Горький водопад

Рейчел Кейн, 2019

Не оглядываясь на прошлое, до сих пор преследующее Гвен Проктор, она пытается двигаться вперед. Теперь Гвен – частный детектив, занимающийся тем, что у нее получается лучше всего, – решением чужих проблем. Но вот ей поручают дело, к которому она поначалу не знает, как подступиться. Три года назад в Теннесси бесследно исчез молодой человек. Зацепок почти не осталось. За исключением одной, почти безнадежной. Незадолго до своего исчезновения этот парень говорил, что хочет помочь одной очень набожной девушке… Гвен всегда готова ко всему – она привыкла спать чутко, а оружие постоянно держать под рукой. Но пока ей невдомек, насколько тесно это расследование окажется связано с ее предыдущей жизнью. И с жизнью людей, которых она так любит…

3. Коннор

Мне снова снился тот сон. Тот, в котором за мной гонится человек с пистолетом. Я слышу его шаги. Я один в темноте и пытаюсь удрать, но он настигает меня, как бы быстро я ни бежал. Не помню, как прибегаю домой, — просто оказываюсь внутри, стою там и вижу, что все мертвы. Мама лежит на полу, Сэм обмяк за столом. Ланни я практически не вижу, лишь ее ноги торчат из-за кухонной стойки; но я знаю, что она тоже мертва.

Потом я чувствую, как в голову мне утыкается дуло пистолета, холодный идеальный круг, и голос моего мертвого отца произносит: «Я всегда приду за тобой, малыш», — и я просыпаюсь, дрожа и чувствуя приступ тошноты.

Мне всегда снятся эти сны перед школьными учениями. Я никогда не говорю об этом маме, потому что она ненавидит антитеррористические учения, ненавидит саму их идею, но хочет также, чтобы я знал, что делать в таких случаях. И я научился. Беги, прячься, сопротивляйся — это говорили нам так часто, что я даже гадаю: а почему это называется «учениями», если ради них мы бросаем учебу?

Впервые мне пришлось делать это в школе в Массачусетсе, но тогда я был не против: я был еще маленький, и это казалось мне какой-то игрой. Однако в Теннесси в это дело вкладываются на полную. Они проводят эти учения так, словно готовят нас в армию.

Я солгал маме сегодня утром, когда она пришла поговорить со мной. Она думала, что дело в травле, и я не стал возражать ей. Так легче. Такое она может понять. Она росла в мире, где в школе ты в безопасности, или, по крайней мере, в мире, где травля — самое худшее, что может с тобой случиться, не считая ураганов и пожаров.

Но сейчас всё по-другому.

Нам сказали, что сегодня будут учения, но мы не знали, когда именно. Так что я весь день ждал этого, а не слушал учителей и вообще не обращал ни на что внимания, потому что ждал, когда загудит сирена, давая понять, что нам нужно идти в убежище.

Это наконец-то происходит на уроке истории. Я слышу сирену, а потом громкоговоритель объявляет: «Внимание, это учения!» Но я уже проваливаюсь в кошмар. Я сижу в ярко освещенном классе вместе с двадцатью другими учениками, но мне кажется, что я в темноте, наедине с монстром. Я слышу, как он идет. Это он. Я вижу маму, Сэма и Ланни мертвыми, совсем как во сне…

Учительница пытается поддерживать порядок и говорит нам, что нужно спокойно действовать по плану. Я не помню, что там требуется по плану. Я не помню ничего. Я думаю только о своем сне. Голос отца говорит мне, что он всегда придет за мной. Неужели так оно и есть? Неужели он снова послал кого-то за мной?

Я вздрагиваю, потому что теперь это не только у меня в голове, я действительно слышу выстрелы. И крики. Это не мои воспоминания, эти звуки слышатся вокруг нас.

Все что-то делают, но я застыл на месте. Ученики придвигают столы к двери, чтобы загородить ее. Кто-то обматывает ремень вокруг доводчика наверху двери, чтобы заклинить его, а девочки дрожащими руками подсовывают под дверь толстые резиновые стопоры, чтобы ее не смогли выбить пинком.

На двери стоит недавно установленный ригельный замок, и я слышу, как кто-то со щелчком запирает его. Кто-то наклеивает плакат на оконное стекло, чтобы снаружи не было видно, что делается в классе. Изображение на плакате смотрит на нас. Джордж Вашингтон показывает нам поднятые большие пальцы, а яркие буквы над его головой гласят: «ИСТОРИЯ ВЕЛИКОЛЕПНА».

Большинство учеников уже попрятались по углам, сбившись в кучу. Некоторые плачут и кричат, потому что выстрелы и остальные звуки ужасно громкие, а я могу думать только о маме, истекающей кровью на полу, о мертвом Сэме за кухонным столом, о неподвижных ступнях Ланни под стойкой.

Голос отца шепчет мне на ухо: «Я всегда приду за тобой, сынок. Ты — мой».

Мне кажется, что я падаю в черную-черную яму, у которой нет дна. Моя кожа холодеет. Я не могу двигаться. Я как будто заперт в клетке, но нет, я просто сижу за своим столом. Я кричу на себя, что надо шевелиться, но не могу.

Кто-то колотит в дверь снаружи и пытается отжать ее.

Учительница кричит на меня, но я не понимаю, что она говорит. Слышу только выстрелы.

Там стреляют, а я не могу двигаться.

Потом кто-то оказывается рядом со мной и хватает меня, и я думаю: «Нет, я не собираюсь умирать сегодня!» Без единой мысли хватаю степлер, лежащий под столом, — я помню, что если кто-то ворвется в класс, мы должны швырять в него степлерами. Но вместо того, чтобы бросить, крепко зажимаю степлер в кулаке и бью того, кто схватил меня. Бью так сильно, что чувствую, как в моей руке что-то смещается с пронзительной судорогой, словно от удара током. Я не останавливаюсь, я бью снова. Этот кричит, но кричат все вокруг, а над нами все еще раскатывается дробь оружейных выстрелов, и я могу думать только: «Я достал его. Я достал его. Теперь я в безопасности».

Потом на меня прыгает кто-то еще. Я ударяю и его. Несколько человек вытаскивают меня из-за стола и бросают на пол. Все кричат. Кто-то пинает меня по руке, чтобы заставить бросить степлер, и тогда я тоже кричу. Я выкрикиваю: «Прекратите это! Прекратите это!» — и в конце концов… оно прекращается.

Больше нет выстрелов. Больше нет криков. Кругом тихо. Я лежу, скорчившись, на полу, по старому линолеуму размазана красная кровь. Рядом со мной валяется желтая ленточка, сломанный телефон, раскиданные учебники, перевернутый рюкзак. Я поднимаю взгляд и вижу бледные лица одноклассников. Все они смотрят на меня.

Учительница стоит надо мной и зовет меня по имени, но я не отвечаю. Я уже не знаю, что делать. Просто закрываю глаза.

— Это же просто учения! — всхлипывает кто-то из ребят — тоже на полу, в нескольких футах от меня. Я открываю глаза и понимаю, что знаю его. Он не стрелок, он учится в моем классе. Это Аарон Мур, но все в школе зовут его Бубба. Он прижимает ладонь к щеке, с которой капает кровь. Одна рука у него распухла. Еще один из моих одноклассников лежит рядом с ним. Хэнк. Он скулит и обеими руками держится за челюсть. Изо рта у него течет кровь.

Кровь и на степлере, который лежит на полу между нами.

Это сделал я.

Я — монстр.

— Это по-настоящему стреляли? — кричит кто-то нашей учительнице. Ученики тихо плачут, цепляются друг за друга. — Кто-то и правда стрелял?

— Нет, всё в порядке. Это просто учения, успокойтесь, успокойтесь все, пожалуйста, — отвечает учительница. Она наклоняется надо мной и касается моего плеча. — Коннор? Коннор, ты меня слышишь? — Пальцы у нее дрожат. Я ничего не отвечаю. Не хочу отвечать. — Брок, открой дверь. Беги к директору, скажи ему, что нужно вызвать «скорую помощь», две машины. Быстро!

Брок — тощий пацан в очках. Он выглядит перепуганным до смерти, но бросается к двери и начинает оттаскивать столы. Кто-то помогает ему. Им требуется несколько минут, чтобы убрать все препятствия. К тому времени, как дверь открывается, я медленно начинаю осознавать, что сделал что-то очень, очень плохое.

Но я слышал выстрелы. Настоящие выстрелы. Настоящие крики. Я не понимаю, что это было. Потом снова включается громкоговоритель, и кто-то объявляет:

— Всем внимание, нет никакого стрелка, повторяю, на территории нет никакого стрелка. В целях проведения сегодняшних учений мы включили запись, чтобы имитировать ситуацию, с которой вы можете столкнуться в случае настоящей стрельбы. Выстрелы были не настоящими. Учителей просим сохранять спокойствие и помочь ученикам следовать стратегии преодоления. На этом сегодняшние учения завершаются. Всем спасибо.

Он говорит «всем спасибо». Я не понимаю, зачем он это говорит.

Слышу, как несколько моих одноклассников плачут, а парень, которому я сломал челюсть — Генри Чартерхаус, — злобно смотрит на меня, и по лицу его размазана кровь. А я все еще слышу выстрелы, они эхом отдаются у меня в голове — снова и снова, и снова…

Я не знаю стратегии преодоления этого.

Я тоже начинаю плакать и уже не могу остановиться. Мне делают укол и кладут меня на каталку, чтобы отвезти к машине «Скорой помощи», и все вокруг становится мягким и расплывчатым по краям, и я перестаю сопротивляться, но пытаюсь сказать им, что он здесь, хотя знаю, что это неправда. Здесь никого нет. Отец не приходил за мной. Мой отец мертв.

Я слышу, как повторяю «простите», снова и снова, хотя и не знаю, за что именно я извиняюсь.

Разве мне не следовало сопротивляться? Нам говорили, что нужно сопротивляться. Не сдаваться. Не позволить чужим забрать нас.

Это какая-то бессмыслица, но потом она вдруг обретает смысл, и я по-настоящему понимаю, что именно сделал. Мне кажется, что во рту у меня пепел, только это еще хуже, и я точно падаю с темного обрыва в ледяную воду.

Я облажался. Я ужасно облажался. Если раньше меня просто считали странным — это одно. Но теперь?..

Я впал в буйство на глазах у всего класса. Я избил двух своих одноклассников. Ну да, они были придурками, они и раньше издевались надо мной, но, когда накинулся на них, я даже не понимал, кто они такие. Они просто попались мне под руку.

Я больше никогда не смогу вернуться в школу.

Никогда.