Я красива. Я умна. Я кусаюсь

Ринат Валиуллин, 2023

«Я красива. Я умна. Я кусаюсь» – она произносила эти слова всякий раз, когда жизнь подкидывала новые трудности. Именно эти слова позволяли почувствовать силу сегодня и уверенность завтра, именно они не давали проникнуть в ее душу всяким проходимцам, которые отнимали время. То самое время, когда она могла быть счастлива. «Я красива. Я умна. Я кусаюсь» – первая книга из новой серии. Серия «Я» – истории про тебя.

Вера в Деда Мороза

* * *

Я часто думаю, что могло бы случиться сегодня, начни я день не с кофе, а с шампанского. Возможно, мне было бы проще проводить этот год. В который самые наивные верили, они верили, что в новом году все будет иначе, они найдут новую работу, возьмут ипотеку, сделают ремонт, женятся, заведут детей… Они сожгли бумажки с желаниями, они проглотили их с шампанским, они ждали восхитительных изменений и шуршали целлофаном надежд, собирая подарки. Наверное, я тоже был среди них, я улыбался суете их чувств: циничный, еловый, колючий — и в душе отмечал: самые наивные всегда были самыми счастливыми на этой планете.

В этот вечер я был наивен, я верил, что в следующем году все будет иначе, я шел по Невскому, который скинул с себя свой серый кафтан, переоделся в карнавальный костюм и сверкал всеми красками праздника. Повсюду выросли нарядные елки, укутанные в гирлянды, украшенные блестящей бижутерией. Километры подсветки в виде тысячи лампочек, словно тысячи улыбок, освещали ночь и поднимали настроение.

Мое настроение тоже было на высоте. Где-то с октября я уже начинал ждать Новый год. И так до сих пор. Наверное, Новый год считался тем самым волшебником, который должен был прийти и решить все мои проблемы. Проблем, как обычно, под Новый год накапливалось. В Деда Мороза я перестал верить лет с шести, когда он явился к нам домой в шубе, с бородой, но в черных ботинках. Морозным скрипучим голосом он попросил прочесть меня стих, я стоял под елкой и читал стишок, глядя на его черные ботинки.

Чем дольше я смотрел на эти ботинки, тем сильнее понимал, что Дедушка Мороз ненастоящий.

Потом, когда Дед Мороз ушел, я расспросил всех гостей, почему Дед Мороз в ботинках, он же должен быть в валенках. Может, он ненастоящий? Никто из взрослых не смог мне ответить, почему Дед Мороз в ботинках. Только кивали утвердительно, и слышно было, как в их голове булькает шампанское: «Самый что ни на есть настоящий Дедушка Мороз».

Сегодня было 26 декабря, и я шел к Гульнаре, это моя девушка. Мы договорились пойти на каток, и я должен был зайти за ней на Моховую, где она снимала комнату в коммуналке. Я давно уже звал ее переехать ко мне, но Гульнара не хотела ни в какую. Это было и понятно. Каждый день там словно праздник, достаточно было зайти на одну общую кухню. В этом доме в свое время расселяли театралов и художников, в общем, богему, многие так и не смогли отсюда выбраться или просто не захотели, так и остались в этой творческой коммуне. На ее кухне всегда было с кем поболтать о насущном, было кому пожаловаться на несбывшееся, рассказать о своих подвигах, выпить чаю или вина. В общем, перевести дух от вечной беготни за счастьем.

Меня здесь уже знали, Гулькин хахарь, как говорила Тамара Васильевна. Мощная дама в леопардовом халате, с шиньоном на голове, все время что-то варила, что-то стирала, что-то курила в форточку. Вот и сегодня, я сидел на этой огромной кухне на четыре плиты, три стола, шесть шкафов и одно зеркало, попивал чаек, который заварила мне Гуля, ждал, пока она наведет себе макияж, когда Тома (так ее все здесь звали) неожиданно предложила:

— Шампанское будешь?

— А не рано?

— Рано, но праздника хочется.

— Я бы не отказался.

— Как настроение у соседей? — вошла на кухню Вера Павловна. Еще одна соседка. Худая, высокая женщина неопределенного возраста с короткой стрижкой и поставленным голосом.

— Шампанское будешь? — предложила ей тоже Тома.

— Бокалы есть?

— Нет, только ванна.

— Тащи.

— Там белье лежит и Степаныч с утра, никак не может отойти от вчерашнего корпоратива. Ладно, пусть отмокает, только не говори ему про шампанское, а то он быстро отрезвеет.

Тома достала стаканы, достала из холодильника бутылку и молча протянула мне.

— Он так быстро пьет, бутылку за два глотка.

— И спорщик ужасный. Так хочется романтики, а не споров, — закатила глаза Тома. Я открыл шампанское, которое отозвалось хлопком, но пробка при этом осталась в моей руке.

— Мастер, — улыбнулась Вера.

— Спорить я не люблю, но если меня прижать к стенке, я могу укусить. А чем дальше, тем ядовитее укусы, могу и зубы свои вставные в укусе оставить.

— Как пчела?

— В смысле?

— Она оставляет жало.

— Ну да, жалко, конечно, дороговато вышли. Поэтому не кусаюсь, просто брызжу ядом. Злость, ею всегда хочется поделиться. Хотя в душе я добрая, поэтому и живу здесь до сих пор. Хотя дети давно мне уже предлагали съехать.

— Добротой ничего не добьешься в жизни.

— А чем добьешься?

— Страстью.

— Страсти? Во мне ее было много. А куда девать, когда вокруг одни друзья и близкие люди. Время, проведенное с мамой, бабушкой, псом, — это лучшее, что у меня было в этой жизни, в крайнем случае шопинг. Ой, извини, я не хотела сыпать тебе соль. — Налила она шампанское в стаканы, те закипели, и пена выплеснулась на стол. — Вот — я же говорю: яд из меня так и прет.

— Твоя проблема в том, что ты слишком открытая.

— Я не открытая — я не люблю сквозняков, — закрыла Тома форточку. — Теперь с наступающим, — раздала она нам стаканы и подняла свой.

— Пусть у нас все будет хорошо! — двинула свой тост Вера.

— Я не жадная, мне достаточно первых пяти слов. Пусть у нас все будет!

Девушки выпили до дна, я тоже. Эндорфины начали свой танец. Я слушал соседок вполуха, находясь где-то в своих мыслях.

— В сердце моем всегда сидел зверь, и он ел мое эго. Когда у меня что-то болит, я не люблю никого. Не люблю — но всех жалею.

— Знаешь, почему я вышла за портного, я хотела заштопать рану в душе.

— Слушай, у меня есть отличная книга, я тебе дам почитать. Она тебе точно поможет.

— Книга какого-нибудь хрена, ни черта. Дети — лучшие мотиваторы. Они смотрят. Они повторяют за тобой. Они продолжение тебя. Поэтому ты должен победить всех злодеев, включая собственную лень. Но дети уже выросли и живут своей жизнью. Они уже старше тебя, — посмотрела на меня Тамара.

— Понимаю. Это как потерять навигатор, — включился я в разговор.

— Нет, они, конечно, не потерялись, пишут, звонят по праздникам, только этого чертовски мало.

— Хватит плакаться, Тома, — налила все еще шампанского Вера. — Скоро же Новый год! Значит, снова позвонят! Я убеждена!

— Убеждения лучше иметь, иначе они поимеют тебя.

— Сразу видно — тебя зачали под плохую музыку, Тома.

— Точно не под Битлз. Оттого вся жизнь сплошные неудобства. Не то что бы жизнь смущала, просто ставила в такое положение, из которого потом трудно было выбираться.

— Я от родителей только и слышала, что учиться надо хорошо, взрослым совсем не важно было, кто ты, о чем ты думаешь, главное, чтобы училась хорошо, остальное приложится. Эта формула отбирала у людей детство так, что оно напоминало не праздник жизни, а заваленный чердак. Чердак был завален домашними заданиями. Все ради того, чтобы не оставить ребенку ни минуты повалять дурака. А ведь это так важно — повалять дурака, все равно что посмотреть на звезды, отстраниться от окружающей тебя действительности. Вот почему кто-то из взрослых смотрит на небо, отправляя в космос свои мысли, а кто-то только себе под ноги, как бы не споткнуться.

В этот момент на кухню влетел Борис Петрович и чуть не сбил с ног Веру, ее шампанское выплеснулось из стакана на пол. Пятно зашипело на полу, словно змея.

— Шоб тебя, — зашипела Вера вслед.

— Извини, дорогуша. Что это вы тут пьете с утра пораньше?

— Бери стакан. Кстати, уже обед.

— Не, я сегодня не могу, у меня дела. Премьера на носу.

— Да ладно тебе выпендриваться.

Его все звали Боб. Он тоже служил в театре и мнил из себя великого режиссера.

— Ну как хочешь. А ты своим хоть давала повалять дурака? — вернула Тома Веру в разговор.

— Ну, конечно. Они до сих пор этим занимаются. Оба в театре. Правда, не платят там ни черта. Зато видимся почти каждый день.

— Мои на зарплату не жалуются. На время жалуются. Не хватает времени на мать.

— Деньги требуют жертв.

— Зато хорошая зарплата — это крыша над головой. В любую погоду ты можешь спрятаться, поспать, переждать дождь, а не бежать сломя голову под зонтом бог знает куда.

— Что же ты не разбогател, Боб?

— Художник должен быть голодным.

— Вот почему ты все время на кухне, — усмехнулась Тома.

— Жизнь — это рыбалка. Ты ходила когда-нибудь на рыбалку? Значит, ты никуда не ходила. Тишина, тайна, которая может открыться, едва ты закинешь удочку, на самом деле налаживаешь связь со своим подсознанием или природой. Подсознание — это и есть природа. А когда начинает клевать, ты подсекаешь, чувствуешь тяжесть, борьбу, абсолютно не зная, кого сейчас вытащишь из потустороннего мира.

— Вот — это был типичный пример эзотерического вранья, — рассмеялась Тома. — Болтать ты мастак.

— Почему вранья? Я просто хотел сказать, что успешные люди — это те, у которых всегда ловится рыба. Они знают, где ловить, на что и когда.

— Ну так ты считаешь себя успешным?

— Ну, конечно, для меня успех — это прежде всего любовь, а потом уже рыбалка. Надо любить жизнь, девочки. Иначе она полюбит кого-нибудь другого. Конечно, все ломают голову, как превратить ее в место поприличнее, но там, где слишком много комфорта, исчезает настоящее. Невозможно все причесать, сделать ей евро, в настоящей жизни всегда случаются драки, люди пьют, потом блюют по ее углам. Жизнь и есть вышибала: если кто-то нажрался или зарвался, она выкидывает его вон. Вот такой должна быть настоящая жизнь.

— Должна… у жизни одни долги. Успеть бы все отдать.

— Возьмем нашу кухню. Кого здесь только нет: актеры, актрисы, поэты, критики, проститутки, бухгалтеры, гангстеры, рок-звезды и простые люди — все сидят под одной крышей что-то варят, парят, гладят, стирают, едят и бесконечно разговаривают. Нигде больше так хорошо не повеселишься, как на нашей кухне, потому что здесь анархия. Каждый готовит на что горазд. Полное несовершенство. Вот ты что сейчас жаришь?

— Котлеты из конины.

— Котлеты из гнедых лошадок. Не жалко?

— В конине нет холестерина.

— Стихи?

— Это не стихи, это проза жизни.

— Я тоже за здоровое питание. Уже не до стихов. После пятидесяти тебя больше мотивирует процесс, чем результат, то есть не то, какую ты рыбу поймаешь, а то, где ловить, — допила шампанское Тома.

— Я лично еще за красивые пейзажи, за чистый воздух, за свободу, — добавил Боб.

— Свобода — ты хоть понимаешь, что это такое?

— Свобода — это цифра. Количество людей, которых ты можешь послать. Я вот всех лишних послал, знаете, насколько жить легче стало. Правда, никому не советую, не исключены осложнения.

— В смысле?

— Я со своей свободой не достиг ничего.

— Что значит ничего?

— Своей большой квартиры, я до сих пор живу в коммуналке.

— Я так не смогу — всех сразу послать. Хотя вроде и работа уже любимая задрала, как любая жена, и деть эту работу никуда нельзя, потому что деньги нужны очень, — озабоченно вздохнула Вера.

— Лучше бы ты консервировала время, а не помидоры. Ты помнишь, когда ты была счастлива, свой детский смех, вот это законсервировала. Грустно — достала, посмеялась, хорошо.

— Сейчас только один вид смеха остался — над собой. Но сколько можно, боюсь, признают сумасшедшей.

— Не волнуйся, ты не одинока. Я тоже далеко захожу в своих мыслях, а потом ищу выход.

— Скромная такая. Никогда не видел, чтобы ты вышла из себя, — вставил свою реплику Боб.

— Я так в Питер приехала. Искала выход.

— Скромные всегда из других городов, творят там невесть что, а потом приезжают сюда с полным чемоданом невинности, — добавил Боб.

— Невинность я раньше потеряла. В чемодане были один советы. Мне их с детства надавали столько, что аллергия началась, потом начали учить, даже наказывали.

— За потерю невинности?

— За то, что я привлекала к себе внимание и устраивала спектакли по пустякам.

— Так вот откуда рождаются актрисы.

— Именно. Ровно этим я и стала зарабатывать на жизнь. Спектаклями.

Шампанское кончилось, чай тоже, оставалось немного терпения. Гуля наконец появилась. Она ворвалась на кухню, поцеловала меня и с ходу огорошила:

— Ты сегодня будешь Дедом Морозом!

— Я?

— Да. Позвонила подруга, у нее Дед Мороз заболел. Срочно нужен мужчина.

— Сдала в аренду? — усмехнулся Боб. — Смотри, уведут.

— Ну что, сможешь?

— А что там надо делать?

— Там работы на один час, придешь, детишек поздравишь, стихи послушаешь, подарки подаришь. Вот на этом всё.

— А костюм? А валенки?

— Она с собой все возьмет. В машине переоденешься.

— Валенки точно будут?

— Это так важно?

— Это самое главное.

— Значит, будут.

— Иди, иди. Выручай подругу! — улыбнулась Тома. — Снегурочка там не нужна случайно? А то настроение такое новогоднее после шампанского, жаль, пропадет впустую. — Она подошла к круглому зеркалу, которое висело на стене, и стала поправлять прическу.

— Ну и как, нравишься? — иронизировала Вера.

— С шампанским пойдет. Женщины живут периодами: стоит только подойти к зеркалу, как сразу начинается эта арифметика.

— Какая арифметика?

— Начинаешь считать себя слишком толстой, слишком худой, слишком обычной или слишком смешной.

— А сейчас?

— Слишком толстой.

— Толстой? Не смеши.

— Молчи! Театр начинается с вешалки.

— Ладно, слишком взрослой.

— Тебе сколько?

— И не спрашивай.

— И не буду.

— Для женщины главное — выспаться. Дайте женщине выспаться, и вы узнаете, как она умеет любить, — добавила Вера, посмотрев на Бориса.

— Я? Только не сегодня, Тома. Завтра у меня репетиция, — добавил Боб, пытаясь разжевать кусок горячей котлеты.

— Дурак. Разве женщине нужна спальня, чтобы доказать свою женственность? Я могу быть сексуальной, просто…

— Просто очищая картошку или отмывая кастрюлю.

— Точно!

— Я всегда мечтала выйти замуж раз и навсегда. Я думала, что меня возьмут насовсем. А взяли на десять лет. Потом выставляешь себя сначала на Тиндер, потом на Авито или Юлу. Крутишься, крутишься, в надежде, что кто-нибудь закрутится вместе с тобой.

— Как говорила моя бабушка: счастье — это здоровье и короткая память. Хотя у нее самой была длинная, оттого и болела.

— А чем она болела?

— За «Спартак». Она была фанаткой.

— Какая интересная у людей жизнь.

— Ничего интересного. Домохозяйка. Всю жизнь писала какой-то роман. Ей хватало самоиронии, чтобы не принять эту миссию за чистую монету. Однажды она мне сказала: «Я поняла — мое кредо — кухня. Я думала, что пишу великий роман, а очнулась — очередная партия комиксов».

— «Партия комиксов» — хорошее название для партии.

— Только давайте без политики, Боб.

— Жаль. Я бы сыграл партейку.

Мы с Гулей слушали эту незатейливую болтовню, куда невозможно было вставить ни слова, пока за нами не приехало такси.

Через два часа я стоял в чужой квартире возле елки в красивой шубе, с бородой и в черных ботинках. Один малыш читал стих, а второй внимательно изучал мои ботинки.

«Не верю», — сверкало в его глазах. «Еще одним не верующим в Деда Мороза стало больше», — подумал я. Возможно, эта вера должна была стать фундаментом для строительства светлого будущего, но светлое будущее в черных ботинках настораживает.