Алмазы для Бульварного кольца

Ринат Валиуллин, 2020

СССР, конец 70-х. Вчерашний студент Олег Хайдаров из абсолютно мирной и беспечной Москвы попадает в пылающую войной Анголу, которая только что рассталась с колониальным прошлым и уже погрузилась в кровавую, затянувшуюся на два десятилетия гражданскую бойню. Война перемалывает личные отношения, юношеский романтизм, детские представления о добре и зле. Здесь прочитанные книги становятся бесполезной макулатурой, дикие звери в африканской саванне обретают узнаваемые человеческие черты, свобода превращается в призрак долгого и тернистого пути в бесконечность, Родина кончается на лжи и предательстве близких и начинается вновь, когда возникают надежда, вера и любовь…

Дел — выше крыши!

Два дня спустя, когда ангольцы уже уехали, в понедельник утром Хайдарову позвонил Николай, уже знакомый ему референт международного отдела ЦК, и деловым тоном, без особых прелюдий попросил заехать после обеда на Старую площадь. Слова Шангонго о том, что вскоре Олег и сам сможет убедиться, насколько велика и прекрасна Ангола, оказались не пустым звуком. «Камарада Тито» наверняка уже тогда знал о намерениях отправить его переводчиком в Луанду да и, пожалуй что, сам был инициатором этой командировки. На заполнение анкет, получение рекомендации институтского комитета Комсомола и вслед за ней — соответствующего письма от Ленинского райкома ВЛКСМ, собеседование в международном отделе ЦК партии, справки из неврологического, туберкулезного и психоневрологического диспансера, а также на привитие вакцины от желтой лихорадки Олегу выделили время до среды включительно. Николай успокоил его, заверив, что он все успеет:

— С вами везде, вплоть до диспансеров, будет наш сопровождающий из спецотдела ЦК, так что ни на одном из этапов вы не потратите более пяти минут, тем более, что все товарищи на местах о вас уже предупреждены. Прощание в Луанде намечено на субботу, об этом уже сообщила местная пресса, так что времени на раздумья у нас нет.

Уже в четверг, с билетом в кармане Олег, провожаемый Лизой, садился в самолет спецрейса «Аэрофлота» вместе с группой советских биохимиков во главе с Павлом Ивановичем Клименко.

* * *

— Ты все собрал?

— Конечно. Полный чемодан.

— Вот, лично от меня, — вложила сверток в руки Олега Лиза.

— Что это?

— Сухой паек. Бутерброды. С сыром и ветчиной. Все, как ты любишь.

— Зачем?

— В дорогу, не спорь, это никогда не помешает.

— И куда мне их?

— В чемодан.

— Там места уже нет, — хотел отделаться Олег.

— Открывай, я найду место.

Олег нехотя раскрыл свой багаж.

— Места нет? Да тут я еще спокойно помещусь! Возьмешь? — положила аккуратно сверток внутрь чемодана Лиза.

— Ты все бутерброды съешь, — рассмеялся Олег.

— Зато я всегда буду рядом с тобой.

— Ты и так рядом. Что бы ни случилось, — он напомнил ей их клятву.

— Надеюсь, ничего. Во сколько за тобой должны заехать? — грустно улыбнулась Лиза. Ее яркие глаза затянулись влажной дымкой.

— С минуты на минуту.

— Можно с тобой в аэропорт?

— Да зачем?

В этот момент на улице раздался сигнал машины.

Лиза прильнула к груди Олега.

— Прямо как в кино, — прокомментировал Олег, обнимая невесту. — Давай только без слез. Пусть артисты плачут, у них работа такая.

— Давай, — стерла влагу Лиза. — Не, не могу, не получается.

— Я всего на неделю, ты даже не заметишь. Как ты говоришь, бальзам на душу товарищу Нето — и обратно.

— Я замечу. Ладно, пошли, а то товарищи уже заждались, наверное.

— Давай, присядем тогда на дорожку, — Олег сел на стул и посадил на свои колени Лизу.

Уже на улице они снова обнялись. Олег хотел отделаться дежурным прощальным поцелуем, но не получилось. Влажные от слез губы Лизы приклеились к его так плотно, что те открылись, и теплая проникающая нега, словно морская волна, на мгновение снесла крыши обоим. Тревожный сигнал «Волги» вернул их обратно на землю, словно эта кнопка включила гравитацию. Олег отпустил Лизу, поднял чемодан. После неравноценного бартера тело его спряталось в салоне. Лиза смотрела вслед, лицо ее было теплое, влажное, осеннее, как у погоды. Ветер в знак расставания сбросил несколько листьев с ближайшего тополя.

* * *

«Груз № 1», который сопровождал представитель посольства Народной республики Ангола в СССР, летел вместе с ними в стеклянном, герметически закрытом саркофаге в задней части салона. Поверх саркофага во всю его длину лежало развернутое государственное знамя Народной республики Ангола. После тринадцати с половиной часов полета, включая дозаправку в Будапеште, ИЛ-62М международных советских авиалиний уже был на другом краю света, горделиво и вальяжно выруливая на стоянку ангольского столичного аэропорта имени Четвертого февраля^[7].

Первое ощущение от Луанды в то утро 24 сентября у Олега потом еще долго ассоциировалось с русской баней, в которую заходишь, открыв дверь из прохладной раздевалки. Ступив на трап, почти моментально поданный к борту самолета, он сразу же почувствовал на лице и руках горячую влагу, которая, казалось, висела в воздухе и в любой момент готова была превратиться из душного пара в потоки воды. Приземистое здание аэропорта было построено еще в колониальные времена. В правой части его фасада, рядом с ключевыми элементами герба независимой Народной республики Ангола в виде мачете, полукруга шестеренки и пятиконечной звезды, висел огромный портрет Нето в черной траурной рамке. Внутри аэропорта было не очень многолюдно. По углам зала прилетов на кронштейнах висели черно-белые телевизоры «Филипс», и практически из любой его точки можно было наблюдать навязчиво повторяемые время от времени телевизионные кадры из президентского дворца Футунгу де Белаш о вступлении в должность нового президента Анголы, Жузе́ Эдуарду душ Сантуша. Из слов комментатора стало понятно, что двадцатого числа, по единодушному решению членов политбюро МПЛА — Партии Труда, он был наделен полномочиями председателя партии, а на следующий день назначен президентом страны, сменив на этом посту преждевременно ушедшего незабвенного Доктора^[8] Агостиньо Нето:

«…Товарищи члены Центрального комитета, — слушал Олег читавшего свое выступление перед микрофонами, окруженного двумя десятками соратников нового главу государства, приятного на вид африканского мужчину лет сорока с мягким, почти детским тембром голоса. — Товарищи члены правительства, глубокоуважаемые члены дипломатического корпуса, дорогие гости, товарищи! — Увидев, что остальные члены делегации поняли, что на телеэкране новый президент и начали кучковаться вокруг него, Олег стал переводить им услышанное, стараясь говорить чуть громче и пытаясь уместить перевод в небольшие паузы, которые делал выступающий: — Подчиняясь решению Центрального комитета нашей партии, в этот торжественный день я приношу клятву председателя МПЛА — Партии Труда, Президента Народной республики Ангола и Главнокомандующего Народными вооруженными силами Анголы, чьи обязанности столь блестяще, преданно и мужественно исполнял наш дорогой товарищ президент Нето, преждевременно ушедший из жизни десятого сентября в Москве. Эта замена непроста… — продолжал душ Сантуш, когда кто-то из проходивших мимо ангольцев язвительно заметил: “А речь-то ему написали вовремя. Оперативно работают!” — …Мы продолжим начатое им дело строительства социализма в Анголе, основываясь на принципах марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма».

После того, как выступавший заверил присутствующих и, в особенности, членов дипкорпуса в том, что Ангола останется верной подписанным ею ранее международным договорам и обязательствам, а также принципам невмешательства в дела других государств, нормам мирного сосуществования и взаимовыгодного сотрудничества, были произнесены традиционные для финала подобных выступлений слова: A luta continua, a vitória é certa! ^[9]

Выслушав выступление, окружавшие душ Сантуша члены правительства и Политбюро, до сих пор большей частью походившие на немых статистов, разразились громкими аплодисментами и стали подходить к нему с поздравлениями. Чьи-то руки новоиспеченный президент пожимал охотно и радостно, а кого-то обошел стороной, ловко избежав приветствий. Один из поздравлявших, особенно тепло обнявший нового главу государства и награжденный в ответ благодарной улыбкой и дружеским похлопыванием по плечу, показался Олегу знакомым: «Шангонго!» — едва не воскликнул он вслух.

На Тито был тонкий и светлый френч, почти рубашка с разведенными в стороны лацканами, из нагрудного кармана которого сверкал колпачок явно дорогой авторучки. Его вьющиеся волосы были зачесаны строго назад, на несовременный лад, как у старых большевиков-ленинцев, треугольная бородка и усы аккуратно пострижены, слегка прищуренный взгляд излучал спокойствие и внутреннюю удовлетворенность.

Встретивший советскую группу в аэропорту Луанды камарада Пиньейру назвался помощником Тито Шангонго, которого тот направил в аэропорт, чтобы принять «Груз № 1», перевезти его в специальную биохимическую лабораторию и потом разместить советских товарищей в выделенной для них вилле в окрестностях столицы. Пиньейру, судя по виду, был военным: блеклые, защитного цвета звездочки на плечах униформы ФАПЛА^[10] свидетельствовали о его капитанском звании. Хотя некоторые едва неуловимые властные повадки, особенно в общении со служащими аэропорта, позволяли предположить, что он имеет отношение к спецслужбам. После того, как Олег увидел по телевизору самого Тито, по-дружески обнимающего нового президента страны, о нем и его помощнике можно было подумать все, что угодно: государственным задачам, а еще и такого уровня, любой маскарад пошел бы только на пользу.

Пиньейру помог прилетевшим в Луанду получить чемоданы, выплывшие из недр багажного транспортера, погрузил их при помощи водителя на несколько тележек и повел гостей к машине, припаркованной, против всех правил, прямо у выхода из зала прилетов. Там он и гости сели в микроавтобус «Скания» и поехали к их недавно приземлившемуся самолету, где рядом уже стоял большой автомобиль-рефрижератор, который, судя по всему, должен был забрать тело Нето, а также комплект реактивов и инструментов доктора Клименко, размещенных в отдельном контейнере. С автомобильным эскортом, впрочем, вполне скромным, говорящим, скорее, о проводившейся перевозке тяжелого пациента городской клиники, микроавтобус и рефрижератор проследовали в загородную резиденцию, где, как впоследствии понял Олег, должна была проводиться вся работа по дальнейшей, но все еще временной заморозке тела, чтобы обеспечить прощание с усопшим президентом для многочисленных рядовых граждан страны, до его возвращения в Союз на бальзамирование.

Как Хайдаров узнал из радиосообщений, уже на вилле, где группу разместили по отведенным им комнатам все тот же Пиньейру и несколько встречавших их человек из прислуги, в Луанде уже полным ходом шло строительство мавзолея. Именно ему суждено было принять забальзамированное советскими специалистами тело Агостиньо Нето. Вокруг него возводился гигантский мемориальный комплекс в память о первом президенте независимой Анголы и его героическом жизненном пути.

Нижний этаж загородного коттеджа, где была просторная гостиная с большим телевизором, диваном и креслами, кухня, ванная и большая спальня с отдельной гардеробной комнатой и двуспальной кроватью, был полностью предоставлен в распоряжение Павла Ивановича Клименко, руководителя делегации. Верхний, с тремя гораздо меньшего размера спальнями, туалетом с душем и небольшой верандой, которая, как и окна нижнего этажа, смотрела на Атлантический океан, был в распоряжении двух помощников Клименко и переводчика делегации. На территории виллы находился небольшой, но аккуратный бассейн, за состоянием которого периодически присматривал специальный человек. Помимо поваров и горничных, живших в отдельном хозяйственном здании на той же территории, здесь был и садовник, заботливо следивший за бугенвиллеями, эстерлициями, пальмами, банановыми деревьями и прочим тропическим великолепием.

Роптать по поводу такого размещения не было ни малейшего повода: отведенная Олегу спальня с небольшим письменным столиком, тумбой для белья и встроенным в стену гардеробом была даже больше, чем его или Лизина московская комнатушка. Когда еще, рассуждал студент двадцати с небольшим лет, удастся пожить в таком комфорте на берегу Атлантики, в ста метрах от чудесного песчаного пляжа, под добрым и нежным — утром и к вечеру — африканским солнцем!

Наконец-то после долгой официальной хроники дня начался художественный фильм, и Олег еще больше ощутил себя зрителем картины, какой бы остросюжетной и захватывающей та ни была. Он не мог в ней раствориться, чтобы почувствовать себя здесь пусть не главным героем, то хотя бы актером второго плана. Олег еще не знал, что за все время, которое ему здесь будет отведено, единственное, что ему удастся — это стать оператором. Оператором, который лезет с камерой в гущу событий, снимая Анголу через призму преломляющих действительность зеркал, и неизменно находит себя на обочине при любой попытке взглянуть на Африку невооруженным взглядом.

Коттеджный поселок ангольской партийно-государственной номенклатуры под Луандой, где они жили, был окружен высокой оградой, на каждом из въездов стоял пост охраны. Уходя на океанский пляж, за которым тоже было установлено наблюдение, а дороги к нему перекрыты, Олег был вынужден отмечаться у дежурного на КПП. Охрана и прочие меры безопасности объяснялись не только высоким положением тех, кто жил за забором, но и тем, что Ангола, хоть это официально и не признавалось, находилась в состоянии гражданской войны.

— Эй, Хайдаров, погоди, — услышал он за спиной, когда на следующее после приезда утро, встав пораньше, отправился на пляж.

Это был Петрович, член команды Клименко, медбрат, мужчина лет сорока пяти, работающий в Лаборатории с самого окончания медучилища. Особых карьерных высот за это длительное время он не достиг, продолжал помогать в обработке и погружении тел в бальзамирующий раствор, составлял необходимые реактивы да заполнял всяческие бумажки. Дело свое он знал туго, а помимо него имел кучу разных, способствующих радостному взгляду на жизнь, досуговых страстей, главная из которых — рыбалка. Поэтому в каждой из заграничных командировок, которых за последнее время было немало, как например во Вьетнам для бальзамирования лидера страны Хо Ши Мина, Петрович любую свободную минуту посвящал любимому занятию.

— Я как услышал, что ты поутру зашуршал в своей комнате, сразу понял: не иначе рыбак, раз в такую рань проснулся.

— Да, нет, Петрович, я больше по части здорового образа жизни, просто решил окунуться перед завтраком.

— А, ну тогда все равно пойдем, заодно проведаю, чем местная плотва дышит, на что клюет, какие хитрости против нашего брата имеет.

Пока Олег купался, погружаясь в воду с маской и разглядывая летевших от него врассыпную мелких морских обитателей, Петрович, расположившись чуть в стороне с прихваченным из Союза спиннингом, успел поймать с пяток макрелей: среднего размера, неприметных, но чрезвычайно питательных и полезных рыбешек серого цвета.

— Олеж, ты только смотри: она ж, стерва, на пустой крючок клюет! Попробовал сначала на хлеб их здешний, белый, так, когда тот слетел, они все равно продолжили клевать. А потом я и вовсе зашел в воду по пояс, так не поверишь, они на меня все равно — ноль внимания! Да что они их тут совсем не ловят, что ли?

— Вряд ли, Петрович, она, рыба, здесь просто непуганая. Доверчивая. Ты только глянь, какие богатые особняки вокруг, — пошутил Хайдаров.

— Вот что значит капитализм, язви его в корень! — воскликнул медбрат, насаживая очередной хлебный мякиш на здоровенный, рассчитанный на глупую и жадную рыбу, почти браконьерский тройной крючок.

— Марксизм-ленинизм, ошибаешься! Ангольцы строят у себя самый настоящий социализм, так что они наши близнецы и братья.

— Насчет близнецов и братьев, Олег, я бы поостерегся: в нашем деле это серьезно. Я вот только за себя скажу: черных, в смысле, африканцев, мы ведь с Клименко еще никогда не бальзамировали. А вдруг от раствора наш Августин возьмет и побелеет! Что тогда? — Петрович стал неспешно сматывать удочки, показывая тем самым, что пора вернуться на виллу. — Пошли, небольшой улов на ужин у нас уже есть, положу его пока в холодильник, а к вечеру, после работы, я тут попробую с ластами и с подводным ружьем пошарить, авось еще кого-нибудь изловлю!

После завтрака группа советских специалистов, включая переводчика, отправилась в расположенный в тридцати минутах езды от виллы, на окраине Луанды, огромный президентский дворец Футунгу де Белаш, куда накануне прямо с аэродрома привезли тело Агостиньо Нето и оставили на всю ночь в специальной кондиционированной комнате в саркофаге. За телом наблюдал Клименко и его ближайший помощник — их предупредили, что к вечеру во дворец приедут члены Политбюро, чтобы посоветоваться с экспертами и принять окончательное решение, когда можно будет открыть доступ к телу для прощания с народом. Саркофаг, пока мавзолей еще не готов, было решено выставить в большом актовом зале дворца.

Олег разговорился с одним из работников здания, камарадой Домингушем Бандейрой, служившим там еще при португальском губернаторе, который видел, как президент Нето, через несколько дней после провозглашения независимости, переехал сюда вместе с администрацией и некоторыми из его ближайших помощников:

— Президент переселился во дворец шестнадцатого ноября семьдесят пятого года, меньше чем через неделю после провозглашения Независимости, — рассказывал Бандейра. — Он привез с собой свою повариху, дону Жозефу, и официанта, который прислуживал ему за столом. Сопровождавший его офицер, в первую с ним встречу, оглядев нас, уже не слишком молодых людей, сказал, что те, кто хочет уволиться или уйти на пенсию, могут это сделать. Некоторые так и поступили. Потом он, правда, стал помягче с нами.

— Сколько лет президент провел во дворце Футунгу де Белаш? — поинтересовался Хайдаров, не очень понимая, зачем ему нужны эти сведения. Скорее, подумал он тогда, чтобы поддержать разговор с человеком, который наверняка был долгое время по-настоящему предан своему хозяину.

— Около двух лет, до июля семьдесят седьмого, когда здесь начался капитальный ремонт, законченный незадолго до того, как камарада Нето скончался… — Бандейра украдкой вытер набежавшие слезы.

До приезда представителей руководства НРА глава советской делегации нашел состояние тела президента удовлетворительным, попросив только, чтобы ему раздобыли для уточняющих лабораторных исследований клок волос местного африканского жителя. Никто не ожидал, что это станет настоящей проблемой. Полагая, что дело не стоит и выеденного яйца, Олег вместе с Петровичем вышли из дворца и подошли к небольшой группе любопытствующих пожилых ангольцев. Судя по всему, многие уже прознали, что прощание с лидером нации будет проходить именно здесь. На предложение позволить отрезать у них небольшую прядь волос для эксперимента, который поможет «камарадаш совье́тикуш» в их медицинских исследованиях, люди резко шарахались в сторону. На дальнейшие разъяснения и просьбы они отвечали категорическим отказом. Выяснилось, что отдать постороннему клок своих волос здесь считается смертным грехом. Учитывая, что смерть в те дни буквально витала над страной в образе ее первого президента, желающих совершить грехопадение не находилось. В итоге после десятка неудачных попыток образец волос взяли у какого-то полунищего старика, сидевшего в пыли под деревом с бутылкой местной бормотухи. Когда в пару к ней предложили литровую бутыль «Блек Лейбл», сделка была успешно осуществлена.

Комендантом дворца был довольно колоритный майор ФАПЛА, крепкий, невысокого роста африканец. На брезентовом поясе сбоку при нем был пистолет, с которым он никогда не расставался. Этим, несмотря на свой дружелюбный вид, он всегда настораживал и даже беспокоил группу советских микробиологов, и Клименко по-дружески попросил его не пугать оружием гражданских людей, занимающихся сугубо мирным, пусть и сопряженным со смертью делом. Майор тогда снял с пояса кобуру с «Макаровым», но приставил к нему отдельного дневального, вооруженного автоматом Калашникова.

Вечером случилось непредвиденное, чего никто из советской делегации ни при каких обстоятельствах не мог ожидать: ангольская партийно-правительственная комиссия во главе со вновь избранным президентом Жузе́ Эдуарду душ Сантушем, приехавшая «принимать» тело, заявила, что в таком виде предъявить дорогого Мангуши народу невозможно.

— В чем, в чем дело?! — Клименко был вне себя от бешенства и едва сдерживался. — Мы провели все необходимые работы, в этом состоянии, при профилактических инъекциях, тело может пребывать еще минимум неделю. Этого хватит и на прощание, и на возвращение в Союз для окончательного бальзамирования!

Группа членов Политбюро МПЛА стояла молча, выслушивая перевод президентского переводчика. Самому душ Сантушу, как известно, проучившемуся в Баку несколько лет и даже игравшему там за местную футбольную команду, перевод не требовался. Не дожидаясь его окончания, он что-то шепнул своему помощнику на ухо, и тот спешно подошел к Павлу Ивановичу:

— Камарада президент говорит, что не узнает своего многолетнего соратника по освободительной борьбе без очков. Он всегда их носил, таким запомнился всем, и без них никто не поверит, что это незабвенный вождь ангольского народа Антонио Агостиньо Нето.

— Зачем вы их сняли? — уже без переводчика обратился душ Сантуш к Клименко.

Тот сначала опешил, но потом объяснил, что ни в православной, ни в католической традиции не принято хоронить человека в очках.

— К тому же, — добавил Клименко, — для нас это первый в истории опыт бальзамирования чернокожего. Мы опасались, во-первых, что кожа от раствора может побелеть, а во-вторых, боялись, что очки, имея некоторый вес, со временем продавят переносицу: процесс бальзамирования потребовал от нас удаления носовой перегородки, и нос держится на одной коже.

— Я уверен, — продолжил президент уже через переводчика, — что наши дорогие советские товарищи являются первоклассными специалистами и найдут способ вернуть все на свои места и восстановить статус-кво.

— Да, — не успокаивался Клименко, — но в здешних условиях нам герметически закрытый саркофаг не открыть. И очки остались в лаборатории в Москве, в сейфе.

— Так за чем же дело стало? — с легкой иронией в голосе поинтересовался душ Сантуш. — Вы хотите сказать, что у вас нет от него ключа?

— Нет, ну, конечно… — оторопело, почти оправдываясь, промямлил Клименко.

— Вот и чудненько! — снова на русском ответил повеселевший президент. — Начало демонстрации мы перенесем на понедельник, поскольку мавзолей еще не достроен. А завтра, как и было запланировано, в двенадцать выставим перед дворцом закрытый саркофаг с большим портретом вождя, а до этого провезем его по центру города. Пусть народ прощается, потом приходит сюда, возлагает цветы, скорбит: народ нельзя лишать не только радости, но и скорби, — с почти сталинской интонацией, как показалось Клименко, произнес новоиспеченный глава государства.

— Товарищ душ Сантуш, — цеплялся за остатки своего разума Павел Иванович, — но ведь сегодня уже пятница, как же мы за два дня успеем?

— Я вам дам свой самолет, вылет в субботу ранним утром. — Президент уже отвернулся в сторону от Клименко, давая распоряжение помощнику приготовить закрытый траурный саркофаг, венки, почетный караул и прочее и передать соответствующее уточнение на ленты информационных агентств.

Незапланированное кратковременное возвращение в Москву Олег помнил смутно, сквозь многократные и все время тщетные попытки уснуть. Во Внуково прилетели вечером. Предупрежденные из Луанды встречающие уже ждали их около трапа на двух «Волгах» и на авторефрижераторе, том же, что провожал их в Анголу еще несколько дней назад. Один из сопровождавших, прежде чем рассадить всех по машинам, напомнил о секретности операции и строго-настрого приказал никому никуда не звонить.

В лаборатории они провели несколько ночных часов, поскольку телу требовалось сделать несколько новых инъекций, ранним утром кое-как позавтракали в московской пельменной на улице Богдана Хмельницкого, рядом с площадью Дзержинского, и, когда все было сделано, тем же составом и в сопровождении все тех же не слишком разговорчивых товарищей из Комитета государственной безопасности отправились в аэропорт. В Луанде они были ближе к вечеру воскресенья. На вилле их ждал роскошный ужин с красным сухим вином из португальских регионов Douro и Dão. Красота! Олег впервые в течение одного дня завтракал в Москве, а ужинал в Африке, за семь с половиной тысяч километров от родного дома.

После того, как повторно приехавшая тем же вечером, уже без президента, правительственная комиссия осмотрела тело и не нашла больше никаких возможных изъянов, очки были на месте, и доступ к телу особым письменным приказом был открыт начиная со следующего утра в отстроенном за считанные сутки флигеле будущего мемориального комплекса. Покидая дворец, один из членов комиссии передал Павлу Ивановичу Клименко официальное приглашение для группы советских специалистов на закрытый прием в резиденции нового главы государства, подписанное самолично его превосходительством президентом Народной республики Ангола Жузé Эдуарду душ Сантушем и супругой.

К двенадцати часам следующего дня, когда новость о начавшейся церемонии прощания с телом, благодаря сообщениям по Национальному радио и в Jornal de Angola, печатном органе ЦК МПЛА — Партии Труда успела распространиться по столице и далее по всей стране, ангольцы уже шли к дворцу непрерывным потоком. Они выражали свою скорбь по ушедшему лидеру бурно и страстно, как здесь принято, рыдая и вскрикивая, размазывая слезы по лицу и царапая его руками, как бы показывая и себе, и окружающим, насколько невосполнима их утрата. На входе в спешно построенный мавзолей людей встречал огромный портрет Агостиньо Нето. Внутри него стоял стеклянный саркофаг с телом президента, окруженный почетным караулом, представителями Политбюро и правительства, которые время от времени сменяли друг друга. Рядом, на некотором расстоянии от саркофага, отрезанного от остальной части небольшого зала траурными лентами, сидели члены семьи покойного. Немного знакомый с ее творчеством и часто видевший ее в последние дни по телевизору, в группе родственников Олег узнал Эужению Нето, вдову президента, все еще молодую и красивую женщину, этническую португалку, журналистку и популярную поэтессу, на которой президент женился в конце пятидесятых годов, находясь в эмиграции. «Настоящая муза, — подумал про себя Олег. — Сколько в ней благородства. Но довольно эпитетов, просто красивая баба, так и скажи. Нет, женщина! Баба не может быть такой тонкой, изящной, даже интеллигентной». В этот момент Эужения посмотрела на Олега, будто услышала его комплименты. Приняла как должное — не время, молодой человек — и снова погрузилась в молчание.

Снаружи и внутри толпу прощавшихся с вождем регулировали и направляли добровольцы в красных футболках. Они аккуратно и вежливо предлагали желающим расписаться в книге соболезнований и в случае необходимости указывали направление на выход. В очереди, которая несколько затихала, почти цепенела внутри помещения, тем не менее, периодически кто-то всхлипывал и приглушенно плакал. Однако, пройдя мимо тела первого лидера нации и выйдя на улицу, люди переставали себя сдерживать, некоторые рыдали и обессиленные падали на землю, подхваченные все теми же волонтерами и медиками. Кого-то отпаивали водой, тут же на месте, кого-то отводили к дежурившим неподалеку машинам скорой помощи.

Вечером первого дня прощания с Агостиньо Нето в отеле «Панорама», стоящем на живописной океанической косе в черте города, президент Жузé Эдуарду душ Сантуш устроил закрытый, не освещавшийся в прессе, прием для первых приехавших на церемонию прощания гостей — глав государств. Среди них были президенты и премьеры соседних африканских государств, прежде всего, лидеры бывших португальских колоний, а ныне, так же, как и Ангола, независимых стран — Мозамбика, Гвинеи-Бисау и Островов Зеленого Мыса, Сан-Томе́, Федеративной Республики Бразилия и Португальской Республики, которую представлял экс-премьер, а тогда лидер крупнейшей в стране Социалистической партии Мариу Соареш.

Глава советской делегации биохимиков, приглашенный с коллегами на вечер, подошел к президенту, извинился за произошедший инцидент и поблагодарил за прекрасные условия, предоставленные его делегации. Президент в ответ пожелал Клименко дальнейших успехов в его важнейшей для ангольского народа работе, попросив в случае любой необходимости обращаться к нему напрямую, добавив с улыбкой, что «пусть лучше таких необходимостей больше не возникает».

На приеме душ Сантуш впервые представил иностранным гостям свою новую супругу, ослепительно красивую мулатку лет двадцати пяти, бывшую стюардессу, с которой он сочетался браком за какие-то две недели до вступления в должность, судя по всему, по настоянию его окружения, оставив русскую жену Татьяну и родившуюся у них дочь. С Татьяной Кукановой душ Сантуш познакомился в студенческие годы еще в шестидесятые, когда уехал по направлению МПЛА на учебу в Баку. Об этом, гораздо позже, в одну из их встреч, Олегу рассказал Тито Шангонго, который на приеме почти все время стоял по правую руку от президента. Бывшей супруги на приеме, по понятным причинам, не было, а их дочь лет шести Изабел, озорная мулаточка со значком советского октябренка на воротнике легкого ситцевого платьица, постоянно крутилась вокруг папы, играя в догонялки в детьми других ангольских руководителей. Она громко смеялась, то и дело дергала отца за пиджак, закрываясь родителем, словно манекеном от догонявших ее детей, а новоизбранный президент время от времени пытался ее утихомирить, делая замечания то на русском, то на португальском.

Камарада Тито, как только выдался момент, отвел переводчика в сторону и пожелал ему успехов в дальнейшей учебе и в защите диплома, еще раз настоятельно напомнив, что ждет его в Анголе по окончании вуза: «Здесь у нас дел — выше крыши!» — Тито и тогда оставался верен своей страсти к ярким языковым оборотам.

Три дня спустя, дав гражданам страны проститься с почившим президентом, власти Анголы объявили о временном закрытии мавзолея на завершение строительных работ и проектировку мемориального комплекса вокруг него. Передышка была нужна для повторной отправки тела в Москву, хотя населению страны об этом ничего не сообщалось. Для народа он по-прежнему находился внутри, и заезжие из провинции сограждане и командировочные все равно приходили к закрытому мавзолею и клали цветы под оставшимся перед входом портретом вождя.

Клименко и его команда, включая Олега, покинули Луанду следующим утром и вечером были в Москве. В аэропорту и дальше помощь Олега биохимикам была уже не нужна, и они расстались, выразив обоюдную надежду, что скоро еще встретятся. Тем не менее, как он узнал позже, в следующую командировку в Анголу с телом Нето, забальзамированным уже «долговременно», его не позвали, видимо, решили сэкономить и обошлись услугами переводчика из советского посольства.

Олег продолжил завершающий год учебы в институте, досрочно и успешно сдал зимнюю сессию и готовился к встрече нового, 1980 года, который своей округлостью даты, предстоящей летней олимпиадой и одновременным с ней окончанием института обозначал в его жизни новый, призрачный и неведомый ему рубеж.

Примечания

7

День начала партизанской освободительной войны против португальского колониального режима.

8

Доктором в Анголе и других португалоязычных странах уважительно именуют человека с высшим гуманитарным образованием.

9

Борьба продолжается, победа неизбежна! (порт.)

10

ФАПЛА (Forças Armadas Populares de Libertação de Angola) — Народные вооруженные силы освобождения Анголы.