Куда приводят мечты

Ричард Матесон, 1978

Представьте себе, что вы умерли! Но, как выясняется, жизнь продолжается и за порогом смерти. Более того, впереди ждет бесконечное странствие по неизведанным мирам и вселенным. Именно в такое путешествие суждено отправиться Крису Нильсену, чтобы спастись от отчаяния и вновь обрести надежду и любовь. Сразу же после публикации роман Р. Матесона стал бестселлером и вызвал бурные дискуссии не только в литературных кругах, но и среди ученых. Названный едва ли не основополагающим произведением о жизни после смерти, он лег в основу одного из самых красивых фильмов Голливуда, главную роль в котором исполнил Робин Уильямс. Фантастическая мелодрама, поставленная Винсентом Уордом, с триумфом демонстрировалась во многих странах мира и была удостоена премии «Оскар».

Страна вечного лета

Продолжение на другом уровне

Я открыл глаза и посмотрел вверх. Над головой я увидел зеленую листву и просвечивающее сквозь нее голубое небо. Никаких признаков тумана. Я сделал глубокий вдох: воздух был прохладным и бодрящим. На лице чувствовалось легкое дуновение ветерка.

Я сел и осмотрелся по сторонам. Оказывается, подо мной была травянистая лужайка, а рядом — ствол дерева. Вытянув руку, я прикоснулся к коре. И почувствовал, как от нее исходит какая-то энергия.

Потом я потрогал траву. Она выглядела безупречно ухоженной. Я отодвинул в сторону кусок дерна и осмотрел почву. Ее цвет дополнял оттенок травы. Никаких сорняков не было.

Сорвав травинку, я поднес ее к щеке. И тоже ощутил идущую от нее слабую энергию. Я вдохнул тонкий аромат, положил травинку в рот и стал жевать, как, бывало, делал это в детстве. Но никогда в детстве не приходилось мне пробовать такую траву.

Потом я заметил, что на земле нет теней. Я сидел под деревом, но не в его тени. Я этого не понимал и стал искать на небе солнце.

Его не было, Роберт. Был свет без солнца. Я в замешательстве осмотрелся. По мере того как мои глаза постепенно привыкали к свету, я стал всматриваться в сельский пейзаж. Никогда не видел подобного ландшафта: великолепная перспектива зеленых лужаек, цветов и деревьев. Я подумал, что Энн это понравилось бы.

И тогда я вспомнил. Энн ведь по-прежнему жива. А я? Я стоял, прижимая к твердому стволу дерева обе ладони. Впечатав подошвы ботинок в землю. Я был мертв; сомнений не оставалось. И все же я стоял здесь, воплощенный в теле с прежними ощущениями, имеющий прежний вид, и даже одетый, как при жизни. Стоял на этой вполне реальной земле на фоне вполне осязаемого пейзажа.

«И это смерть?» — подумал я.

Я перевел взгляд на свои руки: линии, рубчики, складки кожи, — потом внимательно осмотрел ладони. Как-то я проштудировал книгу по хиромантии, так, ради смеха, чтобы веселить народ на вечеринках. Так что свои ладони я изучил как следует.

Они оставались прежними. Линия жизни была все такой же длинной. Помню, как показывал ее Энн и говорил, что волноваться не стоит — я проживу долго. Будь мы вместе, мы могли сейчас посмеяться над этим.

Я повернул руки ладонями вниз и увидел, что кожа и ногти розовые. Во мне текла кровь. Мне пришлось встряхнуться, чтобы убедиться в том, что я не сплю. Я поднес правую руку к носу и рту и почувствовал, как из легких теплыми толчками выходит воздух. Прижав к груди два пальца, я нашел нужное место.

Сердцебиение, Роберт. Как и всегда.

Я резко повернулся, заметив рядом какое-то движение. На дерево опустилась необычная птица с серебристым оперением. Похоже, она совсем меня не боялась, сидя рядом. «Волшебное место», — подумал я. Я пребывал в изумлении. «Если это сон, — говорил я себе, — надеюсь, я никогда не проснусь».

Я вздрогнул, увидев бегущее ко мне животное — собаку, как я понял. Первые несколько мгновений она не выражала никаких эмоций. Потом вдруг помчалась ко мне.

— Кэти! — закричал я.

Она мчалась ко мне, тоненько повизгивая от радости. Я уже много лет не слышал этого восторженного визга.

— Кэти… — прошептал я.

Я упал на колени, чувствуя, как из глаз полились слезы.

— Старушка Кэти.

И вот она уже рядом, в восторге прыгает, лижет мои руки. Я прижал ее к себе.

— Кэти, старушка Кэти. — Я едва мог говорить. Она вилась около меня, поскуливая от радости. — Кэти, это и правда ты? — бормотал я.

Я присмотрелся к ней внимательнее. Последний раз я видел ее в ветеринарной клинике. Ей сделали укол, и она лежала на левом боку с остановившимся взглядом. Лапы ее непроизвольно подергивались. Мы с Энн приехали к ней по звонку врача, а потом стояли у открытой клетки и гладили ее, чувствуя себя ошеломленными и беспомощными. На протяжении почти шестнадцати лет Кэти была нашим хорошим другом.

Сейчас она была той Кэти, которую я помнил со времени, когда подрастал Йен, — живой, полной энергии, с блестящими глазами и забавной, как будто улыбающейся мордочкой. Я с восторгом обнимал ее, думая о том, как была бы счастлива Энн ее увидеть, как счастливы были бы дети, особенно Йен. В тот день, когда она умерла, он был в школе. Вечером я застал его сидящим на постели с мокрыми от слез глазами. Они с Кэти вместе выросли, а ему не пришлось с ней даже попрощаться.

— Вот если бы он тебя сейчас увидел, — сказал я, прижимая ее к себе в восторге от нашей встречи. — Кэти, Кэти.

Я гладил ей голову и спину, чесал чудесные висячие уши. И ощущал прилив благодарности к силе — не важно какой, — приведшей Кэти ко мне.

Теперь я знал, что это замечательное место.

Трудно сказать, сколько времени мы там пробыли. Кэти лежала рядом со мной, устроив теплую голову у меня на коленях, время от времени потягиваясь и вздыхая от удовольствия. Я продолжал гладить ее, все еще находясь в блаженном состоянии. Мне так хотелось, чтобы Энн была с нами.

Прошло немало времени, прежде чем я заметил дом. Странно, как мог я не обратить на него внимания раньше; он стоял всего лишь в сотне ярдов. Такой дом мы с Энн всегда планировали когда-нибудь построить: из дерева и камня, с огромными окнами и просторной террасой, с которой открывается вид на сельский ландшафт.

Меня немедленно к нему потянуло, сам не знаю почему. Поднявшись, я направился к нему, а Кэти вскочила и пошла рядом.

Дом стоял на поляне в обрамлении красивых деревьев — сосен, кленов и берез. Снаружи не было ни стены, ни забора. К своему удивлению, я заметил, что входной двери нет, а то, что я принял за окна, — только проемы. Я заметил также отсутствие труб и проводки, плавких предохранителей, водосточных желобов и телевизионных антенн. Дом в целом гармонировал с окружающим пространством. Мне в голову пришла мысль, что Фрэнк Ллойд Райт^[1] одобрил бы такое сооружение. Мне это показалось забавным, и я улыбнулся.

— По сути дела, он мог бы спроектировать такой дом, Кэти, — сказал я.

Собака взглянула на меня, и на долю секунды мне показалось, что она меня понимает.

Мы вошли в сад, расположенный рядом с домом. В центре красовался фонтан, сделанный из какого-то белого камня. Подойдя к нему, я опустил руки в кристально чистую воду. Она была прохладной и, так же как ствол дерева и травинка, излучала поток энергии. Я сделал глоток. Никогда не пробовал такой освежающей воды.

— Хочешь, Кэти? — спросил я, посмотрев на собаку.

Она не шевельнулась, но у меня возникло другое впечатление: что вода ей больше не нужна. Снова повернувшись к фонтану, я зачерпнул воду ладонями и плеснул себе в лицо. Невероятно, но капли сбегали с моих рук и лица, словно я был водонепроницаемым.

Удивляясь каждому новому сюрпризу этого места, я направился вместе с Кэти к цветочной клумбе и наклонился, чтобы понюхать цветы. У них был чудесный нежный аромат. Оттенки отличались радужным разнообразием и к тому же переливались. Я поднес ладони к золотистому цветку с желтой окаемкой и почувствовал покалывание от энергии, поднимающейся вверх по рукам. Я подносил ладони к одному цветку за другим. Каждый отдавал мне поток едва ощутимой энергии. Мое изумление еще больше усилилось, когда я понял, что цветы издают также тихие гармоничные звуки.

— Крис!

Я быстро обернулся. В саду появился сияющий ореол. Я взглянул на Кэти, которая завиляла хвостом, потом вновь посмотрел на свет. Мои глаза постепенно привыкли, и свет начал меркнуть. Ко мне приближался человек, которого я видел — сколько же раз? Было даже не припомнить. Я никогда раньше не замечал его одежду: белая рубашка с короткими рукавами, белые брюки и сандалии. Он с улыбкой подошел ко мне с раскрытыми для объятия руками.

— Я почувствовал, что ты недалеко от моего дома, и сразу же пришел, — молвил он. — Ты это сделал, Крис.

Он тепло меня обнял, потом отстранился, по-прежнему улыбаясь. Я взглянул на него.

— Ты… Альберт? — спросил я.

— Верно.

Он кивнул.

Это был наш кузен, мы всегда звали его Бадди^[2]. Он выглядел великолепно, насколько я помню его появления в нашем доме, когда мне было лет четырнадцать. Сейчас он казался даже более энергичным.

— Ты так молодо выглядишь, — заметил я. — Тебе не дашь больше двадцати пяти.

— Оптимальный возраст, — ответил он.

Ответа я не понял.

Когда он наклонился, чтобы погладить Кэти по голове и поздороваться с ней — меня удивило, что он знает ее, — я уставился на одну вещь, о которой еще не упоминал. Всю его фигуру окружал сияющий голубой ореол, пронизанный белыми искрящимися огоньками.

— Привет, Кэти. Рада его видеть, да? — спросил он.

Он снова погладил собаку по голове, потом с улыбкой выпрямился.

— Тебя интересует моя аура, — сказал он.

Я с удивлением улыбнулся.

— Да.

— Она есть у всех, — объяснил он. — Даже у Кэти. — Он указал на собаку. — Ты не заметил?

Я с удивлением посмотрел на Кэти. Я действительно не заметил, хотя теперь, после слов Альберта, это стало очевидным. Аура была не такой яркой, как у него, но совершенно четкой.

— По ауре нас можно распознать, — сказал Альберт.

Я посмотрел на себя.

— А где же моя? — спросил я.

— Никто не видит свою собственную, — пояснил он. — Это мешало бы.

Я этого тоже не понял, но в тот момент меня мучил другой вопрос.

— Почему я не узнал тебя, когда умер? — спросил я.

— Ты был в смятении, — ответил он. — Наполовину проснувшийся, наполовину спящий, в каком-то неясном состоянии.

— Это ведь ты в больнице советовал мне не сопротивляться, правда?

Он кивнул.

— Правда, ты слишком сильно сопротивлялся, чтобы меня услышать, — сказал он. — Боролся за жизнь. Помнишь смутный силуэт, стоящий у твоей постели? Ты видел его, хотя глаза у тебя были закрыты.

— Так это был ты?

— Да. Я пытался прорваться, — объяснил он. — Сделать твой переход менее болезненным.

— Боюсь, не очень-то я тебе помог.

— Ты и себе не мог помочь. — Он похлопал меня по спине. — Тебя все это сильно травмировало. Жаль, ты не получил облегчения. Обычно людей встречают сразу же.

— Почему же не встретили меня?

— До тебя было никак не добраться, — сказал он. — Ты очень стремился найти жену.

— Я чувствовал, что должен, — вымолвил я. — Она была так напугана.

Он кивнул.

— Ты проявил большую самоотверженность, но из-за этого оказался в ловушке на пограничной полосе.

— Это было ужасно.

— Знаю. — Он ободряюще сжал мое плечо. — Но могло быть гораздо хуже. Ты мог задержаться там на месяцы или годы — даже на столетия. Не такой уж редкий случай. Если бы не позвал на помощь…

— Ты хочешь сказать, пока я не захотел, чтобы мне помогли, ты ничего не мог поделать?

— Я пытался, но ты отвергал мою помощь. — Он покачал головой. — И только когда меня достигли вибрации твоего зова, появилась надежда на то, что удастся тебя убедить.

Тогда до меня дошло; не знаю, почему я так долго не мог догадаться. Я с благоговением огляделся по сторонам.

— Так это… небеса?

— Небеса. Отчизна. Жатва. Страна вечного лета, — ответил он. — Выбирай.

Я понимал, что это прозвучит глупо, но хотел знать.

— Это — страна? Образ существования?

Он улыбнулся.

— Образ мыслей.

Я посмотрел на небо.

— Никаких ангелов, — констатировал я, отдавая себе отчет в том, что это шутка лишь наполовину.

Альберт рассмеялся.

— Можешь ты вообразить себе нечто более неуклюжее, чем притороченные к лопаткам крылья?

— Так что — таких вещей не существует?

Понимая, что спрашивать наивно, я не мог удержаться от этого вопроса.

— Существуют, если человек в них верит, — сказал он, снова приводя меня в смущение. — Как я сказал, это образ мыслей. Что говорится в изречении на стене твоего офиса? То, во что ты веришь, становится твоим миром.

Я был поражен.

— Так ты об этом знаешь?

Он кивнул.

— Каким образом?

— Объясню в свое время, — пообещал он. — А сейчас я хочу лишь доказать то, что наши мысли действительно становятся нашим миром. Ты думал, это относится только к Земле, но здесь это еще более уместно, потому что смерть — переход сознания с физического уровня на психический, настройка на более тонкие поля вибрации.

Я представлял себе то, о чем он говорит, но не был вполне уверен. Думаю, это отразилось на моем лице, потому что он с улыбкой спросил:

— Непонятно? Объясню по-другому. Разве жизнь человека хоть как-то изменяется, когда он снимает пальто? Она не меняется и тогда, когда смерть лишает его оболочки в виде тела. Он остается той же самой личностью. Не более мудрой. Не более счастливой. Не более свободной. Такой же, как прежде.

Смерть — всего лишь продолжение жизни на другом уровне.

На пороге дома Альберта

И тогда меня осенило. Не могу понять, почему не подумал об этом раньше — наверное, на меня обрушилось слишком много удивительного, с чем предстояло свыкнуться, так что эта мысль пришла ко мне только сейчас.

— Мой отец, — сказал я, — твои родители. Наши дяди и тети. Они все здесь?

— «Здесь» — слишком большое место, Крис, — заметил он с улыбкой. — Если ты хочешь спросить, существуют ли они, то да, конечно.

— Где они?

— Надо проверить, — ответил он. — Единственные люди, о ком я знаю наверняка, — это моя мать и дядя Свен.

При упоминании имени дяди на меня нахлынуло радостное чувство. В памяти возник его образ: голова с блестящей лысиной, яркие глаза, сверкающие за стеклами очков в роговой оправе, оживленное лицо и бодрый голос, неисчерпаемое чувство юмора.

— Где он? — спросил я. — Чем занимается?

— Работает с музыкой, — ответил Альберт.

— Разумеется. — Я не удержался от улыбки. — Он всегда любил музыку. Можно с ним повидаться?

— Конечно. — Альберт улыбнулся в ответ. — Устрою вашу встречу, как только ты немного привыкнешь.

— И с твоей матерью тоже, — сказал я. — Я знал ее не очень хорошо, но обязательно хотел бы повидаться.

— Я это устрою, — пообещал Альберт.

— Ты говорил, «надо проверить». Что ты имел в виду? — спросил я. — Разве семьи не остаются вместе?

— Не обязательно, — ответил он. — Земные связи здесь значат меньше. Родство мыслей, а не крови — вот что важно.

И снова я испытал благоговение.

— Мне надо рассказать об этом Энн, — заявил я. — Сообщить ей, где я нахожусь, — и что все в порядке. Мне хочется этого больше всего.

— Это действительно невозможно, Крис, — сказал Альберт. — Ты не сможешь с ней связаться.

— Но я это почти сделал.

Я рассказал ему, как заставил Мэри записать мое послание.

— Вы двое, похоже, очень близки, — заметил он. — Она показала письмо своей матери?

— Нет. — Я покачал головой. — Но я могу еще раз попробовать.

— Она сейчас вне досягаемости, — возразил он.

— Но мне необходимо дать ей знать.

Альберт положил руку мне на плечо.

— Она довольно скоро будет с тобой, — деликатно сообщил он мне.

Я не знал, что сказать еще. Меня ужасно угнетала мысль о том, что не осталось способа дать Энн знать о том, что со мной все хорошо.

— А что ты думаешь о таких людях, как Перри? — спросил я, вдруг вспомнив о нем.

Я рассказал Альберту о медиуме.

— Вспомни, что тогда вы с ним были на одном и том же уровне, — сказал Альберт. — Сейчас он бы тебя не воспринял.

Заметив выражение моего лица, он обнял меня за плечи.

— Она будет здесь, Крис, — повторил он. — Гарантирую это. — Он улыбнулся. — Вполне понимаю твои чувства. Она очаровательна.

— Ты о ней знаешь? — с удивлением спросил я.

— О ней, о ваших детях, о Кэти, твоей работе, обо всем, — сказал он. — Я провел с тобой более двадцати лет. То есть земного времени.

— Провел со мной?

— Люди на Земле не бывают в одиночестве, — объяснил он. — У каждого человека всегда есть свой спутник.

— Ты хочешь сказать, ты был моим ангелом-хранителем?

Фраза получилась избитой, но ничего другого в голову не пришло.

— «Спутник» подходит лучше, — сказал Альберт. — Понятие ангела-хранителя было придумано в древности. Тогда человек угадывал правду о спутниках, но неверно истолковывал их суть из-за религиозных верований.

— У Энн тоже есть такой? — спросил я.

— Разумеется.

— Тогда разве ее спутник не может ей сообщить обо мне?

— Будь она для этого открыта, тогда — да, легко, — ответил он.

Я понял, что выхода нет. Ее ограждал скептицизм.

Еще одна мысль, вызванная тем, что я узнал о близком соседстве Альберта на протяжении двух десятилетий. Я испытал чувство стыда, когда понял, что он был свидетелем многих моих не совсем благовидных поступков.

— С тобой все было в порядке, Крис, — успокоил он меня.

— Ты читаешь мои мысли? — спросил я.

— Что-то в этом роде, — ответил он. — Слишком не переживай по поводу своей жизни. Твои ошибки повторяются в жизни миллионов мужчин и женщин, по сути своей хороших людей.

— Мои ошибки в большинстве своем касались Энн, — признался я. — Я всегда любил ее, но слишком часто подводил.

— В основном в молодые годы, — прибавил он. — Молодые чересчур заняты собой, чтобы по-настоящему понять своих близких. Одного только стремления сделать карьеру достаточно, чтобы разрушить способность к пониманию. То же произошло и со мной. Мне так и не довелось жениться, потому что подходящую девушку я встретил, когда был еще слишком юн. Но мне не удавалось хорошенько понять мать, отца и сестер. Как звучит фраза из той пьесы? «Продается вместе с участком»?^[3]

Мне пришло в голову, что он умер еще до того, как пьеса была написана. Но я не стал делать замечания на этот счет, все еще занятый мыслями об Энн.

— Действительно нет никакого способа добраться до нее? — спросил я.

— Возможно, со временем что-нибудь проявится, — уклончиво ответил он. — В данный момент ее неверие является непреодолимым барьером. — Он убрал руку с моего плеча и ободряюще похлопал меня по спине. — Она и вправду будет с тобой, — заверил он. — Можешь не сомневаться.

— Ей не придется испытать то же, что мне? — смущенно спросил я.

— Маловероятно, — ответил он. — Обстоятельства должны быть иными. — Он улыбнулся. — И мы будем за ней присматривать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Американский архитектор, основоположник органической архитектуры.

2

Дружище (англ.).

3

Цитата из пьесы А. Миллера «Смерть коммивояжера» (1949).