Великая Степь. Басжок

Рекреона Качелинск, 2023

Амир – обыкновенный двенадцатилетний мальчишка. После внезапного исчезновения мамы отец привозит его в глухой аул к дедушке. Амир ещё не знает, что Аташка настоящий казахский Баксы и что вскоре вся жизнь мальчишки перевернётся с ног на голову.

Глава шестая

Ночи в степи особенные. Небо — тёмно-синий бархат, а на нём россыпь алмазов. Под бархатом жёлтое разнотравье, а вдали пашни, где набирает силу золото хлебов. Бахчевые поля благоухают вызревающими дынями, наполняя ночной воздух медовым ароматом, подмешанным к терпкости трав.

Ребята шли, подсвечивая себе путь фонариками. Время приближалось к полуночи.

— Влетит нам, — беспокоился Амир.

— Чего ты-то переживаешь? — удился Саня. — Твой дед — мировой мужик. Он нас даже спалил за курением и сделал вид, будто не увидел.

— Он и так не увидел, — заметил Ваня. — У него катаракта на обоих глазах!

— Ага, — съехидничал Саня. — Когда мы у гуся яйцо спёрли он хорошо разглядел. Забыл, как он нам грозился задницы надрать?

— У гуся? — Ваня шел первым и обернулся через плечо.

— Ну у гусыни, — фыркнул Саня. — Велика разница, тебе лишь бы придраться!

За разговорами мальчишки добрались до посёлка. Он уже спал и лишь в двух домах горели окошки — ждали ребят. Простившись на околице пацаны отправились восвояси. Амир старался тихо ступать по двору. Коза Настя свернувшись калачиком спала в сенях, на ней сунув голову под крыло дремал петушок Султан. Пройти незамеченным мимо живого будильника не удалось. Половица предательски скрипнула, и петух пёстрым пернатым шаром бросился на мальчика. Он кричал и метил шпорами в глаза Амиру, благо вовремя подоспел Канат-ата. Он стукнул петуха палкой и тот унёсся в сарай, теряя на ходу зелёные хвостовые перья. Настя лишь зевнула и, недовольно мекнув, продолжила спать.

— Цел? — спросил дедушка.

— Да, всё в порядке, — ответил Амир и вошел в дом.

Канат-ата усадил внука за стол, не смотря на отказы мальчика, налил ему миску борща, что приготовила Надия-тате и стал расспрашивать:

— Ну что, как прошел день?

— Спасибо, дедушка, хорошо.

— Где были?

Амир решил не раскрывать тайны близнецов и всего лишь рассказал, как они рыбачили.

— Много наловили? — с недоверием спросил дед.

— Знаете, совсем не было клёва, — пожал плечами Амир.

После ужина мальчика потянуло в сон и пожелав старику доброй ночи, Амир улёгся на раскладушку. Он завернулся в одеяло с головой и всю ночь видел во сне луноликую дыньку.

Утром Амир сидел на крыльце и играл в паззл на телефоне. Наказанный дедом Султан прохаживался по двору со своим гаремом и искоса поглядывал на мальчика янтарными глазёнками. Он находил на песке выпавшие ночью хвостовые перья, подходил к ним, наклонялся и долго-долго глядел на потерянное украшение. Затем кудахтал возмущенно, высоко задирал голову и уходил в тень ни то уязвлённый, ни то загордившийся.

Дверь из дому скрипнула и через мгновенье на крылечко рядом с Амиром опустился дед. Он был одет в белый льняной комплект и красивую белую тюбетейку с золотой вышивкой.

— Пойдёшь со мной? — спросил он, глядя в экран телефона.

— Куда? — Амир тут же выключил игру.

— Вчера у Надежды верблюдица окотилась, — Канат-ата медленно поднялся и протянул мальчику новую шелковую шапочку из синего бархата. — Доение…

Амир с дедушкой вошли в калитку двора Надия-тате. Тут уже собрались около десятка пожилых мужчин и женщин. Все в традиционной казахской одежде. Женщины в красивых расшитых золотом камзолах и платках на головах, а под камзолами виднелись лёгкие длинные платья, мужчины в белых, бежевых и голубых костюмах у всех на головах колпак или тюбетейка. Близнецы сидели на деревянной лавке у амбара сложив руки на груди. На них тоже были тюбетейки. Амир подошел к друзьям и пожав им руки уселся на лавку.

— Праздник да? — осведомился Амир.

— Ага, — фыркнул Саня. — Нас даже на пруд не отпустили. Вон, старичьё со всего колхоза притопало. Ещё и с соседнего посёлка на грузовике приехали. Мы всё утро баурсаки жарили и мясо варили.

— Ты тише будь, — ткнул брата в бок локтем Ваня. — Это же традиция…и не «старичьё» а пожилые люди.

— Хрен редьки не слаще, — Саня отвернулся.

Тётя Надя вышла из дому. Она бала одела в красивое сиреневое платье поверх которого надела желтый жилет с национальными узорами. Голову она покрыла бежевым платком, окантованным золотыми кистями. В руках Надия-тате несла керамическую глубокую миску, больше похожую на салатник.

Ребята увидели, как Канат-ата двинулся навстречу тёте Наде. Они вместе вошли в Амбар, а следом и все гости.

— Чего это они? — шепотом спросил Амир у близнецов.

–Первое доение, — ответили те хором, но только с разными интонациями: Саня-пренебрежительно, а Ваня с ноткой некоей торжественности.

В амбаре было не протолкнуться, и Ваня поманил рукой Амира на сеновал, с которого можно было увидеть, что происходит в амбаре. Саня так и остался сидеть на лавке, ковыряя носком сандалии песок.

Пацаны улеглись животами на терпко пахнущем сене и стали глядеть на происходящее внутри амбара через битые стёкла окошка под самым потолком.

Дедушка читал молитву, сложив перед собой чашей ладони, все присутствующие последовав его примеру сложили ладони и внимательно слушали. Бурая одногорбая верблюдица с любопытством глядела на собравшихся, оттесняя к стене маленького белого верблюжонка. Малыш был размером с телёнка, нетвёрдо стоял на тоненьких ногах и удивлённо выглядывал из-под материнского живота. Помолившись, дедушка принял у тёти Нади эмалированный желтый ковш с вишенками на бортах и зажёг внутри него неприятно пахнущую траву. Из посуды густо задымило. Дедушка поднёс ковшик к лицу, что-то пробормотал в жирный жёлто-зелёный, как от махорки дым и стал окуривать помещение. Тётя Надя поднесла детский пластиково-железный стульчик с оторванной спинкой к верблюдице, поставила на него голубое пятилитровое ведро, затем подтолкнула ведро со стулом под вымя верблюдице и запустила руки животному в область паха.

Все замерли. Надия-тате орудовала сосками верблюдицы несколько минут и с каждой секундой становилась всё мрачнее. Она уступила место у вымени Канат-ата, тот отставив ковш в сторону тоже запустил руки под живот верблюдице, от чего та грозно заурчала и набрала полный рот слюны.

— Молока нет, — испуганно шепнул Ваня.

— Это как? Малыш выпил?

— Нет, Бабнадя говорила, что позовёт твоего деда потому, что верблюжонок не может рассосать вымя.

— А Канат-ата ветеринар что ли? — удивлённо прошептал Амир.

— Чего? — повысил голос Ваня и выпучил глаза.

Он хотел сказать ещё что-то, но Надия-тате увидела смотрящих в окошко пацанов и тут же согнала их с сеновала.

*

Амир и близнецы наблюдали за тем, как уходят со двора тёти Нади задумчивые гости. Застолья не было. Приглашенные взяли угощение с собой в газетках, полиэтиленовых пакетиках и молча разошлись по домам. Надия-тате принесла из дому соску для телят, наполнила её коровьим молоком и теперь поила верблюжонка расстроенная и мрачная.

Дедушка ушел первым. Он пронёсся мимо Амира с перекошенным злобой лицом и хлопнул калиткой.

— Заночует видимо у нас сегодня, — кивнул на Канат-ата Ваня.

— Мда — уж, — протянул Саня. — Опять всю ночь слушать как он завывает… Помнишь, как тогда, когда овцы стали дохлых ягнят рожать?

Он посмотрел на брата, но наткнулся на взгляд Амира.

— Чего? — буркнул Саня.

— Я чего-то не понимаю, — Амир смотрел то на одного близнеца, то на другого. — Мой дедушка… он кто?

Сегодня было жарче, чем вчера. Пацаны сидели под кустом у котловины и млели от жары. От домов слышался жалобный рык мамочки-верблюдицы и кукареканье Султана.

— Так вы расскажете? — Амир маялся от неизвестности.

— Ну чего ты пристал, — вяло ответил лежащий на циновке Саня.

Он обмахивался наподобие веера увядающим листом, сорванным с кабачковой грядки в огороде Бабнади, ловил каждое дуновение, прикрыв глаза.

— Да мы и сами толком не знаем, — пожал плечами Ваня.

Он встал со «свистнутой» у Надия-тате циновки и стал разминаться.

— Ух! — воскликнул Ваня, и резко, с хрустом повернул корпус. — Тут все к Канат-ата идут, случись что…

— Ага, — Саня сел и запустил руку в куст. — В позапрошлом году в здесь, в ауле, не протолкнуться было, каждый день джипы, тачки крутые….

— Это с чего вдруг? — удивился Амир.

— А это всё до твоего деда ездили, — Саня скривился, уколов ладонь сухой веткой.

Он поднёс ладонь ко рту и стал кусать ранку.

— Он вроде знахаря, — Ваня поднял с земли кусок сухой глины и запустил в воду. — Местные говорят «Баксы».

— Серьёзно? — не поверил Амир. — И чего прям лечит?

— Ну ты дурак? — возмутился Саня. — С фига бы тогда сюда всякие «крутики» мотаться стали? Курорт тут?

— А сейчас тогда чего здесь нет никого? — Амир в ответ на «дурака» показал Сане средний палец.

— А Дед твой запретил, — Ваня вернулся на циновку, достал из-под куста их с братом тайну и передал Сане. — Бабушка сказала, что вроде как ещё вначале года пришел к ней чаёвничать и велел всем передать, что в этом году никого принимать не будет. А потом заперся до мая в доме и не выходил. Бабнадя думала, помирать собрался…

*

Это были славные калоши. Служили верой и правдой почитай пятнадцать лет и вот прохудились. Надежда печально осматривала трещину в подошве, которую уже никак нельзя было залатать. Под окном захрустел выпавший ночью снежный пух, затем скрипнула обитая дерматином входная дверь и из передней послышалось:

— Надя! Надя-жан! Ты дома?

Надежда выглянула в коридор и увидела уважаемого соседа — Канат-ата. Он стоял на пороге, неплотно затворив за собой дверь, отчего в дом пробирался морозный пар. Старик был одет в ватный, стёганый бушлат, видавшие виды, платанные валенки и облезший лисий малахай.

— Ой, здравствуйте, — улыбнулась Надежда.

Она отставила калоши в сторону, вытерла руки о линялый передник и двинулась навстречу соседу.

— Гостей принимаете? — спросил Канат, стягивая с головы малахай.

— Спрашиваете, — рассмеялась хозяйка. — Проходите!

Она помогла гостю снять бушлат, притворила плотно дверь и направилась на кухню, ставить чайник. Водопровода в ауле не было, на окраине стоял колодец, откуда и брали воду местные жители. Летом на тачках и тележках из старых детских колясок, а зимой на санках ходили они по воду. Тётя Надя как раз только что вернулась от колодца, где попутно и обнаружила, что калоши отслужили своё.

Женщина открыла крышку тридцатилитрового бидона и стала черпать ковшом воду, заливая её в чайник. Затем открыла «клювик» газового баллона, зажгла конфорку и водрузила пятилитровый чайник на плиту.

Канат-ата уже уселся за стол, сложил перед собой руки и наблюдал за хозяйкой. Та в свою очередь стала выставлять на стол сладости к чаю.

— Обедать будете? — спросила она гостя.

— Рахмет, только чай. С молоком, если можно, — дедушка выглядел озадаченным.

— Вы не приболели? — встревоженно спросила Надя.

— Нет-нет, — вяло отмахнулся дед. — Всё хорошо.

Чайник выпустил тугую струю пара. Надия-тате окатила крутым кипятком керамический заварник, затем насыпала из жестяной банки листовой чай и залила его водой. Когда чай настоялся, она подала пиалу дедушке, а себе налила в обычную кружку.

— Как хозяйство, Надежда? — тихо спросил Канат. — Все ли здоровы?

— Ой, спасибо, всё тьфу-тьфу-тьфу, — улыбнулась Надя и постучала кулачком по дереву. — Девки все беременные, пацаны жирные.

— Что молодая верблюдица?

Надежда снова отплевалась и постучала по столу.

— Ну добро, — кивнул старик и пригубил чай.

Повисла тишина. Неловкая и непривычная, ведь обычно дедушка болтал без умолку за чаем, Тётя Надя даже попросила племянницу привезти ей из города большой пятилитровый чайник, ведь обыкновенно они с соседом гоняли чаи долго-долго.

— Котейко только запропал куда-то, — пожаловалась хозяйка. — Уж третьи сутки не ворачивается…

— Придёт, не волнуйся, — Канат-ата рассматривал что-то в своей пиале. — Ты только ему потом настойку от глистов дай, крысу он жрёт, ту, что цыплят у Замиры таскала.

Надежда призадумалась. Действительно, по весне у пожилой соседки Замиры стали пропадать цыплята. Заметили это не сразу, лишь, когда в гости приехала невестка и пошла кормить кур. Девушка до истерики боялась крыс и мышей, пошла в курятник и через минуту выскочила оттуда с визгом. Когда пришла в себя рассказала, что огромная крыса тащила в пасти сразу несколько желтых комочков. Все подумали, что это была куница или хорёк, но этих животных отродясь не водилось в районе аула.

— Да что вы? — Надя прижала руки ко рту. — Такая большая?

Дедушка кивнул и допил чай. Тётя Надя снова налила напиток в пиалу.

— Я вот что пришел, Надежда, — Канат-ата покрутил пиалу в руках. — Ты ведь в райцентр собралась? Можешь там предать, что в этом году я никого принимать не буду?

— Ой, Ата, что случилось? — испугалась Тётя Надя.

— Всё в порядке, но этот в год не приму никого, — дед сделал рубящий жест рукой. — Пусть не приезжают!

— А наши? Наши же как? Вдруг что случится?

— Эх, Надия, — выдохнул Канат-ата. — Случится — помогу, а ты бы беду не кликала… Ты присмотришь за живностью моей, если что?

— Конечно, — удивилась Надя. — Вы ведь не уедете никуда?

— Куда мне ехать-то? — рассмеялся дедушка. — Ух, засиделся…

Он медленно поднялся.

— Спасибо за чай, соседка, пойду к себе.

Сказав это Канат-ата оделся и ушел. Надежда немного посидела за столом, потом всполоснула дедову пиалу и собралась было на двор, да вспомнила, что калоши приказали долго жить. Решила надеть на валенки пакеты, чтобы не извозить их в навозе. Выйдя в переднюю тётя Надя обомлела — на пороге стояли новенькие утеплённые сиреневые калоши.

Утром от соседнего дома слышался жалобный крик козы. Надежда обулась, накинула армейский бушлат погибшего много лет назад мужа и поспешила к дому Канат-ата.

Коза стояла в сенях и кричала на запертую дверь. Вымя было полным, видно было даже как пульсируют вздувшиеся, опутывающие его вены. Надежда застучала в дверь.

— Сосед, с вами всё хорошо? Сосед?!

— Всё в порядке, Надия, — ответили из-за двери. — Помоги пожалуйста по хозяйству… Молоко себе забери…

Надежда взглянула на козу. Та едва не плакала, смотрела жалобно. Тогда женщина отвела её в сарай, подоила (в благодарность животное даже потёрлось о ноги спасительницы), накормила кур и ушла. Дома она добавила в молоко закваску и поставила возле печи, чтобы позже сделать сыр.

Сосед вёл себя странно. Но учитывая его возраст и целительские способности на странности можно было закрыть глаза. Надежда твёрдо решила не присваивать чужого добра, а сделать сыр и вернуть Канат-ата.

Управившись по хозяйству, подоив соседскую козу вечером Надия-тате как обычно расплела волосы и села на кровати с чёрно белой фотокарточкой мужа. На фото был изображен статный черноусый казах в военной форме. Он улыбался, держал в руке диплом. — Ещё день прошел, — с тоской произнесла женщина. — Всё ладится, Ертуган, всё живёт-плодится… Жаль не видишь…

Она скупо прослезилась, затем резко втянула носом воздух, поцеловав фотокарточку щелкнула выключателем настольной лампы, стоящей на покрытой плетёной салфеткой тумбочке, улеглась в постель.

Звёздочка — круглобокая, рыже-белая корова всегда славилась крупными телятами, коих приносила не меньше двух и обилием жирного молока. Из её молока Надежда взбивала самое вкусное масло и делала сметану. На утренней дойке корова не стояла смирно, крутила головой и топталась на месте. Надежда сидела на детском стульчике и пыталась успокоить Звёздочку. С трудом надоив ведро молока, Надя выпустила корову со двора. Скотина присоединилась к табуну, который двигался на пастбище, погоняемый пастухом.

В доме хозяйка перелила молоко в электромаслобойку, включила прибор и пошла на кухню. Она поставила чайник, заполненный до половины на огонь, обернулась к столу и обомлела.

За столом сидел Ертуган. Такой, каким запомнила его Надежда в день, когда муж ушел, а вернулся в закрытом гробу. Только почему-то форма была вся мокрая, с соляными разводами. Надия-тате попятилась и уткнулась поясницей в разделочный стол.

— Холодно мне, Надюшка, — проговорил Ертуган невесело. — Сыро и холодно…

Онемевшая женщина прижала руки к губам. Ертуган снял головной убор, положил его на край стола.

— Что же ты каждый вечер в могилу мне солёную воду подливаешь? — с упрёком произнёс муж. — Что же каждый день тревожишь? Упокоиться не дашь?

— Чт — что я делаю не так? — дрожащим голосом спросила Надя.

Чайник закипел, выдохнув струю пара. Тётя Надя машинально обернулась и выключила газ, а когда снова посмотрела на мужа, его уже не было, лишь на месте фуражки виднелся мусульманский полумесяц насыпанный кристалликами соли.

На лицо что-то упало, Надежда вздрогнула и проснулась. На груди сидел и таращился в лицо хозяйки изумрудными глазами Котейко. Надия-тате ощущала что-то холодное на щеке. Она потянулась и включила настольную лампу. Котейко довольно щурился. Надежда тронула щёку, нащупала что-то кругло-продолговатое, словно шнурок. Она поднесла это что-то к глазам и в отвращении отбросила. Котейко метнулся следом, словил налету и потащил в коридор длинный чешуйчатый крысиный хвост.

До утра Надежда не смыкала больше глаз. Со дня смерти Ертуган не посещал жену во снах это было впервые, к тому же неясные упрёки с его стороны и этот полумесяц… лишь под утро Надия-тате осенило — она схоронила мужа не по его вере, хоть Ертуган всегда был атеистом и не подвергался суевериям. Как только приехал еженедельный пятничный микроавтобус, идущий до райцентра и обратно Надежда собралась и поехала вместе с соседями в мечеть.

Дни шли за днями, складываясь в недели, а потом и в месяцы. Аулчане переживали за Канат-ата, приходили к его дому, приносили продукты, но старик никого не пускал на порог, уверяя что всё хорошо и нечего к нему ходить. Ходили толки, что мол, колдун собирается на тот свет, да силу передать некому, вот и заперся. Мучается, в пору муллу звать или крышу разбирать. Надя всё ухаживала за живностью, благо было её не много, и оставляла козий сыр в сенях дома соседа. А в конце марта куры сели на яйца. Петушок расхаживал по двору взад и вперёд с утра до вечера, а спать устраивался в сенях, взгромоздившись на козью спину.

В одно утро, когда куры вывели на двор цыплят тётя Надя в очередной раз пришла на утреннюю дойку Насти и каково было её удивление, когда на пороге дома она увидела живого и здорового Канат-ата, приветствующего жёлтые пушистые комочки.

*

— Мы приехали, а бабушка как раз от дома Канат-ата идёт, — Саня запарил, но быстро перестал, потому что жарко было и без пара. — У неё аж глаза на мокром месте, радости полные штаны, говорит, мол живём! Потом уже, когда обедать сели с предками, рассказала, что Канат не помер. Сидел, говорит, в доме столько месяцев. Не отпирал никому, изредка отзывался не стук, а потом в один день пришла Бабнадя козу доить, да кур кормить, а он сидит на пороге, с цыпками тетёшкается…

— Слово-то какое, — засмеялся Амир. — Вот ты кадр!

— Пацаны, айда на реку, — Ваня помочил руки в мутной котлованной воде, затем поднёс пальцы к носу и сморщившись добавил: — Фу, вот гадость…

— До туда ж как до китайской границы раком, — возмутился Саня. — По такой жарище только топать…

Старый велик с треугольной рамой жалобно скрипел под нагромоздившимися на него тремя пацанами. Амир сел на багажник, Ваня на сиденье, а Саня, просунув ноги пол перекладиной стал крутить педали. Со стороны можно было подумать, что юные гимнасты на грани жизни и смерти исполняют диковинный эквилибр. На деле же «гимнасты» сочно матерились на извозчика и дивились выносливости велосипеда.

До реки действительно было не близко, да и рекой то было можно назвать с натяжкой. Шириной метров в десять, заросшая кудрявыми зелёными водорослями, довольно-таки вонючая, но такая свежая и манящая находилась она в зарослях клонящихся к воде сочно-зелёных кустарников. Велосипед был брошен на песок (чего с ним сделается-то) и мальчишки раздевшись до гола залезли в речушку. Вода показалась холодной с непривычки, но вскоре ребята стали дурачиться брызгаясь друг на друга и нахлобучивая на голову ленты водорослей, изображая водяных. Проведя остаток дня у реки, мальчишки знатно обгорели и устали, возвращались домой пешком и даже не вспомнили о шалаше у вышки.