гобелены, красочная работа мастеров Тира, Кандора и Арад Домана, затканные серебряными, золотыми и разноцветными нитями, висели точно напротив друг друга. Элайда всегда любила порядок. Ковер из Тарабона, почти полностью закрывающий выложенный плитками пол, был выдержан в красных, зеленых и золотых тонах; такие шелковые ковры ценились особенно высоко. На мраморных стенах были вырезаны непритязательные узоры, вертикальными полосами уходящие вверх, и в каждом углу стояли на постаментах белые вазы из хрупкого фарфора Морского народа, с двумя дюжинами тщательно подобранных алых роз в каждой. Заставить розы цвести сейчас можно было только с помощью Единой Силы, особенно учитывая противоестественную засуху и жару; что ж, ради этого стоило обратиться к Истинному Источнику — так она считала. Позолоченная резьба в строго выдержанном кайриэнском стиле покрывала единственное кресло — теперь никто не сидел в ее присутствии — и письменный стол. Действительно, очень скромная комната, с потолком едва ли в два спана высотой, но до тех пор, пока не будет готов ее дворец, она готова с этим мириться. Особенно если учесть, что отсюда все строительство видно как на ладони.

Элайда уселась в кресло с высокой спинкой. Изображение Пламени Тар Валона, искусно вделанное в спинку и выложенное лунными камнями, оказалось прямо над ее темноволосой головой. Полированная поверхность стола была пуста, если не считать стоящих на ней трех лакированных шкатулочек алтарской работы. Открыв одну из них, с изображением позолоченных ястребов, летящих среди белых облаков, Элайда достала оттуда небольшую полоску тонкой бумаги, лежащую поверх пачки докладов и прочих документов.

Наверно, уже в сотый раз перечитала она сообщение, двенадцать дней назад принесенное почтовым голубем из Кайриэна. Не многие в Башне знали о существовании этого послания. Никто, кроме нее, не был знаком с его содержанием; никому даже в голову не приходило, о чем там говорится. Эта мысль едва не заставила ее снова рассмеяться.

«Кольцо вдето в нос буйвола. Надеюсь, поездка на рынок будет приятной».

Никакой подписи, да она и не была нужна. Только Галина Касбан могла отправить это замечательное сообщение. Галина, которой Элайда доверяла делать то, что не могла доверить больше никому, разве только себе самой. Она, конечно, не доверяла ей целиком и полностью — в такой степени она не доверяла никому, — но этой женщине, возглавляющей Красную Айя, она доверяла больше, чем кому бы то ни было. В конце концов, Элайда сама вышла из Красной Айя и в большой степени все еще считала себя Красной.

«Кольцо вдето в нос буйвола».

Ранд ал'Тор — Дракон Возрожденный, человек, который, казалось, готов был проглотить весь мир и уже проглотил значительную его часть, — Ранд ал'Тор схвачен, отрезан от Источника и находится в руках Галины. И никто из его приверженцев не догадывался о том, что случилось. Существуй хотя бы малейший шанс этого, и в письме было бы употреблено другое выражение. В некоторых более ранних сообщениях говорилось, что он заново открыл способность Перемещаться — талант, утраченный Айз Седай со времен Разлома Мира, — и все же даже это не спасло его, а, напротив, сыграло на руку Галине. По-видимому, у него вошло в привычку появляться и исчезать, никого не предупреждая о своих намерениях. Кому могло прийти в голову, что на этот раз он не просто ушел по своим делам, что его захватили? У Элайды вырвался короткий довольный смешок.

Пройдет еще неделя, самое большее две, и ал'Тор окажется в Башне, под присмотром и надежной охраной, и останется здесь до самого Тармон Гай'дон. Миру, таким образом, больше не угрожает опустошение, которое несет с собой этот человек. Безумие оставлять на свободе любого мужчину, способного направлять, и более того — мужчину, который, согласно пророчеству, должен противостоять Темному в Последней битве; и ниспошли Свет, чтоб до нее были еще годы и годы — вопреки тому, что предвещает погода. Потребуется много лет, чтобы восстановить порядок в мире, уничтожив последствия всего того, что натворил ал'Тор.

Конечно, вред, который он уже нанес миру, ничтожно мал по сравнению с тем, что он способен натворить, оставшись на свободе. А ведь вдобавок ко всему прочему он и сам мог погибнуть, не успев выполнить свое предназначение. Ладно, теперь этот беспокойный молодой человек будет спеленут и окажется в безопасности, точно дитя в материнских руках, пока не придет время доставить его в Шайол Гул. После этого, если он уцелеет…

Элайда поджала губы. Как предсказывают пророчества о Драконе, это вряд ли ему удастся, что, очевидно, было бы лучше всего.

— Мать? — (Элайда чуть не вздрогнула, услышав голос Алвиарин. Входит даже не постучавшись!) — Мать, у меня для вас срочные сообщения.

Стройная, с невозмутимым холодным лицом, Алвиарин, как обычно, была в белом платье и плотно облегающей узкой накидке хранительницы летописей того же цвета. Несомненно, чтобы напоминать всем, что она возвышена на свой пост из Белой Айя. Ей каким-то образом всегда удавалось произносить привычное обращение «мать» таким тоном, будто она разговаривала с ровней, без малейших признаков уважения.

При появлении Алвиарин хорошее настроение Элайды мгновенно улетучилось. Хранительница летописей происходила не из Красной Айя, и мысль об этом всегда уязвляла самолюбие Элайды как напоминание о собственной слабости, которую она проявила, только что заняв Престол Амерлин. К сожалению, не все происходило так, как ей хотелось, хотя кое-что несомненно удалось. Но не все. Пока не все. Ее чрезвычайно огорчало то, что за пределами Андора у нее было так мало связанных лично с ней глаз-и-ушей. А все почему? Потому что ее предшественница сбежала вместе с предшественницей Алвиарин — им явно помогли; без помощи им это вряд ли бы удалось! — сбежала, не успев передать ей — добровольно или нет, это уж как получилось бы — огромную сеть личных осведомителей Амерлин.

Элайда страстно желала заполучить эту сеть, по праву принадлежащую ей. По устоявшейся традиции все Айя передавали хранительнице летописей некоторую часть своих собственных глаз-и-ушей, ту, в общем-то, незначительную часть, которой они желали поделиться с Амерлин. Однако Элайда была убеждена, что эта женщина утаивает от нее кое-что даже из такой тоненькой струйки. И все же она не могла обратиться к главам Айя с просьбой передавать сведения напрямую ей, минуя Алвиарин. Просьба — всегда признак слабости, что само по себе плохо. Не хватало еще, чтобы Башня, которую она олицетворяла, выказывала слабость, стоя с протянутой рукой. Башня, которая, как считалось, возвышалась над этим миром.

Элайда прикладывала все усилия к тому, чтобы сохранить такое же бесстрастное выражение лица, как у вошедшей, наградив ее лишь кивком и делая вид, что изучает бумаги, которые достала из лакированной шкатулки. Неторопливо перебирая одну за другой, она так же неспешно клала их обратно в шкатулку. Не видя ни единого написанного там слова. Заставлять Алвиарин ждать было чуть ли не единственным доступным Элайде способом нанести укол самолюбию той, которая, как предполагалось, должна бы преданно служить ей. И это не доставляло удовольствия, скорее вызывало чувство горечи, потому что на самом деле это мелочь, пустяк.

В принципе, Амерлин могла отдать любой приказ, ее слово — формально — считалось окончательным и бесповоротным. И все же на практике без поддержки Совета Башни многие из ее приказов остались бы всего лишь чернилами на бумаге. Ни одна сестра не выказала бы неповиновения Амерлин, по крайней мере открыто, и все же для выполнения почти любого распоряжения требовались сотни вещей. При желании не стоило особого труда сделать так, чтобы ее приказы выполнялись как можно медленнее — настолько медленно, чтобы в конце концов просто утратили всякий смысл.

Спокойствие Алвиарин наводило на мысль о замерзшем пруде. Закрыв алтарскую шкатулку, Элайда оставила на столе заветный листок, который сулил ей несомненную победу. Не отдавая себе в этом отчета, она слегка поглаживала бумагу пальцами — как талисман.

— Неужели Теслин и Джолин снизошли наконец до того, чтобы сообщить хоть что-то еще, кроме того, что они благополучно прибыли на место?

Этот вопрос должен был напомнить Алвиарин, что ни одна сестра не могла надеяться чувствовать себя полностью защищенной перед Элайдой. Никого не интересовало, что происходит в Эбу Дар, а Элайду меньше всех; столица Алтары могла рухнуть в море — за исключением торговцев, никто бы этого даже не заметил. Однако Теслин сиднем просидела в Совете Башни почти пятнадцать лет — до тех пор, пока Элайда не приказала ей оставить свое кресло. Если Элайда смогла отослать из Башни восседающую — Красную восседающую, которая поддерживала ее возвышение, — назначив своей представительницей у этого засиженного мухами трона… И никто не понимал, как так получилось, — ходили лишь смутные слухи. Значит, при желании она могла наказать любого. С Джолин дело обстояло иначе. Она занимала свое кресло восседающей от Зеленых всего несколько недель. Все были уверены, что Зеленые выбрали ее специально, чтобы показать, что они не боятся новой Амерлин, которая подвергла ее суровому наказанию. Такое проявление оскорбительной дерзости, конечно, не следовало оставлять без внимания, и оно не было оставлено. Все прекрасно понимали это.

Вопрос Элайды имел целью напомнить Алвиарин, что она тоже уязвима, но эта стройная женщина лишь холодно улыбнулась в ответ. Потому что понимала — пока Совет оставался таким, как сейчас, она неприкосновенна. Взглянув на бумаги, которые держала в руке, Алвиарин выдернула одну из них:

— Никаких сообщений от Теслин или Джолин, мать, но новости только подтверждают то, о чем вам уже сообщали прежде. — Ее улыбка стала опасно близка к насмешке. — Все правители жаждут опробовать свои крылья. Хотят убедиться в том, что вы так же сильны, как… как ваша предшественница.

Даже у Алвиарин хватало такта не произносить в присутствии Элайды имя Суан Санчей. Однако по существу она была права. Складывалось впечатление, что каждый король, каждая королева и даже просто благородные семейства делали все, чтобы проверить, как далеко простирается власть новой Амерлин. Не мешало бы преподать им урок.

Бегло просмотрев свои бумаги, Алвиарин продолжала:

— Есть, однако, сообщение и из Эбу Дар. Через Серых. — (Интересно, она подчеркнула последнее слово, чтобы уколоть побольнее?) — Похоже, там объявились Илэйн Траканд и Найнив ал'Мира. Ведут себя как полноправные сестры, которые осчастливили королеву Тайлин, прибыв к ней в качестве… представительниц… от мятежниц. Есть еще две другие, пока точно не установлено, кто именно, но, возможно, они выполняют ту же миссию. Непонятно, являются ли они тоже мятежницами — ведь список тех, кто к ним примкнул, неполон — или просто их… спутницами. Серые не уверены.

— Что им, Света ради, делать в Эбу Дар? — раздраженно спросила Элайда. И уж конечно, об этом Теслин непременно сообщила бы. — Серые, наверно, собирают всякие слухи. В послании Тарны сказано, что эти две по-прежнему в Салидаре, вместе с остальными мятежницами.

Тарна Фейр сообщила о том, что и Суан Санчей тоже там. И Логайн Аблар, распространяющий эту порочащую Айз Седай ложь, которую любая Красная сестра посчитала бы ниже своего достоинства даже слушать, не то что отрицать. Санчей, несомненно, тоже способствовала распространению бесстыдных слухов, в этом Элайда была так же уверена, как в том, что солнце восходит на востоке. Почему эта женщина не могла просто уползти куда-нибудь подальше и тихо умереть или хотя бы приличным образом отойти в сторону, уняться — как другие усмиренные?

Ей потребовалось приложить усилие, чтобы сдержать глубокий вздох. Логайна можно повесить без лишнего шума, как только с мятежницами будет покончено; большинство людей в мире полагали, что он давным-давно мертв. Тогда грязная клевета, что Красная Айя способствовала его появлению в мире как Лжедракона, умрет вместе с ним. Ничего, как только мятежницы окажутся у нее в руках, нужно будет заставить Санчей передать ей сеть глаз-и-ушей Амерлин. И вытянуть из нее имена предательниц, которые помогли ей бежать. Глупо, конечно, надеяться, что среди них будет названа Алвиарин.

— Мне трудно представить себе, что эта девчонка, ал'Мира, способна отправиться в Эбу Дар и изображать там полноправную Айз Седай, а уж тем более, чтобы так поступила Илэйн.

— Вы приказали найти и доставить сюда Илэйн, мать. Вы сказали, что это не менее важно, чем посадить на цепь ал'Тора. Пока она находилась в Салидаре, среди трех сотен мятежниц, было невозможно сделать что-либо, но в Таразинском дворце она не будет так надежно защищена.

— У меня нет времени на сплетни и слухи. — Элайда не сумела сдержать себя и почти с презрением выплевывала слова. Что Алвиарин имела в виду, говоря об ал'Торе, которого нужно посадить на цепь? Может быть, ей известно больше, чем следовало? — Советую тебе еще раз перечитать сообщение Тарны и потом спросить себя, позволили ли бы даже мятежницы принятым заявлять, что те имеют право на шаль.

Алвиарин с показным терпением дождалась, пока Элайда закончит, снова просмотрела свою пачку бумаг и вытащила оттуда еще четыре листка.

— Агент Серых прислал наброски, — вкрадчиво проговорила она, протягивая листки Элайде. — Он не художник, но Илэйн и Найнив нельзя не узнать. — Спустя некоторое время, убедившись, что Элайда не собирается брать рисунки, Алвиарин засунула их под остальные бумаги.

Элайда чувствовала, как краска гнева и замешательства приливает к ее щекам. Алвиарин сознательно не показала ей наброски с самого начала, унизила ее, заставив повести себя именно так. Элайда сделала вид, что не заметила этого — любое другое поведение привело бы к тому, что ее замешательство только больше бросилось бы в глаза, — но ничего не могла поделать со своим голосом, который звучал теперь подчеркнуто холодно.

— Я хочу, чтобы их обеих схватили и доставили ко мне.

Отсутствие на лице Алвиарин даже намека на любопытство снова пробудило у Элайды желание узнать, сколько и что именно эта женщина знала такого, чего ей знать не полагалось. Ал'Мира, эта девчонка, могла помочь справиться с ал'Тором, поскольку родом из той же деревни, что и он. Все сестры знали это, как и то, что Илэйн — дочь-наследница Андора и что ее мать умерла. Смутные слухи о связи Моргейз с белоплащниками — совершеннейшая чепуха, она никогда в жизни не обратилась бы к Детям Света за помощью. Она умерла; неизвестно даже, где ее тело, и Илэйн вполне могла бы стать королевой. Если бы только ее удалось вырвать из рук мятежниц до того, как андорские Дома посадят вместо нее на Львиный трон Дайлин! У нее больше, чем у кого-либо другого из благородных семейств, прав претендовать на этот трон. Если, конечно, не учитывать тот не многим известный факт, что в один прекрасный день она может стать Айз Седай.

У Элайды иногда бывали Предсказания — талант, как все считали, утраченный задолго до того, как она появилась на свет, — и много лет назад она Предсказала, что ключом к победе в Последней битве владеет королевский Дом Андора. Двадцать пять лет прошло, даже больше, пока стало ясно, что Моргейз Траканд добьется трона в борьбе за престолонаследие, и все это время Элайда внимательно приглядывалась к ее дочери, к девочке, какой та была тогда. В чем состоит решающая роль Илэйн, Элайда не знала, но Предсказания никогда не обманывали. Иногда она почти ненавидела этот свой талант, как ненавидела все, чем не могла управлять.

— Я хочу, чтобы захватили всех четырех, Алвиарин. — Две другие никакого значения не имели, конечно, но не следовало упускать ни малейшего шанса. — Немедленно передай Теслин мой приказ. Объясни ей — и Джолин тоже, — что если они даже теперь не будут регулярно присылать сообщения о происходящем, то пожалеют, что родились на свет. Я хочу также знать, как идут дела у Макуры. — Последнее слово Элайда произнесла, скривив губы.

Это имя заставило вздрогнуть даже Алвиарин, и неудивительно. Даже от небольшой порции мерзкого настоя Ронде Макуры любой сестре становилось не по себе. Корень вилочника не смертелен — по крайней мере, выпив столько, чтобы уснуть, человек рано или поздно просыпался, — но настой из него ослаблял способность женщин направлять Силу и по этой причине, казалось, был просто предназначен для воздействия на Айз Седай. Жаль, что это стало известно только после ухода Галины; если корень вилочника оказывал на мужчин такое же воздействие, что и на женщин, выполнить свою задачу ей было бы гораздо проще.

Алвиарин почти мгновенно справилась с собой, к ней вернулось все ее самообладание, непробиваемое, точно ледяная стена.

— Как пожелаете, мать. Уверена, что они будут неукоснительно выполнять ваши приказания, как, конечно, им и положено.

Внезапно вспыхнувшее раздражение охватило Элайду, словно огонь — сухое сено. В ее руках находится судьба мира, а у нее на пути то и дело возникают хоть и незначительные, но досадные препятствия. Достаточно скверно уже то, что она должна как можно быстрее прибрать к рукам мятежниц и брыкающихся правителей всех рангов. Так еще и здесь, в Башне, полно сестер, которые спят и видят, как бы насолить ей, — прекрасная почва для того, чтобы Алвиарин, воображающая о себе невесть что, могла снимать на ней отличный урожай. Только шесть восседающих находились под сильным влиянием Элайды, а остальные, как она подозревала, при любом голосовании сначала смотрели в сторону Алвиарин. Ни одно важное решение не пройдет через Совет, если Алвиарин против, тут у Элайды не было никаких сомнений. При этом все происходило негласно, никто даже вида не показывал, что Алвиарин имеет хоть чуточку больше влияния или власти, чем должна иметь хранительница летописей. Но если Алвиарин была против… Хорошо хоть, что они еще не дошли до того, чтобы с ходу отвергать все предложения Элайды. Они просто еле шевелились и, дай им волю, загубили бы любые ее начинания. Им все это доставляло удовольствие. Немало Амерлин в свое время превратились всего лишь в марионеток, когда Совет входил во вкус этого «развлечения» и отвергал все, что те предлагали.

Она непроизвольно стиснула руки, бумага под ними еле слышно затрещала.

Кольцо вдето в нос буйвола.

Алвиарин была все так же холодна и спокойна — точно мраморная статуя, — но Элайду это больше не волновало. С каждым мгновением ал'Тор приближался к ней. Мятежницы будут сокрушены, Совет приструнен, Алвиарин поставлена на колени, и все правители станут ходить перед Элайдой на цыпочках. Начиная с Тенобии Салдэйской, которая прячется, не желая встречаться с ее посольством, и кончая Маттином Стефанеосом Иллианским, пытающимся, насколько Элайде было известно, служить и нашим и вашим, ужиться и с ней, и с белоплащниками, и с ал'Тором. Илэйн будет возведена на трон в Кэймлине, обязанная этим отнюдь не своему братцу; нужно сделать все, чтобы она полностью отдавала себе отчет в том, кто усадил ее туда. Совсем немного времени в Башне — и девчонка превратится в сырую глину в руках Элайды.

— Я хочу, чтобы эти мужчины были уничтожены, Алвиарин. — Не было нужды разъяснять, кого подразумевала Элайда; половина Башни не разговаривала ни о чем, кроме как об этих мужчинах в их Черной Башне, а другая половина шепталась о том же по углам.

— Есть сообщения, которые внушают беспокойство, мать. — Алвиарин снова проглядела свои бумаги, но показать ей явно было нечего. Никаких новых сообщений она не достала, но и без них было ясно, что если какой пустяк и беспокоил эту женщину, то им могла быть только мерзкая навозная куча, копошившаяся под Кэймлином.

— Снова слухи? Ты веришь в болтовню о том, что тысячи мужчин и в самом деле стекаются в Кэймлин в ответ на бесстыдное обещание амнистии? — Одно из безобразий, которые творил ал'Тор, но вряд ли это причина для беспокойства. Просто куча отбросов, не более. Хотя, конечно, ее следует уничтожить, прежде чем Илэйн будет коронована в Кэймлине.

— Конечно нет, мать, но…

— Чем у нас занимается Тувин? Эта задача как раз из тех, для выполнения которых предназначены Красные. — (Тувин Газал пятнадцать лет провела вне Башни и вернулась, лишь когда Элайда призвала ее обратно. Две другие восседающие от Красных, которые сложили свои полномочия и отправились в «добровольное» изгнание одновременно с ней, теперь превратились просто в женщин с расстроенными нервами. Однако, в отличие от Лирен и Тсутамы, Тувин лишь закалилась в своей одинокой ссылке.) — У нее пятьдесят сестер. — Элайда была уверена, что в этой Черной Башне вряд ли больше двух-трех мужчин, на самом деле способных направлять Силу. Расправиться с ними для пятидесяти сестер не представляло никакого труда. Хотя, конечно, там находились и другие люди, просто связанные с ними. Всяческие прихлебатели, маркитанты и, конечно, глупцы, находящиеся во власти пустых надежд и безумных амбиций. — Пусть возьмет сотню… нет, две сотни гвардейцев.

— Вы уверены, что поступаете благоразумно? Слухи о тысячах, конечно, безумие, но агент Зеленых в Кэймлине утверждает, что в Черной Башне более четырехсот мужчин. Очень неглупый человек. Он подсчитал, сколько телег с продовольствием ежедневно выезжает из города. И, как вам известно, слухи упорно твердят о том, что Мазрим Таим с ними.

Элайда прилагала титанические усилия, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица, но вряд ли это ей полностью удалось. Она запретила упоминать имя Таима под угрозой наказания, и горько сознавать, что она не осмеливалась — да-да, не осмеливалась! — осуществить свою угрозу по отношению к Алвиарин. Эта женщина смотрела прямо ей в глаза; отсутствие на этот раз так часто механически повторяемого «мать» тоже не было случайностью. И этот дерзкий вопрос: уверена ли она, что поступает благоразумно? Она, Престол Амерлин! Не первая среди равных — а сам Престол Амерлин!

Она открыла самую большую из лакированных шкатулок, в которой на сером бархате лежали вырезанные из драгоценной поделочной кости миниатюры. Очень часто, стоило лишь взять в руки какую-нибудь вещицу из своей коллекции, это действовало удивительно успокаивающе — почти как вязание, которое доставляло ей такое удовольствие. Однако важнее было другое — эти чудные миниатюры позволяли Элайде при необходимости поставить человека на место, дать ему понять, что они интересуют ее несравненно больше, чем он. Она легко прикоснулась пальцами сначала к изысканной кошке, лоснящаяся шерсть которой, казалось, струилась, потом к женщине в изящно выполненном одеянии, с припавшим к ее плечам необычным крошечным животным, напоминающим сплошь покрытого волосами человека, — причудливая фантазия резчика. И наконец Элайда тронула резную рыбу, выполненную так тонко и точно, что казалась почти настоящей, несмотря на то что светлая кость заметно пожелтела от времени.

— Пусть даже четыре сотни, Алвиарин, но кто они? Сброд! — Ей доставило удовольствие зрелище того, как Алвиарин поджала губы. Совсем чуть-чуть, еле заметно, но любая брешь в непробиваемом спокойствии этой женщины… успокаивала. — Разве это много? Только глупец поверит в то, что среди них больше одного или двух, на самом деле умеющих направлять Силу. Самое большее! За десять лет мы обнаружили лишь шестерых мужчин с этой способностью. За последние двадцать лет — только двадцать четыре. А тебе известно, как мы прочесывали все страны. Что касается Таима… — Это имя обожгло ей язык; единственный Лжедракон, которому удалось избежать укрощения после того, как он оказался в руках Айз Седай. Ей, конечно, вовсе не хотелось, чтобы это событие было отражено в летописях Башни как происшедшее за время ее правления, во всяком случае, до тех пор, пока она не решит, как именно оно должно быть там описано. Пока в летописях говорилось лишь о том, что он был схвачен.

Элайда погладила чешую рыбы большим пальцем.

— Он мертв, Алвиарин, иначе мы бы уже давно услышали о нем. И уж во всяком случае он не служит ал'Тору. Он заявлял, что он — Возрожденный Дракон. По-твоему, он легко и просто отказался от этой роли ради того, чтобы служить другому Возрожденному Дракону? По-твоему, если бы он был в Кэймлине, Даврам Башир даже не попытался бы убить его? — Большой палец быстрее заскользил по резной костяной рыбе, когда Элайда напомнила себе, что маршал-генерал Салдэйи находится в Кэймлине, подчиняясь приказу ал'Тора. Какую игру ведет Тенобия? Элайда изо всех сил сдерживалась, стараясь никак не выдать своих мыслей, уподобиться в бесстрастности своим костяным фигуркам.

— Двадцать четыре — совсем немало, и вряд ли стоит говорить об этом вслух, — с угрожающим спокойствием сказала Алвиарин. — Что двадцать четыре, что две тысячи — опасность в обоих случаях достаточно велика. В летописях Башни упоминается только о шестнадцати. Меньше всего сейчас стоит опять заниматься переписыванием летописей. Хотя бы ради сестер, которые верят в то, что все изучаемое ими — правда. Даже те, которые вернулись сюда, потому что вы вызвали их, держат язык за зубами.

Элайда напустила на себя удивленный вид. Насколько ей было известно, сама Алвиарин занялась изучением летописей, только став хранительницей; она же интересовалась ими по собственной инициативе, хотя Алвиарин вряд ли знает об этом.

— Дочь моя, меня не пугает, даже если это разночтение выплывет наружу. В чем меня можно обвинить? И главное, кто посмеет наказать меня? — Это была правда, очень тонко граничащая с ложью, но, по-видимому, она не произвела на Алвиарин ни малейшего впечатления.

— В летописях Башни упоминается о том, что некоторые Амерлин были подвергнуты публичному наказанию, хотя о причинах почти всегда говорится очень туманно. Ничего удивительного, ведь Амерлин может приказать изменить запись в летописи, если она ее не устраивает…

Элайда хлопнула рукой по столу:

— Хватит, дочь моя! В Башне один закон, и это — я! То, что раньше считалось нужным скрывать, пусть в тайне и останется, по той же самой причине, по которой это делалось всегда, — ради благополучия Белой Башни. — Только тут Элайда почувствовала, что ушибла ладонь; подняв руку, она увидела расколотую надвое рыбу. Сколько лет было этой чудесной вещице? Пятьсот? Тысяча? Все, что она могла сделать, — это постараться никак не выдать своей ярости. И все же голос ее зазвучал заметно более хрипло: — Тувин возьмет пятьдесят сестер и две сотни гвардейцев Башни и поведет их в Кэймлин, к Черной Башне. Там они укротят любого обнаруженного ими мужчину, способного направлять Силу, а потом повесят его, так же как и всех остальных, кого смогут захватить живьем. — Алвиарин даже глазом не моргнула, когда Элайда сообщила ей, как она понимает закон Башни. Элайда всегда понимала под «истиной» не то, что есть на самом деле, а то, чему следует быть; с учетом этого обстоятельства она и в самом деле была законом Башни. — Вдобавок повесить и всех мертвых. Пусть это послужит предостережением любому мужчине, у которого возникнет желание прикоснуться к Истинному Источнику. Пришли Тувин ко мне. Я хочу ознакомиться с ее планом.

— Как прикажете, мать. — И голос, и лицо женщины были по-прежнему спокойны и невозмутимы. — Хотя, если мне будет позволено дать вам совет, я считаю, что следует подумать, прежде чем отсылать из Башни так много сестер. Мятежницам ваше решение явно придется по вкусу. Они больше не в Салидаре. Они движутся походным маршем сюда. В последних сообщениях говорилось о том, что они в Алтаре, но, судя по скорости их передвижения, сейчас они уже должны быть в Муранди. И они избрали собственную Амерлин. — Отыскивая имя, она заскользила взглядом по верхнему листку бумаги из своей пачки. — Эгвейн ал'Вир, кажется.

То, что Алвиарин оставила напоследок эту наиболее важную из своих новостей, имело, без сомнения, одну цель — окончательно вывести Элайду из себя. Однако она лишь откинула голову и засмеялась, с трудом удержавшись, чтобы не забарабанить пятками по полу. Удивление на лице Алвиарин заставило ее рассмеяться еще громче, смахивая пальцами выступившие на глазах слезы.

— Ты не понимаешь, что означают твои собственные слова, — сказала она между взрывами смеха, когда смогла заговорить. — Хорошо, что ты хранительница летописей, Алвиарин, а не восседающая. Ты настолько слепа, что в Совете тебе просто нечего было бы делать. Тебя и приглашали бы туда только тогда, когда дело доходило бы до голосования.

— Я понимаю достаточно, мать. — Теперь голос Алвиарин, казалось, способен был заморозить стены. — Я понимаю, что три с лишним сотни мятежных Айз Седай движутся на Тар Валон с армией, возглавляемой Гаретом Брином, о котором идет слава выдающегося полководца. Даже учитывая явные преувеличения, которыми грешат сообщения о том, что в этой армии больше двадцати тысяч человек, имея своим предводителем Брина, они захватят все деревни и города, мимо которых пройдут. Я не говорю, конечно, что они могут взять Тар Валон, но все равно это не повод для смеха. Нужно распорядиться, чтобы верховный капитан Чубейн более энергично вербовал новобранцев в гвардию Башни.

Взгляд Элайды остановился на разбитой рыбе, вид которой вызвал новую вспышку раздражения; она встала и, подойдя к ближайшему окну, повернулась спиной к Алвиарин. Открывшаяся перед ней картина строительства растворила привкус горечи, помог и листок бумаги, который она сжимала в руке.

Она с улыбкой посмотрела вниз, на свой будущий дворец.

— Три сотни мятежниц — да, но тебе непременно нужно перечитать отчет Тарны. По крайней мере сто из них уже в весьма плачевном состоянии. — В той или иной степени она доверяла Тарне, Красной, по складу своего ума не склонной городить чепуху, а та сообщила, что многие из мятежниц уже вздрагивают при виде тени. Глупые, отчаявшиеся овцы, понадеявшиеся на своего пастуха, так она сказала. А пастух-то кто? Дичок, разумеется, дикарка, хотя и довольно здравомыслящая. Тарна должна вскоре возвратиться и тогда даст более подробный отчет. Хотя особой нужды в этом нет. В отношении мятежниц у Элайды имелись свои планы, и они понемногу уже начали осуществляться. Но это был ее секрет.

— Тарна всегда была уверена, что может заставить людей делать то, что они делать не собирались, — если ей это нужно.

Как многозначительно это было сказано! Интересно, стояли за этим тоном реальные сведения или Алвиарин просто старалась набить себе цену? Элайда решила, что разумнее не обращать на это заявление внимания. Она вынуждена не обращать внимания на слишком многое, связанное с Алвиарин, но еще не вечер. Скоро все изменится.

— Что касается их армии, дочь моя, Тарна сообщает, что в ней самое большее две-три тысячи человек. Можешь не сомневаться: если бы их было больше, она, конечно, не упустила бы случая хорошенько попугать нас. — По мнению Элайды, глаза-и-уши всегда все преувеличивали, чтобы придать бо́льшую ценность своим сообщениям. Поистине, только Красным сестрам и можно доверять. Во всяком случае, некоторым из них. — Но я бы не беспокоилась, даже если бы у них и вправду было двадцать тысяч, или пятьдесят, или сто. Можешь ты хотя бы предположить почему? — Она внезапно повернулась. Заледеневшее лицо Алвиарин казалось маской — не только хладнокровия, но и слепого непонимания. — Ты, кажется, очень хорошо выучила все законы Башни. Какое наказание ожидает мятежниц?

— Для зачинщиц, — медленно произнесла Алвиарин, — усмирение. — Она слегка нахмурилась, подол платья едва заметно заколыхался, когда она переступила с ноги на ногу. Даже принятые знали это, и она не могла понять, почему Элайда задала ей такой простой вопрос. Очень хорошо. — Для многих остальных — то же самое.

— Может быть, может быть…

Сами зачинщицы могли избежать подобной участи, по крайней мере большинство из них, если бы должным образом раскаялись. По закону минимальное наказание состояло в порке розгами в Большом зале перед всеми сестрами, с последующей публичной епитимьей, срок которой составлял самое меньшее год и день. Однако нигде не говорилось о том, что епитимью нужно отслуживать всю сразу. Месяц здесь, месяц там, и виновные смогут искупать свои преступления десять лет — как постоянное напоминание о том, что случается с теми, кто идет против нее, Элайды. Некоторые будут усмирены, конечно, — Шириам, кое-кто из наиболее известных так называемых восседающих, — но не все. Ровно столько, сколько нужно, чтобы остальные боялись повторить их ошибки, но чтобы при этом не слишком ослаблять саму Башню. Белая Башня должна выстоять и сохранить свою мощь и железную хватку при любых обстоятельствах.

— Только одно преступление из тех, которые они совершили, на самом деле заслуживает усмирения. — Алвиарин удивленно открыла рот. В древние времена тоже случались мятежи, память о которых похоронена так глубоко, что не многие сестры вообще знали о них. Летописи об этом умалчивали, списки усмиренных и казненных были доступны только Амерлин, хранительнице летописей, восседающим и, конечно, тем немногим библиотекарям, которые их хранили. Элайда не дала Алвиарин возможности заговорить. — Любая женщина, присвоившая себе титул Престола Амерлин, не имея на то права, обязательно должна быть усмирена. Если бы они верили, что у них на самом деле есть шанс победить, их Амерлин стала бы Шириам, или Лилейн, или Карлиния, или кто-нибудь еще из них. — (Тарна сообщала, что Романда Кассин бежала из ссылки. Романда, несомненно, ухватилась бы за палантин Амерлин обеими руками, если бы увидела хоть крошечную долю такой возможности.) — А они прячутся за спину принятой!

Элайда с кривой усмешкой покачала головой. Она сама была Амерлин и могла процитировать каждую фразу закона об избрании главы Айз Седай почти дословно, — в конце концов, он хорошо послужил интересам самой Элайды, и в нем ни слова не говорилось о том, что, прежде чем стать Амерлин, женщина должна быть полноправной сестрой. Очевидно, что должна, просто те, кто вырабатывал закон, никогда не делали упор на подобное обстоятельство, считая это само собой разумеющимся, и мятежницы пролезли сквозь оставшуюся в законе щель.

— Они знают, что их дело безнадежно, Алвиарин. Пустое бахвальство, хорошая мина при плохой игре — вот к чему сводятся все их замыслы. И еще к тому, чтобы впоследствии найти способ так или иначе уйти от наказания, а девчонку просто принести в жертву. — Что достойно сожаления. Ал'Вир — еще одна девушка, которая могла бы помочь держать ал'Тора в руках. Кроме того, если ей суждено овладеть Единой Силой в полную меру своих способностей, то она станет в этом отношении самой могущественной за тысячу лет или даже больше. Поистине жаль.

— Пустое бахвальство… Зачем им тогда Гарет Брин и его армия? Им понадобится пять или шесть месяцев, чтобы добраться до Тар Валона. За это время верховный капитан Чубейн мог бы увеличить число гвардейцев…

— Их армия… — усмехнулась Элайда. Алвиарин так глупа! При всей своей чисто внешней невозмутимости она, по сути, всего лишь жалкий, трусливый кролик. Элайда наперед могла вычислить, о чем та собиралась говорить дальше. Сейчас пустится в разглагольствования в духе той чепухи, которую без конца молола Санчей: об Отрекшихся, вырвавшихся на свободу. Конечно, она не посвящена в тайну, но вечно повторять одно и то же… — Фермеры с копьями, мясники с самострелами и портные на лошадях! И чем ближе к городу, тем чаще они вспоминают о том, что Сияющие Стены даже Артуру Ястребиное Крыло оказались не по зубам. — Нет, не кролик, конечно не кролик. Хитрая, пронырливая ласка. И все же рано или поздно мех этой ласки пойдет на отделку плаща Элайды. Если Свет пожелает, то раньше. — И чем ближе к городу, тем быстрее тает их армия — каждый день они теряют человека, если не десять. Я ничуть не удивлюсь, если наши мятежницы объявятся здесь лишь в сопровождении своих Стражей.

Слишком многие знали о расколе в Башне. Когда восстание будет наконец подавлено, придется изобразить дело так, будто никакого раскола не было, просто небольшое… осложнение, может быть частично даже явившееся результатом тех безобразий, которые натворил ал'Тор. Это потребует немало усилий и займет много лет. Пройдут, наверно, поколения, прежде чем воспоминания исчезнут из людской памяти. И все бывшие мятежницы дорого заплатят за эти хлопоты.

Элайда стиснула кулак, будто сжимая глотку одной из мятежниц. Или Алвиарин.

— Я собираюсь расправиться с ними, дочь моя. Весь этот мятеж лопнет, точно гнилая дыня. — Тайна, известная только ей, служила залогом того, что так и будет, сколько бы фермеров и портных лорду Брину ни удалось заманить к себе. Но в конце концов, какое ей дело до того, что думает эта глупая женщина? Внезапно ею овладело Предсказание. Уверенность в том, чего она на самом деле никак не могла знать, тем не менее уверенность более сильная, чем если бы будущее свершалось прямо у нее на глазах. Внутренний голос, внушавший ей это чувство, был так силен, что Элайда не задумываясь шагнула бы с утеса, если бы он потребовал от нее этого. — Белая Башня вновь станет единой и сильной — сильнее, чем когда-либо прежде. Все последствия раскола будут искоренены, а имена мятежниц преданы забвению. Ранд ал'Тор предстанет перед лицом Престола Амерлин, ее гнев обрушится на него. Черная Башня будет сожжена и залита кровью, по ее земле станут гулять сестры. Таково мое Предсказание.

Как обычно, когда Предсказание покинуло ее, Элайда, вся дрожа, с трудом перевела дыхание. Медленно и глубоко дыша, она постаралась взять себя в руки; никто не должен быть свидетелем ее слабости. Но Алвиарин… Ее глаза были широко распахнуты — шире просто невозможно, — рот раскрыт, точно она хотела что-то сказать, но забыла, что именно. Листок выскользнул из зажатой в руке пачки, она едва успела подхватить его в самый последний момент. Однако это привело Алвиарин в чувство. В мгновение ока она снова нацепила на лицо маску безмятежного спокойствия, знаменитого спокойствия Айз Седай, но факт оставался фактом — она потрясена до глубины души. О, очень хорошо! Может быть, теперь наконец до нее дойдет, что не стоит затевать козни против той, которую ожидает несомненная победа. Пусть жует и пережевывает эту мысль, если иначе не умеет, — глядишь, и сломает зубы.

Элайда еще раз глубоко вздохнула и поудобнее устроилась за письменным столом, переложив сломанную костяную рыбку так, чтобы не видеть ее. Сейчас самое время развить свою победу.

— Есть кое-что, что необходимо сделать прямо сейчас, дочь моя. Прежде всего необходимо отправить послание леди Каралайн Дамодред…

Элайда долго и терпеливо давала свои указания, затрагивая в том числе вопросы, в которых Алвиарин прекрасно разбиралась и без нее, но временами обнаруживая пробелы в ее познаниях. В конечном счете Амерлин должна делать свое дело с помощью хранительницы летописей, даже если она ненавидит эту женщину. Доставляло удовольствие следить за глазами Алвиарин, за тем, какое удивление возникало в них, когда становилось ясно, что кое-чего она и в самом деле не знала. Но все время, пока Элайда отдавала свои приказания, затрагивающие судьбы мира между океаном Арит и Хребтом Мира, в ее сознании то и дело вспыхивал образ молодого ал'Тора, с каждым мгновением приближающегося к ней. Точно посаженному в клетку медведю, ему придется научиться танцевать, чтобы получать свой обед.

Описывая годы Последней битвы, летописи Башни, конечно, должны упомянуть о Драконе Возрожденном, но одно имя будет вписано туда более крупными буквами, чем все остальные. Элайда до Аврини а'Ройхан, младшая дочь одного из мелких Домов на севере Муранди, — вот кто войдет в историю как величайшая и самая могущественная Престол Амерлин за все время существования Башни. Самая могущественная женщина в истории мира. Женщина, которая спасла человечество.

* * *

Айил, замершие в глубокой низине между пологими, покрытыми бурой травой холмами, казались высеченными из камня. Они не обращали ни малейшего внимания на клубы пыли, которые вздымал порывистый ветер. Еще меньше их волновало отсутствие снега, в это время года обычно уже надежно укрывавшего землю. Никто из них прежде не видел снега, а жара — точно в раскаленной печи, — не ослабевающая даже ночами, которые здесь так быстро сменяли дни, была гораздо слабее, чем там, откуда они явились. Все их внимание было приковано к южному холму. Они ожидали сигнала, от которого зависела сама судьба клана Шайдо.

Внешне Севанна выглядела точно так же, как остальные, хотя держалась немного в стороне от кружка Дев. Казалось, им ничего не стоило часами сидеть на корточках, темные вуали уже скрывали лица до глаз. Она ждала вместе со всеми и даже более нетерпеливо, чем можно было предположить, глядя на нее. Однако вовсе не того, чего ждали все остальные. Это первая причина, почему она командовала, а они подчинялись. Вторая причина состояла в том, что она понимала, чего можно добиться, отказавшись от устаревших обычаев и изживших себя традиций, связывающих по рукам и ногам.

Зеленые глаза Севанны еле заметно замерцали, когда она перевела взгляд налево, туда, где сидели двенадцать мужчин и одна женщина, все с круглыми щитами из бычьей кожи и тремя-четырьмя короткими копьями в руках, все в серо-коричневых кадин'сор, так же хорошо сливающихся с местностью здесь, как и в Трехкратной земле. Эфалин, короткие седеющие волосы которой прикрывала обмотанная вокруг головы шуфа, время от времени поглядывала в сторону Севанны; она явно тревожилась — в той степени, в какой такое вообще может быть сказано о Деве Копья. Некоторые Девы Шайдо отправились на юг, присоединились к глупцам, пляшущим вокруг Ранда ал'Тора, и Севанна не сомневалась, что оставшиеся не раз обсуждали произошедшее. Эфалин, похоже, волновало, насколько это уравновесило то, что Девы сопровождали Севанну, как будто та прежде сама была Фар Дарайз Май. Ну, Эфалин, по крайней мере, точно знала, в чьих руках находится истинная власть.

Мужчины, возглавлявшие различные воинские сообщества Шайдо, не сводили глаз со склона холма, время от времени бросая быстрые взгляды и друг на друга. В особенности это относилось к туповатому Маерику, главе Сейа Дун, и Бендуину, чье лицо покрывали многочисленные шрамы, из Фар Алдазар Дин. После сегодняшнего дня ничто больше не удержит Шайдо от того, чтобы послать в Руидин мужчину, который, если останется жив, станет вождем клана. Пока этого не произошло, от имени вождя клана говорила Севанна — с тех пор, как стала вдовой последнего из них. Последних двух вождей. И пусть те, кто шепчет по углам, что она принесла клану неудачу, успокоятся на этом.

Браслеты из драгоценной поделочной кости и золота тихо звякнули, когда она поправила темную шаль на плечах и многочисленные ожерелья. Бо́льшая часть последних тоже была из золота или резной кости, но одно украшали жемчужины и рубины — прежде оно принадлежало знатной мокроземке, которая теперь носила белое и гнула спину, прислуживая среди прочих гай'шайн в горах, называемых Кинжал Убийцы Родичей, — с него же свисал рубин величиной с небольшое куриное яйцо, который очень уютно устроился точно в ложбинке груди. Мокроземцы приносили богатую добычу. Большой изумруд на пальце Севанны, казалось, ловил солнечный свет и преображал его в зеленый огонь. Носить кольца на пальцах — еще один из обычаев мокроземцев, заслуживающий того, чтобы его перенять, и не имело значения, что из-за этого кольца все взгляды то и дело устремлялись на нее. Севанна носила бы еще больше колец, попади ей в руки такие, которые были бы под стать великолепию этого камня.

Большинство мужчин полагали, что именно Маерик или Бендуин первыми получат от Хранительниц Мудрости разрешение попытать счастья в Руидине. Только Эфалин подозревала, что никто его не получит, но и она не больше чем подозревала; к тому же она достаточно осторожна, чтобы не делиться своими подозрениями с Севанной или с кем бы то ни было еще. Их заскорузлые мозги продолжали цепляться за старое. Поистине, насколько Севанну снедало нетерпение и страстное желание поскорее освоить все новое, настолько же отчетливо она понимала, что делать это нужно не спеша. Многое, очень многое в их подходе к жизни уже претерпело изменения с тех пор, как Шайдо перевалили через Драконову Стену и оказались в мокрых землях — все еще мокрых, если сравнивать их с Трехкратной землей, — и все же гораздо больше еще предстояло изменить. Когда Ранд ал'Тор окажется у нее в руках, когда она выйдет замуж за Кар'а'карна, вождя вождей всех Айил, — все, что мокроземцы болтали о Драконе Возрожденном, было, конечно, полной глупостью, — будет положено начало новому способу назначения вождей и кланов, и септов. Возможно, даже руководителей воинских сообществ. Ранд ал'Тор станет назначать их. Конечно, она будет указывать ему, кого именно и куда. И это будет только начало. Заслуживал внимания, например, обычай мокроземцев передавать высокое звание и власть по наследству — сначала своим детям, потом детям своих детей и так далее.

Ветер неожиданно подул сильнее, сменив направление на южное. Его завывания могли заглушить звуки, издаваемые лошадьми и повозками мокроземцев.

Севанна снова поправила шаль, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица. Ни в коем случае нельзя обнаруживать свое беспокойство, чего бы это ни стоило. Однако быстрый взгляд вправо убедил ее, что можно не волноваться по этому поводу. Там тесной толпой сгрудились свыше двухсот Хранительниц Мудрости Шайдо; при обычных обстоятельствах по крайней мере некоторые из них не сводили бы с нее глаз, точно хищные грифы, но сейчас все взгляды были устремлены на холм. Кое-кто из них явно выказывал свою обеспокоенность, судя по тому, как они поправляли шали и приглаживали объемистые юбки. Севанна презрительно скривила губы. На некоторых из этих лиц бисером выступил пот. Пот! Куда подевалась их гордость? Как можно до такой степени забыться и выставлять на всеобщее обозрение свою тревогу?

Всех охватило напряжение, правда едва заметное, когда на гребне холма появился юноша из Совин Най и, опустив вуаль, заторопился вниз. Как и положено, он подошел прямо к ней, но, к ее неудовольствию, заговорил слишком громко, так что слышали все окружающие:

— Они выслали вперед разведчиков, и одному из них удалось скрыться. Он ранен, но все еще на коне.

Предводители сообществ задвигались еще до того, как юноша закончил говорить. Так не положено. Если бы шел бой, тогда другое дело, тогда Севанна позволила бы им командовать — сама она лишь несколько раз в жизни держала в руках копье, — но не сейчас. Нельзя допускать, чтобы они хоть на мгновение забывали, кто она такая.

— Все копья до единого — немедленно в бой! — громко приказала она. — Главное — не дать им опомниться.

Они, все как один, повернулись к ней.

— Все копья? — недоверчиво переспросил Бендуин. — Ты имеешь в виду — кроме тех, которые нужны для прикрытия?..

Вспыхнув, вмешался Маерик, не дав Бендуину договорить:

— Если у нас не останется резервов, мы можем оказаться…

Севанна прервала обоих:

— Все копья! Мы станцуем с этими Айз Седай. Мы должны немедленно уничтожить их!

Лица Эфалин и большинства остальных по-прежнему оставались бесстрастными, но Бендуин и Маерик хмурились, явно собираясь возражать. Глупцы. Перед ними всего несколько дюжин Айз Седай, всего несколько сот вооруженных мокроземцев, а у них больше сорока тысяч алгай'д'сисвай! Так нет, они все равно будут стоять на своем, скулить, что надо обеспечить прикрытие из разведчиков и держать копья в резерве, как будто оказались лицом к лицу с другими айильцами или целой армией мокроземцев.

— Я говорю от имени вождя клана Шайдо. — Лишнее напоминание не повредит. — Их всего горстка. — Теперь Севанна бросала каждое слово с презрением. — Их ничего не стоит догнать, если, конечно, копья поторопятся. Вы, по-моему, собирались до восхода солнца отомстить за Дизэйн? Мне кажется или я и впрямь чувствую запах страха? Страха перед несколькими десятками мокроземцев? Куда подевалась честь Шайдо?

От этих слов лица у них стали каменными, чего она и добивалась. Даже глаза Эфалин засверкали, точно серые полированные жемчужины, когда ее пальцы задвигались в языке жестов Дев. Предводители сообществ устремились вверх по склону, и Девы, окружавшие Севанну, последовали за ними. Это было не совсем то, чего она добивалась, но, по крайней мере, все копья пришли в движение. Даже находясь в ложбине, она видела, как, казалось, прямо из-под земли возникали фигуры, облаченные в кадин'сор, и торопливо устремлялись на юг таким широким шагом, что им ничего не стоило догнать лошадей. Сейчас некогда тратить время на разговоры. Однако позднее нужно непременно поговорить с Эфалин, решила Севанна и повернулась к Хранительницам Мудрости.

Они были специально отобраны среди сильнейших Хранительниц Мудрости Шайдо, способных направлять Единую Силу, из расчета шесть-семь человек на каждую Айз Седай из окружения Ранда ал'Тора, и все же Севанна остро ощущала их неуверенность. Они пытались скрыть ее за своими застывшими лицами, но от этого она никуда не делась, проявляясь в беспокойном движении глаз и в том, как они время от времени облизывали губы. Сегодня падут многие старые традиции, такие же могущественные, как закон. Хранительницы Мудрости не должны принимать участия в сражениях. Хранительницы Мудрости должны держаться подальше от Айз Седай. Из древних сказаний им было известно, что когда-то Айил служили Айз Седай, но, провинившись перед ними, были сосланы в Трехкратную землю и что им суждено погибнуть, если они когда-нибудь снова подведут Айз Седай. До них доходили рассказы о том, что́ первым делом заявил Ранд ал'Тор: Айил как часть своего служения Айз Седай поклялись никогда не прибегать к насилию.

Сама Севанна была уверена, что все эти россказни — сплошная ложь, и все же она неоднократно убеждалась в том, что Хранительницы Мудрости верят им. Никто не говорил ей этого, конечно, но она все равно знала. Для того чтобы стать Хранительницей Мудрости, ей тоже следовало совершить два путешествия в Руидин, однако она прекрасно обошлась без этого. Тем не менее остальные признали ее, хотя многие с явной неохотой. Теперь им не оставалось ничего другого, как продолжать и дальше мириться со всеми теми новшествами, которые она намеревалась внести в их жизнь. Бессмысленные традиции должны быть вырваны с корнем и заменены новыми.

— Айз Седай, — негромко произнесла Севанна. С приглушенным звоном браслетов и ожерелий Хранительницы Мудрости тут же склонились к ней, ловя каждое слово. — Они захватили Ранда ал'Тора, Кар'а'карна. Мы должны вызволить его. — (Некоторые из них слушали ее, сохраняя хмурое выражение лица. Большинство полагало, что ею двигало стремление отомстить за смерть Куладина, ее второго мужа. Им было понятно это желание, но только ради него одного они не пришли бы сюда.) — Айз Седай! — От гнева она уже почти шипела. — Мы держим свое слово, а они свое — нет. Мы не применяем насилия, как и поклялись, а они пользуются этим. Вы знаете, как погибла Дизэйн. — (Конечно, они знали, это можно было понять по их вспыхнувшим взглядам, неотрывно прикованным к ее лицу. Убийство Хранительницы Мудрости приравнивалось к убийству беременной женщины, ребенка или кузнеца. Некоторые из этих женщин знали даже значительно больше остальных, и это тоже можно было прочесть в их взглядах. Терава, Риэль и кое-кто еще.) — Если мы допустим, чтобы эти женщины остались безнаказанными, значит мы хуже животных, у нас нет чести. Но я своей не поступлюсь.

Решив, что с них достаточно, Севанна с достоинством подобрала юбки и с высоко поднятой головой устремилась вверх по склону, даже не оглянувшись. Она не сомневалась, что остальные следуют за ней. Терава, и Норлия, и Дэйлин позаботятся об этом, и Риэль, и Тион, и Мейра, и остальные из числа тех тринадцати, кто несколько дней назад вместе с ней присутствовал при том, как Айз Седай избили Ранда ал'Тора, а потом засунули обратно в деревянный сундук. Ее напоминание даже в большей степени относилось именно к ним, и она не сомневалась, что они не осмелятся ослушаться ее. Правда о том, как на самом деле умерла Дизэйн, намертво связала их с ней.

Хранительницам Мудрости приходилось бежать, перекинув край юбки через руку, и они, конечно, не могли развить такую скорость, как алгай'д'сисвай в кадин'сор. Однако, пусть с трудом, они бежали, лишь немного отставая от остальных. Пять миль через низкие округлые холмы — не такая уж долгая пробежка. Перевалив через очередной гребень, они увидели, что танец копий уже начался. Отчасти.

Тысячи алгай'д'сисвай образовали огромное озеро серо-коричневых волн с черными крапинками вуалей. Оно плескалось вокруг образовавших кольцо повозок мокроземцев, а те, в свою очередь, окружали небольшую группу деревьев из тех, которые часто встречались в этой местности. От гнева у Севанны перехватило дыхание. У Айз Седай хватило времени даже на то, чтобы собрать вместе всех своих лошадей. Окружив повозки, копья неуклонно сужали круг, осыпая их стрелами, которые, однако, будто наталкивались на невидимую стену. Сначала некоторые стрелы, летящие выше этой стены, проходили над ней, потом и они стали ударяться о невидимую преграду и отскакивать. Глухой ропот пронесся по толпе Хранительниц Мудрости.

— Видите, что творят Айз Седай? — закричала Севанна, будто тоже была способна разглядеть плетение из Единой Силы. Она с трудом сдержала усмешку. Свет, до чего же глупы эти Айз Седай, с их Тремя Клятвами, о которых они столько толкуют! Когда до них наконец дойдет, что Сила просто создана для того, чтобы использовать ее как оружие, а не возводить с ее помощью всякие дурацкие преграды, может оказаться уже слишком поздно. При условии, конечно, что Хранительницы Мудрости очнутся и примутся за дело, вместо того чтобы стоять, вытаращив глаза. Где-то в этих повозках, наверно, все еще лежал скрючившись Ранд ал'Тор, засунутый в сундук, точно рулон шелка. Все расчеты Севанны строились на том, чтобы захватить его. Если Айз Седай смогли справиться с ним, то и она сможет — с помощью Хранительниц Мудрости. А когда он поймет, что его ожидает, он и сам… — Терава, бери половину Хранительниц Мудрости и заходи с ними с запада. Ударите, как только мы начнем. Айз Седай должны ответить за Дизэйн. Мы заставим их заплатить такой тох, какого никто и никогда не выплачивал прежде.

Хранительницы Мудрости понятия не имели, о каком долге чести идет речь, поэтому с ее стороны было глупым хвастовством упоминать о нем, и все же это сработало. В гневном ропоте Хранительниц Мудрости то и дело слышались яростные обещания заставить Айз Седай заплатить свой тох. Молчали лишь те, кто по приказу Севанны убивал Дизэйн. Терава на мгновение чуть поджала узкие губы, потом все же выдавила из себя:

— Хорошо, Севанна.

Севанна вприпрыжку повела свою половину Хранительниц Мудрости на восточную сторону поля сражения — если то, что происходило, можно было так назвать. Ей страстно хотелось остаться наверху, откуда открывался хороший обзор, — именно так поступает вождь клана, направляя танец копий, — но это было единственное, в чем она не нашла поддержки даже у Теравы и остальных, тех, кто посвящен в тайну гибели Дизэйн. Хранительницы Мудрости изломанной линией выстроились перед алгай'д'сисвай, резко выделяясь на их фоне, — белые блузы из алгода, темные шерстяные юбки и шали, сверкающие браслеты и ожерелья, длинные, до талии, волосы, перехваченные темными шарфами, концы которых опускались на спину. Хранительницы приняли решение участвовать в танце копий, и Севанна не сомневалась, что они не останутся в стороне. И все же вряд ли они в полной мере отдавали себе отчет в том, что сейчас истинное сражение — это именно их сражение. Сегодняшний день должен изменить все, и захват Ранда ал'Тора — лишь ничтожно малая часть и начало этих перемен.

Среди алгай'д'сисвай, не сводивших глаз с повозок, только по росту можно было отличить Дев. Их лица укрывали вуали и шуфы, а кадин'сор — это кадин'сор, независимо от разницы в покрое, связанной с принадлежностью к тому или иному сообществу, клану или септу. Те, кто находился во внешнем кольце окружения, выглядели сбитыми с толку; ожидая, пока события начнут наконец разворачиваться, они угрюмо ворчали себе под нос. Их можно понять. Они настроились на молниеносный танец с Айз Седай и теперь нетерпеливо топтались на месте, находясь слишком далеко позади даже для того, чтобы пустить в ход луки, которые все еще висели в кожаных чехлах за спиной у каждого. Не следовало заставлять их ждать слишком долго — если Севанна хотела выполнить задуманное.

Уперев руки в бедра, она обратилась к своим Хранительницам Мудрости:

— Те, кто находится к югу от меня, пусть разрушают защиту Айз Седай. Те, кто к северу, пусть нападают. Вперед, копья! — Отдав приказ, она повернулась, чтобы своими глазами увидеть, как будут уничтожены Айз Седай, воображающие, что их защита непробиваема.

И ничего не произошло. Вся масса алгай'д'сисвай забурлила, но без малейшего толку; самые громкие звуки были вызваны случайным постукиванием копий по щитам. Севанну душил гнев, но она изо всех сил сдерживала его. Она была так уверена, что предъявленного им трупа зверски убитой Дизэйн достаточно, чтобы они раскачались! Так нет же, им все еще казалось немыслимым напасть на Айз Седай. Неужели ей придется палкой гнать их в бой? Срамить их, упирая на то, что они ни на что не годны, кроме как носить белое, точно гай'шайн?

Внезапно огненный шар величиной с человеческую голову, раскаленный и шипящий, по дуге полетел к повозкам, потом еще один, и еще — дюжины. Напряжение, от которого все внутри у нее было точно стянуто узлом, немного ослабело. С запада, оттуда, где находились Терава и остальные, неслись новые шары, их было даже больше. От вспыхнувших повозок повалил дым, сначала серые, едва различимые струйки, потом густеющие на глазах черные столбы. Ропот алгай'д'сисвай зазвучал тоном выше, передние ряды двинулись наконец к повозкам, задние напирали со все возрастающей силой. Ветер донес со стороны повозок крики — люди ревели от гнева, пронзительно вскрикивали от боли. Какие бы преграды ни воздвигли Айз Седай, они явно не устояли. Начало положено, конец приближался, и он мог быть только один. Ранд ал'Тор будет принадлежать ей; он подарит ей власть над всеми Айил, а с ними перед ней не устоят и мокроземцы. И прежде чем умереть, он подарит ей дочерей и сыновей, которые возглавят Айил после нее. Эта мысль была приятна; ничего удивительного — ведь он красив, силен и молод.

Она, конечно, не ожидала, что Айз Седай сдадутся без боя, и оказалась права. На копья тоже обрушились огненные шары, превращая в пылающие факелы облаченные в кадин'сор фигуры. С чистого неба начали бить молнии, взметая в воздух людей и комья земли. Хранительницы Мудрости учились прямо на ходу, хотя, даже не подозревая об этом, они, возможно, и прежде все умели, просто не решались пустить в ход свои способности. Большинство из них направляли Силу очень редко, особенно в присутствии посторонних, поэтому зачастую они и сами не отдавали себе отчета в том, на что способны. Как бы то ни было, теперь молнии падали не только среди копий Шайдо, но и среди фургонов.

Не все они достигали своей цели. Огненные шары, некоторые величиной с конскую голову, и серебряные молнии, похожие на упавшие с небес копья, зачастую просто вонзались в землю, или неожиданно устремлялись в сторону, точно ударившись о невидимую преграду, или взрывались высоко в воздухе, или просто бесследно исчезали. Рев и грохот, крики и стоны со всех сторон. Севанна с восхищением смотрела на небо. Это походило на выступления иллюминаторов, о которых она читала.

Внезапно мир перед Севанной ослепительно вспыхнул белым. Севанне показалось, что она плывет. Когда в глазах прояснилось, оказалось, что Севанна лежит на земле довольно далеко от того места, где только что стояла. Все тело болело, она задыхалась и была полузасыпана разбросанной землей. Волосы на голове встали дыбом. Вокруг рваной ямы в земле, не меньше спана в поперечнике, раскидало других Хранительниц Мудрости; от их одежды поднимались тонкие струйки дыма. Упали не все — битва молний и огненных шаров в небе продолжалась, — но слишком многие. Следовало сделать все, чтобы уцелевшие снова включились в танец.

Глубоко вздохнув, Севанна с трудом поднялась на ноги, даже не подумав отряхнуться.

— Жмите, копья! — закричала она.

Обхватив лежащую ничком Эстелайн за худые плечи, она потянула ее вверх, заставляя подняться, с опозданием поняла по широко распахнутым голубым глазам, что та мертва, и уронила тело. Бросилась к ошеломленной Дорайлле, заставила ее встать на ноги, выхватила копье у упавшего Громоходца и замахала им:

— Копья, вперед!

Некоторые Хранительницы Мудрости, казалось, поняли ее буквально и бросились в стороны, освобождая дорогу алгай'д'сисвай. Другие заметно приободрились и кинулись помогать тем, кто еще мог подняться. Буря огня и молний между тем продолжалась, все усиливаясь по мере того, как Севанна перебегала от одной Хранительницы Мудрости к другой и кричала, размахивая своим копьем:

— Нажмите, копья! Вперед, копья!

Ей стало почти весело; да-да, она засмеялась! Этого ей всегда так не хватало — вздыбившаяся земля, летящие над головой молнии и бушующее вокруг сражение. Никогда прежде не было у Севанны возможности дать такой полный выход своим чувствам. Она почти пожалела о том, что когда-то не выбрала для себя путь Девы Копья. Почти. Ни одна женщина из Фар Дарайз Май не могла стать вождем клана — точно так же, как ни один мужчина не мог стать Хранительницей Мудрости. Дева, стремящаяся к власти, должна была отказаться от копья и стать Хранительницей Мудрости. Севанна, однако, пошла другим путем. Став женой вождя клана, она добилась власти в таком возрасте, когда Деве не доверяют даже носить копье, а ученице Хранительниц Мудрости — подавать воду. И теперь она имела все, была и Хранительницей Мудрости, и вождем клана, хотя придется еще немало потрудиться, чтобы это последнее звание принадлежало ей по праву. Сами по себе звания значили не много, раз у нее была реальная власть, но почему бы и не иметь их?

Неожиданный вопль, раздавшийся позади, заставил Севанну обернуться, и она с изумлением и ужасом увидела косматого серого волка, вцепившегося Дозере в горло. Не раздумывая, она с силой вонзила копье зверю в бок. Волк изогнулся, пытаясь зубами схватить древко, а в это время мимо нее пронесся другой, огромный, ростом ей по пояс, и прыгнул на спину одного из алгай'д'сисвай. И еще, и еще — всюду, куда бы Севанна ни бросала взгляд, один за другим волки кидались на людей в кадин'сор и рвали их на части.

Она вытащила копье из мертвого волка с острым ощущением суеверного ужаса. Айз Седай призвали волков, чтобы сражаться с ними. Она не могла отвести взгляда от волка, которого убила. Айз Седай призвали… Нет. Нет! Это ничего не меняло. Она не допустит, чтобы это повлияло на ее планы.

В конце концов она заставила себя оторвать взгляд от волка и только собралась снова громкими возгласами подхлестывать Хранительниц Мудрости, как увидела такое, от чего язык замер у нее во рту, а глаза чуть не выскочили из орбит. Кучка мокроземцев на лошадях, в красных шлемах и кирасах, в самой гуще алгай'д'сисвай, наносили удары налево и направо, орудуя мечами и длинными пиками. Откуда они взялись?

Она не отдавала себе отчета в том, что произнесла эти слова вслух, пока не услышала ответ Риэль:

— Я пыталась заговорить с тобой, Севанна, но ты точно оглохла. — Огненноволосая женщина с видимым отвращением смотрела на ее окровавленное копье; Хранительницам Мудрости не разрешалось брать в руки оружие. Севанна нарочитым жестом положила копье на сгиб локтя, как обычно делали вожди кланов, а Риэль между тем продолжала: — Мокроземцы напали с юга. Мокроземцы и сисвай'аман. — Последнее слово она произнесла со всем доступным ей презрением; а как еще можно говорить о тех, кто называл себя Копьями Дракона? — С ними есть и Девы. И… Хранительницы Мудрости.

— Сражаются? — недоверчиво спросила Севанна, но тут же поняла, что ее вопрос лишен смысла. Если она сумела отбросить устаревшие обычаи, что же удивительного в том, что то же самое сделали эти глупые женщины, которые все еще называли себя Айил? Хотя такого она от них не ожидала. Вне всякого сомнения, их привела Сорилея; эта уже немолодая женщина напоминала Севанне лавину, несущуюся с горы и сметающую все на своем пути. — Мы должны немедленно напасть на них. Ранд ал'Тор не достанется им. Иначе мы не сможем отомстить за Дизэйн, — поспешно добавила она, увидев, как расширились глаза Риэль.

— Они — Хранительницы Мудрости, — безжизненно произнесла Риэль, и Севанна с горечью поняла, что за этим стояло.

Участвовать в танце копий достаточно скверно само по себе, но нападение одних Хранительниц Мудрости на других не могла одобрить даже Риэль. Она согласилась с тем, что Дизэйн должна умереть. Каким еще способом можно было заставить Хранительниц Мудрости напасть на Айз Седай, не говоря уже об алгай'д'сисвай, без чего не заполучить в свои руки Ранда ал'Тора, а с ним и власть над всеми Айил? И все же оно было совершено втайне, и знали о нем лишь те женщины, которые согласились с таким решением. Остальные не должны были ничего знать — они бы просто не поняли. Глупцы и трусы, все до одного!

— Тогда сражайся с тем, с кем можешь, Риэль. — Севанна с презрением выплевывала каждое слово, но Риэль лишь кивнула, поправила шаль, бросила еще один взгляд на копье в руке Севанны и вернулась на свое место среди Хранительниц Мудрости.

Может быть, все-таки существовал способ сделать так, чтобы те, другие Хранительницы Мудрости, напали первыми. Жаль, что не удалось застать их врасплох, но любой ценой нельзя допустить, чтобы Ранда ал'Тора вырвали прямо у нее из рук. Чего бы она только не отдала за женщину, которая была бы способна направлять и, не артачась, делала то, что ей прикажут! Чего бы она только не отдала за то, чтобы оказаться на возвышении, откуда видно, как идет сражение!

Высоко вскинув копье и настороженно высматривая волков — те, которых она видела, либо все еще нападали на людей в кадин'сор, либо были уже мертвы, — Севанна снова принялась подбадривать сражающихся криками. В южной стороне огненные шары и молнии падали сейчас среди Шайдо чаще, чем прежде, тем не менее, насколько могла судить Севанна, это не имело значения. Земля все так же взлетала в воздух, и сражение продолжалось не ослабевая.

— Нажмите, копья! — закричала она, размахивая своим копьем. — Нажмите!

Среди взбаламученного моря алгай'д'сисвай она не видела больше никого из этих глупцов, которые повязывали голову красными тряпками и называли себя сисвай'аман. Наверно, их было слишком мало, чтобы они могли повлиять на ход событий. Вообще, кучки мокроземцев выглядели едва различимыми островками, затерявшимися среди Айил. Прямо у нее на глазах нескольких всадников облепили со всех сторон и свалили наземь, осыпая ударами копий.

— Жмите, копья! Вперед, копья!

Торжество звенело в голосе Севанны. Даже если бы Айз Седай призвали на помощь десять тысяч волков, а Сорилея привела тысячу Хранительниц Мудрости и сто тысяч копий, Шайдо все равно должны сегодня одержать победу. Шайдо и она сама. Севанна из Джумай Шайдо — это имя останется в памяти навсегда.

Неожиданно все звуки сражения перекрыл глухой гул. Он, казалось, исходил оттуда, где сгрудились фургоны Айз Седай, но Севанна не могла понять, что породило его. Она терпеть не могла того, чего не понимала, но не стала расспрашивать Риэль или кого бы то ни было еще, не желая обнаружить свое незнание. Она не обладала теми способностями, которые все они имели и которые так низко ценили. И хотя сами они не придавали им особого значения, ее это задевало. Потому что существовало еще кое-что, чего она терпеть не могла, — когда другие обладали силой, которой не было у нее.

Среди алгай'д'сисвай внезапно ослепительно полыхнуло — будто повернули что-то сверкнувшее. Севанна заметила это краешком глаза, но не поняла, в чем дело, а вглядевшись, ничего особенного не обнаружила. Все как будто шло по-прежнему, но тут где-то с краю снова возникла вспышка, и снова Севанна, сколько ни вглядывалась, ничего не увидела. Слишком многое из происходящего было выше ее понимания.

Продолжая подбадривать сражающихся криками, она бросала внимательные взгляды на Хранительниц Мудрости Шайдо. Лица у них были испачканы, шарфы свалились, длинные волосы рассыпались по плечам, юбки и блузы покрыты пылью или даже опалены. По крайней мере дюжина из них лежала и стонала, семь или даже больше не двигались, шали закрывали их лица. Однако те, кто ее интересовал, остались на ногах. Риэль и Аларис, с ее редкими у Айил черными волосами, торчащими в разные стороны. Сомерин, которой нравилось носить блузу незашнурованной — так она стремилась показать, что природа одарила ее кое-чем больше, чем саму Севанну, — и Мейра, чье удлиненное лицо выглядело еще суровее обычного. Крепкая Тион, и тощая Белинда, и Модарра, ростом не уступавшая большинству мужчин.

Что это были за вспышки? Если они придумали что-то новое, им следовало сказать ей. Тайна Дизэйн намертво связала их с ней. Если все раскроется, любая замешанная в это дело Хранительница Мудрости проведет оставшуюся часть жизни в страданиях — хуже того, в позоре, — выплачивая свой тох. В лучшем случае ее обнаженной изгонят в пустыню, чтобы она выжила там или умерла, как получится, но, скорее всего, просто убьют, точно дикого зверя. И тем не менее, несмотря на связывающую их тайну, Севанна была уверена, что они получали немало удовольствия — так же, как и все остальные, — утаивая от нее те умения, которые Хранительницы Мудрости приобретали во время своего ученичества и позже, когда отправлялись в Руидин. Это непременно следовало изменить, но позднее. Сейчас не время выставлять напоказ свою слабость, прося объяснить, что именно они предприняли.

Вернувшись к сражению, Севанна обнаружила, что равновесие нарушилось, и явно в ее пользу. В южной стороне огненные шары и стрелы молний так же редко достигали своей цели, как и раньше, но не здесь, прямо перед ней, и не к западу и к северу. Айз Седай больше не нападали, даже их защита слабела прямо на глазах. Она побеждала!

От этой мысли ее обдало жаром, и в то же мгновение Айз Седай полностью прекратили сопротивление. Только в южной стороне атака на алгай'д'сисвай еще продолжалась. Севанна открыла было рот, чтобы провозгласить победу, но вовремя остановилась. Огненные шары и молнии Хранительниц Мудрости Шайдо неслись к повозкам и… разбивались о невидимую преграду. Дым, поднимающийся от горящих фургонов, постепенно начал обрисовывать контур этой преграды, которая больше всего походила на свод с отверстием наверху, через которое дым и вытекал наружу.

Севанна вихрем сорвалась с места и мгновенно оказалась прямо перед Хранительницами Мудрости. Некоторые из них отпрянули — может, из-за выражения ее лица, а может, и из-за копья в ее руке. Она знала, что выглядит так, будто в любой момент пустит его в ход, — так и было.

— Чего вы ждете? — в ярости закричала она. — Вы должны разрушать все, что они создают! Нельзя допускать, чтобы они окружали себя такими высокими стенами!

У Тион был такой вид, точно ее вот-вот вырвет, но она уперла кулаки в широкие бедра и посмотрела прямо в лицо Севанне:

— Это сделали не Айз Седай.

— Не Айз Седай? — брызжа слюной, закричала Севанна. — Тогда кто? Их Хранительницы Мудрости? Я говорила, что мы должны напасть на них!

— Это сделали не женщины, — дрожащим голосом произнесла Риэль, лицо у нее побелело как мел. — Это сделали не… — Она судорожно сглотнула.

Сердце у Севанны ухнуло, она повернулась, чтобы снова взглянуть на купол, и у нее перехватило дыхание. Что-то поднималось через дыру, из которой валил дым. Одно из знамен мокроземцев. Дым, конечно, мешал рассмотреть его как следует, но кое-что было видно. Темно-красное, с диском посредине, наполовину белым, наполовину черным, разделенным волнообразной линией. Оно напоминало те куски ткани, которые носили сисвай'аман. Знамя Ранда ал'Тора. Неужели он сумел вырваться на свободу, разделаться со всеми Айз Седай и поднять свое знамя? Скорее всего, так оно и было.

Ураган пламени все еще обрушивался на купол, но за спиной Севанны послышался ропот. Эти женщины готовы отступить. Но не она. Она всегда знала, что легче всего добиться власти, завоевав сердце мужчины, который этой властью уже обладает. Еще ребенком она не сомневалась, что от природы наделена оружием, с помощью которого сможет подчинить себе любого из них. Суладрик, вождь клана Шайдо, не устоял перед ней, когда ей было шестнадцать, а после его смерти она выбирала из тех, кто более уверенно мог привести ее к успеху. Мурадин и Куладин — каждый был убежден, что она интересуется только им одним. Когда Мурадин не вернулся из Руидина — это нередко случалось с мужчинами, — одной ее улыбки оказалось достаточно, чтобы Куладин вообразил, будто одержал над ней победу. Конечно, власть вождя клана бледнела по сравнению с властью Кар'а'карна, но то, что она видела перед собой… Севанна затрепетала, будто внезапно увидела в палатке-парильне самого прекрасного мужчину, которого только могла вообразить. Если бы Ранд ал'Тор принадлежал ей, она владела бы всем миром.

— Поднажмите! Давайте! — снова закричала она. — Вперед! За Дизэйн! Мы сокрушим этих Айз Седай! — А она получит Ранда ал'Тора.

Внезапно шум сражения, крики и стоны впереди усилились. Проклятье! Отсюда, снизу, невозможно толком что-либо разглядеть. Она снова прикрикнула на Хранительниц Мудрости, но тщетно — с каждым мгновением огненный вал, обрушивающийся на купол, слабел. А потом произошло то, что было доступно взгляду с любого места.

С оглушительным грохотом взлетели в воздух земля и ближайшие к повозкам фигуры, одетые в кадин'сор, и не где-нибудь в одном месте, а по всей линии. И тут же снова, и еще, и еще, каждый раз немного дальше от фургонов. Не линия, а сплошное расширяющееся кольцо взрывающейся земли — и гибнущих воинов Шайдо и Дев. Уцелевшие бросились врассыпную. Взрыв за взрывом, снова, снова и снова — и внезапно алгай'д'сисвай помчались мимо Севанны — убегая!

Севанна лупила их своим копьем, била по голове и плечам, не обращая внимания на то, что его наконечник покраснел от крови.

— Стойте! Сражайтесь! Стойте ради чести Шайдо! — (Они мчались как вихрь, ничего не замечая.) — Где ваша честь? Стойте! В бой! — Копье вонзилось в спину убегающей Деве, и та упала, но остальные, не останавливаясь, лишь топтали ее ногами. Внезапно до Севанны дошло, что многие Хранительницы Мудрости тоже сбежали, а остальные выглядели так, точно повредились умом. Риэль повернулась, чтобы ринуться вслед за другими, и Севанна схватила ее за руку, угрожая копьем. В этот момент ее не волновало, что Риэль способна направлять. — Куда ты? Стой! Мы еще можем захватить его!

Лицо женщины застыло, превратившись в маску страха.

— Мы все погибнем, если останемся здесь! Или нас поймают и бросят в оковах у палатки Ранда ал'Тора! Если хочешь, Севанна, оставайся и умри. Я — не Каменный Пес! — Резким движением вырвав руку, Риэль бегом устремилась на восток.

Еще мгновение Севанна оставалась на месте. Охваченные паникой мужчины и Девы толкали ее со всех сторон, но она не замечала этого. Потом она отшвырнула копье и ощупала висящую у пояса суму, где среди прочих нужных вещей лежал маленький каменный кубик, покрытый замысловатой резьбой. Хорошо, что она в свое время не выбросила его. Если у лука лопнула тетива, можно натянуть другую, напомнила она себе. Высоко подобрав юбки, чтобы не мешали двигаться, Севанна влилась в поток отступавших, но если все остальные мчались, охваченные ужасом, она бежала целеустремленно, и в голове у нее, как обычно, вертелись самые разные планы. Ранд ал'Тор еще будет стоять перед ней на коленях. И Айз Седай тоже.

* * *

В конце концов Алвиарин покинула покои Элайды. Внешне предельно спокойная и собранная, как всегда, она чувствовала себя мокрой тряпкой, которую, выкрутив, как следует выжали. Приходилось даже прикладывать усилия, чтобы просто-напросто не упасть, спускаясь по бесконечным мраморным лестницам. Слуги в ливреях кланялись или приседали в реверансе и тут же испуганно спешили дальше по своим делам, видя перед собой лишь хранительницу летописей, ступающую со всей присущей Айз Седай безмятежностью. По мере того как она спускалась все ниже, начали попадаться сестры. У многих на плечах были шали, отделанные бахромой цвета той Айя, к которой они принадлежали, будто они хотели таким образом подчеркнуть, что на самом деле являются полноправными сестрами. Все они, проходя мимо, поглядывали на Алвиарин по большей части тревожно. Только одна просто не заметила ее — Данелле, Коричневая, вечно пребывающая в мечтах. Она принимала горячее участие в низвержении Суан Санчей и возвышении Элайды, но впоследствии настолько погрузилась в свои мысли, что отдалилась от всех и лишилась друзей даже в собственной Айя; она, казалось, не заметила Алвиарин или просто не догадалась посторониться. Остальные же догадывались об этом даже слишком хорошо. Бериша, тощая, с безжалостным взглядом Серая, и Кера, голубоглазая и светловолосая, что редкость среди тайренцев, высокомерная, как все Зеленые, отошли от хранительницы летописей как можно дальше, едва присев. Норайн сначала как будто собралась склониться в реверансе, но раздумала; большеглазая, временами почти такая же заторможенная, как Данелле, и тоже не имеющая друзей, она терпеть не могла Алвиарин. По ее мнению, если уж хранительницей оказалась сестра из Белой Айя, то ею должна была стать она, Норайн Доварна.

Сестры вовсе не обязаны были приседать в реверансе, встречаясь с хранительницей летописей. Но конечно, все они понимали, что, стоя так близко к Элайде, она в случае чего сможет походатайствовать перед ней, и потому считали своим долгом проявить почтение. В глазах многих можно было прочесть немой вопрос, какие новые приказания получила Алвиарин и какая сестра сегодня имела несчастье навлечь на себя недовольство Амерлин. Даже Красные старались держаться подальше от Элайды и без вызова не появлялись даже в апартаментах, расположенных пятью этажами ниже новых покоев Амерлин, а многие и в самом деле прятались, когда Элайда спускалась вниз. Сам воздух, раскаленный и почти осязаемо вязкий, был, казалось, пропитан страхом. Еще бы — и мятежницы, и эти ужасные мужчины, способные направлять Силу, до сих пор разгуливали на свободе.

Некоторые сестры пытались заговорить с Алвиарин, но та, забыв о вежливости, проходила мимо, не замечая, какое беспокойство порождало в них ее нежелание остановиться. Элайда, и только Элайда не выходила у нее из головы — так же, как у многих из них. Очень она непроста, Элайда. При первом взгляде она казалась красавицей, полной достоинства и благородной сдержанности, при втором — женщиной, чья душа выкована из стали, безжалостной, точно обнаженный клинок. Она брала нахрапом там, где другие действовали убеждением, наносила сокрушительные удары тогда, когда другие прибегали к дипломатии или Игре Домов. Любой знающий ее не мог не согласиться с тем, что она умна, но требовалось некоторое время, чтобы понять: при всем своем уме она часто принимала желаемое за действительное. Если же какие-то реалии жизни упорно шли вразрез с ее представлениями, Элайда не останавливалась ни перед чем, чтобы добиться своего. Две ее совершенно неоспоримые черты пугали Алвиарин; менее важная состояла в том, что она на удивление часто добивалась успеха. Вторая была гораздо существеннее — талант Предсказания.

Странный талант и очень редкий — все давным-давно и думать забыли о нем. Никто не ожидал, что он у кого-нибудь проявится, и, когда это произошло, все были просто ошарашены. Никто, даже сама Элайда, не мог заранее сказать, когда нахлынет Предсказание, и никто, конечно, даже не догадывался, что именно будет возвещено. Алвиарин не покидало крайне неприятное ощущение призрачного присутствия рядом этой женщины, пристально за ней наблюдающей.

И все же, возможно, придется ее убить. Если это произойдет, Элайда будет не первой ее тайной жертвой. Однако она не решалась пойти на такой шаг без приказа или, по крайней мере, дозволения.

Оказавшись в своих покоях, Алвиарин облегченно вздохнула, будто тень Элайды не могла пересечь этот порог. Глупая мысль. Если бы только Элайда заподозрила истину, никакое расстояние — хоть в тысячу лиг! — не помешало бы ей вцепиться в горло Алвиарин. Элайда, конечно, рассчитывала, что Алвиарин тут же кинется выполнять ее приказы, скрепленные личной подписью и печатью Амерлин, но предстояло еще решить, какие из них действительно должны быть выполнены. Решать не Элайде, конечно. И не ей самой.

Комнаты были меньше тех, которые занимала Элайда, но с более высокими потолками. Большой балкон повис на высоте ста футов над огромной площадью, раскинувшийся перед Башней. Иногда Алвиарин выходила на него, чтобы поглядеть на Тар Валон, величайший город в мире, заполненный людьми, как морской берег песчинками. Обстановка комнат была выдержана в доманийском стиле — гладко обработанное, но неполированное светлое дерево, инкрустированное перламутром и янтарем, яркие ковры с узорами в виде завитков и цветов, еще более яркие гобелены с изображениями леса, цветов и пасущихся оленей. Все это принадлежало той, которая жила в этих комнатах до Алвиарин. Она оставила их вовсе не потому, что не хотела тратить время, выбирая новые, а для того, чтобы постоянно напоминать себе о возможной цене поражения. Лиане Шариф оказалась неумелой интриганкой, по-любительски запуталась в собственных кознях и потерпела поражение, а теперь оказалась навсегда отрезанной от Единой Силы. Жалкая беженка, зависящая от милости других, обреченная на полную страданий жизнь, столь невыносимую, что в один прекрасный день, не выдержав, она просто отвернется к стене и умрет. Если смерть сама прежде не сжалится над ней. Алвиарин слышала, что некоторым усмиренным женщинам удалось выжить, но не слишком верила в это, поскольку сама не встречала ни одной из них. Впрочем, она к этому не очень-то и стремилась.

Солнечный свет разгорающегося дня вливался сквозь окна, однако, прежде чем Алвиарин добралась до своей гостиной, вокруг неожиданно стало почти темно, будто наступили поздние сумерки. Ничуть не удивившись, Алвиарин тут же остановилась и опустилась на колени:

— Великая госпожа, я живу, чтобы служить.

Перед ней возникла высокая женщина, сотканная, казалось, из густой темной тени и серебряного света. Месана.

— Расскажи мне, что случилось, дитя. — Ее голос напоминал хрустальный перезвон.

Стоя на коленях, Алвиарин повторила каждое сказанное Элайдой слово, хотя по-прежнему не понимала, зачем это нужно. Прежде она опускала подробности, которые считала несущественными, но Месана узнала об этом и теперь требовала, чтобы Алвиарин повторяла каждое слово, описывала жесты и мимику. Может быть, Месана, которой ничего не стоило подслушать все их разговоры с Элайдой, просто проверяла ее? Алвиарин пыталась обнаружить в этом хоть какую-то логику, но потерпела неудачу. Правда, на свете существует многое, к чему логика не имеет никакого отношения.

Она встречалась и с другими Избранными, которых глупцы называли Отрекшимися. В Башню приходили и Ланфир, и Грендаль, высокомерные в своей силе и мудрости. Без единого слова они умели поставить Алвиарин на место, показать ей, что она по сравнению с ними — ничто, девчонка на побегушках, предназначенная для того, чтобы выполнять их поручения и униженно кланяться, тая от счастья, если ей бросали милостивое слово. Однажды ночью во время сна Бе'лал унес ее — она не знала куда; просыпаясь потом в своей постели, она содрогалась от страха, сама не зная почему. Это было даже ужаснее, чем находиться рядом с мужчиной, способным направлять. Для него она была даже не червем, не живым существом, а просто инструментом для его сложной и непонятной игры, беспрекословно выполняющим все приказания. Однако самым первым был Ишамаэль. Он появился за много лет до остальных, выделил ее среди затаившихся от всех Черных сестер — и поставил во главе них.

Перед каждым она преклоняла колени, каждому говорила, что живет, чтобы служить, — и действительно делала это, выполняла все их приказания, в чем бы они ни состояли. В конце концов, они стояли лишь ступенькой ниже самого Великого повелителя Тьмы, и, если она хотела получить награду за свое служение — бессмертие, которым они, похоже, уже обладали, — не оставалось другого пути, кроме повиновения. Перед каждым она становилась на колени, но лишь Месана являлась ей не в человеческом облике. Этот мерцающий покров из света и тени, должно быть, соткан с помощью Единой Силы, хотя Алвиарин не удавалось разглядеть самого плетения. Она чувствовала мощь Ланфир и Грендаль, знала с самого первого мгновения, насколько они могущественнее ее в управлении Силой, но, странное дело, в Месане она не ощущала… ничего. Как будто эта женщина вообще не способна направлять.

Логика подсказывала одно объяснение этому, очевидное и ошеломляющее. Месана пряталась, потому что не хотела быть узнанной. Наверно, она сама обитала в Башне. Это казалось невероятным, но все другие предположения ничего не объясняли. Если принять это дикое объяснение, она одна из сестер; уж конечно, не служанка, выполняющая тяжелую работу. Тогда кто? Слишком много женщин годами находились вне Башни и оказались здесь только по вызову Элайды, слишком многие среди них не имели близких друзей, вообще сторонились всех. Месана, скорее всего, была одной из них. Алвиарин очень хотелось докопаться до правды. Знание само по себе было огромной силой, даже если пока она не видела способа его использовать.

— Значит, у нашей Элайды было Предсказание, — произнесла Месана своим удивительным мелодичным голосом, и только тут до Алвиарин дошло, что она уже закончила свой рассказ.

Болели колени, но она знала, что лучше вытерпеть это, чем подняться без разрешения. Палец призрачной женщины задумчиво постукивал по серебряным губам. Внезапно у Алвиарин мелькнуло смутное воспоминание. Какая сестра так делала?

— Странно, в ней как будто нет никаких загадок и в то же время она способна делать такие необычные вещи. Это всегда был очень редкий талант. К тому же большинство обладающих им выражались так туманно, что их зачастую понимали только поэты. Обычно все становилось ясным только тогда, когда было уже слишком поздно и не имело никакого значения. Задним числом все умные.

Алвиарин хранила молчание. Никто из Избранных никогда ничего с ней не обсуждал; они приказывали или требовали.

— Интересное Предсказание. Когда она сказала, что мятеж лопнет — точно гнилая дыня, так она выразилась? — это было частью прорицания?

— Не уверена, Великая госпожа. — Она задумалась, вспоминая. В самом деле, когда Элайда говорила об этом, до Предсказания или во время него?

Месана лишь пожала плечами:

— Как бы то ни было, в любом случае это может пригодиться.

— Она опасна, Великая госпожа. С помощью этого таланта она может узнать то, чего ей знать не следует.

В ответ послышался хрустальный смех:

— Что, например? Кто ты такая? Кто твои сестры по Черной Айя? Или, может быть, ты беспокоишься обо мне? Иногда ты бываешь доброй девочкой, дитя. — Серебряный голос явно забавлялся. Алвиарин вспыхнула; она всей душой понадеялась, что Месана примет это за смущение, а не за гнев. — Полагаешь, что от нашей Элайды пора отделаться, дитя? Рано еще, я полагаю. Она пока полезна для нас. По крайней мере, до тех пор, пока молодой ал'Тор не доберется до нас, и очень может быть, что и после. Разошли ее приказы и проследи за их исполнением. Необыкновенно забавно наблюдать, как она играет в свои маленькие игры. Временами вы, дети, удивительно точно соответствуете своим айя. Может, ей, чтобы добиться успеха, придет в голову выкрасть короля Иллиана или королеву Салдэйи? Вы, Айз Седай, и прежде поступали подобным образом, не так ли? Но не вечно же? Кого она попытается посадить на трон в Кайриэне? Может, предложение стать королем в Тире пересилит неприязнь благородного лорда Дарлина к Айз Седай? Или наша Элайда, к ее собственному огорчению, все же прежде подавится? Жаль, что она не воспринимает идею увеличения армии. Мне казалось, что амбиции заставят ее ухватиться за эту мысль.

Встреча явно приближалась к завершению — они всегда продолжались ровно столько, сколько требовалось, чтобы Алвиарин доложила и получила новые приказания, — но у нее еще оставались вопросы.

— Черная Башня, Великая госпожа. — Алвиарин нервно облизнула губы. Она многому научилась с тех пор, как Ишамаэль впервые явился ей; по крайней мере, теперь она очень хорошо понимала, что Избранные не были ни всемогущи, ни всезнающи. Она стала главой Черных, когда Ишамаэль в ярости убил ее предшественницу, Джарну Малари, обнаружив, что та творила, тем не менее всякие неприятности для Алвиарин и остальных Черных продолжались еще два года, вплоть до смерти другой Амерлин. У нее часто возникал вопрос, приложила ли Элайда руку к смерти этой последней, Сайрин Вайю; одно было несомненно — Черная Айя к этому отношения не имела. При Джарне была Тамра Оспения, Амерлин до Сайрин, которую Джарна выжала, точно виноградную гроздь, — получилось, кстати, не так уж много сока, — а потом представила дело так, будто Тамра умерла во сне. Но самым главным было то, что Алвиарин и остальным двенадцати Черным сестрам из Высшего совета пришлось немало настрадаться, прежде чем они убедили Ишамаэля в том, что непричастны к случившемуся. Избранные не были всесильны и не знали всего, и все же иногда они знали то, чего не ведал никто, кроме них. Задавать вопросы было опасно, очень опасно. И самым опасным был вопрос: «Почему?»; Избранные терпеть не могли, когда их спрашивали: «Почему?» — Как сделать так, Великая госпожа, чтобы уцелели те пятьдесят сестер, которых она приказала отправить к Черной Башне?

Глаза, сверкающие, точно две полные луны, рассматривали ее, и по спине Алвиарин пробежал озноб. Судьба Джарны вспыхнула в ее памяти. Для всех она была Серой и как таковая никогда не проявляла ни малейшего интереса ни к каким тер'ангриалам — до тех пор, пока однажды каким-то странным образом не попала в ловушку одного из них, до которого не дотрагивались в течение столетий, потому что не знали, как с ним обращаться. Как ей удалось привести его в действие, так и осталось тайной. В течение десяти дней никто не мог добраться до нее, слышались лишь ее душераздирающие крики. Большинство в Башне считали Джарну образцом добродетели; когда все, что от нее осталось, хоронили, все сестры в Тар Валоне и те, кто успел добраться до города вовремя, приняли участие в траурной церемонии.

— Тебе свойственно любопытство, дитя, — наконец произнесла Месана. — Любопытство может оказаться ценным качеством — если направлено куда следует. Если же нет… — Угроза повисла в воздухе, точно занесенный над Алвиарин сверкающий кинжал.

— Я направлю его туда, куда прикажет Великая госпожа, — хрипло сказала Алвиарин. Во рту у нее было сухо, как в пустыне. — Как только прикажете.

Но она должна еще выяснить, следует ли Черным сестрам отправляться с Тувин. Месана пошевелилась, неясно вырисовываясь над ней, так что ей пришлось вытянуть шею, чтобы вглядеться в еле различимое лицо, сотканное из света и тени. Внезапно Алвиарин страстно захотелось узнать, могут ли Избранные читать ее мысли.

— Если ты служишь мне, дитя, то должна служить и повиноваться только мне. Не Семираг или Демандреду. Ни Грендаль, ни кому бы то ни было еще. Только мне. И Великому повелителю, конечно, но после него — только мне.

— Я живу, чтобы служить вам, Великая госпожа. — Голос сейчас больше напоминал воронье карканье, но она изо всех сил постаралась сделать ударение на слове «вам».

Серебристый взгляд надолго погрузился в ее немигающие глаза. Потом Месана сказала:

— Хорошо. Я, пожалуй, научу тебя. Но никогда не забывай, кто из нас ученик, а кто учитель. Я выбираю, кого и чему учить, и я решаю, когда можно использовать полученные знания. Если я узнаю, что ты хоть на волос отошла от моих указаний, я сотру тебя в порошок.

Внезапно пересохший рот Алвиарин снова наполнился слюной. В этом мелодичном голосе не слышалось гнева — только непоколебимая уверенность.

— Я живу, чтобы служить вам, Великая госпожа. Я живу, чтобы повиноваться вам, Великая госпожа. — Неужели ей и в самом деле удастся узнать что-то об Избранных? Невероятно! С трудом верилось, что ей так повезло. Еще бы, ведь знание — это сила. И власть.

— Ты не очень сильна, дитя. Не очень, но этого вполне достаточно.

Точно из пустоты перед Алвиарин возникло хорошо различимое плетение.

— Это, — продолжали звенеть хрустальные колокольчики, — так называемый проход.

* * *

Пейдрон Найол хмыкнул, когда Моргейз с торжествующей улыбкой положила на доску белый камень. Может, какому-нибудь менее опытному игроку, для того чтобы оценить позицию, понадобилось бы сделать еще две дюжины или даже больше ходов, но он уже сейчас видел, каким будет неизбежное развитие партии. И она тоже понимала это. Вначале эта женщина с прекрасными золотыми волосами, сидевшая напротив него, немножко поддавалась, чтобы сделать игру более интересной для него, но быстро сообразила, что так можно и проиграть. Не говоря уже о том, что он достаточно искусен в игре, чтобы разгадать ее хитрость и не потерпеть этого. Тогда она отбросила всякие увертки, заиграла в полную силу и теперь выигрывала половину партий. Уже давным-давно никто так часто не брал над ним верх.

— Партия ваша, — сказал он, и королева Андора кивнула.

Ну, во всяком случае, она снова станет королевой; он сам позаботится об этом. В зеленом шелковом платье с высоким кружевным воротником, в котором утопал ее подбородок, она с головы до пят выглядела королевой, и это впечатление не портил даже блестевший на ее гладких щеках пот. Просто не верилось, что у нее есть дочь возраста Илэйн, не говоря уже о Гавине.

— Я заметила западню, которую вы расставили, положив тридцать первый камень, а вы не поняли этого, лорд Найол. И вы попались на тот отвлекающий маневр, который я сделала, положив сорок третий камень, приняв его за мое нападение. — Ее голубые глаза сверкали от возбуждения — Моргейз любила побеждать. И в частности, любила играть — чтобы побеждать.

Все это — игра в камни, подчеркнутая вежливость — было способом усыпить его подозрения, конечно. Моргейз прекрасно понимала, что, несмотря на свой титул, в Цитадели Света она всего лишь узница, хотя и весьма избалованная узница. И тайная. Пейдрон не мешал распространению слухов о том, что она находится здесь, но не делал никаких официальных заявлений. Андор слишком долго сопротивлялся Детям Света. Найол должен хранить молчание, пока его легионы, прикрываясь ее именем, не двинутся в Андор. И Моргейз наверняка это тоже понимала. И скорее всего, она понимала, что он догадывается о ее попытках смягчить его. Она скрепила своей подписью договор, согласно которому Чада получали в Андоре права, которыми они не обладали нигде, кроме как здесь, в Амадиции. И у него были все основания предполагать, что теперь она днем и ночью ломает голову над тем, как бы сделать так, чтобы ее страна не очень пострадала от этого. А если удастся, то и вообще найти способ уклониться от выполнения этого договора. Она подписала его только потому, что Найол загнал ее в угол, и все же, связанная по рукам и ногам, она сражалась так же умело, как за игровой доской с камнями. Такая прекрасная — и такая жесткая. В самом деле, она очень жесткая женщина. Даже играя, она не допускала, чтобы чистая радость борьбы полностью завладела ею. Но мог ли он считать недостатком то, что доставляло ему столько удовольствия?

Будь он хотя бы на двадцать лет моложе, он, возможно, повел бы с ней другую игру. Но за плечами у него тянулись долгие годы вдовства, да и вообще у лорда капитан-командора Детей Света не оставалось времени для женщин, не оставалось времени ни для чего, кроме своих обязанностей. Будь он на двадцать лет моложе — ну, на двадцать пять, — она не попала бы под влияние ведьм из Тар Валона, не отправилась бы туда учиться. В ее присутствии он иногда почти забывал об этом факте. Белая Башня была сточной канавой Тьмы, а Моргейз — от этого никуда не деться — глубоко погрязла в ее делах. Радам Асунава, верховный инквизитор, подверг бы ее суду за то, что она одно время находилась в Башне, пусть ее пребывание там продолжалось всего лишь несколько месяцев. А потом безотлагательно повесил бы ее — если бы Найол ему позволил. У него вырвался вздох сожаления.

Победная улыбка по-прежнему освещала лицо Моргейз, но большие глаза изучали лицо Пейдрона Найола с проницательностью, которую ей не удавалось скрыть. Он взял серебряный кувшин из чаши с прохладной водой, которая совсем недавно была льдом, и наполнил вином свой и ее бокалы.

— Милорд Найол… — В ее голосе ощущалась нерешительность, тонкая рука дрогнула, будто Моргейз собиралась протянуть ее к нему через стол; дополнительное уважение проявлялось в том, как она обратилась к нему. Прежде она называла его просто Найол, вкладывая в его имя больше презрения, чем если бы имела дело с пьяным конюхом. Он мог бы даже не заметить эту нерешительность, если бы недостаточно хорошо знал Моргейз. — Милорд Найол, я уверена, вам не составит никакого труда вызвать Галада в Амадор, чтобы я могла увидеться с ним. Всего на один день.

— Сожалею, — спокойно ответил он, — но обязанности Галада удерживают его на севере. Вы должны им гордиться; он — один из самых лучших молодых офицеров у Детей.

Ее пасынок был рычагом, который в случае необходимости можно использовать против Моргейз, — но только при условии, что он останется вдали от нее. Молодой человек и впрямь хороший офицер, может быть даже один из лучших среди тех, кто присоединился к Чадам при Найоле, и не стоило подвергать излишнему испытанию его преданность. А это вполне могло произойти, узнай он, что его мать находится здесь в качестве «гостьи».

На мгновение она сжала губы, и хотя тут же справилась с собой, это выдало ее разочарование. Уже не в первый раз она обращалась с этой просьбой и, без сомнения, не в последний. Моргейз Траканд никогда не сдавалась, пусть даже кому-то ее поражение казалось бесспорным.

— Как скажете, милорд Найол. — (Это прозвучало так кротко, что он чуть не поперхнулся вином. Смирение было новой тактикой, которая явно давалась ей с большим трудом.) — Это просто материнский…

— Милорд капитан-командор? — послышался от двери глубокий, звучный голос. — Боюсь, милорд, у меня важные новости, которые не могут ждать.

Появился Абдель Омерна, высокий, в белом с золотом плаще лорда-капитана Детей Света. Мужественное лицо, на висках — белые мазки седины, темные глаза глубоки и задумчивы. Бесстрашен и внушителен с ног до головы. И глуп, хотя это и не бросалось в глаза.

Моргейз при виде Омерны напряглась, точно струна, — едва заметное телодвижение, на которое большинство мужчин просто не обратили бы внимания. Она, так же как и многие другие, не сомневалась, что именно он был главным шпионом у Детей, недаром этого человека боялись почти в той же мере, что и Асунаву, а может, и больше. Даже сам Омерна не догадывался, что он всего лишь подставная фигура, назначение которой — отвести глаза от истинного главы шпионов, человека, роль которого была известна лишь самому Найолу. Себбан Балвер, скучный маленький человечек, секретарь Найола. И все же, несмотря на то, какой незначительной личностью Омерна являлся на самом деле, важные новости нет-нет да и проходили через его руки. Еще реже — что-то по-настоящему тревожное. У Найола не было сомнений по поводу того, чего касалось сообщение, которое принес этот человек; только одно, не считая Ранда ал'Тора, стоящего у ворот, могло заставить его ворваться сюда. Ниспошли Свет, чтобы дело было всего лишь в безумном торговце коврами.

— Боюсь, на сегодняшнее утро наша игра закончена, — сказал Найол Моргейз, вставая.

Она поднялась, он слегка поклонился ей, и в ответ она тоже наклонила голову.

— Может быть, вечером? — В ее голосе по-прежнему слышались непривычно покорные нотки. — Вы не откажетесь пообедать со мной?

Найол, конечно, согласился. Он не знал, чего она добивается с помощью этой новой тактики, в одном он был уверен: все это неспроста — и ему представлялось забавным докопаться до сути. С ней не соскучишься. Жаль, что она попала под влияние ведьм.

Омерна шагнул вперед и остановился около большого золотого солнца, выложенного на плитах пола и за столетия изрядно стертого ступнями и коленями. В остальном помещение поражало своей простотой; знамена побежденных врагов, свисавшие по стенам высоко под потолком, порвались и протерлись от времени. Юбка Моргейз прошелестела мимо Омерны, который делал вид, что не замечает ее присутствия. Дождавшись, когда за ней закрылась дверь, он сказал:

— Я пока не нашел ни Илэйн, ни Гавина, милорд.

— Это и есть твои важные новости? — раздраженно спросил Найол.

Балвер донес, что дочь Моргейз в Эбу Дар, по уши завязла в трясине с ведьмами; Джайхиму Карридину уже отправлен приказ. Второй сын Моргейз тоже продолжал якшаться с ведьмами, кажется в Тар Валоне, где у Балвера имелись глаза-и-уши. Найол сделал большой глоток прохладного вина. Тело от старости в последнее время стало совсем хрупким и немощным, и кровь остыла в жилах, но от этой порожденной Тенью жары кожа покрылась потом, а во рту пересохло.

Омерна вздрогнул:

— Ох… Нет, милорд. — Он достал из внутреннего кармана крошечный костяной цилиндр с тремя красными продольными полосками. — Вы приказали доставить это, как только голубь прилетит в… — Он замолчал на полуслове, когда Найол выхватил у него из рук цилиндр.

Это то, чего он ждал; если бы не это, легион уже был бы на пути в Андор, и во главе его скакала бы Моргейз, не важно, по доброй воле или нет. Конечно, Варадин явно лишился в последнее время душевного равновесия, наблюдая за тем, как Тарабон скатывается к анархии, но если все его сообщения не бред сумасшедшего, если в них содержится хотя бы доля истины, Андор мог и подождать. И не только Андор.

— Я… я получил подтверждение, что в Белой Башне раскол, — продолжал Омерна. — Черная… Черная Айя захватила Тар Валон.

Какая чушь! Неудивительно, что он явно нервничал. Ведь нет никакой Черной Айя. А впрочем, какая разница — Черная Айя, не Черная Айя? Все ведьмы без разбора — приспешницы Темного.

Не обращая внимания на Омерну, Найол ногтем большого пальца сломал воск, которым был запечатан цилиндр. Он сам с помощью Балвера распустил эти слухи, а теперь они вернулись к нему. Омерна верил любому слуху, его уши, казалось, были предназначены исключительно для того, чтобы ловить их.

— И есть сообщения, милорд, что ведьмы сговорились с Лжедраконом ал'Тором.

Конечно сговорились, а как же! Он ведь был их творением, их марионеткой. Найол перестал слушать болтовню этого дурака и вернулся к игровому столику, на ходу вытаскивая из цилиндра тонкий рулончик бумаги. Мало кому было известно об этих сообщениях больше самого факта их существования, и не многие знали даже это. Руки дрожали, когда он разворачивал тонкую бумагу. Они не дрожали с тех пор, когда он безусым юнцом участвовал в своем первом сражении, более семидесяти лет назад. Сейчас на руках почти не осталось плоти, лишь кости и сухожилия, но для того, что ему предстояло, сил у него вполне хватит.

Послание было не от Варадина, а от Файсара, посланного в Тарабон совсем с другой целью. Пока Найол читал, внутри у него все сжалось в тугой узел. Это был не шифр Варадина, а самый обычный язык. Доклады Варадина напоминали бред безумца, однако и Файсар подтверждал самые худшие опасения. И даже сообщал еще более ужасные подробности. Ал'Тор вел себя как неистовый зверь, разрушитель, которого, вне всякого сомнения, следовало обезвредить, но сейчас появился еще один обезумевший зверь, и он мог оказаться даже более опасным, чем все ведьмы Тар Валона с их прирученным Лжедраконом. Но как, Света ради, может он сражаться сразу с обоими?

— Кажется… кажется, королева Тенобия покинула Салдэйю, милорд. И… преданные Дракону сжигают дома и убивают людей в Алтаре и Муранди. Я слышал, что Рог Валир найден — в Кандоре.

Еще целиком захваченный ужасным смыслом прочитанного, Найол поднял взгляд и обнаружил, что Омерна стоит совсем рядом, нервно облизывая губы и тыльной стороной ладони вытирая пот со лба. Наверняка надеялся бросить хотя бы взгляд на донесение. Ладно, так или иначе вскоре об этом узнают все.

— Похоже, одна из твоих самых диких фантазий на поверку оказалась не такой уж дикой, — сказал Найол и с последними словами почувствовал, что под ребра ему входит нож.

От потрясения он окаменел, так что у Омерны было время вытащить кинжал и вонзить его вновь. Лорд капитан-командор, предшествовавший Найолу, нашел точно такой же конец, но ему никогда даже в голову не приходило, что это будет делом рук Омерны. Он попытался вцепиться в убийцу, но сила окончательно ушла из рук. Найол просто повис на Омерне, который поддерживал его, не давая упасть, и их взгляды встретились.

Лицо Омерны побагровело; он, казалось, вот-вот заплачет.

— Я должен был это сделать. Должен! Вы допустили, чтобы ведьмы засели здесь, в Салидаре, вы не препятствовали им и… — Как будто до него только сейчас дошло, что он поддерживает человека, которого пытался убить, и Омерна резко оттолкнул Найола.

Сила ушла из ног Найола так же, как и из его рук. Он тяжело рухнул на игровой столик, опрокинув его. Черные и белые игральные камни рассыпались по полу, серебряный кувшин опрокинулся, из него полилось вино. Свинцовый холод растекался по всему телу.

Что это, время замедлилось для него или в самом деле все произошло так молниеносно? По полу глухо застучали шаги. С трудом приподняв отяжелевшую голову, Найол увидел Омерну с изумленно разинутым ртом и вытаращенными глазами, который пятился от Эамона Валды. Одетый в точности так же, как лорд-капитан Омерна — белый с золотом плащ-табар, белоснежное облачение под ним, — Валда был не так высок, не так внушителен. Однако его смуглое лицо, как обычно, выражало твердость, и в руке он сжимал меч — предмет своей гордости, клинок которого был помечен клеймом в виде цапли.

— Измена! — взревел Валда и вонзил меч в грудь Омерны.

Найол засмеялся бы, если бы мог; дыхание вырывалось с хрипом, кровь клокотала в горле. Он никогда не любил Валду, можно сказать, даже презирал его, но кто-то обязательно должен был узнать о случившемся. Его взгляд заметался, отыскивая рулончик бумаги из Танчико; тот лежал неподалеку от его руки. Вряд ли послание не заметят, если записка будет зажата в руке трупа. Сообщение должно быть прочитано! Рука медленно поползла по полу, но, нащупав бумагу, судорожно оттолкнула ее вместо того, чтобы схватить. С каждым мгновением взгляд Найола все больше затуманивался. Он попытался справиться с этим. Он должен… Туман густел, но самое ужасное — это был не просто туман. Где-то за ним притаился враг, невидимый, неразличимый, такой же опасный, как ал'Тор, или даже страшнее. Сообщение. Что? Какое сообщение? Вот он, последний бой; пришло время подняться и выхватить меч. Именем Света, победа или смерть, в атаку! Он попытался выкрикнуть эти слова, но из горла вырвался только хрип.

* * *

Валда вытер меч о плащ Омерны, и только тут до него дошло, что старый волк еще дышит, издавая странные булькающие звуки. Лицо Валды исказилось, он наклонился, чтобы покончить с ним, — и худая рука с длинными цепкими пальцами сжала его кисть.

— Теперь ты будешь лордом капитан-командором, сын мой? — Изможденное лицо Асунавы, казалось, принадлежало мученику, тем не менее его темные глаза полыхали таким жаром, что лишали присутствия духа даже тех, кто понятия не имел о том, кем он был. — Ты вполне можешь стать капитан-командором, в особенности если я засвидетельствую, что ты прикончил убийцу Пейдрона Найола. Но не в том случае, если мне придется сказать, что ты перерезал горло и Найолу.

Обнажив зубы в некоем подобии улыбки, Валда выпрямился. По-своему Асунава привержен истине, весьма своеобразной впрочем; он мог завязать истину узлом или подвесить ее и сдирать с нее кожу до тех пор, пока она не закричит, но, насколько Валде было известно, сам он никогда не лгал. Бросив взгляд на тускнеющие глаза Найола и растекающуюся под ним лужу крови, Валда счел себя удовлетворенным. Старик умирал.

— Могу, Асунава?

Взгляд верховного инквизитора вспыхнул еще жарче, когда Асунава шагнул назад, стараясь не испачкать снежно-белый плащ в крови Найола. Подобная фамильярность была недопустима даже со стороны лорда-капитана.

— Я сказал — можешь, сын мой. Ты удивительно неохотно дал согласие на то, чтобы эта ведьма Моргейз была передана Деснице Света. Если я не получу от тебя заверения…

— Моргейз нам еще пригодится. — Валде явно доставило заметное удовольствие прервать Асунаву. Он терпеть не мог Вопрошающих — Десницу Света, как они себя называли. Кому могут понравиться люди, которые имеют дело с врагом, только когда он безоружен и в цепях? Они держались в стороне от прочих Детей Света, сами по себе. На плаще Асунавы не было эмблемы многолучевого золотого солнца, как у Чад, лишь пастушеский крючковатый посох Вопрошающих. Хуже того. Они, похоже, воображали, что их занятия с дыбой и раскаленным железом — единственное стоящее дело Чад. — Моргейз отдаст нам Андор, и только когда это случится, вы заполучите ее. А мы не возьмем Андор, пока не разделаемся с пророком и его сбродом. — С пророком, предрекающим приход Дракона Возрожденного, нужно кончать как можно скорее. Его банды с таким увлечением жгли деревни, что, казалось, и думать забыли о том, что должны были действовать во имя ал'Тора. Теперь грудь Найола вздымалась едва заметно. — Ты что, хочешь захватить Андор, но потерять Амадицию? Лично я намерен удержать и то и другое и, кроме того, увидеть ал'Тора болтающимся на виселице, а Белую Башню разрушенной до самого основания. Я не собираюсь поддерживать тебя в твоем стремлении превратить все в груду мусора.

Асунаву не так-то просто было захватить врасплох, и он не трус. По крайней мере, не здесь, в Цитадели, по соседству с сотнями Вопрошающих и Чадами, большинство которых из осторожности старались держаться от них подальше. Он не испугался меча в руках Валды. Напротив, его лицо мученика приобрело грустное выражение. Пот, струящийся по этому лицу, вполне можно было принять за слезы сожаления.

— В таком случае, поскольку лорд-капитан Кенвил придерживается мнения, что закон следует соблюдать, боюсь…

— Боюсь, Кенвил придерживается того же мнения, что и я, Асунава. — Так и будет, когда тот, проснувшись, узнает, что Валда привел в Цитадель половину легиона. Кенвил не дурак. — Стану ли я лордом капитан-командором еще сегодня до захода солнца — это не вопрос. А вот кто будет возглавлять Десницу Света на ее нелегкой стезе выуживания истины?

Если Асунаву нельзя было назвать трусом, то еще меньше его можно было назвать глупцом. Он не дрогнул и не стал допытываться, как именно Валда собирается осуществить свою угрозу.

— Понятно. — Немного помолчав, он кротко добавил: — Ты, сын мой, намерен полностью попрать закон?

Валда чуть не рассмеялся:

— Можете допросить Моргейз, но чтобы она осталась цела и невредима. В полное распоряжение получите ее после того, как будет сделано все, для чего может потребоваться ее помощь. — На что уйдет немало времени; на Львиный трон нужно посадить не просто кого придется, а ту, которая будет должным образом относиться к Детям Света, — как король Айлрон здесь, в Амадиции. За одну ночь с этим не справиться.

Может, Асунава понимал все это, а может, и нет. Однако, прежде чем он успел произнести хоть слово, кто-то тяжело задышал, стоя в дверях. Секретарь Найола, сгорбившийся, с вытянувшимся птичьим личиком, с поджатыми губами. Взгляд похожих на щелки глаз метался по комнате, стараясь избегать тел, распростертых на полу.

— Печальный день, мастер Балвер, — скорбным голосом нараспев произнес Асунава. — Изменник Омерна убил нашего лорда капитан-командора Пейдрона Найола, Свет да озарит его душу. — И опять это не было отступлением от истины; грудь Найола больше не вздымалась, а его убийство, безусловно, было изменой. — Лорд-капитан Валда вошел слишком поздно, чтобы спасти его, но он покарал изменника.

Вздрогнув, Балвер принялся суетливо потирать руки. Один вид этого похожего на птицу человека всегда вызывал у Валды зуд.

— Раз уж ты здесь, Балвер, пусть от тебя будет хоть какой-то толк. — Валда терпеть не мог никчемных людей, а бумагомарание было в его глазах одним из самых никчемных занятий. — Извести всех лордов-капитанов в крепости. Скажи им, что лорд капитан-командор убит и я созываю Совет помазанников. — Первое, что он сделает на посту лорда капитан-командора, — выкинет за ворота Цитадели этого сухого маленького человечка, и не просто выкинет, а зашвырнет так далеко, чтоб летел вверх тормашками. А потом подберет себе секретаря, который, по крайней мере, не будет дергаться. — Не важно, кто подкупил Омерну, ведьмы или пророк, но Пейдрон Найол будет отомщен.

— Как прикажете, милорд, — с усилием выдавил из себя Балвер. — Все будет так, как вы прикажете. — Он наконец сумел заставить себя взглянуть на тело Найола. Зато потом, кланяясь с обычными подергиваниями перед тем, как удалиться, явно никак не мог оторвать от него взгляда.

— Похоже на то, что вы и впрямь будете нашим следующим лордом капитан-командором, — сказал Асунава, когда Балвер вышел.

— Похоже, — сухо ответил Валда.

Неподалеку от разжатой руки Найола лежал рулончик тонкой бумаги — обычно бумагу именно такого типа использовали, отправляя сообщения с голубями. Валда наклонился и поднял рулончик, но тут же с отвращением сморщился. Бумага лежала в луже вина; прочесть что-либо было невозможно — чернила расплылись.

— И вы передадите Моргейз Деснице, когда больше не будете нуждаться в ней. — В тоне Асунавы не было даже намека на вопрос.

— Я сам передам ее вам. — Возможно, было бы весьма разумно сделать Асунаве небольшую уступку, чтобы на время умерить его аппетит. Да и Моргейз станет сговорчивей. Клочок бумаги, превратившийся в ненужный мусор, выпал из руки Валды прямо на труп Найола. Да, все когда-нибудь приходит к концу. Старый волк утратил с возрастом хитрость и силу, и вот результат — теперь Эамон Валда получил возможность поставить на колени ведьм и их Лжедракона.

* * *

Распластавшись на склоне холма под лучами послеполуденного солнца, Гавин пытался оценить размеры случившегося несчастья. Колодцы Дюмай находились отсюда на расстоянии нескольких миль к югу, позади равнины и низких холмов, но дым горящих повозок был еще виден. Что произошло после того, как он, пытаясь спасти Отроков, увел оттуда тех, кого смог собрать, Гавин не знал. Похоже, верх брал ал'Тор, он и эти одетые в черное мужчины, которые и впрямь оказались способны направлять Силу и явно побеждали и Айз Седай, и айильцев. Именно заметив, что сестры бегут, Гавин понял, что дело дрянь и мешкать больше нельзя.

Жаль, что ему не представилось возможности убить ал'Тора. За мать, которая погибла из-за того, что натворил этот человек; Эгвейн, правда, отрицала это, но доказательств у нее не было. За сестру. Что бы там ни говорила Мин, он должен был заставить ее покинуть лагерь вместе с ним, хотела девушка этого или нет; как жаль, что некоторые вещи по-настоящему понимаешь только задним числом. Если Мин права и Илэйн в самом деле любит ал'Тора, стоило убить его хотя бы за то, на какую ужасную судьбу это обрекало его сестру. Может быть, айильцы сделали это за него. Хотя вряд ли.

С угрюмым смешком он посмотрел в зрительную трубу. На одном из ее золотых колец было выгравировано: «Любимому сыну Гавину от Моргейз, королевы Андора. Может быть, тебе суждено стать живым мечом ради своей сестры и Андора». Сейчас эти слова звучали почти горько.

За разбросанными там и сям кучками деревьев мало что удавалось разглядеть. Ветер все еще дул порывами, вздымая вихри пыли. Изредка в ложбинах между приземистыми холмами было заметно какое-то движение. Айильцы, конечно. Только они умели так сливаться с местностью, не то что Отроки в своих зеленых мундирах. Ниспошли Свет, чтобы ему удалось спасти хотя бы тех, кого он увел с собой.

Каким он был дураком! Ал'Тора давно следовало убить; и сделать это должен был именно он. Но не смог. Не потому, что этот человек был Драконом Возрожденным. Просто Гавин пообещал Эгвейн не поднимать руку на ал'Тора. Она исчезла из Кайриэна, оставив Гавину письмо, которое он читал и перечитывал до тех пор, пока бумага не протерлась на сгибах. Он не удивился бы, узнав, что Эгвейн отправилась на помощь ал'Тору. Он вообще не мог нарушить данное слово, а уж слово, данное женщине, которую любил, и подавно. Слово, данное ей, — нет, никогда. Чего бы ему это ни стоило. Гавин надеялся, что она поймет, на какую сделку со своей совестью ему пришлось пойти; он не поднял руку на ал'Тора, как и обещал, но и пальцем не шевельнул, чтобы помочь ему. Сделай так, Свет, чтобы она никогда не попросила его об этом! Недаром говорится, что любовь лишает человека разума; он — живое тому свидетельство.

Он поплотнее прижал зрительную трубу к глазу, чтобы получше рассмотреть женщину, галопом скачущую по открытому полю на высоком черном коне. Лица разглядеть не удалось, но вряд ли служанка носит платье для верховой езды. Выходит, по крайней мере одна Айз Седай спаслась. Если сестрам удалось вырваться из этой западни, может быть, кому-то из Отроков тоже посчастливилось. И если повезет, он разыщет их прежде, чем с ними расправятся случайные группы айильцев. Сначала, однако, нужно помочь этой сестре. Он прекрасно мог продолжить путь и без нее, но бросить женщину одну, когда в любой момент ей угрожает прилетевшая неизвестно откуда стрела, не в его характере. Однако, как только Гавин начал взбираться по склону и замахал ей рукой, ее конь споткнулся и упал, перебросив всадницу через голову.

Гавин выругался, остановился, посмотрел в зрительную трубу и выругался снова, увидев человека, стоявшего чуть повыше того места, где упала женщина. Он торопливо оглядел холмы и выругался еще раз; наверно, дюжины две айильцев в вуалях стояли на гребне одного из ближайших холмов, меньше чем в сотне шагов от всадницы, и наблюдали за ней. Сестра поднялась, явно нетвердо держась на ногах. Если она в здравом уме и не утратила способность направлять Силу, вряд ли несколько айильцев могли причинить ей вред, особенно если она спрячется от стрел за упавшим конем. И все же Гавину было бы спокойнее, если бы он смог помочь ей. Скатившись с гребня — наверху айильцы вполне могли заметить и его, — он заскользил вниз, укрываясь за холмом, и встал, только оказавшись внизу.

Он увел за собой на юг пятьсот восемьдесят одного Отрока. Все в достаточной мере овладели военным искусством, чтобы покинуть Тар Валон. Сейчас в ложбине его дожидались верхом меньше двухсот. И вот что странно. Еще до того, как все это случилось у Колодцев Дюмай, его не покидало ощущение, что все их планы пойдут насмарку и что он и Отроки погибнут еще до возвращения в Белую Башню. Почему — он не знал; может быть, все это с самого начала входило в планы Элайды или Галины? Но это чувство было очень сильным и, увы, оказалось достаточно точным, хотя и не в полной мере. Однако теперь — и в этом не было ничего удивительного — Гавин предпочел бы держаться подальше от Айз Седай, если бы ему представилась такая возможность.

Он подошел к высокому серому мерину, на котором сидел очень юный всадник. Такой же, как большинство Отроков — не многим из них приходилось бриться даже раз в три дня, — но это не мешало Джисао носить на воротнике значок в виде серебряной башни — доказательство того, что он принимал участие в сражении, когда происходило низвержение Суан Санчей; об этом же говорили скрытые одеждой шрамы. Ему вообще пока можно было не бриться, однако темные глаза Джисао принадлежали, казалось, человеку лет на тридцать старше. Интересно, подумал Гавин, его собственные глаза производят такое же впечатление?

— Джисао, нужно помочь сестре…

Около сотни айильцев, рысью бежавших к западу по гребню низкого холма, остановились и замерли в удивлении, обнаружив внизу Отроков, но ни это неожиданное препятствие, ни даже то, что Отроков было заметно больше, не заставило их свернуть с пути. В мгновение ока они подняли вуали и, потрясая копьями, бросились вниз по склону, целясь как в коней, так и во всадников. Айильцы действовали парами и, конечно, умели сражаться с конным противником, но и Отрокам совсем недавно пришлось немало повоевать с айильцами, а плохие ученики среди них долго не заживались. У многих Отроков имелись тонкие пики, наконечник каждой из которых представлял собой полтора фута кованой стали; кроме того, он был снабжен крестовиной, не позволяющей оружию слишком глубоко погрузиться в тело жертвы и застрять в нем. А во владении мечом Отроки уступали разве что мастеру клинка.

Они дрались по двое или по трое, защищая друг друга со спины и следя за тем, чтобы айильцы не подрезали коням подколенные сухожилия. Мало кому даже из самых быстрых айильцев удавалось прорваться сквозь эти круги сверкающей, молниеносно вращающейся стали. Лошади тоже были обучены драться, превратившись в своего рода смертоносное оружие. Они раскалывали черепа копытами, вцеплялись в противника зубами и трясли его, точно собака надоедливую крысу; им ничего не стоило мощными челюстями оторвать человеку пол-лица. Сражаясь, лошади пронзительно ржали, а люди вскрикивали от нервного напряжения и возбуждения, всегда владеющего человеком в бою. Нервного напряжения, которое свидетельствовало о том, что они еще живы и готовы драться, даже стоя по колено в крови, драться не на жизнь, а на смерть, драться за то, чтобы завтра снова увидеть восход солнца. Они кричали, убивая, и кричали, умирая; разница не так уж велика.

У Гавина, однако, не было времени ни наблюдать, ни слушать. Айильцы сразу же заметили, что он пеший. Увертываясь от всадников, три фигуры в кадин'сор бросились к нему с копьями наготове. Наверно, они полагали, что им — троим против одного — удастся легко с ним справиться. Однако Гавин быстро вывел их из этого заблуждения. Его меч плавно выскользнул из ножен, одна стойка стремительно сменяла другую. «Полет сокола», «Змея обвивается вокруг дуба», «Луна восходит над озерами». Три раза руку ощутимо тряхнуло — клинок встретился с плотью, — и все трое айильцев в вуалях оказались сражены. Двое еще слабо шевелились, но они были уже не бойцы, а третий и вовсе лежал без движения. И тут неизвестно откуда вынырнул еще один.

Худой, на ладонь выше Гавина, он двигался точно змея и при этом щитом отклонял удары меча с такой силой, что Гавина отбрасывало назад. Копье в его руке трепетало, щит он выставил перед собой, косо наклонив вперед. «Танец тетерева-глухаря», за ним — «Объятие воздуха» и тут же «Придворный постукивает веером». Айилец уцелел, он отделался всего лишь глубокой раной на ребрах, но и бедро Гавина серьезно зацепило, и вообще он еле увернулся от удара, грозящего пронзить его насквозь.

Забыв обо всем, что творилось рядом, они кружились друг вокруг друга. Из раны Гавина жаркой струей лилась кровь. Айилец делал один отвлекающий маневр за другим, явно рассчитывая вывести противника из равновесия. Гавин переходил из одной стойки в другую, то поднимая, то опуская меч и надеясь, что в какой-то момент айилец слишком увлечется и откроется.

В конце концов все, как это часто бывает, решил случай. Айилец внезапно оступился, Гавин нанес ему удар точно в сердце и только тут заметил коня, который и подтолкнул айильца сзади.

Прежде при таком исходе боя он испытал бы чувство сожаления. Гавин вырос в убеждении, что поединок между двумя людьми только в том случае считается честным, если никакие внешние обстоятельства не вмешиваются в его ход. Однако, проведя более чем полгода в сражениях, он изменил точку зрения. Поставив ногу на грудь айильца, юноша вытащил меч. Не слишком изящно, зато быстро, а в бою промедление часто смерти подобно.

Однако Гавин тут же понял, что спешить не было нужды. Повсюду лежали люди, и Отроки, и айильцы, одни стонали, другие уже не двигались, а остальные айильцы стремительно убегали на восток, преследуемые двумя дюжинами уцелевших Отроков. И о чем, спрашивается, они думают?

— Стойте! — закричал он. Если эти глупцы позволят заманить себя достаточно далеко, айильцы наверняка тут же воспользуются этим и сделают из них добычу для стервятников. — Прекратить погоню! Остановитесь, кому говорю! Стойте, чтоб вам сгореть!

Отроки неохотно остановились. Джисао повернул мерина.

— Милорд, этим айильцам нет до нас никакого дела. Они просто хотели срезать путь и не ожидали, что встретят здесь сопротивление. — Его меч был весь в крови.

Гавин поймал за поводья своего гнедого жеребца и вспрыгнул в седло, все еще с мечом в руке. Надо бы посмотреть, кто погиб, а кто еще жив, но… не было времени.

— Забудь о них. Надо помочь той сестре. Хэл, собери всех, кто у тебя остался, и позаботьтесь о раненых. Да поосторожнее с айильцами; они вроде умирают, а сами того и гляди набросятся. Остальные — за мной! — Хэл отсалютовал мечом, но Гавин уже пришпорил коня.

Наверно, бой продолжался дольше, чем ему показалось. Поднявшись на гребень холма, Гавин увидел лишь мертвого коня и валяющиеся рядом седельные сумы. Поглядев в зрительную трубу, он не обнаружил никаких признаков ни сестры, ни айильцев, ни кого-либо еще. Двигались лишь взметаемая ветром пыль и какая-то тряпка, застрявшая в песке неподалеку. Женщина, должно быть, тут же бросилась бежать и успела скрыться.

— Вряд ли она убежала слишком далеко, даже если припустила изо всех сил, — сказал Джисао. — Мы наверняка найдем ее, если развернемся веером.

— Ладно, но сначала займемся ранеными, — решительно ответил Гавин.

Вокруг бродили айильцы, и у него не было ни малейшего желания рисковать своими людьми. Светло будет еще всего несколько часов, и нужно успеть до темноты разбить хорошо укрепленный лагерь где-нибудь повыше. Может, ему повезет и он подберет какую-нибудь сестру или даже нескольких. Неплохо бы. Кто-то должен рассказать о случившемся Элайде, и Гавин предпочел бы, чтобы ее гнев обрушился на Айз Седай, а не на него.

Со вздохом повернув гнедого, он поскакал обратно, теперь уже думая только о том, много ли Отроков погибло. Один из первых уроков, который Гавин усвоил, став воином, состоял в том, что при любом исходе сражения приходится расплачиваться убитыми. Тревожное ощущение, что список погибших на сегодня еще не закончен, не покидало его. Кто когда-нибудь слышал об этих проклятых Колодцах Дюмай? Мир вскоре забудет о Колодцах Дюмай — так страшно будущее.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я