Колесо Времени. Книга 3. Дракон Возрожденный

Роберт Джордан, 1991

Великая битва с ордами, явившимися из-за Аритского океана, увенчалась победой Ранда, добывшего Рог Валир и призвавшего с его помощью оживших героев прошлого. Враг бежал. А люди узрели в развергшихся небесах битву между Ба’алзамоном – Темным, или Отцом Лжи, как его прозвали в народе, – и Рандом, победившим в этой небесной схватке. Чудо потрясло всех. Ранда провозгласили Драконом. Это невиданное событие заставляет вступить в игру новую опасную силу – главу Детей Света, лорда капитан-командора Пейдрона Найола, который правдами и неправдами стремится узурпировать власть. Но не он один строит козни против победителя Ба’алзамона. Слуги и приспешники Отца Лжи и другие отродья Тени тоже не могут себе позволить, чтобы Дракон Возрожденный явился в мир. В настоящем издании текст романа «Дракон Возрожденный» частично переведен заново и, как и в других романах, составивших знаменитую эпопею «Колесо Времени», заново отредактирован и исправлен.

Глава 9. Волчьи сны

Через черный ход Перрин вернулся в свою комнату, а вскоре туда явился Саймон, который принес накрытый салфеткой поднос. Ткань не могла удержать запахи жареной баранины, сладкой фасоли, репы и свежевыпеченного хлеба, но источавшая соблазнительные ароматы еда успела остыть, а Перрин все лежал на кровати, глядя в побеленный потолок. В голове у него постоянно всплывали образы Ноама. Ноам, грызущий деревянную решетку клетки. Ноам, убегающий во мрак. И эти картины не желали покидать его мысли. Перрин пытался размышлять об изготовлении замков, о тщательной закалке и о ковке стали, но никак не получалось.

Оставив без внимания поднос, юноша поднялся и направился по коридору к комнате Морейн. На стук в дверь та откликнулась:

— Входи, Перрин.

На миг в его памяти вновь всколыхнулись старые предания об Айз Седай, но он вытолкал их из головы и открыл дверь.

Морейн была одна — за что Перрин возблагодарил судьбу, — она сидела, устроив маленькую чернильницу у себя на колене, и что-то писала в маленькой книжке в кожаном переплете. Не глядя на вошедшего Перрина, Айз Седай закупорила скляночку и вытерла стальной кончик ручки маленьким лоскутком пергамента. В камине ярко горело пламя.

— Давненько уже тебя жду, — заметила она. — Я не говорила с тобой об этом раньше, потому что было понятно, что ты не хотел разговора со мной на эту тему. Однако после сегодняшнего вечера… Что ты хочешь знать?

— Мне того же ожидать? — спросил он. — Такого вот конца?

— Возможно.

Перрин ждал продолжения, но она лишь убрала ручку и чернила в полированную шкатулку из розового дерева и подула на свои записи, подсушивая чернила.

— Это все? Морейн, вам не отделаться от меня уклончивыми ответами Айз Седай. Если вам что-то известно, расскажите мне. Пожалуйста.

— Известно мне весьма немного, Перрин. Как-то, надеясь отыскать ответы на совершенно другие вопросы, я рылась в книгах и рукописях, которые отобрали для своих исследований две мои подруги, и нашла один отрывок. Он был переписан из книги, относящейся к Эпохе легенд. И там рассказывалось… о ситуациях, которые похожи на твою. Возможно, то был единственный экземпляр, оставшийся во всем мире, да и из него я узнала не многое.

— Что именно вы узнали? Что бы то ни было, это больше, чем я знаю сейчас. Чтоб мне сгореть, я-то волновался, что с ума сойдет Ранд, но никогда не думал, что беспокоиться придется о самом себе!

— Перрин, даже в Эпоху легенд о таком знали совсем мало. Та, кто писала об этом, и сама, похоже, не была уверена, правда то или легенда. И не забывай, мне ведь удалось прочитать лишь фрагмент текста. Она утверждала, что некоторые из говоривших с волками теряли себя, что волк поглощал все человеческое в них. Некоторые. Что она имела в виду: одного ли из десяти, пятерых ли, а может, девять из десяти — я не знаю.

— Я могу отгораживаться от них. Не знаю, как это у меня получается, но я могу не слушать их. Могу заставить себя не слышать их. Это поможет мне?

— Может помочь, — ответила Морейн, пристально разглядывая его и, по-видимому, тщательно подбирая слова. — В основном та женщина писала о сновидениях. Перрин, сны могут представлять для тебя опасность.

— Об этом вы мне уже как-то говорили. Что вы имеете в виду?

— Если верить автору той книги, волки живут частью в нашем мире, а частью — в мире снов.

— Мире снов? — спросил Перрин недоверчиво.

Морейн бросила на него цепкий взгляд:

— Так я сказала, и так она написала. То, как волки общаются между собой, и то, как они разговаривают с тобой, каким-то образом связано с тем самым миром снов. На понимание этого явления я не претендую. — Морейн помолчала, слегка нахмурилась. — Мне доводилось читать о сновидицах — об Айз Седай, обладавших талантом, который называется Снови́дение, — так вот, порой они рассказывали, как в своих снах встречались с волками. Бывало даже, что волки выступали в качестве проводников. Боюсь, что если ты намерен избегать волков, то тебе нужно научиться быть столь же осторожным во сне, как и наяву. Если именно так ты решил действовать.

— Я решил? Морейн, я не кончу так, как Ноам. Не бывать этому!

Она с недоумением глядела на него, чуть покачивая головой:

— Ты говоришь так, будто все свои решения можешь принимать самостоятельно. Перрин, ты — та’верен, не забывай об этом. — Он повернулся к ней спиной, устремив взор в окно, где царила ночная темень. Айз Седай продолжила: — Возможно, зная, что представляет собой Ранд, зная, какой он сильный та’верен, я слишком мало внимания обращала на двух других та’верен, которых обнаружила вместе с ним. Три та’верен в одной деревне, родившиеся с разницей в несколько недель? Неслыханное событие. Может, ты — так же, как и Мэт, — предназначен Узором для чего-то большего, нежели ты предполагаешь. Или предполагаю я сама.

— Не желаю я никакого предназначения в Узоре, — пробурчал Перрин. — И уж точно ни о чем таком речи не будет, если я потеряю в себе человека. Морейн, вы поможете мне? — Как же нелегко дались ему эти слова. «Что, если для этого она воспользуется Единой Силой? Или я соглашусь забыть, что я — человек?» — Поможете мне… не потерять себя, человека в себе?

— Если мне удастся удержать тебя воедино, сохранить цельным, то я сделаю это. Обещаю тебе, Перрин. Но я не намерена поступаться борьбой с Тенью. Помни также и об этом.

Перрин повернулся, чтобы взглянуть ей в глаза, но Морейн встретила его взор не дрогнув. «А если завтра ради твоей борьбы понадобится уложить меня в могилу, ты и на это тоже пойдешь?» От уверенности, что она так и поступит, у него мороз прошел по коже.

— Что вы недоговариваете?

— Не слишком ли далеко ты заходишь, Перрин? — холодно произнесла Морейн. — Не стоит требовать от меня больше, чем я полагаю нужным поделиться.

Помедлив, он задал еще вопрос:

— Можете ли вы сотворить и для меня то, что сделали для Лана? Можете поставить защиту для моих снов?

— Страж у меня уже есть, Перрин. — Ее губы изогнулись в намеке на улыбку. — И я намерена ограничиться одним. Я из Голубой Айя, а не из Зеленой.

— Вы знаете, что я имею в виду. Я не хочу быть Стражем.

«О Свет, на всю жизнь оказаться связанным с Айз Седай? Ничем не лучше волков».

— Перрин, тебе это не поможет. Щит действует против снов, приходящих извне. А опасность для твоих снов кроется в тебе самом. — Морейн вновь раскрыла маленькую книжечку. — Тебе надо поспать, — сказала она, явно завершая разговор. — Будь осторожен со своими снами, ведь спать иногда тебе все же придется.

Айз Седай перелистнула страницу, и Перрин ушел.

Вернувшись в свою комнату, юноша чуть-чуть ослабил хватку, в которой себя держал, приоткрыв щелочку в своих ощущениях. Волки до сих пор были где-то там, не приближаясь к деревенской околице, но со всех сторон окружив Джарру. Едва ощутив присутствие волков, Перрин в тот же миг вернул себе жесткий контроль над чувствами.

— Город — вот что мне нужно, — пробормотал он.

Город вынудил бы волков держаться поодаль. «После того, как я найду Ранда. Когда закончу все, что нужно сделать ради него». Перрин не был уверен, действительно ли сожалеет, что Морейн не смогла оградить его своей защитой. Или Единая Сила, или волки — такого выбора никому не пожелаешь.

Хотя в камине лежали дрова и растопка, огонь разводить Перрин не стал. Он распахнул оба окна, и в комнату ворвался холодный ночной воздух. Перрин сбросил одеяла на пол и, не раздеваясь, улегся на бугристую постель, даже не пытаясь найти положение поудобнее. Последняя его мысль, перед тем как он заснул, была о том, что если уж что и удержит его от глубокого сна и опасных видений, так это комковатый матрас.

Он был в длинном коридоре, высокий потолок и каменные стены которого, исполосованные причудливыми тенями, блестели от влаги. Искривленные полосы теней с четкими краями, вдруг начинающиеся и резко обрывающиеся, были слишком черны по сравнению с разделяющим их светом. Откуда исходил свет, Перрин так и не смог уяснить.

— Нет, — сказал юноша, затем повторил еще громче: — Нет! Это сон. Я должен проснуться. Проснуться!

Коридор остался прежним.

Опасность.

То была волчья мысль, слабая, донесшаяся издалека.

— Я проснусь. Проснусь! — Перрин с силой ударил о стену кулаком. Было больно, но это не помогло одолеть сон. Вдобавок ему почудилось, будто изломанная тень на стене сдвинулась, уклоняясь от кулака.

Беги, брат. Беги.

— Прыгун? — не сдержал удивления Перрин. Он был уверен, что опознал волка, чьи мысли он услышал. Прыгун — тот, кто завидовал орлам. — Прыгун мертв!

Беги!

Перрин понесся во всю прыть, придерживая рукой топор, чтобы рукоять не била по ноге. Он понятия не имел, куда бежит и зачем, но не мог не поддаться настойчивости в послании Прыгуна. «Прыгун умер, — думал Перрин. — Он мертв!» И все же юноша продолжал бег.

Коридор, по которому он бежал, под странными углами пересекался с другими переходами: из них одни уводили вверх, другие вниз. С виду они ничем не отличались от того коридора, в котором он находился. Те же сырые каменные стены, где не было дверей, и полосы тьмы.

Выскочив к одному из поперечных коридоров, Перрин резко остановился. Там, моргая и нерешительно на него глядя, стоял мужчина, облаченный в странного покроя кафтан и штаны. Полы кафтана, будто колокол, расширялись над бедрами, а широко расклешенные штанины наползали на башмаки. Вся одежда была ярко-желтого цвета, разве только башмаки имели не столь насыщенный оттенок.

— Нет, это совсем невыносимо, чересчур для меня, — сказал человек — самому себе, а не Перрину. Слова незнакомец выговаривал быстро и резко, со странным акцентом. — Во сне мне предстают не просто крестьяне, но иноземные крестьяне, если судить по этим нарядам. Поди прочь из моих снов, мужлан!

— Кто вы? — спросил Перрин.

Брови у мужчины взлетели так, точно его смертельно оскорбили.

Полосы теней вокруг них искривились, перекрутились. Одна отделилась от потолка, будто повисла в воздухе, и своим концом коснулась головы чудно́го мужчины. Тень словно вплелась ему в волосы. Глаза чужестранца расширились, и дальнейшее, казалось, случилось в один миг. Тень дернулась обратно к потолку, отстоявшему от пола на добрый десяток футов, и уволокла за собой что-то бледное. Какие-то капли упали Перрину на лицо. Душераздирающий крик сотряс воздух.

Застыв, Перрин уставился на окровавленное нечто в виде человеческой фигуры, облаченное в тот самый ярко-желтый наряд; фигура вопила, корчилась и извивалась на полу. Затем он невольно поднял взгляд на ту бледную штуку — она напоминала свисающий с потолка пустой мешок. Часть ее уже поглотила черная полоса, но в оставшемся Перрин без труда узнал человеческую кожу, с виду целую и неповрежденную.

Тени вокруг Перрина возбужденно заплясали, и он пустился бежать, преследуемый предсмертными криками. По теневым полосам, подгоняя юношу, пробегала рябь.

— Сгиньте! Чтоб вам сгореть! — крикнул Перрин. — Я знаю, это сон! Да испепелит вас Свет! Пропадите!

Красочные гобелены висели на стенах между высокими золотыми канделябрами на дюжину свечей, освещавших белоплиточный пол и расписной потолок, по которому плыли пушистые облака и летали причудливые птицы. Ни в этом длинном, кажущемся бесконечным коридоре, насколько его мог видеть Перрин, ни в стрельчатых белокаменных арках, кое-где нарушавших однообразие стен, не двигалось ничего, лишь подрагивало пламя свечей.

Опасность.

Донесшееся послание оказалось даже слабее прежнего, однако настойчивости в него вложили куда больше — если такое было возможно.

Взяв в руку топор, Перрин осторожно двинулся по коридору, бормоча самому себе:

— Проснись! Проснись, Перрин! Если знаешь, что это сон, то либо он изменится, либо ты проснешься. Да проснись же, чтоб тебе сгореть!

Теряющийся в бесконечности коридор оставался таким же реальным, как и любой другой, по которому он когда-либо проходил.

Перрин поравнялся с первой из белых стрельчатых арок. Арка вела в огромную комнату, лишенную на первый взгляд окон, но обставленную с роскошью, точно дворцовые покои: затейливая резьба украшала всю мебель, блестела обильная позолота, узорные инкрустации выложены драгоценной поделочной костью. Посреди комнаты стояла женщина, она хмуро рассматривала лежавшую на столе раскрытую потрепанную рукопись. Черноволосая и черноглазая красавица была облачена в белый с серебром наряд.

В тот миг как Перрин ее узнал, она подняла голову, и взгляд женщины упал прямо на него. Глаза ее широко раскрылись — как от потрясения, так и от гнева.

— Ты! Что ты здесь делаешь? Как ты?.. Ты разрушишь все, о чем и представления иметь не способен!

Вдруг пространство вокруг Перрина как будто стало терять объем, уплощаться, обращаться в плоскую картину — он словно бы смотрел теперь не на комнату, а на ее изображение. Затем эта картина, как казалось, начала поворачиваться к нему ребром и вскоре превратилась в яркую вертикальную линию на фоне черноты. Линия ярко полыхнула белым и исчезла, оставив лишь тьму чернее черного.

Вдруг Перрин увидел, что пол возле самых его сапог резко обрывается во мрак: белые плитки впереди пропали, будто отсеченные громадным топором. Пока он недоверчиво пялился на них, белый обрез стал таять во тьме — так вода смывает песчаный нанос. Юноша поспешил отпрянуть от края.

Беги.

Перрин повернулся: там стоял Прыгун, крупный серый волк, седой и в шрамах.

— Ты же погиб. Я видел, как ты умирал. Я чувствовал твою смерть!

В сознание Перрина ворвалось волчье послание:

Сейчас же убегай! Не время тебе быть здесь. Опасность. Великая опасность. Страшнее всех Нерожденных. Тебе нужно уйти. Уходи немедля! Сейчас же!

— Как? — выкрикнул Перрин. — Я бы ушел, но как мне уйти?

Уходи!

Оскалив клыки, Прыгун бросился на горло Перрина.

Со сдавленным стоном Перрин рывком сел на кровати, вскинув руки к горлу, чтобы сдержать исток крови, уносящей жизнь. Пальцы его встретили кожу, целую и невредимую. Он облегченно сглотнул, но в тот же миг коснулся пальцами какого-то влажного пятна.

Чуть не падая от спешки, Перрин сполз с кровати, метнулся, пару раз споткнувшись, к умывальнику. Он схватил кувшин и, расплескивая повсюду воду, наполнил тазик. Когда он умыл лицо, вода в тазике стала розовой. Розовой — от крови того чудно́ одетого мужчины.

Еще больше темных пятен усеивало куртку и штаны Перрина. Сорвав с себя одежду, юноша швырнул ее в дальний угол. Пусть там и валяется. Потом Саймон может ее сжечь.

В открытое окно ворвался порыв ветра. Вздрагивая от холода, в одной рубашке и нижнем белье, Перрин уселся на полу, привалившись спиной к кровати. «Неудобно, именно так и надо». Мысли его переполняли горечь, тревога и страх. А еще — решимость. «Я ни за что не поддамся. Не бывать тому!»

Перрин по-прежнему дрожал, когда в конце концов к нему пришел сон — неглубокий, на грани полуяви, когда он как-то осознавал комнату, в которой находился, некая полудрема с мыслями о холоде. И все же пришедшие к нему дурные сны были лучше, чем те, иные.

Стояла ночь, Ранд, свернувшись калачиком под деревьями, наблюдал за широкогрудым черным псом, что приближался к его укрытию. В боку ныла рана, которую Морейн не удалось до конца Исцелить, но он не обращал на боль внимания. В сиянии луны едва можно было разглядеть пса, ростом доходившего человеку до пояса, с толстой шеей и массивной головой. Клыки влажно блестели в ночной темноте, точно мокрое серебро. Втянув ноздрями воздух, собака потрусила к нему.

«Ближе, — подумал Ранд. — Подойди ближе. На этот раз не станем предупреждать твоего хозяина. Давай ближе. Вот так».

Пес был всего в десяти шагах, в груди его заворочалось глухое рычание, и животное стремительно рванулось вперед. Прямиком на Ранда.

Сила наполнила Ранда. С вытянутых рук сорвалось нечто; что это было такое — он и сам не ведал. Полоса белого света, твердого, точно сталь. Жидкий огонь. На миг, очутившись в сердцевине этого нечто, пес будто бы стал прозрачным и тут же исчез.

Белый свет померк, оставив послеобраз, горящий перед взором Ранда. Он тяжело навалился плечом на ствол ближайшего дерева, чувствуя щекой грубую кору. Его трясло от облегчения и спазмов беззвучного смеха. «Сработало. Обереги меня Свет, на этот раз получилось». Так случалось не всегда. В эту ночь были и другие псы.

Единая Сила пульсировала в нем, билась и кипела, и от пятна порчи Темного на саидин у Ранда скрутило желудок, жаждущий вывернуться наизнанку. На лице, несмотря на холодный ночной ветер, бусинками выступил пот, и во рту явственно ощущался болезненный привкус. Ранда так и тянуло повалиться наземь и умереть. Ему хотелось, чтобы Найнив напоила его каким-нибудь снадобьем, или чтобы Морейн Исцелила его, или… Что-нибудь, хоть что-то, лишь бы исчезло удушающее чувство тошноты.

Однако саидин наполняла его и жизнью, через слой болезненности пробивалась жизнь, энергия и осознание всего. Жизнь без саидин была лишь бледной своей копией. Все прочее блекло, становилось тусклой подделкой.

«Но они сумеют найти меня, если я продолжу за нее держаться. Выследят, отыщут меня. Мне нужно добраться до Тира. Там я все выясню. Если я — Дракон, там и придет конец всему. А если нет, то… Если все ложь, то и с этим тоже будет покончено. Конец всему».

Неохотно, с бесконечной медлительностью Ранд принялся разрывать связь с саидин, сбрасывая ее объятия, словно отказываясь от дыхания, дарящего ему жизнь. Ночь показалась серой. Тени утратили неизмеримую резкость своих границ, размылись, сливаясь вместе.

Где-то в отдалении, на западе, завыла собака — захлебывающийся плач в безмолвной ночи.

Ранд медленно поднял голову. Он стал вглядываться в ту сторону, как будто, если б постарался, сумел бы разглядеть пса.

Первой собаке ответила другая, затем залилась воем третья, потом послышалось еще два отклика в унисон; все они раздавались с разных направлений, но все — к западу от того места, где находился Ранд.

— Преследуй меня, — прорычал он. — Трави, коли хочешь. Но я добыча не из легких. Теперь уже нет!

Оттолкнувшись от дерева, он перешел вброд мелкий ручей с обжигающе-ледяной водой, а затем размеренным быстрым шагом направился на восток. Холодная вода залила сапоги, рана в боку болела — ни на то, ни на другое Ранд не обращал внимания. Ночь у него за спиной вновь была тиха, но и эта тишина была ему безразлична.

«Охоться на меня. Я тоже могу поохотиться. Я — добыча не из легких».