Собачьи истории

Редьярд Джозеф Киплинг (1938)

Книга представляет собой сборник рассказов и стихотворений Киплинга, объединённый общей темой: взаимоотношениями людей и собак. Здесь и служба, и дружба, и любовь, и, увы, предательство. Иногда о собаках рассказывает человек, иногда о себе и о людях рассказывают сами собаки. Многие обстоятельства и условия жизни за сто лет неузнаваемо переменились, разобраться в них читателю помогут обширные примечания переводчика. Но главное понятно и без примечаний: у всех живых существ общности больше, чем различий. Нам надо только вглядеться — и не задаваться. В переводе С. Сапожникова это желание чувствуется. Часть рассказов ранее на русский язык не переводилась. Впечатление дополняют иллюстрации Дж. Л. Стампы, выполненные к первым изданиям 1930-х годов.

Пёс Херви¹³⁹

Мой друг Эттли, который отдал бы собственную голову, скажи вы ему, что потеряли свою, раздавал шестимесячный помёт щенков Беттины, и полдюжины женщин были в восторге от зрелища на лужайке Миттлхема.

Мы тянули жребий: миссис Годфри выпало первое место, ее замужней дочери — второе. Я был третьим, но отказался от своего права, потому что уже принадлежал Малахии¹⁴⁰, родному брату Беттины, которого привёз на машине навестить его племянников и племянниц, и он убил бы их всех, если бы я взял домой хоть одного. Милли, младшая дочь миссис Годфри, приняла мой отказ с восторженным визгом, а Эттли повернулся к смуглой, с землистой кожей и безвольным ртом девушке, которая пришла поиграть в теннис, и пригласил ее выбрать. Она надела пенсне, которое сделало её похожей на верблюдицу, неуклюже опустилась на колени, потому что была длинной от бедра до колена, тяжело вздохнула и осмотрела последнюю пару.

— Думаю, мне бы понравился этот песочно-пёстрый¹⁴¹, — сказала она.

— О, только не он, мисс Сичлифф! — воскликнул Эттли. — Его придавили¹⁴², или у него был солнечный удар, или что-то в этом роде. В питомнике прозвали Дурнем. Вдобавок, он косит.

— Думаю, это довольно привлекательно, — ответила она.

Ни Малахия, ни я никогда раньше не видели косоглазого пса.

— Это хорея, пляска Святого Витта¹⁴³, — вставила миссис ГодсЬои. — Его следовало утопить.

— Но мне нравится выражение его морды, — настаивала девушка.

— Он не выглядит здоровяком¹⁴⁴, — сказал я, — но, допускаю, его можно подлатать.

Мисс Сичлифф покраснела; я увидел, как миссис Годфри обменялась взглядом с замужней дочерью, и понял, что сказал что-то неподходящее.

— Да, — продолжила мисс Сичлифф дрожащим голосом, — у него не очень хорошая жизнь, но, возможно, я смогу… подлатать его. Подойдите сюда, сэр.

Уродливое создание, пошатываясь, направлялось к ней, косясь на собственный нос, пока не упало на собственные передние лапы. Тут, к счастью, Беттина метнулась через лужайку и напомнила Малахии об их щенячьем детстве.

Вся их семейка странная, как лента на шляпе у Дика¹⁴⁵, и цапаются они, как муж с женой. Мне пришлось их разнимать, и миссис Годфри помогала мне, пока родичи не уединились под рододендронами и не затихли.

— Вы знаете, кем был отец этой девушки? — спросила миссис Годфри.

— Нет, — ответил я. — Она противная сама по себе. Дышит ртом.

— Он был врачом на пенсии, — объяснила она. — Обычно подбирал буйных молодых людей на стадии раскаяния, отвозил их домой и латал до тех пор, пока они не становились достаточно здоровыми, чтобы их можно было застраховать. Затем выгодно страховал их и снова выпускал в мир — с прежними наклонностями¹⁴⁶. Конечно, никто не водился с ним при жизни, но дочери он оставил кучу денег.

— Строго законно и в высшей степени респектабельно, — сказал я. — Но что за жизнь для дочери!

— Зря так вышло! Теперь вы понимаете, что только что сказали?

— Прекрасно; и теперь, когда вы сделал меня совершенно счастливым, может быть, мы вернёмся в дом?

Когда мы добрались до него, все были внутри, заседали в комитете по именам.

— А как вы назовёте своего? — я услышал, как Милли спросила мисс Сичлифф.

— Харви, — ответила та. — Соус Харви¹⁴⁷, ты же знаешь. Он должен стать крепким, когда я… — она увидела миссис Годфри и меня, подойдя к застеклённой двери, — когда наберётся сил.

Эттли, человек добронамеренный, чтобы успокоить меня, спросил, что я думаю об этом имени.

— О, оно великолепно, — бросил я наугад. — Х-а-р…

— Но это же «Крошка Бинго»¹⁴⁸! — сказал кто-то, и все засмеялись.

Мисс Сичлифф, сложив руки на длинных коленях, протянула:

— Вам всегда надо проверять цитаты.

Выпад не был любезным, но что-то в слове «цитата» заставило автоматическую часть мозга работать над некой тенью слова или фразы, которая оставалась вне досягаемости памяти, как кошка после прыжка собаки. Когда я собирался домой, мисс Сичлифф подошла ко мне в сумерках, со щенком на поводке, размахивая большими туфлями, висевшими на теннисной ракетке.

— Простите, — сказала она грубым голосом мальчишки-школьника. — Простите за то, что сказала о проверке цитат. Знаю вас не слишком близко, и… В общем, хочу познакомиться.

— Но вы были совершенно правы насчёт Крошки Бинго, — ответил я. — Перебор букв должен был мне его напомнить.

— Да, конечно. Перебор букв, — сказала она и нагнулась к ковылявшему следом щенку. Снова ум потревожило нечто, имевшее бы смысл, если правильно расставить буквы. По пути домой я поделился трудностями с Малахией, но Беттина покусала его в четырёх местах, и псу было не до того.

Несколько недель спустя Эттли заехал навестить меня, и, прежде чем его машина остановилась, Малахия дал знать, что Беттина сидит рядом с шофёром. Он поприветствовал её за шиворот, когда она спрыгнула вниз; а я поприветствовал миссис Годфри, Эттли и большую корзину.

— Вы должны мне помочь, — устало сказал Эттли.

Мы вынесли корзину в сад, и из неё, пошатываясь, появилась угловатая тень песочно-пёстрого терьера с растрепанной шерстью, с одним слабоумным и одним безумным ухом и парой премерзко косящих глаз. Беттина и Малахия, уже сцепившиеся на лужайке, увидели щенка, не тронули и разбежались в разные стороны.

— Зачем вы привезли сюда этого вонючего пса? — спросил я.

— Харви? Чтобы вы о нём позаботились, — сказал Эттли. — У него была чумка, а я уезжаю за границу.

— Возьмите его с собой. Я его не вынесу. У него психическое расстройство.

— Послушайте, — почти выкрикнул Эттли, — я что, выгляжу придурком?

— Постоянно, — подтвердил я.

— Ну, раз вы так говорите, и Элла так говорит, это доказывает, что мне следует уехать за границу.

— Уилл ошибается, совершенно ошибается, — перебила его миссис Годфри, — но вы должны забрать щенка.

— Милый мой, милый мой, никогда ничего не давайте женщине, — фыркнул Эттли.

Понемногу я вытянул из них эту историю в тихом саду (ни единого звука от Бегтины и Малахии), в то время как Харви глядел на меня исподлобья, сначала одним глазом каракатицы, а затем другим.

Оказалось, что через месяц после того, как мисс Сичлифф забрала Харви, у него развилась чумка. Мисс Сичлифф некоторое время сама ухаживала за ним; затем пронесла на руках две мили¹⁴⁹ до Миттлхема и плакала — на самом деле плакала — у ног Эттли, говоря, что Харви — это всё, что у неё было, или чего она ожидала в этом мире, и Эттли должен вылечить его. Эттли, будучи по богатству, положению и темпераменту опекуном всех хромых собак, отложил всё ради этой сомнительной работы, и, как он утверждал, мисс Сичлифф фактически жила у него с тех пор.

— Она, конечно, уходила домой ночевать, — взорвался он, — но в остальное время была здесь безвылазно. Видит бог, я не привередлив, но это был скандал. Даже слуги… Три и четыре раза в день, а в промежутках-записки, чтобы узнать, как там зверёныш. Чёрт возьми, не смейтесь! И хочет послать мне цветы и золотых рыбок. Неужели я выгляжу так, будто мне нужны золотые рыбки? Вы двое не могли бы остановиться на минутку? (Мы с миссис Годфри цеплялись друг за друга в поисках поддержки.) — И это ведь не значит, что я был… был такой привлекательной личностью, не так ли?

Эттли пользуется большим доверием, доброй волей и привязанностью, чем большинство мужчин, ибо он тот редкий ангел, абсолютно бескорыстный холостяк, который доволен, что им управляют соперничающие синдикаты ревнивых друзей. Его положение казалось отчаянным, и я сказал ему об этом.

— В немедленном бегстве ваше единственное спасение, — таков был мой вердикт. — Я позабочусь об обеих ваших машинах, пока вас не будет, а вы можете прислать мне все тепличные фрукты.

— Но почему эта верблюдица гонит меня из собственного дома? — причитал он.

— О, прекратите! Прекратите! — всхлипнула миссис Годфри. — Вы оба ошибаетесь. Я признаю, что вы правы, но знаю, что вы не правы.

— Три и четыре раза в день, — сказал Эттли с ужасным выражением лица. — Я не тщеславен, но… Послушайте, Элла, надеюсь, я не чувствителен, но если вы хотите обратить это в шутку…

— Ой, замолчите! — почти закричала она. — Вы хоть на мгновение представляете, что друзья когда-нибудь выпустят Миттлхем из рук? Вполне согласна, что взрослой девушке неприлично приезжать в Миттлхем в любое время дня и ночи…

— Сказал же вам, что она по вечерам уходит домой, — проворчал Эттли.

— Особенно если по вечерам она уходит домой. О, но подумайте о том, какую жизнь она, должно быть, вела, Уилл!

— Я в это не вмешиваюсь, только она должна оставить меня в покое.

— Возможно, она захочет подлатать вас и застраховать, — предположил я.

— Знаете, кто вы? — миссис Годфри повернулась ко мне с улыбкой, которой я боялся последнюю четверть века. — Вы славный, добрый, мудрый, собачий друг. Вы не знаете, каким мудрым и милым должны стать. Уилл послал Харви к вам, чтобы завершить выздоровление бедного ангела. Вы всё знаете о собаках, иначе Уилл не сделал бы этого. Он написал ей об этом. Вы слишком далеко, чтобы она могла ежедневно навещать вас. Возможно, она будет заходить два или три раза в неделю и писать в другие дни. Но не имеет значения, чем она займётся, потому что Миттлхем вам не принадлежит, разве не понимаете?

Я сказал ей, что вполне понимаю.

— О, вы справитесь с этим через несколько дней, — возразила миссис Годфри. — Вы великодушный, ответственный друг пса, который…

— Сначала он и на меня так смотрел, — сказал Эттли с заметной дрожью, — но через некоторое время бросил. Это только потому, что вы для него новичок.

— Но чёрт бы вас побрал! Этот упырь… — начал было я.

— А когда он совсем выздоровеет, вы отправите пса прямо к ней с любовью, и она подарит вам хорошенькую четырёххвостую золотую рыбку, — сказала миссис Годфри, вставая. — Всё улажено. Машину, пожалуйста. Мы вместе едем в Брайтон¹⁵⁰ отобедать.

Они умчались прежде, чем я успел сделать шаг, поэтому я сказал псу Харви, что думаю о них и его хозяйке. Он так и не сдвинулся с места, но уставился на меня пристальным косым взглядом, глаза в глаза. Малахия подошёл, проводив сестру, и издали посоветовал мне утопить эту тварь и снова общаться с джентльменами. Но пёс Харви даже не навострил своего свисшего уха.

И так продолжалось до тех пор, пока он был со мной. Там, где я сидел, он сидел и смотрел; там, где шёл. он шёл пялом, чопопно склонив голову на олно плечо в одноствольном созерцании меня. Он никогда не высовывал язык, никогда не приближался для ласки, редко позволял мне сделать шаг в одиночестве. И, к моему изумлению, Малахия, который не позволял чужаку жить у нас во вратах¹⁵¹, увидел, как этот измождённый, растущий зеленоглазый дьявол без единого стона выгнал его с моей службы и из компании. Действительно, можно было бы сказать, что ситуация его заинтересовала, потому что он встречал нас, возвращающихся вместе с мрачных прогулок, и попеременно смотрел на Харви и на меня с тем же трепетным интересом, который проявлял у входа в крысиную нору. Вне этих проверок Малахия замкнулся в себе, как это может сделать только собака или женщина.

Мисс Сичлифф пришла через несколько дней (к счастью, меня не было дома) с какой-то замысловатой историей об оплате звонков по соседству. На следующий день она прислала мне благодарственную записку. Я читал её, когда вошли Харви и Малахия и, как обычно, заняли позиции: Харви приблизился, чтобы посмотреть на меня, Малахия наполовину спрятался под диван, наблюдая за нами обоими. Из любопытства я ответил на пристальный взгляд Харви, затем положил его кривобокую голову на колено и несколько минут смотрел псу в глаза. Теперь в глазах Малахии я могу в любой час увидеть всё, что есть в нормальной славной собаке, испещрённой здесь и там той напряженной половинчатой душой, какую человеческая любовь и общение добавили к её природе. Но у Харви взгляд был прикован, как у измученного человека. Только заглянув в самые его глубины, можно было разглядеть дух настоящего животного, затуманенный и съежившийся под каким-то несправедливым бременем.

Легатт, мой шофёр, явился за приказаниями.

— Как, по-вашему, идут дела у Харви? — спросил я, поглаживая подёргивающуюся шею пса. Ветеринар предупредил меня о возможных спинальных нарушениях после чумки.

— Не пёс моей мечты, — был ответ. — Но мне нет дела до него, пока не сижу с ним в одной комнате.

— Почему? Он кроток, как Моисей¹⁵², — сказал я.

— У меня от него просто мурашки по коже. Возможно, у него будут припадки.

Но Харви, как я время от времени писал его госпоже, благоденствовал, а когда ему становилось лучше, играл сам с собой в жуткие шпионские игры: подходил, окликал и гонялся за другой собакой. От них он внезапно отрывался и возвращался к своей обычной негнущейся походке с видом человека, который забыл некую суть жизни и смерти, до которой можно было дознаться, только уставившись на меня. Однажды вечером я оставил его позировать с невидимкой на лужайке и зашёл внутрь, чтобы закончить несколько писем для почты. Должно быть, я пробыл за делом почти час, потому что собирался включить свет, когда почувствовал, что в комнате есть кто-то, с кем, как предупредили вставшие дыбом волосы на затылке, мне ни в малейшей степени не хотелось встречаться. На стене висело зеркало. Когда я поднял на него глаза, то увидел отражение пса Харви рядом с тенью у закрытой двери. Он стоял, вытянувшись на задних лапах, чуть склонив голову набок, чтобы освободить диван между нами, и смотрел на меня. Морда с нахмуренными бровями и сжатыми губами была собачьей, но взгляд, на ту долю времени, что я его ловил, был человеческим — полностью и ужасно человеческим. Когда кровь моя снова пошла по жилам, пёс плюхнулся на пол и уже просто изучал меня в обычной одноглазой манере. На следующий день я вернул его мисс Сичлифф. Не выдержал бы его ещё хоть день ни за сокровища Азии, ни даже за одобрение Эллы Годфри.

Дом мисс Сичлифф, как я обнаружил, был особняком середины викторианской эпохи, особо мерзким даже в свои дни¹⁵³, окруженным садами несочетаемых цветов; все они сверкали стеклом и свежей краской на железных деталях. Полосатые жалюзи в это жаркое осеннее утро закрывали большую часть окон, и голос пел под пианино почти забытую песню Джин Инглоу¹⁵⁴

Конец ознакомительного фрагмента.