Твоя следующая жизнь. Your next life

Рената Каминская

Среднестатистическая женщина живёт в обычном городе. Без цели и перспектив на изменения, в колыбели убаюкивающего комфорта. Пока не встречает человека, воплотившего лучшие ожидания, и не обнаруживает в себе необъяснимую связь с ним. Никто из них не свободен. Они видятся слишком редко, но каждая встреча – как драгоценный камень в бесценном ожерелье событий, подаренном судьбой… Нелепая трагедия обрывает всё. Но её непоколебимая вера и немного мистики сотворят настоящее чудо…

© Рената Каминская, 2023

ISBN 978-5-0059-6903-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Твоя следующая жизнь (Your next life)

***

…Любовь — это то, что нас идентифицирует…

Вернее, мы идентифицируемся Любовью…

Без неё мы, как безликие частицы, пропадаем в неумолимом потоке бытия, и нас словно и нет. Я поняла это однажды, и никогда уже не сомневалась…

Мне тридцать шесть. Небольшая пятнадцатиминутная операция. И чуть более долгий наркоз. Оторванное от реальности сознание плавно погрузилось в безмятежное Ничто.

«Как же в нём хорошо! Нет тревог. Нет боли. Как счастливо быть просто частицей этой светлой бесконечности, одним лёгким винтиком в великом механизме бытия. Я бы тут осталась. Я уже и не помню, кто я. Да это и не важно…»

И вдруг острый луч пронзил застывшее сознание… Яркая тёплая картинка сентябрьского выходного, где на природе собрались все близкие, отметить последнее тепло в году. Не палящее ласковое солнце, свежий, ещё нехолодный ветер, звенящий смех, и много голосов, радостных, летящих вверх над золотящейся рощей… Откуда-то в отключенном мозге поднялась мощная волна живой силы и буквально вырвала меня из Ничто. В секунду я вспомнила, кто я, кто мои близкие люди, и для чего я есть в их жизни. Я идентифицировалась из Ничто. И эта сила, выхватившая меня из Ничто, была Любовью. Ничем иным, кроме неё…

Я проснулась от наркоза умиротворенная. Теперь я знала, что никто никогда не умрёт. А Любовь не позволит нам бесследно раствориться…

Ещё я верю, что мы переходим из воплощения в воплощение не сами по себе, а такими «весёлыми» группами — «корзинками». В одной «корзинке» у всех схожие вибрации, и поэтому, встретившись в следующей жизни, души из одной «корзинки» чувствуют друг друга даже на расстоянии.

И ещё, я почти уверена, что есть такие связи, что неспособны прерываться в наших бесконечных путешествиях во времени. И я узнаю эту связь сейчас в себе. И до сих пор не могу понять, как же я жила раньше, до этого, пока не поняла, что Ты уже существуешь. Ты — моя половинка. Ты — из моей «корзинки». Ты — моя бесконечная Любовь!

I

Как же я жила? Кто я к этому моменту?

Я — женщина, средних лет. Кто-то считает меня симпатичной, или говорит, что так считает. Я сама себя обычно считаю неприметной, но иногда — самой что ни на есть красавицей. Всё всегда зависит от внутреннего состояния.

К своим 36 годам я успела окончить университет, защитить кандидатскую диссертацию по юриспруденции, выйти замуж, и вместе с мужем рассчитаться с большей частью ипотеки. У нас с мужем на двоих: большая квартира в красивом доме на набережной, белый автомобиль и разные взгляды на жизнь. Мой муж не утруждает себя размышлениями о наших противоречиях и весело проводит выходные вечера в пьяных вечеринках с друзьями. Я большую часть свободного времени трачу на собственные «самокопания»: о нереализованности (мечтала стать режиссёром, а стала успешным юристом), о быстротечности времени (так много его ушло на достижение того, о чём не мечталось, и так мало осталось, чтобы начать что-то новое), и безнадежности (навряд ли решусь что-нибудь когда-нибудь изменить). В наших с мужем отношениях романтика отсутствует, зато присутствует хороший секс и общая привычка к комфорту. Каждый знает, когда другой встанет, сколько выпьет кофе, и кто помоет посуду. Оба привыкли не ужинать вечерами, не утруждать себя длительными выяснениями. И уже полгода никого не раздражает сломанная ручка двери в ванной. Кажется, это называется полным взаимопониманием. Предсказуемость не угнетает, она убаюкивает и позволяет не беспокоиться об этой части жизни. Так что можно сказать, что с семейной жизнью у меня полный порядок.

Чего не скажешь о жизни профессиональной. Взлёты, падения, ожидания, разочарования — всё это уже случалось в ней за столько прошедших лет. И сейчас в карьере наметился небольшой «штиль». По крайней мере, мне так думалось, когда я устраивалась на последнее место работы. «Просто in-house юрист, в проектный офис, с проектом, у которого сумбурные цели и постоянно меняющаяся стратегия. Немного расслаблюсь, наберусь сил, а потом найду себе более достойное применение». Расчёт по поводу расслабления не оправдался. Почти сразу посыпались задачи, и их количество с каждым днем только растёт. И я уже не только юрист, но ещё и проектный менеджер, которому вдобавок «доверяют» задачи, не очень-то и связанные с юриспруденцией.

Команда у нас собралась «весёленькая». Все дерзкие и молодые (здесь я начала впервые стесняться своего возраста). Большинство учились в магистратуре за границей и имеют отношение к модным ИТ-технологиям. Те, кто совсем близки к ИТ, целыми днями что-то генерят в виртуальных системах. А есть ещё те, которые имеют к этому лишь отдалённое отношение, что не мешает им считать себя самой важной частью команды. Пока первые, не вставая со своих мест и «не покладая рук», беззвучно осуществляют виртуальную стройку, вторые днями напролёт передвигаются по бесконечным совещаниям, где обсуждают, что и как нужно строить первым. Потом они пишут друг другу сообщения о том, как прошли эти встречи, и решают, что будут обсуждать на следующих встречах, и так — по бесконечному кругу. И, если быть честной, то мне кажется, что самого построения системы гораздо меньше, чем всех других действий по поводу этой самой «стройки». Не удивительно, что и людей, которые, собственно, строят, в десять раз меньше тех, которые лишь обсуждают, как должна идти «стройка».

Хотя каждый в нашей команде (за исключением, наверное, лишь меня), не важно относится ли он к первым, или ко вторым, абсолютно убежден в своей исключительности и совершенно этого не скрывает. В этом смысле каждый наш сотрудник — это своего рода «звезда». И, если учитывать нашу штатную численность, то мы не созвездие, а настоящее «звездилище».

Является ли команда, состоящая из одних «звезд», эффективной? Ответ, скорее «нет», чем «да». И наша команда — убедительный тому пример. Мы трансформируем другие компании, входящие в холдинг. Процесс идёт шатко, валко и довольно долго. Настолько долго, что уже мало кто точно представляет, к какому результату мы должны прийти, и уж тем более никто не понимает, когда мы все-таки к нему придём.

Тем не менее, я нахожу удовольствие, «болтаясь» в нашем «интеллектуальном хаосе». Во-первых, потому что общий уровень IQ-флюидов, витающий в воздухе, зашкаливает. Во-вторых, я заряжаюсь молодой и дерзкой энергией моих коллег. В-третьих, как губка впитываю и наполняюсь модным ИТ-контентом, и уже вовсю кидаюсь ярким «айтишным» слэнгом, о котором полгода назад не имела ни малейшего представления.

Так что, если в самых общих чертах обо мне, той, когда я Тебя встретила, то картинка именно такая, не самая радужная, но и не слишком удручающая.

Только теперь я знаю, что до момента, когда я увидела Тебя, я словно жила в полсилы, чувствовала в полсилы, радовалась и грустила, но всё это — в полсилы…

***

Среди проектов, в которых участвую, есть один — самый сложный и неоднозначный. Назовём его проект «N». В нашей команде отношение к этому проекту можно сформулировать примерно так: «Вот это мы вляпались!». Примечательно, что у другой стороны этого проекта, нашего «драгоценного партнера», отношение к нему примерное такое же, с той лишь разницей, что, по их мнению, это не мы, а они должны испытывать глубокие разочарования по поводу проекта.

Но ещё более удивительным является тот факт, что отменить этот проект нельзя.

Мы постоянно пытаемся сдвинуть его с места, но, как бы мы ни старались, всё равно напоминаем трёхлетних детей, толкающих неподвижную телегу.

Моя роль в проекте — самая незавидная — убеждать дочерние компании в том, какой этот проект замечательный, сколько выгод он несёт нам на наши головы, и как же необходимо всем срочно к нему присоединиться. В это мало кто верит, но это не отменяет поставленных задач.

Сейчас мы на второй стадии проекта, и в очередном тупике. Владимир, менеджер проекта и мой друг по несчастью, решил меня подбодрить.

— Наши партнеры усиливают команду. У них новый «хэд». Войдет с их стороны в проектную группу. Может, теперь хоть что-то сдвинется. По крайней мере, с их стороны.

Поднимаю на Володю свой скептический взгляд:

— Можно не буду комментировать?! Хотя нет, не сдержусь. Володя, если честно, то я совершенно не верю, что какой-то там чувак, будь у него хоть семь пядей во лбу, придёт и каким-то волшебным образом изменит вот эту з… цу, в которой мы все находимся.

— Да, я тоже так думаю… Но завтра у нас с ним назначена первая встреча. Ты, пожалуйста, прими участие. Приглашение я тебе на почту выслал.

— Хорошо, я буду. А как зовут этого нового «хэда»?

— Таранов. Егор.

— Егор Таранов?!

На секунду показалось, что я уже слышала когда-то это имя.

***

Душное августовское утро. На улице палит, а кондиционеры в офисе работают в полсилы. Я в чёрной плотной юбке и тёмно-синей рубашке с длинными рукавами. Знаю, что не по погоде, но на наряды особо не трачусь. Незакрытая ипотека все ещё отражается на моём имидже. Несвежие волосы собрала в пучок. Макияж не подправлен. Одним словом, офисная мышь, да и только.

В проёме коридора показались несколько высоких мужских фигур. На ходу вспоминаю про назначенную на сегодня встречу. Когда подхожу к кабинету, одна из фигур разворачивается в мою сторону… И, кажется, меня Ему представляют, и я что-то говорю в ответ…

Августовское утро продолжается… Я сижу на встрече, о которой чуть было не забыла…

Сижу напротив того, что случилось сейчас в моей жизни…

Серые, серо-голубые глаза. Как море, бесконечное море. Проницательное, сосредоточенное, внушающее непоколебимое спокойствие…

Высокий лоб. Правильные, очень правильные черты лица…

А ещё сила. Огромная сила в широких плечах, скованных синей костюмной тканью. Генетическая сила. Как воплощение силы предков, живших в суровых лесах и в одиночку ходивших на зверя…

В каждом взгляде, в каждом движении умеренное напряжение, такое, что задает тон всей беседе, не даёт ей пойти на самотёк и остаться без результата.

Невозможно не чувствовать энергию Его эго. Она наполнила всю переговорную комнату, как только Он зашёл. И каждый, кто находится рядом, ощущает эту Его безусловную уверенность в себе и невольно ей подчиняется…

Физическое совершенство, ум, сила… Всё это удивительном образом соединилось в одном человеке.

И я сижу напротив Него, и не верю, что это происходит не во сне…

А Он продолжает говорить и лаконично подводит резюме встречи:

— Да, коллеги, у нас имеются обоюдные противоречия. Думаю, что нашими собственными усилиями в текущем составе разрешить их не удастся, и давайте не будем тратить здесь на это время. Предлагаю каждой стороне привлечь своих экспертов из взаимосвязанных блоков, которые детально рассмотрят механизм присоединения, и с точки зрения учёта, и с точки зрения налоговых рисков. На следующей неделе соберемся в расширенном составе с их участием и вместе постараемся найти компромиссное решение.

Встреча подошла к концу. Прощаемся. Руки Он не подал. Я долго смотрела Ему вслед, пока его исполинская, но стройная фигура не скрылась из виду.

Потом задумчиво шла по коридору. Сбоку от меня наш финансист Анечка.

— Анечка, а ты случайно не знаешь, Таранов, он — экспат? Он откуда к нам приехал?

— Нет, он местный. Вообще, он достаточно известный в наших кругах. Успешно закрыл несколько крупных проектов.

— Странно. Я думала, у нас таких нет. Он такой… какой-то нереальный.

— Угу, это точно, — согласилась Анечка.

…Вечером долго смотрела на спящего мужа. С каким-то невнятным чувством вины. Чтобы избавиться от этого нового чувства, стала целовать его в лицо. Целовать выдающийся нос, лоб, начинающие седеть волосы. Вспоминала, как когда-то давно безоглядно влюбилась в эти черты. Как мечтала о том, чтобы он тоже меня полюбил.

Но чувство немого вопроса внутри всё равно не покидало. Выключила свет. Смотрела в темноту. Странное ожидание чего-то нового сдавило грудь.

«Что это? Что же это?»

***

В четверг нагрянул аудит от акционеров. Очень предметный. Только по проекту «N». Аудиторов интересуют абсолютно все данные, касающиеся проекта. Они сверлят нас недоверчивыми взглядами, а мы честно предоставили им всё, что есть, и рассказали всё, что знаем. Чем глубже они исследуют, тем сложнее становятся вопросы, и в атмосфере офиса зарождается беспокойство. От одной случайной мысли оно словно выросло в мрачное серое облачко, которое блуждает в воздухе и заражает наши нетронутые умы.

Чем больше общения с аудиторами, тем яснее становится одно: акционеры недовольны проектом. Недовольство это развивается в двух противоположных направлениях. Первое — все считают, что нам не нужно было ввязываться в этот проект, что нести сейчас такие затраты нецелесообразно, и поэтому гипотетически лучше было бы соглашение расторгнуть. Второе — «почему реализация проекта происходит настолько медленно, раз мы в него ввязались, пора бы начать реализовывать согласно графику». Складывается довольно странная установка: «реализуйте проект оперативно, в соответствии с заданными сроками, но при этом понимайте, что он нам всё равно не нравится, мы бы лучше его прекратили, и денег на реализацию дадим вряд ли». Мне никогда не приходилось работать в столь противоречивых условиях. Мотивации к прогрессу ноль, средств и ресурсов для реализации тоже. Но при этом задачи по проекту никто не отменял.

Серое облако сомнений прочно обосновалось в наших головах.

Понимая, что конструктивного решения в ближайшее время не предвидится, мы принимаем своё скромное операционное решение: будем двигаться по проекту до тех пор, пока нам его точно не отменят, или пока его не остановит отсутствие денег. Прекрасная отправная точка для слаженной проектной работы. Лучше, что называется, не придумаешь.

***

Сегодня день расширенной встречи с нашим партнером по проекту «N». Сегодня я точно про неё не забуду. Я отогнала от себя мрачные мысли и с удовольствием смотрю на своё отражение в зеркале.

Нет, сегодня я точно не буду блеклой офисной мышью. Я надела своё самое лучшее платье, и даже позволила себе украсить его красивым ожерельем. Оно серое с голубыми камнями, и деликатно подчёркивает цвет моих серебристых линз. Макияж наложен идеально. Волосы, завитые в локоны, свободно спускаются ниже плеч.

И ещё что-то особенное во мне, что отличает меня от меня обычной. Это особенное выражение глаз — смесь адреналина и радости. Его нельзя создать искусственно. Оно непостижимым образом возникает откуда-то изнутри, и им невозможно управлять.

Отражение в зеркале получилось прехорошеньким, и одно это обстоятельство поднимает меня на градус настоящего удовольствия.

Уставшие аудиторы, недовольные акционеры. Всё это кажется чем-то далёким и не важным. Сегодня я увижу Его, только это и имеет значение.

***

Девять тридцать утра. Просторный конференц-зал. Шум автомобильных пробок доносится из открытых окон.

Мы с Владимиром слегка взволнованы, и оба чувствуем себя, слово родители молодоженов на свадьбе. Ведь это мы — организаторы события, и мы очень надеемся, что наконец-то две непримиримые партнерские стороны «поженятся» и сойдутся в спасительном компромиссе. Но, кажется, торжественность момента ощущаем только мы вдвоём. Все остальные сидят с удрученными лицами. Да, мы понимаем, что слухи об аудите растеклись широко по холдингу, и уже никто не верит в успех «предприятия», и уж тем более никто не стремится брать на себя ответственность.

Мне хочется обратиться к ним с вдохновенной речью. Что-то вроде этого: «Уважаемые коллеги! Позвольте Вам напомнить, что сегодня мы собрались не для того, чтобы отсидеть очередное совещание, как Вы привыкли это делать. И не для того, чтобы просто пролетели быстрее рабочие часы до обеденного перерыва. И эта встреча — не площадка для того, чтобы Вы продемонстрировали, как хорошо Вы умеете дискутировать, и не место для очередного поединка амбиций. Нет, сегодня мы находимся здесь, чтобы в сложной совместной работе принять долгожданное решение. Мы Вас призываем, коллеги! Мы Вас очень призываем!».

Понятно, что ничего из этого я вслух не произношу. Наоборот, тихо наблюдаю за «экспертами», и мне начинает казаться, что сегодня они поведут себя именно таким образом, каким бы мне хотелось призвать их себя не вести.

Минутная стрелка постепенно поднимается вверх. В проёме двери показывается исполинская фигура. Как обычно, пунктуален. В идеальном костюме. Со шлейфом пульсирующей энергии. Конечно, это Он. Таранов. В сопровождении Его экспертов. Только в отличие от наших, у них более вдохновенные лица.

Он садится прямо напротив меня. Кладёт кейс на стол. Вдыхает полной грудью и расправляет широкие плечи. И кажется, что наша хрупкая офисная мебель вот-вот рухнет под всей этой, снизошедшей на неё физической мощью.

Но самое удивительное, что, устроившись на месте встречи и оглядев аудиторию, Таранов начинает… смотреть мне в глаза. Под Его пристальным взглядом я… сначала слегка теряюсь, потом оглядываюсь по сторонам, пытаясь распознать, вдруг совсем не ко мне, а к кому-то другому приковано Его внимание. Но нет, других вариантов нет. Он смотрит прямо на меня, и в Его взгляде изучающий интерес. Я периодически отвожу глаза, но, когда возвращаюсь, то обнаруживаю всё тот же Его взгляд, всё так же сосредоточенный на мне… Смущение, восторг… Вся эта гремучая смесь эмоций настигает мою отвыкшую от впечатлений голову. И мне стоит невероятных усилий, чтобы продолжать строить из себя равнодушного участника встречи. Он же сидит совершенно спокойный и невозмутимо продолжает изучать меня. Страшно, не по себе, но хочется, чтобы это длилось как можно дольше…

Неожиданный звук отрезвил в секунду. Натянутый и неестественный женский смех. Это Елена, наш архитектор приложений. Никто и не понял, как эта нехрупкая женщина ворвалась в зал, оказалась рядом с Тарановым и уже закидала его массой приветствий и комплиментов. Не ожидал, видимо, и Таранов, и впервые за всё время выглядит смущенным.

Я вопросительно смотрю на Владимира: «Что она здесь делает?»

Взгляд Владимира выражает только одно: «Понятия не имею, что она здесь делает».

Эта женщина, Елена — фигура, о которой стоит упомянуть отдельно. Бывают такие неоднозначные личности, хотя, признаюсь честно, за всю мою жизнь такая мне пока встретилась только она. Вроде «стерва», но не во всей полноте этого слова. Вроде и поддерживает тебя, но ты всё равно постоянно ждешь от неё какого-нибудь подвоха. На первый взгляд, жутко умная, но временами выдает ерунду, напрочь лишенную здравого смысла. Обычно кажется серьёзной и матёрой, но сейчас так порхает около Таранова, что очевидно — хочет казаться лёгкой и кокетливой «бабочкой».

Ей где-то сорок пять лет. Сбитая, с широкими костями, в мешковатом бесформенном балахоне. Маленькие серые глазки, вздернутый носик, узкие сухие губы. И симпатичной её не назовешь, и на уродину не тянет.

Её роль в проекте N особая. Она стояла у самых истоков проекта, была чуть ли не ключевым участником при переговорах и подписании соглашения. Она знает о проекте больше, чем мы, вместе взятые, включая наших партнеров с Тарановым во главе. Однако, в последнее время она стала заявлять, что её функционал изменился, она не имеет никакого отношения к проекту и «разбирайтесь со всем этим сами».

Поэтому, когда она сейчас удивительным образом возникла на встрече, на которую её никто не приглашал, мы с Володей оказались, мягко говоря, в недоумении. Дама, которая почти убедила всех в своей непричастности к проекту, восседает напротив нас и, по всей видимости, приготовилась к роли хэдлайнера…

«И они сошлись в жестокой схватке…»

Но нет, схватка таковой не была. Она даже не была собственно схваткой. Просто обычное подтверждение, что все привыкли держать себя в рамках собственного комфорта. Как только нужно принять решение, выходящее за пределы этих границ, начинается пустая демонстрация ораторских способностей. Слушая их, хочется внести поправки в Трудовой Кодекс: «Оплате подлежат достигнутые в ходе работы результаты, а не амбиции работников. Работодатель вправе уменьшить ежемесячную заработную плату работнику, пропорционально количеству непринятых работником в оплачиваемом месяце решений».

Кстати, это касается не только наших экспертов, но и «Тарановских». Оказалось, что их вдохновенные лица в начале встречи означали только одно: что они готовы «вдохновенно» рассказывать нам о том, как они безапелляционно правы, и как не правы мы. Наши слушали их молча, серые и угрюмые. Однако, молчание это было упрямым, протестующим и уж точно не знаком согласия. «Тарановские» же эксперты всё больше воодушевлялись тишиной своих оппонентов, что их уже просто несло в экстазе от собственного красноречия…

В какой-то момент я просто не выдержала и попыталась вернуть встречу по направлению к хоть какому-нибудь результату:

— Коллеги, мы уже ранее знакомились с данной Вашей позицией. И в имэйлах, и на встречах. Это было неоднократно. И позиция Ваша нам достаточно ясна. Точно также, как и Вы достаточно осведомлены о том, что предлагаемый Вами механизм присоединения для нас неприемлем. Цель этой встречи — не рассказать ещё раз друг другу о том, какие позиции у сторон. Цель этой встречи — разработать иное, альтернативное решение, допустимое с точки зрения закона и с точки зрения каждой стороны. Мы пригласили Вас, чтобы Вы с учетом Вашей экспертизы дали своё видение по альтернативному механизму…

— Рената! — прерывая меня, Елена почти взвизгнула, — о каком альтернативном решении ты ведешь речь? Зачем придумываешь новый механизм, если «велосипед» уже придуман и «зашит» в нашем соглашении?! Наши партнеры уже достаточно убедительно сейчас рассказали, что другого варианта быть не может. И, насколько я вижу, наши коллеги не имеют к этому каких-либо серьезных возражений!

Я в надежде смотрю на наших коллег: «Ну скажите хоть что-нибудь!». Но они упорно молчат. А завтра, я точно знаю, ни один из них не поставит свою согласительную визу на документе, предлагающем механизм партнеров. И Елена, которая сейчас так рьяно защищает интересы нашего партнера, завтра «вспомнит», что она не имеет никакого отношения к проекту N.

— Вот видите, — продолжает наша «star», — коллеги тоже не возражают. Так что можно сказать, что мы пришли к единому мнению.

Я смотрю на неё и думаю, что иногда эта женщина нуждается в проверке на адекватность. Я понимаю, что встреча «провалена», наш результат на отметке «ноль», словно опять вернулись назад, к отправной точке.

Неудача делает меня смелее. Я смотрю Ему прямо в глаза. Просто погружаюсь в бесконечное серое море. И мой взгляд говорит: «Мне не удалось. Я не могу исправить того, что произошло. Простите, но кажется, это провал».

Он смотрит на меня и считывает всё, что я мысленно говорю Ему, словно тонкая, невидимая сеть протянулась между нами, над переговорным столом.

И Таранов попытался исправить ситуацию:

— Коллеги! Это всё, конечно, хорошо и замечательно, если бы мы, действительно, достигли единого мнения. Но, учитывая, насколько серьёзные противоречия имелись между нами, можно предположить, что при реализации все эти противоречия всплывут заново, и мы опять окажемся в тупике. Чтобы как-то предотвратить это, я предлагаю обратиться к третьей стороне — независимым внешним консультантам. Пусть они рассмотрят ситуацию и представят своё экспертное компетентное мнение. Их заключение и станет для нас совместным алгоритмом.

Все тут же охотно согласились с этой идеей. Потому что устали и хочется на обед.

Это Он, конечно, хорошо придумал. Он знает, как у нас любят обращаться к внешним консультантам, чтобы перевести на них бремя юридической ответственности. Только здесь нужно понимать специфику бюрократических процессов. И я заранее знаю, как в итоге всё произойдет (и на самом деле так оно и произошло). Сначала наша сторона будет думать о том, готовы ли мы оплатить услуги консультантов, чтобы в итоге, через целых две недели, решить, что не готовы. В этой ситуации нашему партнеру ничего не останется делать, как взять оплату на себя. Таранов будет «выбивать» у себя бюджет на консультантов. Сделает Он это достаточно оперативно, но с учётом процедур самих консультантов договор с ними заключит не сразу. Итого, ещё плюс две недели. Затем консультанты начнут планомерно раскачиваться. Неделю будут запрашивать документы для изучения, затем неделю будут изучать их. И ещё через неделю (наконец-то) предоставят своё заключение. Казалось бы, настал момент, когда преграды позади, и можно приступать к реализации. Но не тут-то было. Наши, ознакомившись с заключением, начнут серьёзно сомневаться: «А почему мы должны доверять и принимать заключение, оплаченное противоположной стороной? Они же заказчики. Наверняка это заключение сделано специально под них, а не для нас!» На что резонно парируем: «Но это же Вы отказались платить за консов!». На это они с невозмутимым видом ответят: «Да, отказались. Но это совсем не значит, что теперь мы должны принимать любое заключение!»

Да и сами консультанты, что называется, «дали маху». У них богатый опыт, как представить консультацию за очень немалые деньги, не неся при этом никакой ответственности. Выводы консультантов набросаны такими витиеватыми мазками и с таким количеством оговорок, что суть заключения расплывается между строк. В итоге наш результат — это два с половиной месяца простоя.

Но этом потом, в октябре, а сейчас август, жара. Закончилась долгожданная «расширенная» встреча. Я покидаю её, как место поражения, стараясь никого не видеть. Иду к дверям, потом по холлу. Почему-то я чувствую, что теперь Он смотрит мне вслед. Но разочарование не даёт насладиться даже этой единственной радостью…

После обеда пьём чай с Анечкой и шоколадкой.

— Ань! Вот скажи мне! Ну с какого перепуга эта женщина, которая на каждом перекрестке орёт, что она не имеет никакого отношения к проекту, сегодня вдруг нарисовалась и устроила весь этот перфоманс?!

— Ты про Елену?

— Да, про неё.

— Ну, тут и дураку понятно. Пришла, чтобы произвести впечатление на Таранова. Показать, как она его поддерживает. Они раньше на других проектах вместе работали. Видать, не удержалась.

— Ничего не понимаю. Зачем ей это?

— Слушай, ты такая наивная, или просто прикидываешься? Вот тебе хотелось бы производить впечатление на Таранова? С учётом того, какой он?! — здесь Анечка невольно закатила глаза, — Говори. Только честно.

— Ну… да… хотелось бы. Наверное.

— А почему ты думаешь, что ей не должно хотеться? Ты думаешь, ты одна такая?

Молчу в полном смятении. Словно проникли в мои самые тайные мысли.

— Но, знаешь, если честно, — продолжает Анечка, — мне кажется, она пытается защитить то, что когда-то сама «зашила» в соглашение. Не хочет ставить это под сомнение. Иначе к ней много вопросов. Непростая она, эта женщина. С ней вообще нужно быть осторожнее…

***

Возвращаюсь поздно вечером домой. По вымощенной набережной. Уже темно, и сотни огней, ярких, цветных, отражаются в неподвижной воде реки. Но красота вечера не проникает в мысли спасительным расслаблением. Нет, я продолжаю чувствовать себя разбитой. Я по-прежнему всерьёз расстраиваюсь из-за работы. Невыгоревшая перфекционистка. Находка для работодателя. Я бесконечно прокручиваю в голове свой сегодняшний «провал» и не могут выйти из этого напряжения. Вместо того, чтобы наблюдать уходящий день и наслаждаться приближением новой осени…

Неожиданный телефонный звонок раздался среди пустынной набережной. Это мой телефон и мой муж.

— Привет! Ты где?

— Подхожу к дому.

— Случай, тут Эдик позвонил. Приглашает где-нибудь посидеть. Я уже согласился. Так что давай быстрее подтягивайся и пойдём.

— Я не хочу.

— Почему?

Этот вопрос и это искренне удивление в трубке кажутся мне крайне бестолковыми. И я чувствую, как моё раздражение моментальной волной вот-вот вырвется через смартфон.

— Почему?! Ты спрашиваешь, почему?! Да потому что мне неинтересны! Ни твой Эдик с его плоскими шутками, ни Ваши пьяные разговоры! Потому что я не хочу тратить целый вечер на общество Эдика, которое не представляет для меня никакого интереса. Можно меня избавить от этого?!

В телефоне повисло недоуменное молчание. Волна раздражения успешно телепортировалась в безмятежный мир моего мужа. Но, видимо, нет такой ударной силы, что могла бы выбить его сегодня из равновесия.

— Ну как хочешь. Никто тебя не заставляет. Пойду сам.

Его голос слегка растерян, с уловимыми нотками разочарования, но вполне спокоен.

Короткие гудки в трубке эхом отозвались в тишине.

«Ну что, довольна?! Тебе больше некому выражать своё раздражение?! Это было резко. Честно, но необоснованно резко. Зачем ты так? Зачем?!»

И недовольство собой, невозможность что-либо исправить наполняют все мысли, всё вокруг. Не оставляя никакого шанса этому уходящему дню стать лучше…

***

Как-то я прочитала, что сейчас мы живем в лучшее время в истории человечества. Что прогресс сделал жизнь большинства людей более счастливой по сравнению с жизнью наших предшественников. Что мы стали жить дольше, умирать меньше, и наша жизнь наполнена огромным количеством житейских удобств.

Понятно, что я прочитала это не где-нибудь, а в Интернете, глобальной паутине, тонкими нитями охватившей здания, города, атмосферу, наши умы, все наши связи. Я не могу структурно, механически представить, как она работает, и потому испытываю необъяснимый трепет перед этим человеческим достижением.

Мы живем поистине в счастливое время, потому что я могу: тихим субботним вечером уединиться в своей спальне, включить тонкий серебристый ультрабук, войти в Сеть, лёгкими движениями пальцев набрать в Google уже почти дорогое «Егор Таранов» и… прикоснуться к Его миру. Я, малознакомый и чужой ему человек, который даже не представляет, когда увидит Его вновь, могу… раствориться в Его мыслях. Понять, каким чистым и стройным потоком они выстраиваются в Его светлой голове. Будто я так хорошо Его знаю, будто я часами беседовала с ним дождливыми осенними вечерами, и Он смог поделиться со мной всем тем сокровенным, что так трогает Его, что находит отклик в Его сердце.

Интернет, ты поистине великое, великое творение!

Его мысли разбросаны в Сети: в социальных сетях, в отдельных интервью на Youtube-каналах. Я собираю их по крупицам, я пью их маленькими глотками с упоением настоящего гурмана…

«В мире огромное количество мнений. И это совершенно понятно. Каждый человек уникален, и он имеет собственное отношение к вещам. Поэтому, не может быть единого верного мнения, есть множество разных мнений. Правда состоит не в том, что выявить один верный взгляд. Правда в том, чтобы найти такое решение, которое представляло бы баланс между разными взглядами. Самое сложное для нас — искренне принять то, что твоё мнение — не единственное верное, и другие люди вольны думать по-другому, в том числе, они могут как-то по-другому думать о тебе, чем ты сам. Потому что в этом состоит их свобода. Потому что это абсолютно нормально. Но вот именно это принятие требует огромной работы над собой. И не всегда мы успешно с ней справляемся. Всё-таки Эго — удивительно упрямая вещь. И мы — далеко не совершенные экземпляры».

Как точно сказано: «самое сложное — искренне принять». Мы представляем мир таким, каким он представляется изнутри каждого из нас. Вращающимся вокруг нас, наших интересов, наших мыслей. Но мир не вращается вокруг каждого из нас, потому что это было бы совершенно невозможно. Мир пребывает, он есть, и ты пребываешь в нем, наряду со многими другими. У каждого из которых есть свои мысли, своё мнение. Как Он прав, когда говорит про нашу неспособность принять такую простую вещь. Какие же мы, действительно, несовершенные.

«Если идти к чему-то слишком долго, можно забыть, к какому результату ты в итоге должен прийти. Результаты должны достигаться своевременно, иначе они утрачивают свою ценность».

Прочитала, стало грустно. Понимаю, что это как раз про наш проект. Мы идем к результату так долго, что уже никакой результат не будет иметь ценности. Словно мы занимаемся этим не ради результата, а ради того, чтобы нам было чем заняться. А самое грустно, что мы, такие, далеко не одни.

А эта мысль тесно связана с предыдущей: «В последнее время я всё чаще наблюдаю, что менеджмент боится принимать решения. Это очень грустно. Потому что избегают принятия решений люди, которые наняты на работу именно для того, чтобы эти самые решения принимать и драйвить их исполнение. Если решения приниматься не будут, то вокруг ничего происходить не будет. Мы все дружно будем стоять на месте. И в этом состоит очень большой риск. Потому что мы существуем в мире, в котором ежесекундно что-то меняется».

Пост про муравьев: «Оказывается, ещё задолго до того, как этому научились люди, муравьи уже успешно вели сельское хозяйство, с помощью весьма развитых систем. И по сей день эти системы жизнеспособны и эффективны, обеспечивают их сообщества всем необходимым. Получается, почти развитое сельское хозяйство. И всё это — даже без министерства сельского хозяйства. А у нас всё наоборот: министерство есть, а хозяйства почему-то нет».

Я не люблю политику, но этот пост показался интересным, потому что он достаточно хорошо рассказывает о Нём. О том, что Он — неравнодушен и не безразличен к тому, что происходит вокруг. Сам Он уже реализовал несколько крупных проектов. Теперь я всё знаю о них. Они перевернули наше сознание и трансформировали в электронный формат целую отрасль. И Он, с Его энергией мог бы сделать ещё много таких же интересных вещей.

А это то, что я прослушала в Его интервью с особенным вниманием: «Любовь… Любовь — это часть жизни. Наверное, важная её часть. Это не вся жизнь, конечно, не ядро, но определенная её составляющая. Как и работа. Работа — часть жизни, и Любовь — часть жизни. И Любовь на самом деле тоже является работой. Потому что ты всё время что-то вкладываешь в отношения, ты чего-то ждёшь от них взамен. Это такой вот взаимный процесс…»

Я переслушиваю этот отрывок интервью несколько раз. Вглядываюсь в Его глаза, движенья. Нет, Он не пытается лукавить, что-то приукрасить или, напротив, уменьшить значимость. Он просто, впервые за всё интервью, не совсем понимает, о чём Он говорит. Может быть, Он этого не знает. Ему просто не довелось узнать. Что Любовь — это не работа, а это то, что идентифицирует нас из огромного пространства. И то, ради чего мы есть.

Читаю Его мысли, наполняюсь ими. И вместе с Ним задаю себе те же вопросы. Читаю Его ответы, и пытаюсь понять их ещё глубже. И чувствую себя так близко к Нему, как ни к кому другому. Без малейших на то оснований. Но в этом — свобода моей души. Свобода чувствовать так, как я искренне стремлюсь. Свобода, которую нельзя ограничить. И которую уже нельзя отменить…

***

Осень в самом разгаре. Но в этот раз в нашем городе она не утопает в зелени, не будоражит своими яркими красками, не погружает в «Чеховскую» меланхолию. Жизнь, монотонная, безликая, протекающая в хаосе офисных проблем, в стеклянных прямоугольных зданиях, всё та же. Только чуть более угрюмая. Потому что солнце практически не заглядывает в широкие окна опен-спейсов, а вечерами пронизывающий жесткий ветер подгоняет домой. На фоне этого обычный дождь кажется хоть каким-то разнообразием. Город скован, застыл и готовится к ещё более суровой зиме. И чем она ближе, тем всё более помятые по утрам лица в офисе. Крепкий аромат утреннего кофе не способствует откровенности, и у каждого своя персональная осенняя хандра.

Мы уже почти свыклись со стагнацией по проекту «N», и с бесконечными проверками по нему. Но сегодня пришло уведомление о начале прокурорской проверки. Так что в этом смысле можно сказать, что мы перешли на «более высокий уровень».

Тимур, наш директор, собрал нас по этому поводу в своём душном кабинете. У Тимура взъерошенная шевелюра, красные не выспавшиеся глаза и не сходящее с лица напряжение.

— Надо всё по проекту N приостановить, — выдает Тимур, допивая свой третий «старбакс».

— Ну, мы как-то по нему особенно и не продвигались. Никто ничего не согласовывает. Все чего-то бояться.

— Ну их можно понять. Мне тоже не улыбается сейчас объясняться перед прокурорскими. Хотя я вообще не понимаю, где тут может быть криминал. Просто всё это выбивает из колеи.

Молчим. Каждый думает о своём. Хотя, в конечном счёте, мы все думаем об одном и том же.

— В общем, так, — Тимур пытается резюмировать, — вызывайте их сегодня, этих наших партнеров. Найдите какие угодно причины, но, чтобы они знали: мы приостанавливаем проект. На неопределенный срок. И без каких-либо гарантий.

— Но они могут применить к нам санкции. В соглашении это предусмотрено.

— Придумайте что-нибудь. Сделайте их виноватыми. Да-да, точно, — тут Тимур оживился от своей собственной идеи, — Сделайте их виноватыми в том, что проект остановлен. Типа, вот они такие негибкие, не идут на компромиссы, и вот пожалуйста, проект остановлен. Чтобы речи ни о каких санкциях с их стороны вообще не шло… Нужно понимать, что сейчас никто не может знать, какой курс будет у всей этой истории. Поэтому просто тянем время, как можем…

Бредём с Владимиром понуро по коридору. Владимир нервничает. То ли от будущих встреч с прокурорами. То ли от того, что совсем скоро придётся объясняться с партнёром.

— Пойду покурю. Можешь пока подумать, что будем партнеру нашему говорить.

Молча киваю. Счастливый, он может пойти покурить и на минут пять отстраниться от этой проблемы. Я не курю, и мне нечем себя обмануть.

Плетусь в кофе-пойнт. Машинально управляюсь с кофе-машиной. Глотаю привычный терпкий вкус. По идее, как обещала, я должна сейчас задействовать в себе все мыслительные процессы и придумать, как обвинить партнеров в том, что это именно по их, по Его вине, приостанавливается проект. Но я смотрю на капли дождя, монотонно сменяющие друг друга на мокром стекле, вдыхаю запах кофе, и думаю совсем о других вещах…

«…Если идти к чему-то слишком долго, можно забыть, к какому результату ты в итоге должен прийти…».

«…Я всё чаще наблюдаю, что менеджмент боится принимать решение. Это очень грустно…»

«Страх, неумение брать на себя ответственность, нерешительность… Всё это то, чего Он так не терпит в людях, то, что вызывает в Нём протест. Он привык штурмовать проекты, а мы с лета топчемся на одном месте. Он никогда так долго не простаивал, и потому Он почти растерян сейчас. И вот сейчас я заявлю о том, что проект приостановлен. И обвиню Его в этом, хотя Он ни в чём, ни в чём не виноват. Он… возненавидит меня… Как тяжело… Но иногда бывают ситуации, когда нет выбора…»

…Об этой встрече даже не хочется вспоминать. Он пришёл на неё уже на «взводе», словно заранее знал, о чём сейчас пойдет речь. Он не пытался скрыть раздражение, и чем больше оно в Нём росло, тем больше сужались Его зрачки, и синее море превращалось в холодный металлический лёд.

В какой-то момент Он просто перебил меня:

— Слушайте! Так давайте расторгнем это соглашение. Как мы видим, Вам оно не нужно. Нам тем более. Мы без Вас прекрасно всё продавали, и будем также прекрасно продавать дальше. Расторгайте!!!

— Я…не уполномочена сейчас… говорить о расторжении. Мы на стадии оценки потенциальных последствий. И подготовка к возможному решению ещё в процессе…

Он встаёт с места. Берёт свой кейс и медленно идёт в мою сторону.

Я чувствую всю Его физическую мощь, и ощущаю себя карликом, которого сейчас уничтожат одним щелчком.

Он подходит ко мне вплотную. Мне кажется, я даже слышу Его сдерживаемое дыхание. Смотрит мне прямо в глаза и, с трудом подавляя в себе бешенство, цедит сквозь зубы:

— Так ре-шай-те быст-ре-е!

Затем молча разворачивается к выходу. Эхо хлопнувшей двери ещё долго отдаётся по коридору…

После встречи спрашиваю у Володи:

— А Вы опять курить пойдёте?

— Да. Планировал.

— Возьмите меня с собой, и поделитесь, если можно, сигареткой.

Володя знает, что я не курю, но, глядя на мой раздавленный ситуацией «фейс», вопросов не задаёт. Молча спускаемся в курилку. Я затягиваюсь торопливо, «жадно», но заранее знаю, что мне это не поможет.

Глубокий угрюмый ноябрь. Промозглость на улице и в мыслях. Ощущение самой себя как ничто. И не выходящий из головы презрительный взгляд Его серых глаз.

Нет, такую смесь сигаретой не разбавишь.

— Может, вечером по пиву. После того, как с прокурорскими закончим? — заботливо предлагает Володя.

— Угу.

Для такого дня это как раз будет кстати…

***

Я люблю нас. Имею в виду наш безбашенный «айтишный» коллектив. Есть у этой породы людей такая простота, с которой они легко «утилизируют» в своей голове всё, что их не интересует. Словно в их головы встроено некое ПО, которое бесследно стирает все состоявшиеся и переработанные факты и позволяет мыслями устремляться в будущее, а не блуждать в объятиях прошлых страхов.

Ещё вчера весь офис содрогался от прокурорских «набегов». Слухи и сплетни о проведенных допросах моментально обрастали подробностями, а фраза «от тюрьмы, да от сумы» приобрела актуальное звучание. Но сегодня никто из них об этом и не вспомнит. Как-будто нам всем это померещилось, или мы все вместе сходили в кинотеатр на скучный и муторный детектив, и тут же его забыли. И даже коллеги, удостоенные быть опрошенными прокурорами, уже и не вспомнят, в чём они «признавались» на своих «допросах».

Только вчера все были убеждены, что соглашение по проекту N расторгается, а впереди нас ждут суды с партнерами, с очень туманными перспективами. Но теперь у всех доминирует ощущение, что эта история так не закончится. В кулуарах вращается устойчивая новость — «топы» взяли курс на дальнейшую реализацию проекта, и даже кто-то видел наших партнеров в приёмной у управляющего директора холдинга с новогодними «презентами». Видимо, приготовленных в заверение «будущего плодотворного сотрудничества».

Ещё вчера мы были уверены, что наша программа с грохотом провалилась, нашу деятельность и компанию вот-вот прикроют, и совсем не кстати, прямо к концу года, весь наш коллектив пополнит рынок труда. Но буквально сегодня Тимур обмолвился о парочке новых проектов. При этом лицо его было лёгким и сияющим, чего за ним давно не наблюдалось. Так что всем стало понятно: о закрытии пока речи идти не может.

Только вчера все были хмурые, депрессивные, безразличные. А сегодня мы собрались в огромном опенспейсе и разливаем шампанское по бокалам. Оно пенится, проливается, но нам его не жалко. Потому что у нас его бутылок двадцать, и нам легко и весело. Мы хохочем и заряжаемся друг от друга беспричинной радостью.

Как я люблю эту способность жизни перелистывать старые страницы и позволять нам начинать новый день! Как я люблю эту способность человека верить в то, что всё лучшее обязательно впереди!

— Дорогие коллеги! Дорогие мои! — Тимур пытается быть пафосным и иронизировать, но вместо этого получается до неприличия искренне, — Этот год… Я не скажу, что он был простым. Было много чего сложного, временами грустного, важного и не очень. Много разного случилось. И мы с Вами тоже очень разные. Каждый со своими проблемами, целями, желаниями. Но есть одно, что нас объединяет. И это то, что мы с Вами — самая яркая команда, которая выполняет уникальную миссию. Поверьте, больше не будет такой похожей команды. И не будет тех обстоятельств, в которых мы сегодня здесь с Вами находимся. И я безумно ценю этот момент… Я желаю Вам яркого года! Ярких впечатлений в нём! И всем нам побед в Новом году!

— Ура-а-а! — ликующее, мажорное, вперемешку со звоном бокалов заполняет пространство…

После «открывашки» Тимура коллеги желают высказаться о своих новогодних пожеланиях, каждый в меру своих ораторских способностей и жизненных приоритетов.

— Желаю всем нам в Новом году побольше денег и поменьше проблем! — Володина неприхотливая практичность, что называется, «налицо».

Самая неоднозначная женщина Елена даже новогодние мысли выражает витиевато:

— Ну что, коллеги! Новый год — это время подвести итоги, пожинать плоды. Каждому, как говорится, по заслугам. Я желаю, чтобы в Новом году нам было, что пожинать. И нам был интересен процесс собирания этих плодов.

Финансист Анечка, когда говорит тосты, старается думать, как можно меньше, зато произносит их от души:

— А я всем желаю Любви! Настоящей! Безбашенной! Такой, чтобы с неба на Вас упала, и крышу напрочь снесло!

Мне, с моими сложными нейромедиаторными связями в голове, нравятся люди, которые этими связями не обременены, и которые не стесняются говорить первое, что пришло на ум. И сейчас мне нравится Анечка с её огромным улыбающимся ртом. И эта её мысль о нереальной Любви мне тоже очень нравится.

Потом наступает время «секретного Санты», и затем коллективное фото с большим количеством довольных лиц, и даже запись видео с грузинской притчей и завершающей песней. Что, что, а c созданиями праздников в нашем коллективе проблем нет!

…С шуршащими пакетами все буквально «посыпались» из офиса. На белую простынь заснеженной площади. И разлетаются по ней в разные стороны. Сегодня 31 декабря, каждый торопится успеть к своему торжеству.

Эфир от выпитого и разлитого шампанского стойко держится в воздухе офиса. Глядя на остатки «новогоднего беспорядка», с теплотой думаю о своих коллегах и искренне желаю нам хорошего года. Направляюсь к двери с такими же шуршащими пакетами, как у всех. По хозяйски выключаю по пути свет, с уверенностью, что покидаю офис последней…

Но нет, видимо, не я одна задержалась. По крайней мере, долговязая фигура, неожиданно всплывшая в проёме дверей, тому доказательство. И разглядев, кто это, я не то, чтобы расстроилась. Я лишь немного удручена этим фактом. Это, как, приготовившись ко сну, обнаружить жужжащего комара у себя над ухом.

— Ками-и-и-нская! Ты специально тут задерживаешься? Чтобы остаться со мной наедине? Признавайся, ты за мной следила?!

Абсурдность этого заявления вынуждает даже такую сдержанную тётеньку, как я, взворваться в несдержанном фырканье.

«До чего же глупые люди бывают самоуверенными. Кстати, кажется, только они и могут это себе позволить».

Обладатель сей долговязой фигуры и сего нелепого предположения — товарищ Курбатов, один из руководителей направления в нашей команде, но какого именно направления, я точно не знаю. И, кажется, никто не знает. Один из «парашютных» мальчиков, научившийся с усердной важностью просиживать на совещаниях, получать на них задачи, ничего из них делать и каким-то образом докладываться о достигнутых результатах. Результаты эти, которые живут только в его голове, в виде очень пространных образов, во время совещаний удивительным путём трансформируются в головы нашего недальновидного начальства и оседают там. В итоге, начальство рассматривает его, как вполне эффективного лидера, хотя все мы знаем, что он — не то, что не лидер, он — одно сплошное человеческое недоразумение.

Худой, длинный, с выступающим красным носом, вызывающим стойкие ассоциации с Буратино. С вечно хрустящими длинными пальцами и играющей походкой. Умело маскирующий отсутствие интеллекта под его присутствие. Безмерно радующийся неудачам своих же собственных коллег.

Но самое большое недоразумение он начинает представлять, когда надевает на себя образ эдакого мачо. Это то, что вообще с трудом можно выдержать. И вот сейчас именно такой момент.

— Слушай, ты меня здорово развеселил своими домыслами. Давно так не смеялась. Спасибо! Но мне нужно идти, дай пройду, — пытаюсь цивилизованно расправиться с данным недоразумением на своём пути.

— Кам-и-и-нская! Слушай, это знак, чтобы мы с тобой тут под Новый год встретились! Значит, для тебя этот год пройдет под моим знаком.

— У нас знак петуха надвигается. Это что, твой знак что ли? — пытаюсь иронизировать, но эта история начинает порядком мне надоедать, пора её заканчивать, — Слушай! Я не знаю, ждёт ли тебя дома твой праздник. Но меня мой дома ждёт. Поэтому, кроме шуток, дай пройти.

Несостоявшийся мачо убирает свою долговязую ногу с прохода.

— Ну давай, иди, иди!

Выскочила на площадь, с облегчением вздохнув.

«Пусть это будет моя последняя неприятность в этом году».

А у меня ещё много дел. Как дама практичная, я, конечно, уже всё закупила, заготовила полуфабрикаты для салатов. Но осталась парочка ингредиентов, и нужно добраться за ними по пробкам в самый дорогой супермаркет города.

…В супермаркете всё посвящено Новому году и желанию, как можно больше продать в канун праздника. Атмосферный «Jingle Bells» раздаётся по всем залам. Невероятно красивые ансамбли из елочных украшений и дорогого шоколада вызывают забытые детские восторги. Я порхаю между стеллажами и еле сдерживаюсь от желания купить что-нибудь красивое, новогоднее и ненужное.

Уже семь вечера. У меня впереди лишь несколько часов, чтобы накрыть праздничный стол. Поэтому тороплюсь, бегло пробегая глазами по прилавкам…

На повороте к стеллажу с соусами и приправами, на фоне разноцветного изобилия этикеток взгляд неожиданно останавливается на мужском силуэте. Широкие плечи в чёрном пальто, и что-то до боли знакомое в них. Я только начинаю думать о том, почему мне это кажется таким знакомым, как силуэт поворачивается в мою сторону и застывает в пол шаге от меня. И силуэт этот — Он, Егор Таранов.

…Я не знаю, как работает закон притяжения. Никто из нас толком не знает. Я знаю только одно: если с Вами это случилось, то он работает. И с ним очень трудно справляться.

Я не думаю, что в этом задействованы какие-то нейронные связи, или «химические» процессы, или в этом выражается некое дистанционное взаимодействие энергий. Нет. В этом что-то совсем другое. Неподвластное нам. Что-то такое, что не находится в пределах нашего понимания.

Я не знаю, была ли эта встреча закономерностью, или случайностью, и бывают ли вообще случайности.

Мы встретились в неожиданном месте. В новогодний вечер. И в тот момент стало не важно, кто мы, партнеры или контрагенты, чьи интересы отстаиваем, и какие у нас разногласия по проекту. Нет, оказалось, что мы — просто два человека, в одном огромном мире, которые впервые столкнулись с законом притяжения, не имея ни малейшего представления, что с ним делать…

— Егор Александрович?!

В первую минуту мы молчим, застав от неожиданности. Он — такой красивый, большой, смущённый, с нелепой бутылкой какого-то соуса в руках. Я — встревоженная, запыхавшаяся, с легкой испариной на лбу.

А потом… словно секундный разряд тока, и… наши лица начинают расплываться в широченных, глупых, не контролируемых улыбках.

Я любуюсь Им, завороженная, не заботясь о том, как глупо при этом выгляжу.

Он, не отрываясь, всматривается в мои глаза, как будто пытаясь прочитать мои мысли. Хотя, что тут читать. Всё и так понятно, как в открытой книге.

— Добрый вечер!.. Так неожиданно…

— Да… Действительно… Неожиданно…

Я чувствую, что Он рад меня видеть. Я чувствую, насколько рад. Это так вдруг и так очевидно. Это как тёплый, светлый поток радости, захлестнувшей всё вокруг.

Понимая, что нужно вести хоть какой-нибудь диалог, кроме диалога радостных глаз, пытаюсь начать разговор:

— Знаете, в прошлый раз… Всё так неудобно получилось. На той встрече в ноябре. Всё на самом деле уже не так. Просто тогда у нас не было другого выхода, — пытаюсь оправдаться за ноябрьскую встречу.

— Ну что Вы! Не думайте об этом. Я прекрасно понимаю. Это работа. В ней постоянно что-то меняется. Да это не так уж и важно…

В этот момент мне хочется думать, и, мне кажется, что у меня есть основания думать, что действительно, не так уж важно, что там у нас по проекту. Не так уж и важно по сравнению с этим состоянием абсолютной радости, в котором мы вдруг оказались.

— Я Вам желаю всего самого хорошего в Новом году! Самого замечательного! — почти выдыхаю эти слова, веря, что пространство уже принимает их и обязательно откликнется.

— Спасибо! — Он всё ещё выглядит смущённым, — И Вам тоже! Счастливого Нового года!

— Спасибо! Большое спасибо!

Может быть, эти фразы кажутся пустыми. Но мы сказали друг другу без слов гораздо больше, совершив между собой волнующее, радостное и пугающее открытие.

Наш диалог не может длиться долго. Его нужно завершать. Мы, будучи людьми цивилизованными и воспитанными, вынуждены это понимать.

— Я пойду… До-свиданья!

— До-свиданья! — Он продолжает всматриваться в мои глаза.

Делаю над собой невероятное усилие и… отрываюсь от Него.

Выбегаю из магазина, так ничего и не купив. Вдыхаю свежий декабрьский воздух. И не верю в то, что со мной происходит…

Пожелание Анечки исполнилось так быстро, и только в отношении меня.

На меня упала с неба Любовь. Словно яркая белая звезда падала с неба и нашла меня в этот вечер. Среди всей этой новогодней суеты. Меня, невзрачную, неуверенную, растерявшую цели. На меня снизошла Любовь! В одно мгновенье опустилась в сердце и наполнила жизнь новым светом…

Я иду по заснеженной набережной. Невероятно тепло для конца декабря. Метёт, и уже почти не видно тропинок. Крупные снежинки весёлыми компаниями вьются под светом фонарей. А после опускаются на лицо, щекочут пушистыми прикосновениями. Бесконечные мириады огней рассыпались в полутьме.

Это всё та же набережная. Но теперь невероятно красивая. Как иллюстрация. К чему-то начинающемуся, незнакомому и очень важному.

«Я люблю!», — шепчу, глотая снежинки.

«Я люблю! Теперь я точно знаю, что люблю!.. Как это могло случиться? Зачем?! Уже не важно. Уже случилось! Боже мой! Какая благодать! Как счастливо!»

Безлюдно. Только ветер легкими порывами сдувает снег с деревянных скамеек. Набережная кажется почти сказочной… Я иду и чувствую, как что-то бесповоротно изменилось во мне…

…Зашла домой, всё ещё усыпанная снегом, и вместе со мной в квартиру ворвалась зимняя вечерняя свежесть. Ленивая кошка так и не вышла меня встретить, и я отчетлива поняла, что в своей квартире в этот новогодний вечер я пока одна.

«Странно, почему моего мужчины до сих пор нет?»

Острая «иголочка» беспокойства кольнула мысли. Но я не даю этому сомнению развиться дальше.

«Впереди у меня слишком много дел. Как раз всё успею к его приходу».

…Когда часовая стрелка коснулась десяти, в доме уже был накрыт новогодний стол, и муж так и не появился, стало очевидно — в эту новогоднюю ночь мне придется иметь дело с неприятностью. И неприятность эта — нетрезвый муж. За это время беспокойство вырастало несколько раз, а затем обрело форму уверенности. В итоге остался только один вопрос: насколько нетрезв он будет, и как сильно будет испорчен праздник.

В десять тридцать наконец раздался звонок…

Я очень хорошо знаю человека, являющегося моим мужем. Мне кажется, что, просто взглянув на него, я могу определить количество промилле в его крови.

Ещё я вывела для себя несколько наиболее распространенных стадий его опьянения. Самая конечная стадия — это та, когда он уже не может членораздельно воспроизводить слова. В этом случае главное довести его до кровати. Как только это достигнуто, проблем больше нет. Можно забыть о его существовании на ближайшие сутки. Он больше себя не проявит, и весь следующий день проведёт в горизонтальном положении, с виноватым лицом.

Степень опьянения — «лёгкая». Соответствует трём-четырём выпитым рюмкам. Это может быть начало дальнейшего продолжения или безобидное — «для аппетита». В обоих случаях характеризуется общим весёлым расположением духа и увеличением количества произносимых слов.

И самая сложная стадия, я бы назвала её «неопределённая». Возникает обычно, когда поллитровая бутылка водки выпита на троих. Когда порог лёгкой стадии уже преодолён, но что-то пошло не так, и до конечной стадии оказалось не добраться. Видимо, это «не так» воспринимается болезненно, потому что сразу возникает раздраженность, черты лица становятся угловатыми, а взгляд — претензионным и жестким. Его лицо принимает одно единственное выражение — недовольство, и это и отталкивает, и пугает одновременно.

…Когда открыла дверь, через секунду по едва уловимым признакам поняла: сегодня мы имеем дело с самым неприятным — «неопределённым» состоянием.

Мудрая женщина в этом случае рта вообще бы не открывала. Но, видимо, я — мудрая женщина только в теории, и потому сразу перехожу в бессмысленное наступление:

— Что?! Посиделка с коллегами не удалась?!

— Почему не удалась? Наоборот, всё удалось. Веселее, по крайней мере, чем у тебя, — парирует он.

Судя по его упрёкам, часто произносимым в последнее время, во мне уже должен сформироваться комплекс недостаточно весёлой женщины.

— Ну если так хорошо с ними, надо было уже оставаться там. И Новый год с ними встречать. Мог бы вообще не приходить!

Меня даже не удостаивают ответа…

Садимся за стол. Он есть машинально, уставившись в одну точку. Где уж тут оценить вкус новых салатов. Глядя на него, понимаю, что всё зря: поиски рецептов в Интернете, марш-броски по магазинам, вдохновение, испытанное сегодня на кухне. Никому не нужны эти усилия, ни мне, ни, тем более, ему.

По телевизору артисты сыплют безвкусными шутками. Произносят тосты с такими наигранными лицами, что сразу становится понятно: в то, что говорят, они не верят. И я им не верю, сгорбившись на столом от безразличия нашего вечера…

Долго не думая, муж встаёт, идёт к бару и возвращаетмя к столу с графином водки. Наливает полную рюмку и в одну секунду опрокидывает её. Затем сразу же наливает вторую.

— А тебе много не будет?

Меня опять не удостаивают ответа. Словно я в чём-то провинилась. Хотя я могу примерно догадываться, в чём. Я не поддержала его идею пригласить к нам домой на Новый год большую компанию весёлых приятелей и настояла на тихом семейном вечере. И это совсем не то, чего ему хотелось бы. Поэтому я скучная и занудливая жена. А с такими, видимо, обращаются таким вот образом.

Пить в одиночестве ему совсем грустно, и в ход идут информационные технологии. Пока весь мир «надрывается» от самых разных преимуществ электронных коммуникаций, в случае нашей семьи — это пьянка по Skype с близким другом из другого города. Итог: плюс четыре рюмки, выпитых в виртуальной компании.

Далее следует «праздничный стандарт» — телефонный звонок маме, моей свекрови. Звонок по стационарному телефону, мама на другом конце трубки ничего не видит, поэтому можно за разговором легко пропустить следующие три рюмки. Звонок оказывается стандартным не только по назначению, но и по содержанию. Мне кажется, я знаю это содержание наизусть. Сводится оно к обсуждению погоды. Сначала той, которая у нас. Затем той, которая в её городе. Иногда я задумываюсь, какая должна быть между людьми степень связи, если единственное существенное, что они могут обсудить, это погода.

Нет, слушать в который раз это я не в силах.

Молча встаю, беру со стола свою тарелку, ставлю её в раковину. Подхожу к широкому, во весь рост окну в гостиной…

То там, то тут уже видны и слышны одиночные фейерверки. Они, как яркие кометы, пронзают чёрное зимнее небо и на секунды освещают его. Вспоминаю сегодняшнюю встречу. Думаю о том, что она, словно такая же яркая комета, вспыхнула и осветила что-то во мне. И какая же тёплая была эта комета, удивительная…

Когда возвращаюсь к столу, застаю там мужа, опрокидывающего очередную рюмку. Я уже потеряла счёт этим рюмкам, выпитым сегодня при мне. Все изменения налицо — глаза налились кровью, выдающийся нос побагровел, стеклянный взгляд почти отрешён.

Мудрая женщина, видя, что человек почти утратил человеческий облик, абстрагировалась бы от реальности и уж точно ничего не стала бы требовать от человека в этом состоянии. Но моя мудрая женщина, вернее, та мудрая женщина, которой я себя считаю, живёт где-то совсем глубоко. На практике же, в ситуациях, требующих мудрости, на сцену событий всегда заявляется совершенно другая женщина — банальная и истеричная.

— Я не пойму, — банальная женщина приступает к своей бессмысленной атаке, — Я так понимаю, что ты решил окончательно испортить этот вечер! Ты решил превратить этот Новый год непонятно во что, чтобы весь этот год вот так и прошёл, непонятно как! Ты чего добиваешься?! Меня и так тошнит от твоей красной физиономии! Мне это дальше терпеть?! Как мне быть?!

Вежливого ответа в общем-то и не ожидалось. Несмотря на то, что он уже слишком пьян, его агрессия — адресная, чёткая, выверенная.

— Что тебе от меня надо?! Что-о-о-о тебе от меня надо?! Я тебя трогал? Я сижу, слова тебе не говорю. Не захотела нормального праздника, захотела, как у пенсионеров. На, получила! Всё, сидим молча, телевизор смотрим. Я сижу около тебя, как ты хотела. При тебе. Что тебе ещё надо? Что ты меня трогаешь?

— Ты посмотри на себя в зеркало! Просто посмотри! Почему нужно обязательно доводить себя до такого состояния?! Посмотри, на кого ты похож!

— Слушай, — муж понижает голос, и от этого он звучит почти угрожающе, — Отвали от меня! Я тебе серьёзно говорю: от-в-а-а-а-ли от меня! Дост-а-а-а-а-ала!

Швырнув салфетку на пол, он встаёт и уходит…

Через десять минут захожу в спальню. Муж на кровати, в полном пьяном «отключении». Комнату заполнили тяжелый перегар и полуживотное храпосопение. Его красное лицо на подушке, так отчётливо контрастирует с белой наволочкой. При каждом выдохе из открытого рта на белую ткань спускаются густые слюни…

Смотрю на себя в зеркало. Вижу потускневшие глаза и немой вопрос в них. Затем переношусь мыслями туда, на вечернюю набережную, по которой я сегодня почти летела вместе с декабрьским снегом. Летела от счастья, случившегося со мной…

Когда куранты бьют двенадцать, вся набережная и вся замерзшая река наполняются сотнями человеческих фигур. Тёмное небо в мгновение вспыхивает огромным заревом фейерверков. Их огромное множество, они такие разные. Одни, как прямые одиночные выстрелы, с оглушительным свистом разрезают воздух. Другие, во всей палитре цветов, разлетаются на огромные, тающие в небе соцветия. Дымка от их «взрывов» заполнила набережную и ближайшие кварталы. Люди празднуют, сами не понимая, что.

Я одна, перед холодным зимним окном, посреди новогодней ночи, раздираемая такими рвущими противоречиями…

II

Мне уже тридцать семь. И это мой тридцать седьмой Новый год. Но также, как и я в любой прошлый год, переступая черту нового января, я по обыкновению жду, что что-нибудь обновлённое войдёт в мою жизнь, «перевернёт» её в хорошем смысле слова. Можно даже сказать, что это моя январская рутина — ожидать изменений в своей жизни, ничего в ней для этого не меняя. Хотя в этот раз я прямо-таки «превзошла» себя и осуществила некоторые внешние изменения, проще говоря, изменения во внешности. Я без всякого сожаления рассталась с бесцветными длинными прядями, оформив свою голову в сексапильное каре. Лихо отрезала прямую челку, и вместе с ней словно сбросила лишние пять лет, превратившись в строгую молодую «аспирантку». Надела ярко-изумрудные линзы, и теперь неестественный цвет моих глаз удачно гармонирует с новым, ярко-каштановым цветом моих волос. Влезла в дорогущий дизайнерский костюм, не совпадающий с девизом моего мужа на этот год: «Дожмём ипотеку!». Одним словом, почти «бомба», почти взорвавшая офис своим появлением. Можно сказать, что в нём, таком вялом после новогодних праздников, среди коллег, таких скучных, несобранных, всё ещё не верящих, что нужно опять начинать работать, я со своим обновлённым имиджем — единственное и самое яркое событие.

Какое удовольствие прогуливаться по опен-спейсу, который мы ласково называем «спортзалом», и ловить: честные восхищенные взгляды мужской половины коллектива, и не позитивные, но оценивающие взгляды женской.

Хотя все эти метаморфозы не ради этого.

Я даже себе не признаюсь в том, что я жду… Я знаю, что мы должны приступить к новой серии переговоров по проекту N, чтобы кардинально пересмотреть соглашение. А значит, будет много встреч по нему. И на этих встречах будет Он. И, конечно, Он заметит эти изменения во мне. И эту мою чёлку, и то, как я похорошела с ней. А ещё я жду, что я посмотрю Ему в глаза, и сразу пойму, помнит ли Он о той нашей случайной предновогодней встрече…

Я даже с собой не говорю о том, чего я на самом деле жду. Но это — такое ожидание, и такое состояние, когда вся обыденность вокруг вдруг приобрела необъяснимую значимость. Когда окружающая серость, всё та же серость, но теперь стала фоном для волнующего ожидания, и оттого эта серость вдруг заиграла палитрой новых красок. Каждый день наполнен ожиданием и смыслом. Ничто не сравнимо с этим состоянием. Других альтернатив ему просто нет.

…Говорят, что январь — мёртвый месяц для бизнеса, что его деловая активность равна нулю, и нужно просто пережить его морозы и его неподвижность. Я всё это прекрасно понимаю, но уже в самом разгаре третья декада, а по проекту N ни одного приглашения в календаре. Мне это кажется странным. А ещё я уже неделю наблюдаю за Володей некоторые странности. Он вроде тот же хороший коллега, но старается не обсуждать со мной рабочие моменты. При этом у него какой-то виноватый вид, что ему совершенно не идёт, а меня настораживает.

В один из дней он не выдержал и подошёл ко мне. Его глаза в чёрной роговой оправе показались ещё более виноватыми, так что стало очевидно: у всего этого есть повод.

— Тут, знаешь, такая ситуация, — Володя сразу перешёл к делу, — Даже не знаю, как ты воспримешь. Мы же уже пару раз по проекту N собирались за последние две недели.

— Мы — это кто?

— Ну… я, Елена, Тимур, партнеры наши с Тарановым во главе, представители акционера, их юристы. В общем, в таком, достаточно расширенном составе…

— А почему я не участвовала в этих встречах? Почему мне никто ничего не сказал?

— Елена сказала, что не нужно тебя приглашать. А Тимур, он не стал возражать.

— Ты шутишь?

— Нет, я не шучу. Я тебе давно хотел сказать. Но как-то не хотелось тебя расстраивать. Хотя, подумай, что тут расстраиваться? Наоборот, здорово же! Ты же сама знаешь, какой это тяжёлый проект. Я даже тебе немного завидую, что ты в нём больше не участвуешь.

Я молчу, не зная, как реагировать на эту неожиданную новость. В обычной ситуации, конечно же, я бы только облегченно выдохнула: «Одним проектом меньше. Да ещё каким, самым „мучительным“ проектом».

Но не сейчас. Сейчас я не могу. Я даже не представляю, как это может быть. Этого невозможно допустить.

— Знаешь, Володя, я разберусь с этим. Спасибо, что сказал.

Я уже забыла про Володю и направляюсь в кабинет Тимура.

…Тимур — мой директор, а ещё соратник, защитник, и, если не друг, то, как минимум, вдохновитель и человек с хорошим чувством юмора. Что уже само по себе значит немало. Поэтому попасть к нему я могу в любое время. Слегка подвинув носком туфли его приоткрытую дверь.

Тимур сидит, погрузившись в мир своего лэптопа, с взъерошенной шевелюрой, и теребит остатки щетины на плохо выбритом лице. Это значит одно — Тимур в напряжении, значительном. Поэтому на его чувство юмора и легкость рассчитывать не стоит. Скорее всего, он даже не погрузится в вопрос, не связанный с его напряжением. Но я не могу, я не в состоянии ждать. Для меня это настолько важно, что, кажется, что весь мир должен озаботиться тем, насколько неприемлема для меня сложившаяся ситуация.

— Тимур, оказывается переговоры с партнером по проекту N уже начались?! — сразу перехожу к вопросу и чувствую излишний градус эмоциональности в своём голосе.

— Да… Уже с прошлой недели ведём… Переговоры…

Какая-то незначительная часть Тимура воспринимает мои вопросы и вяло на них отвечает, но основная часть Тимура не здесь, она далеко, в другой проблеме, поглотившей его.

— Тимур, тогда у меня вопрос — почему я об этом не знаю, и в этом не участвую?

Часть Тимура, которая уже невольно вовлечена в диалог со мной, преодолевает себя, что-то пытается вспомнить и поддерживает разговор. С огромными паузами, не совпадающими с моим нетерпением.

— Почему тебя нет… Почему… Тебя там и не должно, кажется, быть. Так Елена сказала.

— Елена?!

— Ага… Акционер вовлек её в этой процесс опять. Сказали, она всё это заварила, пусть теперь сама выправляет ситуацию. Так что… она теперь по этому проекту, типа, главная… И она считает, что в переговорах с партнером тебя быть не должно…

— И Вы идете у неё на поводу?! — на последнем слоге почте крик и почти отчаяние на моём лице.

Это заставляет даже основного Тимура обратить на меня внимание. Наконец-то настоящий Тимур включился в разговор.

— Я что-то тебя не понимаю. Что плохого в том, что ты не будешь участвовать в переговорах по проекту? Ты же всегда жаловалась, что у тебя большая нагрузка, что параллельно ведешь несколько проектов. А тут такой головняк с плеч. Оставь его этой большой непробиваемой женщине. Сосредоточься на интеграторе, на шаблонах. Я не вижу вообще проблемы. Почему ты непременно хочешь в этом участвовать?

В его голосе неподдельное удивление.

«Почему я хочу участвовать в переговорах?! Потому что… это единственная возможность видеть Егора Таранова. И мне необходимо его видеть. После той нашей случайной новогодней встречи, я чувствую, как мне необходимо его видеть. И я знаю, что Он тоже хочет меня видеть. Эта возможность видеть Его наполнила мою жизнь новым смыслом. Я не могу объяснить это словами, но это словно другой уровень. А Вы лишаете меня этого, как необдуманно, легко. Так сразу».

Я понимаю, что я никому не могу сказать правды, и никто меня в ней не поймёт и не поддержит. И как прав сейчас Тимур с его искренним удивлением.

— Я поняла… Если я хочу изменить ситуацию по вопросу, я должна обратиться к Елене, и решить это с ней.

Почувствовав смирение во мне, Тимур сразу вернулся в мир его основного напряжения.

— Угу…

Тимур уже не здесь, и мне не с кем вести диалог. И вообще мне некому поведать о своей проблеме. Я даже не могу позвонить мужу и рассказать, как несправедливо со мной обошлись. Вот здесь он меня точно не поддержит.

Выхожу из кабинета Тимура. Остывшая. Бесцеремонная правда здорово меня остудила.

Когда вариантов не остается, и нечего терять, мы идем на самые парадоксальные варианты. И я решаю идти к Елене, человеку, который сразу, одним своим решением выбросил меня из процесса. Чтобы просить включить меня в процесс.

Наш HR Мадина, человек опытный, с дипломом психолога, как-то охарактеризовала Елену: «Она очень многослойная женщина. В ней столько этих самых пластов, и тонких, и жирных, на самых разных уровнях, что она сама ими всеми не владеет, и сама уже, наверное, не знает, который из них правда. Тебе она говорит то, что ты хочешь услышать от неё, другому она говорит, что он хочет о тебе услышать. И понятно, что это всегда разные вещи. Она и притягивает, и отталкивает одновременно. Очень сложная женщина. И, наверное, опасная».

Понятно, что вся эмоциональность, использованная в разговоре с Тимуром, здесь не уместна. Понятно, что для того, чтобы хотя бы попытаться узнать правду, нужно быть предельно прямой и вызвать её на такую же прямоту. Понятно, что нельзя показывать, как все это важно для меня, и как это меня волнует…

У неё нет своего кабинета, она вечно блуждает по встречам и конференцам, поэтому остается обуздать себя и ждать её появления до самого вечера…

Как только её большая фигура в бесформенной тунике появляется в опен-спейсе, направляюсь прямо к ней.

— О, привет! — её хитрющая физиономия расплывается мне навстречу в широченной улыбке (и, если бы я так хорошо её не знала, я бы подумала, что она, действительно, мне рада). — Слышала, что Вы Правление прошли с Вашим вопросом. Огромную, огромную работу провели. Молодец! Уважаю!

— И, видимо, потому что Вы так меня уважаете, Вы решили отстранить меня от проекта N, — сразу перехожу к своему вопросу, чтобы застать её врасплох.

«Широченная улыбка» резко сползает с её лица за ненадобностью. По блуждающим суженным зрачкам видно, что женщина начинает быстро рыться в своих «пластах», выбирая подходящий. Времени мало, а я слишком категорична, поэтому она тоже выбирает «честный» вариант.

— Да. Раз ты уже в курсе. Я приняла такое решение, — холодный «рыбьи» зрачки остановились в пренебрежительном равнодушии.

— А можно будет уточнить, чем вызвано такое решение? — я пытаюсь строить из себя стерву, не имея для этого ни энергии, ни достаточного количества вредности. И, видимо, это выглядит смешно.

Она же спокойная и непробиваемая.

— Если честно, я не обязана тебе ничего объяснять. И я бы могла этого не делать. Но поскольку мне нравится, как ты делаешь свою работу, и я к тебе хорошо отношусь, так уж и быть, я скажу…

Через паузу она делает глубокий вдох и выдыхает:

— Мне не нравятся твои «революционные» идеи, твои постоянные идеи кардинально пересмотреть соглашение. У нас и так сложный процесс, а ты его ещё более усложняешь. Поэтому, сорри, но тебя в переговорах с партнером не будет.

— Я же не предлагаю их просто так, просто из желания что-то усложнить. Я же предлагаю их в силу того, что я вижу риски…

— Слушай, давай я сама буду решать, где видеть риски, а где не видеть. Если тебя послушать, так риски во всем.

Я стою ошеломленная, думая о том, как быстро могло всё измениться, что теперь только она будет определять риски, теперь только она будет «творить» ключевые решения.

«Это же просто сойти с ума. Как можно было оставить всё ей на усмотрение?!»

— А позвольте поинтересоваться, как Вы объясните акционеру, что меня, юриста, нет в этих переговорах? — перехожу к заранее спланированному вопросу.

Здесь начинается момент, который явно приносит ей удовольствие. Она пододвигается ко мне ближе, аккуратно берет меня за воротник моего ультрамодного костюма, и, еле сдерживая улыбку в своих широких розовых щечках, медленно произносит:

— Ты меня, конечно, извини. Но мне придется сказать, что твоей квалификации недостаточно для такого сложного переговорного процесса, — тут она заглядывает мне в глаза, торжествующе наблюдая за моей реакцией, — и просить у акционера их юристов… Я, конечно, знаю, что это не так, и ценю твои профессиональные качестве, но наверху выскажусь о тебе именно так.

От изумления, всё, что нахожу ответить, это только засмеяться ей прямо в лицо. Я и поражена, и впечатлена этой её ничем не прикрытой «фундаментальной» непорядочностью.

— Но ты не думай, что ты теперь освобождена и будешь полностью вне проекта. Ты нам, конечно, нужна со своими знаниями. Будешь участвовать в переговорах с дочерними компаниями, и согласовывать контракты с ними.

— А каким образом я буду знать, что именно я должна включать в контракты с дочерними компаниями, если я не буду участвовать в основном переговорном процессе? — продолжаю дальше изумляться ей.

— Не переживай, я тебя буду осведомлять. Своевременно и надлежащим образом.

Её откровенность и спокойствие начинают переходить в состояние издевательства. И мне уже совершенно не смешно, и меня уже тошнит от неё, от человеческой подлости, от того, что это считается нормой.

— Слушайте, с чего Вы вообще взяли, что я буду этим заниматься? — цежу сквозь зубы и сверлю её ненавидящим взглядом.

— А с того, что ты получаешь здесь зарплату. И, насколько мне известно, вполне неплохую, — она ставит меня на место. И я вдруг вспоминаю, что мы живем по законам рынка, и о том, что на рынке труда есть конкуренция.

Мы стоим и смотрим друг на друга с откровенной ненавистью. Вообще, я ценю откровенность, но в тот момент я не знаю, откровенная ненависть — это тоже хорошо, или все-таки плохо.

Ясно лишь одно — я не смогу изменить её решение, и это моя новая откровенная правда…

Возвращаясь к себе, прохожу мимо полуоткрытого кабинета Тимура. Вдруг посещает болезненная мысль — всю подготовку решений отдали в распоряжение этой небезопасной женщины, завтра из её «лап» выйдут такие «перлы», а ему, Тимуру, всё это подписывать и нести за это ответственность. Почему его «крылатого» ума хватает только на то, чтобы красиво прописывать скрипты в программах, и никогда, чтобы позаботиться о себе. Я должна предупредить его. Но не сейчас. Сейчас для этого нет ни сил, ни слов. И работник из меня уже никакой на сегодня.

Плетусь в кофе-пойнт в надежде остаться в нём одной. Мрачное разочарование накрыло непроницаемой пеленой всё мироощущение.

Офисы живут по законам джунглей. Мы проживаем в этих стеклянно-бетонных, бездушных «джунглях». Здесь вечный бег на выживание. Выживают только те, кому не претит пресмыкаться, ставить другим подножки, играть в игры без правил. Те, кто не сильно обременен порядочностью и может не задумываться о чувствах других. И, может быть, это правильный порядок вещей для нас? Мы же находимся в погоне не за чувствами, мы же все — в погоне за деньгами. Несёмся, карабкаемся, ползём, кто как может. Бесконечно ищем признания. Выпячивая своё неугомонное эго, страдая от него…

И как всё это далеко от того декабрьского вечера, от Его бесконечно-серых глаз, Его искренней радости… От волшебных снежинок в их стремительном кружении. От того ощущения почти полёта в полметрах от земли…

***

Сначала зима внезапно надвинулась. Схватила нас, ещё не готовых к ней, в морозные ежовые хватки. Вымучила долгим застывшим январем с его крещенскими буднями. Затем обрушила на нас мятежный февраль. А он, не раздумывая, ворвался своими пронизывающими, «поющими» снежными бурями. Такими длинными, и повторяющимися без какой-либо логики. Мы же, зажатые в неподвижных пробках, погруженные сердцем в «зимнюю спячку», уже ничему не сопротивлялись, смирились и с ним тоже. И уже почти казалось, что это никогда не закончится. Что город так и останется погруженным и невидимым в снежных руинах, а жизнь застывшей…

А потом, незаметно зима решила, что с нас хватит, что мы отдали свою дань. И в морозном воздухе, над грудами всё тех же сугробов потянулся едва уловимый запах весны, а за ним — влажный шлейф ещё неосознаваемой радости. Особенно он чувствовался в сумерках, наступающих после удлинившихся световых дней. И чем дольше становились дни, тем больше становилось этого предощущения счастья. У него нет особых причин, для него нет логического обоснования, но оно есть, оно неотъемлемо, также, как ожившее течение жизни вокруг…

Если иметь немного терпения и при этом не думать слишком много, то можно смириться с обстоятельствами, которые раньше казалось невозможным принять, стать их частью, и даже извлечь из этого какие-нибудь пользы.

Середина марта, и мой статус по проекту N — «невидимый боец», или боец «невидимого фронта», что в общем-то одно и то же. С единственным уточнением, статус «невидимости» ношу только я, все остальные участники группы вполне видимы, внешне активны, совершенно «не засекречены». Это нелепо, это rɪ’dɪkjuləs, как у нас любят говорить, но вздорная прихоть «неоднозначной» женщины стала моей реальностью — официально меня нет в переговорах с партнером по проекту, меня словно и не существует, но я выполняю всю кропотливую и сложную работу по нему: пишу документы, разрабатываю формы, участвую в согласованиях с дочерними компаниями и пытаюсь находить компромиссы с ними, хотя с каждым днем это становится всё сложнее. Необходимые сводки «с фронта», «ценные» рекомендации и четкие инструкции надлежащим образом и своевременно (как и обещала) поставляет мне Елена. Работы у меня стало больше раза в три, и с каждым день я все более совершенствуюсь в своем искусстве быть «незаметной» рабочей лошадкой.

Тимур в курсе моей эксплуатации, но он не просто так закрывает глаза на всю эту офисную «несправедливость». Он сам просил меня остаться частью процесса (пусть и невидимой), быть в курсе всех изменений и сообщать о любых рисках. Он не доверяет Елене, но доверяет мне. Меня радует его доверие, хотя от этого нелегче.

Ситуация по проекту принимает всё более динамичные обороты, сроки задач сокращаются, а объёмы с каждым днем растут. Рабочего времени категорически не хватает, и всё чаще мы покидаем офис в 11 часов вечера, в полночь или даже под утро. Мы — это участники проекта, а чаще «мы» — это я и Елена. В нас с ней, объединенных огромным количеством свалившейся работы, появился дух сотрудничества. Она не может без моей правовой поддержки, я не могу без её специальных знаний. И когда мы покидаем офис в тот момент, когда за окном уже начинает светать, каждая из нас невольно чувствует уважение к работоспособности другой. Я думаю о ней: «Какая же она большая и выносливая!». И она, наверное, думает обо мне: «Какая стойкая рабочая лошадь!». Несмотря на всё, что между нами случилось, все эти мысли друг о друге больше похожи на взаимоуважение, чем на что-то другое. Если бы вся страна работала как мы, мы бы уже точно замыкали какой-нибудь десяток из развитых стран.

Я не то, чтобы забыла об её подлости, я перестала болезненно относиться к ней. Я впервые задумалась о том, что может думать другой человек. В её случае официально убрать меня из переговоров, это исключить сложные радикальные пути, это возможность облегчить её собственные задачи. Она исходит из собственных интересов, что в общем-то естественно для человека — думать только о себе.

А я, о чём думаю я, когда вместе с ней «надрываюсь» над проектом?

Если смотреть неглубоко на мою мотивацию, то первое, что лежит на поверхности — это моя «д-о-б-р-о-с-о-в-е-с-т-н-о-с-т-ь», она такая же неотъемлемая, как, например, мой интеллект. Да, да, не пугайтесь, у девочек, рожденных в период социализма, часто бывает такой недостаток. С ним ничего нельзя сделать, это данность, которая портит жизнь самим таким девочкам, но весьма удобна для других. Здесь я, наверное, должна сказать: «Привет маме!», а ещё я должна сказать «привет» октябрятам, пионерам, и всей этой пусть и прошлой, но вполне успешной системе для промывания мозгов. Что говорит мне моя добросовестность? Она говорит: «Ты же работаешь, ты же получаешь зарплату. Поэтому, даже, если ты с чем-то не согласна, ты всё равно должна выполнять свои поручения в срок. Ты же не можешь просто так тратить деньги работодателя. Это по меньшей мере не хорошо».

Другая часть мотивации, которая тоже расположилась недалеко от поверхности, ещё хуже, чем первая. Она не от мамы, не от октябрят с пионерами, самое грустное — она от меня самой. Как говорится, мой личный вклад в усложнение собственной жизни. Называется она «перфекционизм». Это самый большой враг, который может случиться с Вами. Его логика проста и ужасна одновременно: «Ну раз уж ты взялась за это, то сделай это максимально хорошо. По-другому нельзя».

В итоге, в силу своей добросовестности я перелопачиваю горы файлов, а в силу перфекционизма — стараюсь делать это наилучшим образом. И всё это в конечном счете для результата Елены, бесцеремонно заявившей акционерам о моей профнепригодности. Так что, если искать полную идиотку, то далеко ходить не надо. Это я.

Но это про поверхность. А если говорить об истинных, глубинных желаниях, которые мы иногда даже не осознаём…

Официально меня нет в переговорном процессе с партнером. Меня нет в приглашалках, меня не ставят в них даже в копии. Я не просиживаю на долгих встречах. Но… я всё равно знаю, когда и где они проходят. Я знаю, что Он присутствует на каждой такой встрече. Мне даже известно Его мнение по тем или иным возникающим в ходе переговоров вопросам. Я знаю, в какую встречу Он был зол, а в какую — лоялен. Да, из-за проекта я делаю очень много дополнительной работы, но, оставаясь в проекте, у меня есть эта, очень тонкая общность с Ним. Она невидимая ни для кого, и для Него тоже. Она существует только для меня и моего неравнодушного воображения, но она продолжает греть. А ещё… Я очень верю, я почти предчувствую, что настанет момент, и мы всё равно каким-то образом пересечемся в рамках проекта, пусть на мгновение, на что-то совсем несущественное, но мы обязательно увидимся. Однажды так невзначай сойдутся звезды. Я посмотрю Ему в глаза и пойму, помнит ли Он про ту встречу, чувствует ли Он это притяжение. Притяжение, которое не покоряется, которое не подвластно никакой логике, никаким внешним обстоятельствам. Я не знаю, зачем мне всё это. Вернее, я понимаю, что мне всё это ни к чему. Только это всё равно случится. Потому что ничего не бывает случайным.

***

Душный мартовский полдень в офисе. Ситуация с проектом накалена до предела, что мы уже перестали расстраиваться из-за того, что ничего не успеваем. Задачи сыплются откуда-то сверху, сбоку, снизу, и тут же вываливаются из наших рук, потому что невозможно охватывать одновременно столь большое их количество.

Сейчас я сконцентрирована только на одной из них. Для этого мне нужно найти Елену и просто «прижать» её к стенке. Она скрывается. Не только от меня. От многих. Она не справляется со своей миссией, напоминает готовый взорваться баллон, но она, видимо, ещё сама не знает предела своих возможностей.

Как только её полосатый балдахин «нарисовывается» в офисе, я угрожающе кричу на весь опен-спейс: «Е-ле-на!!!», вскакиваю и несусь в её сторону с максимальной скоростью на 12-сантиметровых каблуках. Секунды три она ещё в замешательстве по поводу того, удастся ли ей меня избежать или нет, но, видя мою скорость, понимает, что не удастся. Поэтому она останавливается, наспех одевает на лицо дежурную улыбку и лучезарно улыбается ею мне навстречу.

Мне наплевать на её дежурные ужимки, её загруженность и её стремление сбежать. Меня интересует только мой вопрос.

— У энергетиков и Баталова полная истерика! — сразу ввергаю её в степень проблемы. И чувствую при этом, как истерика энергетиков может прямо сейчас трансформироваться в мою личную истерику.

— По поводу? — вопрошает она, с невозмутимой улыбкой.

Какая же она все-таки умница с этой своей способностью спокойно улыбаться, даже в состоянии полной ж…ы!

— По поводу?! Вы меня сейчас спрашиваете об этом?! Я Вас неделю назад ставила об этом в известность. И уже тогда это было «critical», очень «critical»! И Вы сейчас меня спрашиваете!

— Прости, но так много инфы в последнее время. Можешь напомнить?

У неё привычка во время разговора брать собеседника за край одежды. Я сейчас не в своем ультрамодном костюмчике, я сейчас в каком-то бесформенном вязаном балдахине, как и она. Поэтому она берёт меня не за воротник, а за край рукава, и начинает внимательно разглядывать его, словно изучая структуру вязки. И я невольно переключаю на это своё внимание. И вот уже образ взъерошенного Баталова с огромными от негодования глазами сменяется мыслями о том, сколько изнаночных петель следует за двумя лицевыми петлями в вязке моего рукава. Я продолжаю говорить про энергетиков, но уже без излишней эмоциональности:

— Энергетики должны выйти с нашим вопросом на своё правление. Правление в понедельник. Уже в понедельник. А сегодня пятница, если Вы помните. При этом у них проблемы. Аудиторы выкатили им замечания по нашему проекту, и они, то есть, мы должны обоснованно ответить на все их замечания. Без нашего «успокоительного» ответа на замечания аудиторов они не смогут выйти на правление. Если не пройдут правление в понедельник, они не уложатся в поставленные им сроки. И акционер… Вас убьёт, — подытоживаю я, окончательно убедившись, что за двумя лицевыми петлями следует три изнаночных.

Елена оставила мой рукав, задумалась, видимо, представляя, как акционер будет «убивать» её. И поскольку угроза эта такая же реальная, как то, что завтра наступит утро, она вынужденно переходит к конструктивному диалогу.

— Да, я понимаю. И припоминаю, что у их аудиторов, действительно, серьёзные замечания. Над ними нужно хорошо поработать. Ты, конечно же, всё красиво напишешь. Но тебе нужна суть. И чтобы эта суть не противоречила нашим текущим переговорам с партнером…

Я молча слушаю ход её мыслей, успокоившись, что она наконец-то ощутила всю серьёзность.

— Но я так занята, немыслимо занята, — продолжает Елена. — Сегодня до конца дня я точно не выберусь… А завтра у меня целый день встреча с Тарановым в их офисе…

Она уже было решилась отрицательно мне ответить, но тут картинка об «убийстве» акционером опять всплыла в её многослойном мозге, и она повелась.

— Если только… ты не придешь завтра в офис к партнерам, и я, в перерывах обсуждений с Тарановым, не попробую обсудить с тобой нашу позицию по энергетикам. Знаешь, мы ведь завтра должны с Тарановым окончательно выработать все альтернативные варианты и представить на согласование акционерам…

…С момента, как она произнесла Его имя, как будто острый светлый луч пронзил меня с макушки и до пяток. Охватил каждую клетку своим золотым излучением. А потом, когда она сказала «придешь в офис», ударная доза адреналина ворвалась в кровь, сметая всё на своем пути. Сердце заколотилось, заколотились виски, и румянец предательски полез на лицо…

Я делаю над собой нечеловеческое усилие, чтобы казаться равнодушной, чтобы продолжать дальше членораздельно изъясняться.

— Конечно, я смогу подойти к ним в офис. Когда будет лучше? Мне кажется, с утра. Я тогда к десяти подойду?

— Да, наверное… Думаю, да…

Она отвечает неуверенно, видимо, уже пожалев, что предложила мне этот вариант.

Но я, не дав ей опомниться и передумать, моментально завершаю наш разговор:

— Хорошо, тогда я буду у них в офисе в десять часов… ждать Вас. До встречи.

Разворачиваюсь и с таким же максимальным ускорением покидаю её.

Сажусь на своё рабочее место. Чувствую, как горит моё лицо, и стараюсь спрятать его за экраном монитора. От неё, от финансиста Анечки, от других коллег.

«Господи! Как же это возможно?! Я завтра Его увижу?! Поверить не могу! Какое же это счастье!»

Значит, всё было не зря. Эти сумасшедшие дни, эти ночи на работе. Я вымучила для себя эту возможность. Каких-то два месяца, и это стало возможным. Я увижу Его!!! И я люблю всех, и Елену с её хитрой физиономией, и грустных энергетиков, и Баталова с его истерикой. Я люблю весь этот мир, в котором есть Он! И эта потрясающая возможность видеть Его!

***

Утро субботы. Разлилось безудержным солнцем по горизонту и призывает к неге, расслаблению. Призывает забыться о любых заботах. Но я уже собранная и натянутая.

— Ты опять на работу? — спрашивает муж. Он просто недоволен, это обычное недовольство мужчины. Но в его голосе мне слышатся недоверчивость и подозрительность.

— Да, — отвечаю тихо и осторожно.

— Это уже третья суббота подряд.

— Да. Я знаю. Помнишь, я говорила, что так может быть. Пока не завершим проект. Мне, возможно, завтра тоже придется выйти, — стараюсь привлечь в свой голос максимум мягкости.

— Слушай, они тебе уже должны три премии выдать за твои подвиги. Я бы на твоём месте пошел бы прямо к этому твоему Тимуру и сказал бы: «Давай уже премию!». И поверь мне, он бы никуда не делся. За одни переработки сколько он тебе должен. Нам ипотеку нужно закрывать, а ты просто так даришь своё время работодателю.

Я смотрю на мужа и завидую его спокойствию и этому простому взгляду на жизнь. Если бы в моей голове всё было так же просто и понятно. Но у меня всегда всё сложнее. А сейчас я готова сама платить премию Тимуру и Елене, лишь бы они почаще отправляли меня в офис к партнерам.

— Ты довезёшь меня? — это весь мой ответ на тираду мужа.

В девять сорок пять я уже в холле их бизнес-центра.

…31 декабря прошлого года я не только нашла во вселенском пространстве свою Любовь. Со мной, видимо, случилась ещё одна вещь. Я утратила легкость во всём, что касается Него. Мне теперь невероятно сложно, услышав Его имя, сохранять прежний цвет лица. Я теперь не представляю, как можно спорить с Ним на переговорах, доказывая свою правоту. Я элементарно не представляю, как подойти к Нему, просто сказать: «Здравствуйте» и не выглядеть при этом как взволнованная до предела, бальзаковская дура. Я хочу выглядеть естественно и просто, так, как раньше, но это вдруг стало недоступно.

Я сижу в холле бизнес-центра, респектабельного, чопорного, в самом центре города, и чувствую, как от страха дрожат руки. Степень моей досады на саму себя сложно передать.

«Ну вот, приехали. Совсем хорошо. Давай ещё разрыдайся, как увидишь Его. У Елены как раз появятся новые впечатления, ей хоть будет над чем поржать».

Как раз приходит сообщение от этой женщины: «Привет! Ты уже на месте? Я задерживаюсь. Подожди меня там. Таранов уже в офисе».

Когда я понимаю, что мне придется встретиться с ним один на один, страх как дикий рыжий лев набрасывается на меня с удвоенной силой. И теперь…отнимаются ноги. И, всё чего искренне хочется, это взять себя и ноут, и уйти отсюда. Как можно быстрее. Туда, где нет волнения, и жизнь течет понятным размеренным течением.

Тут в мыслях возникает взъерошенный Баталов с полным «Всё пропало!» на лице, и я понимаю, что у меня нет другого выхода, что мне необходимо решить этот вопрос, а, значит, не избежать встречи с Ним. Поэтому я сейчас встану, соберу в кучу остатки своего благоразумия, возьму на ресепшене полагающуюся мне прокси-карту, и мои ватные ноги каким-то образом донесут меня до лифта, потом до шестого этажа, до их красивого стеклянного офиса…

Офис у них, правда, красивый. Хайтек, в синих тонах, с большими стеклянными витражами в пол. На всем отпечаток рациональности и мужской сдержанности. На полу уютный серый ковролин. Поэтому мои подкошенные ноги ступают бесслышно, и я никак не выдаю своего присутствия. Путь в их конференц лежит через опен-спейс. Возможно, мне повезёт, и я проскочу, ни с кем не встретившись.

Но нет. Исполинская фигура посреди опен-спейса не оставляет шансов. И мой пульс в момент ускоряется на сорок показателей и отдается неразборчивым гулом в висках.

Он стоит с опущенной головой, разбирая какие-то бумаги на столе. И во всей Его фигуре, в хмуром невыспавшемся лице сквозит недовольство. Я только сейчас вспоминаю, что, если смотреть на Него издалека, посторонним взглядом, то Он всегда кажется очень недовольным человеком, человеком, которому постоянно что-то не нравится. Но я уверена, что это просто маска, а внутри бьётся ясное, чуткое и очень благородное сердце.

— Добрый день, — шевелю сухим языком между губами.

Он даже не услышал это. Ему просто послышались шаги, и Он поднял глаза.

Он посмотрел на меня… Как, например, смотрят на пролетающего мимо воробья или привычный пейзаж за окном. Или, как едва замечают безликого дворника, подметающего листву во дворе дома. Его лицо не выдало не единой эмоции. Одна сплошная надменность.

Он лишь слегка наклонил голову в знак приветствия.

— Мы с Еленой договорились встретиться. Обсудить один срочный вопрос, — мямлю я, словно пытаясь оправдаться. — По запросу одной из наших дочерних компаний. Вы не будете возражать, если я подожду её у Вас?

Поначалу Ему даже лень говорить что-нибудь мне в ответ, и Он лишь головой указывает в сторону их конференц-рума. Но потом, видимо, вспомнив про деловую этику, неохотно отвечает:

— Да, Вы можете пройти и подождать.

Захожу в их конференц-зал. Он ещё прохладный с утра. Солнце только начинает понемногу наполнять его, скользя по верхушкам кресел.

Его безразличный приём моментально охладил всё: пульс пришел в норму также резко, как и вышел из неё, руки уже не трясутся и машинально набирают пароль на ноуте, мысли не летят в смятении, а ступают стройным ходом, и краски вокруг… моментально поблекли, вернувшись в прежние тона повседневности.

Что я там думала? Ах да, я думала: «Посмотрю на Него и сразу пойму, помнит ли Он про ту нашу случайную встречу, чувствует ли Он притяжение».

Как-только вспомнила об этом, злой скептический зверь внутри меня разразился истерическим хохотом: «Что ты там ожидала? Притяжения?! Ой, ржу, не могу, держите меня! Ты что из себя возомнила? Джоконду?! С тонкой душевной организацией? Такой тонкой, что Ему с первого взгляда должно быть заметно?! Да Он даже не помнит, кто ты вообще такая! Серая офисная мышь. Заурядная тетка. С заурядной профессией. Занимайся своим делом. Продолжай дальше стучать по клавиатуре и невидимо батрачить на Елену. Кому ты нужна, старая идиотка! Реально насмешила! Ржу, не могу!»

Что-то во мне смиренно отвечает зверю: «Хорошо. Я, возможно, заблуждалась. Так бывает. Я сейчас всё сделаю, выполню, что обещала людям. И пойду домой. И выйду из мира иллюзий, и вернусь назад».

Он вошел в конференц незаметно, в самый разгар моего самобичевания. Неслышно прошел по ковролину и сел прямо напротив меня, загородив своей спиной солнце. Я, только что спустившаяся с небес на землю, усмиренная собственным скептическим зверем, с удивлением взглянула на Него, и с этого момента удивление уже не покидало меня.

Где тот надменный безразличный человек, встретивший меня в офисе? Где недовольство, сквозившее во всём, во взгляде, в каждом движении? Высокомерие, отбрасывающее тебя куда-то глубоко ниже? Передо мной тёплый взгляд голубого бездонного моря. Греющий, играющий как морская гладь, пока ещё незнакомыми оттенками. И вновь это выражение, которое не сравнить ни с чем, — когда Он сосредоточенно всматривается в меня, пытаясь проникнуть в мысли…

Какая удивительная метаморфоза! После моего столь глубокого падения у моего интеллекта нет ни сил, ни времени что-либо анализировать, нет никаких аргументов. Я и не думаю, как интерпретировать это изменение, как нужно реагировать на него, как нужно дальше себя вести. Я уже не способна думать. Я просто… погружаюсь в море (раз меня опять туда пустили). И отдаю себя в полное распоряжение морю и собственному сердцу…

Он всё помнит. И ту случайную встречу в декабре, и ту светлую радость, внезапно случившуюся с нами. Он носит в себе эту память. Море рассказало мне об этом. В самую первую секунду. И чем больше я погружаюсь в него, чем больше понимаю, насколько это небезразлично Ему…

— Ещё раз добрый день! — говорит Он, мягко улыбаясь. Как будто пытается своим повторным тёплым приветствием отменить действительность первого, холодного и равнодушного.

— Добрый день! — я с удовольствием соглашаюсь на такую замену.

— Вас давно не было видно. Прошел уже целый пул переговоров, но Вас не было на них. Я даже подумал, что Вы вышли из проекта.

«Он думал?! Обо мне?!» Не успеваю осмыслить значение этого откровения, чувствую лишь как острый всплеск радости толкнул кровь и погнал её несдержанным потоком к вискам, а потом по всему телу.

— Я не вышла из проекта. Я продолжаю оставаться в нем. Просто в другой его части. Я участвую в согласовании с дочерними компаниями. Больше на этом сконцентрирована.

— Вот значит как… Тогда Вам не позавидуешь. На самом деле это самая сложная часть процесса. Могу себе представить, с чем Вам приходится сталкиваться каждый день.

У Него о многом правильное и чёткое понимание вещей. Наверное, в результате незаурядного интеллекта и интуиции. Вот и сейчас Он говорит о моей ситуации, словно сам побывал в ней. Хотя Он может иметь о ней лишь отдаленное представление.

— Да, это не просто. Но я держусь. Избрала для себя один метод и следую ему.

— И какой же это метод? — Его тон становится теплее, также, как и взгляд. И теперь море почти изумрудное.

— Возможно, «метод» — это слишком громкое слово. Просто в какой-то момент я поняла, что не справляюсь со всей этой ситуацией, и если продолжу в том же духе, то это закончится либо бегством, либо нервным срывом. Анализировала, выбирала для себя и выбрала то, что показалось наиболее подходящим…

Он слушает внимательно, изучающе, и я понимаю, что придется углубиться.

— Вы же знаете, как дочерние компании относятся к соглашению. Будем откровенны, они плохо к нему относятся. И когда заставляешь их присоединяться к нему и нести на это затраты… Каждый день приходится сталкиваться с негативными эмоциями людей. Эмоциями, замешанными на страхе. А это очень сильные эмоции. Они вызывают во мне ответные, такие же сильные эмоции. В итоге для самой работы не остается сил… И я решила выключить эмоции из процесса. Вообще. Я выключила собственные эмоции, как будто у меня нет этой функции, просто не предусмотрено. А в отношении эмоций других людей. Конечно же, я не могу запретить им эмоционировать. Но я могу исключить своё восприятие чужих эмоций. И когда отключаешь собственное восприятие, собственную оценку чужих эмоций, дистанцируешься от всего этого, получается, что эмоций больше не остается. Остаются факты, с которыми нужно работать, действия, которых от тебя ждут и которые нужно совершать. Так намного легче. Меньше информации, но больше энергии.

— Вы хотите сказать, что у Вас теперь вообще нет эмоций? — Он улыбается ещё теплее, хотя казалось, что куда ещё теплее.

Я начинаю краснеть, вспоминая сегодняшнее утро, и всё, что со мной случилось.

— Я говорю сейчас только про работу. Да и то, только про блок работы с дочерними компаниями. А в остальном, конечно же, я позволяю себе эмоционировать, — говорю лёгкую неправду. Потому что, если вспомнить сегодняшнее утро, я не то, чтобы «позволяю себе» эмоционировать, эмоции совершенно захлестывают меня так, что я вообще не контролирую себя и не управляю собой.

Повисшую паузу и моё прогрессирующее «краснение» спасает Его вопрос:

— Вы говорили, что Вам нужно обсудить с Еленой какой-то важный вопрос по дочерней компании. Я могу быть чем-то полезным Вам в этом?

— Это по нашим энергетикам. Их аудиторы выкатили каверзные вопросы. И здесь, конечно, нужна дополнительная экспертиза. В любом случае это должны быть синхронизировано с переговорным процессом по соглашению.

— Давайте попробуем в них разобраться, — в Его голосе искренне желание помочь.

— Давайте…

Последующие сорок пять минут были потрясающими. Удивительными. Лучшими в своём роде.

Я зачитывала вопрос. Сначала заикаясь, прерываясь от волнения, но потом всё более уверенно. После вопроса шло непродолжительное молчание, — Ему требовалось лишь несколько секунд, чтобы осознать суть вопроса. А затем Он начинал размышлять вслух. Последовательно, поступательно. Это была красивая, безупречная работа интеллекта. Логически выстроенная, нацеленная на результат.

Его живо интересовала суть проблемы. Он искренне вдохновлялся ею. Когда же в результате своей работы Он понимал, что нашёл решение, море волновалось и отражало настоящее удовольствие.

Я заслушивалась. Завороженная, я даже боялась дышать. А потом, спохватившись, судорожно конспектировала ход Его мыслей, болезненно сожалея, что не в состоянии фиксировать с точностью всё, что услышала.

Ум, рациональность, красота, сила… Всё это, удивительным образом воплотившееся в одном человеке, залило комнату, меня, мир вокруг, настоящим светом. И даже мартовское солнце, врывающееся в витражные окна, терялось в этом свете, поглощенное его более совершенным излучением.

Я боялась пошевелиться. Я боялась одним неловким движением задеть этот момент в пространстве, потревожить его безупречность. Мне хотелось, чтобы он длился вечно. Также, как длится это вечное Солнце.

Если кто-то может светить и светит, то обязательно есть те, кому необходим этот свет. Необходим, как глоток свежего воздуха, как толчок настоящей живой энергии. Который заставит кровь пульсировать по-новому. Заставит течь по венам, наполняясь красотой бытия. И если Он — это Солнце, греющее, щедро изливающее свой свет, то я, трава на чёрной земле, тянусь к нему каждой своей нехитрой клеткой, греюсь в его лучах, вдыхаю их, открывая для себя счастье. Кажется, это называется одним простым словом — «гармония». Кажется, мы и созданы для того, чтобы обрести её…

С самого начала было понятно, что когда-нибудь придёт Елена и прервёт нас, но я не думала, что восприму это так болезненно.

Она вошла стремительно, шумно и мгновенно разрушила наш красивый мир.

Заградила своей бесформенной фигурой половину мартовского солнца.

— О!!! Да я вижу, Вы тут вовсю работаете! — её искусственно приподнятый голос рассек своей фальшью пространство.

— Да вот, разбираем вопросы энергетиков, — как всегда, от неожиданности её появления, Таранов выглядит слегка смущённым.

— Егор Александрович, дорогой! Да теперь весь наш холдинг должен быть Вам признателен за то, что Вы потратили на наши вопросы Ваше личное время. Ваше такое драгоценное время. И Ваш незаурядный стратегический талант. — Видно, что она искренне хочет Ему польстить, и, на первый взгляд, нет в этом ничего плохого. Он и впрямь не должен тратить время на наши внутренние вопросы. Он, в действительности, сделал это хорошо, как и всё, что Он делает. Но, то ли градус лести слишком высок, либо всё, что она произносит из себя, кажется «априори» неискренним, но в воздухе повисает неловкая пауза от «громоздкости» её комплимента.

Обычно Он свободно парирует на любые высказывания в свой адрес. Но вот с её нескрываемой, несдерживаемой «любовью» Он ещё не научился, как справляться, и пребывает в лёгком замешательстве, ничего не комментируя в ответ.

Через минуту Он всё-таки нашелся:

— Коллеги! Вы не возражаете, если я на минут десять отлучусь? А Вы дорешаете Ваши вопросы.

— Конечно, Егор Александрович! Как Вам будет удобно, — слащавая «патока» продолжает изливаться из неё.

Как только Он вышел, её «плывущая» физиономия резко трансформируется в сухую и непробиваемую.

— И сколько Вы с Тарановым рассмотрели?

— Девять вопросов из двенадцати.

— Это прямо удача для тебя, что он решил уделить тебе время, — видимо, не смогла удержать в себе недовольство и почти ужалила взглядом. — Ну ладно, давай посмотрим, что там получилось.

Вместо Него рядом теперь она, большая, звучно дышащая женщина. Вместо Его моря — её узкие змеиные зрачки. Женщина — крупная рыжая лиса, женщина — замаскированный вамп, женщина, несущая разочарование. И, слушая её, стараюсь не смотреть ей в глаза, чтобы она не смогла разглядеть степень мой досады.

К обеду мы разобрали все вопросы. К этому же моменту в конференц вернулся Таранов. У меня уже не было причин оставаться дальше. Как бы мне этого ни хотелось, но я должна была собрать свой ноутбук в сумку и свою волю в кулак, чтобы покинуть их офис. Совершив все эти манипуляции, привстала с места и уже было стандартно попрощалась:

— Коллеги, спасибо Вам за помощь! Елена, я вечером всё это оформлю в ответ и скину Вам для проверки.

Елена одобрительно кивнула, решив, что разделалась с необходимостью дальше меня видеть.

Но вдруг, совершенно неожиданно для неё и меня, Таранов серьёзно посмотрел на меня снизу вверх и заявил:

— Рената, я заказал обед из Черетто. Пожалуйста, останьтесь с нами. Буду рад Вашей компании.

Конец ознакомительного фрагмента.