Рассвeт

Риваль Гулов (2024)

Книга является необыкновенным произведением малоизвестного автора, справедливо осуждённого настоящим временем за ошибки прошлых лет. Пробуждение — не вымысел. Книга освещает нелёгкий путь сотворённого человека. В своём произведении автор является к читателю как главный герой и пытается охватить целый мир, проникая в сердце каждому человеку. Воссоединив прошлое и настоящее, он становится бессмертным; все мирные и просветленные люди испытывают глубокое удовлетворение от прочитанных строк. И мы с великой радостью сообщаем вам добрую весть: впереди — рассвет!

Неопознанный труп

«Он был облечен в одежду, обагренную кровию. Имя Ему: Слово Божие.» /Откр., 19.13/

В ноябре 1972 года меня призвали в армию; я торжественно принял

военную Присягу и два года служил в пограничных войсках. В декабре 1974

года я приехал домой, отслужив положенный срок. Жили мы с женой в

съёмной квартире и довольствовались малым. Я работал монтёром пути в ПМС-49. В сентябре 1975 года у нас родился сын. И нам выделили вагончик для жилья в рабочем посёлке. Мы были рады. Но когда начались сильные морозы, сын простудился. И начал часто болеть. В апреле 1976 года я отвёз сына (и жену) в деревню. Воздух в Чулпане оказался целебным; сын начал выздоравливать. Я зарабатывал деньги и отгулы, подрабатывая в выходные дни. В начале июня 1976 года в пятницу вечером я получил зарплату и решил съездить в деревню на три дня. Бригадир разрешил, так как у меня был один отгул. Но к нам подошел мастер и попросил меня не спешить. Необходимо было охранять трактор, который застрял в болоте. Мастер велел мне срочно ехать в Улу-Теляк. Сказал, что смена подойдет в воскресенье утром, и он мне разрешает ехать в деревню на целую неделю. Я не отказал мастеру, и даже обрадовался. И пошел на станцию. В электричке я встретил рабочих из нашей бригады, которые угостили меня по-дружески: налили сто грамм водки и настояли выпить за коллектив. Я благополучно доехал до нужной станции, но уже «навеселе». Был усталым после тяжёлого рабочего дня и ещё не ужинал. По пути к рабочему месту я решил заглянуть в продуктовый магазин, но он оказался закрытым изнутри. Я не стал стучать в дверь, начал уходить. Через служебный вход вышел парень и спросил, что мне надо. Я дал ему денег и попросил бутылку водки. Он вынес мне пять бутылок вина и сказал: «Водка кончилась». Я отдал ему одну бутылку вина в знак благодарности и ушел. Но вскоре добродетель догнал меня и спросил; откуда я и куда путь держу. Я сказал ему правду. И мы пошли вместе.

Его имени я уже не помню. Он выглядел постарше меня, с виду был крепким парнем; имел спортивное телосложение. Я запомнил широкую и волосатую грудь своего нового знакомого, но черты его лица почему-то забыл; они стёрлись из памяти.

В начале застолья мы пили вино и мирно беседовали. Но вдруг между нами возник бессмысленный спор. Я (преданный солдат своего Отечества) убеждал своего собеседника, говоря ему: «Границы должны быть на замке! Желающие перейти черту должны иметь ключ: паспорт и визу!»

Я говорю вам исходя из того, что сохранилось в памяти. Оказалось; мой противник давно мечтал открыть все границы, и на самом деле имел силу богатырскую. Он сперва ударил меня бутылкой по голове и сильно оглушил. Через некоторое время я очнулся, постепенно начал приходить в себя. Мой собутыльник пинал меня ногами своими, находясь в сильной ярости, и в

добавок громко приговаривал: «Границы должны быть открытыми!»

Вряд ли кто-то видел нас; был поздний вечер. Наш стол был накрыт на земле, под открытым небом. Рядом находился охраняемый мной трактор, в

десяти метрах от железной дороги. И лес был рядом. Жилые дома виднелись

в дали, но тьма заметно окутывала деревню.

Я уже не спорил. Видимо понял, что дело принимает серьёзный оборот.

И, улучшив момент, я схватил ногу своего противника и выкрутил её со всех сил. Он упал. Я набросился на него, но силы наши оказались неравными. И враг быстро скинул меня с себя и бил кулаками по лицу моему очень долго. Кровь текла ручьём и заливала мои глаза, одежда моя вся промокла. Удары были сильными, я ослаб. Крови моей, я думаю, осталось очень мало. Но я вставал и шел к своему противнику в сильной ярости, и после удара кулаком падал как подкошенный. В памяти моей сохранился такой эпизод. Потом он бил меня чем-то тяжёлым. Я помню; возле застрявшего трактора лежали инструменты рихтовщиков, с помощью которых они (мы) двигали железную дорогу, выпрямляли её после смены на новую. Я не знаю точный вес данного инструмента, но думаю; предположительно около десяти, двенадцати килограммов. Длина его чуть больше полутора метров (в человеческий рост). Возможно, он бил меня вот этим железным инструментом. В то время я уже не чувствовал боль; чувствовал лишь удары тупым предметом.

Острую боль я почувствовал в 1991 году, после правки травмированного позвоночника. И посчитал; я получил тогда своим же рабочим инструментом два удара в грудь, четыре в спину и удар по колену.

Видимо, после таких сильных ударов я потерял сознание. Когда очнулся, отчётливо увидел испуг в глазах противника. Он отпрянул назад. Наверное, мой собутыльник думал, что я уже мёртв после таких его усилий. Я был жив. Но уже побеждённый; и сломленный. Помню; я попросил пощады у своего врага. И моя просьба осталась без ответа, так как противник мой оказался настоящим палачом. Проверив мои карманы, он ушел. Я лежал на рельсах. Пытался встать, но сил моих не было. В мыслях я неустанно повторял: «Надо идти!» Однако тело было непослушное; тяжёлое и неподъёмное. И тёплое. Я помню это. На душе была тревога; моя внутренняя сила говорила: нельзя медлить! Но не успел я вернуть силы свои уходящие; поезд отбросил меня под откос. Удар был мощным и сокрушительным. Меня охватил ужас. Я весь сжался, стал упругим как туго накачанный мяч. Глаза мои широко открылись, но не лопнули. Значит, голова моя ударилась во вторую очередь. Главный, и первый удар пришелся в спину, ближе к правому боку. Я переворачивался с боку на бок, с живота на спину раза три-четыре, потом ноги остались на месте, а вся верхняя часть туловища и голова ушли вперёд. И таким образом солдат (пограничник) дал земле поклон.

«Первый закон истории — бояться какой бы то ни было лжи, а затем — не бояться какой бы то ни было правды.» (Цицерон)